Икар

Люблю смотреть из одного и того же окна и видеть разные картины
Т. С.  Элиот

Зимний вечер. Из своего окна я наблюдаю, как по улице с огромной скоростью бежит человек. Он бежит почти без пальто – успел натянуть его только на одну руку – большими прыжками, поскальзываясь и натыкаясь на прохожих. Кажется, летящие секунды определяют сейчас смысл всей его прошлой и будущей жизни, и он должен успеть, во что бы то ни стало. Перед ним расступаются люди и автомобили. Потому что ясно – если человеку приходится так бежать, значит, решается его судьба. Тут нет места приличиям и условностям. Один водитель притормаживает и пытается предложить ему целых четыре колеса взамен двух слабых человеческих ног, но бегущий проносится мимо, прижав к груди свободную от развевающегося пальто руку в знак благодарности.

Прохожие кутаются от метели и  гадают, что же у этого человека стряслось. Молодым барышням думается, что ему позвонили из Мариинской больницы и сказали, что у жены начались сложные роды. Один мужчина морщится, потому что уверен: человек купил в угловом гастрономе бутылку, половину выпил да ни в одном глазу, и теперь ему жизненно важно успеть до закрытия магазина, чтобы не остаться на весь вечер наедине с единственной бутылкой, которой, разумеется, не хватит. Старушка ни секунды не сомневается, что рассеянный бедняга не выключил дома утюг и спешит спасти от пожара свое и соседское добро. А дети просто думают: «Какой смешной дядя! Вот он сейчас шлепнется! А ну-ка!».

Один я не успел ничего подумать. Все произошло мгновенно. Я опрометью бросился к входной двери, на ходу сдернув с вешалки пальто. Скатился вниз по лестнице. Выскочил на мороз и заметил мелькнувшую за угол долговязую ногу. С места развил максимальную скорость и через две минуты настиг бегущего. Прохожие безмолвно шарахались.

Мы мчались по улице Некрасова.
- Что случилось? – крикнул я ему в спину. – Куда вы так торопитесь?
- В Непал, лызма. Южноветь! – коротко бросил он через плечо.
«Сумасшедший…» - подумал я тоскливо – «почему Непал?! какая лызма?». Неожиданно для самого себя крикнул снова:
- Можно с Вами?
- Сыпай…

 Бежали быстро. Дыхание у меня сбилось. Грязной марлей заметалась поземка.  Пальто свое я все-таки натянул на обе руки, и теперь на ходу пытался застегнуться. Свернули на Лиговский. Народу здесь было не меньше. Выла вечерняя магистраль, под ногами шамкало серое месиво.
Вдруг мой спутник, почти не сбавляя скорости, нырнул в какой-то подвальчик. От неожиданности я пролетел на метр дальше, замахал руками, но не удержался – поскользнулся и рухнул, чуть не подмяв под себя даму в лисице. Грязный и злой, я извинился и неторопливо сошел по трем ступенькам в сизый мрак. Сразу увидел его у стойки. Он с отстраненным видом раскуривал папиросу.

Я подошел и отвесил ему затрещину, так что элегантные очки соскочили у него на самый кончик носа. Потом повернулся и продемонстрировал ему заляпанный бок. Он поправил очки и впервые взглянул на меня с интересом.
- Нупиндешь…
- Что вы мелете? Какая лызма? Что за лупиндешь? Я из-за вас в лужу упал!
- Ну! – мягко поправил он, - нупиндешь. Этакий волкастый! Пиваешь?
- Пиваю, - согласился я и обмяк.

Я убежден, что сумасшествие заразительно. А кто вздумает ему сопротивляться – рискует сойти с ума от напряжения. Получается, выхода нет…
Человек обратился к бармену:
- Обоиво!
Перед нами возникли две кружки пива. Кивнули друг другу, и выпили – молча.
Одинокий посетитель бара – сутулый гражданин, тоже в очках, но с очень сильными стеклами, одетый в серенький костюм и спортивные кеды. Он вдумчиво поглощает стакан за стаканом дешевый вермут. Смотрит в стену. У бармена через левый глаз тянется черная пиратская повязка. Поперек стойки взволнованно бегает мелкий таракан. Одноглазый бармен наклоняет, словно голубь, голову, и пытается удавить таракана ногтем.
Висит пауза.
- Одиноков?
- Женат. То есть… Это не важно. Куда вы так бежали?
- Тывем?
- Пожалуй. Ты куда бежал? 
- Твердяемши Непал. Лызма. Юу-уу-уужноветь.
- Ах, вот оно что…
Я разглядываю своего негаданного спутника. Как он выглядит? Да ничего особенного. Никак. Серо-полосатое пальтишко, стоптанные ботинки, какие-то невнятные мятые брюки, вот разве что – скрипичный футляр за спиной. Но откуда мне знать, что в нем?

Спиной я чувствую сильный сквозняк. Видимо, ветер приоткрыл форточку в кухне. Онемела щека, которой я опираюсь на ладонь. За окном ворчит спящий Литейный.
Я больше ничего не знаю про человека в мятых штанах. И знать не хочу. Неожиданно он перестал меня интересовать. Подумаешь – выспался в одежде, закинул на плечо скрипичный футляр и побежал. Он навсегда останется в дымной пивной вместе с одноглазым барменом (припоминаю, что на месте этой пивной давно открылся цветочный магазин). Между прочим, непонятно, кто там так накурил? Пустой костюм в кедах и очках? Впрочем, это мне уже не интересно. Жалею только об одном – что стукнул его по шее. Мне не дает покоя его дружелюбный взгляд. Лучше бы он ударил меня в ответ.

Субботнее утро и я вновь у окна. Оттепель, припекает жидкое солнце. Люди недоверчиво расстегивают пальто и куртки. Разматывают шарфы. Снимают шапки. В подворотне тошнит неосторожного весеннего пьяницу.
Вдруг я с удивлением замечаю на тротуаре пару ботинок. Один повалился набок, лежит у голубой стены особняка. Другой стоит носком вовнутрь у края тротуара. Расстояние промеж ними – метра полтора. Неужели кто-то сбросил ботинки и пошел босиком? Невероятно, под ногами хлюпает талая слякоть. Тут одна захватывающая мысль посещает меня. Дело в том, что хозяин ботинок взлетел. Понимаю, что так не бывает. Но других объяснений придумать не могу. На душе становится радостно, я думаю о человеке, улетевшем весенним днем из своих ботинок далеко в небо.

Возбужденный, я хожу по комнате. Слышу, как в двери щелкает ключ. Входит моя жена. В руках у нее два ботинка.
- Ты спятил? – сердито говорит она, глядя на мои промокшие шерстяные носки. – Ноль градусов. Ветрище!
Я молчу и думаю про себя: «Спятил. Что ты понимаешь. Если бы все было так просто…»
Она стоит передо мной, рассерженная и красивая. Глаза ее похожи на увитые диким виноградом окошки мансарды. Линия губ напоминает изогнутый лук. В проборе темных волос смеется солнечный блик. Когда-нибудь я непременно все ей объясню. А сегодня, чувствую, обойдется и так.