Рассказ-быль Боец разведроты Ильясов

                В солдатской столовой, рассчитанной на несколько сот человек, за рядами длинных столов сидели аккурат по десять молодых солдат и, как говорится, по-солдатски, ускоренным темпом заканчивали ужин. Резво дохлебав свой чай с куском белого хлеба с намазанным на него сливочным маслом, старшина роты энергично вскочил, давясь, проглотил последний кусок и, делая над собой неподдельное усилие, деланно хрипло проорал:
- Рота-а! Закончить ужин! Встать! Вы-ыходи строиться!
С глухим шумом «кирзачей», толкаясь, солдаты потянулись к выходу. В нескольких шагах от входных дверей на улице солдаты начали собираться в строй. Каждый из них машинально находил свое место в строю, словно давно объезженные лошади в стойле. Лишь один коренастый среднего роста солдат не собирался находить в этом строю для себя места. С ловкостью бывалого охотника он проскользнул за рядок берез, рассаженных перед помещением столовой для эстетики. Зайдя за угол помещения столовой, солдат засунул руки в карманы и неторопливо направился окольным путем в расположение своей роты.
За безлюдными хозпостройками солдат вдруг остановился, услышав за спиной догоняющий его грубый топот нескольких пар солдатских «кирзачей». Вслед за этим послышались и окрики:
- Слышь, Аюб!
- Стой, чурка нерусская!
Аюб заметил троих солдат, бегущих за ним, и сразу же узнал в этой группе солдата, с которым у него накануне произошла ссора. Аюб приготовился к схватке, выбрал удобную позицию, спину прикрывал угол строения.
- Вот чушкарье! – насупил брови Аюб.
- Ну что, чечен, попался! – ухмыляясь, подбежал первым солдат с раскосыми глазами.
Первым подбежал, первым и получил…
На вечернем разводе перед строем капитаном Ланкевичем был подведен итог очередного «преступления» рядового Имазаева: «За порочащий и позорящий лицо советского солдата проступок рядовому Имазаеву Аюбу объявить семь суток ареста, с заключением под стражу немедленно!»
Однако посадить его не посадили, в этом случае рота не имела шансов рассчитывать на отличные итоги года, а это капитану подсекало карьеру.
«Итак, прошел год службы, осталось совсем немного – всего лишь еще один год» - шутя, рассуждал про себя солдат срочной службы ВВС Советской Армии Аюб Имазаев. Он неторопливым шагом направлялся по бетонному тротуару к беседке, называемой солдатами «курилкой». Рядом с двухэтажной солдатской казармой, посреди стройных березок стояла массивная, но аккуратно сложенная из резных досок беседка. Беседка эта, надо сказать, порядком поднадоела солдатам, они бы с превеликим удовольствием разбрелись в разные углы расположения части, полежали бы на травке, благо, ласковое украинское солнце малость припекало. Но в редкие минуты отдыха всем солдатам положено было курить лишь в строго отведенном месте – «курилке». У Аюба была особая неприязнь к этому месту сборища матерщины, похабных анекдотов и всяких гадостных сплетен по поводу и без. Особое отвращение вызывало крепко скроенного молодого человека появление своего «недруга», молодого выскочку капитана Ланкевича. Тот не упускал возможности придраться к рядовому солдату-кавказцу. Должно быть, кто-то из кавказцев крепко насолил ему, если он так люто недолюбливал их всех без исключения. «Курилка» хоть и была рассчитана на солдатский и сержантский состав, капитан любил сюда захаживать, и в эти минуты рядовой состав вынужден был «курить по стойке смирно», как любили говаривать солдаты. Аюбу и вовсе приходилось мобилизовать все свое терпение, чтобы не сорваться и не нагрубить зарвавшемуся капитану.
- Мой батько рассказывал, - начал он и на этот раз, смешивая украинский с русским, когда Аюб бросив «Разрешите войти, товарищ капитан!» скромно встал с края и закурил сигарету с фильтром.
В начале 80-х прошлого века сигареты с фильтром были такими же дефицитными, как и порядочная колбаса. Аюб от природы был решительным молодым человеком и не лишен привлекательности. Молоденькая буфетчица из офицерской столовой, как говорится, положила глаз на молодого солдата, у которого, кстати, благодаря заботливым родителям водились кое-какие деньжата. Так эта самая буфетчица часто привозила с базы специально для него болгарские сигареты «ТУ-134». За то, что Аюб курил «барские» сигареты Ланкевич пуще прежнего не жаловал солдата.
- Когда русские шли в атаку, «неруси» прятались по кустам! – заканчивал капитан рассказ своего батько о Великой Отечественной войне.
- А хохлы, товарищ капитан, где прятались? – не выдержал все-таки Аюб. Вы-то сами и есть нерусский!
- А ты, чечен, вообще молчал бы! Твой народ и вовсе воевал на стороне фашистов, за что и был выслан! Вы Гитлеру белого коня подарили с золотым седлом!
- Капитан, Вы не могли бы уточнить, где именно «чечены» дарили Гитлеру коня? – неожиданно спокойно ответил Аюб.
- Этот исторический факт доказан нашими доблестными историками и органами КГБ! Гитлер специально прилетал к вам в Чечению, а ваши старики в горах встречали главного фашиста и дарили ему белого коня с золотым седлом. А весь народ поголовно вступил в ряды фашистов. Бандиты!.. - с пеной у рта закончил свой монолог капитан.
Дальше произошло то, чего солдаты, забившие все углы беседки, не ожидали – Аюб захохотал. Все ожидали, что Аюб с кулаками бросится на капитана, но от смеха Аюба переглянулись, и машинально на их лицах тоже появилось что-то напоминающее улыбку. Но, увидев перекошенное бешенством лицо капитана, солдаты застыли, не понимая, что тут происходит.
- Капитан, я в школе неважно учился, но Вы тоже не далеко ушли от меня в учености. Немецкие войска так и не дошли до Чечни! Как же наши старики могли встречать Гитлера? Тем более 50 тысяч моих соплеменников воевали в это время в Красной Армии! А чеченцев в те годы было всего четыреста тысяч народу. Посчитайте, в процентном отношении это больше, чем всякий другой народ, в том числе и русский! Это чеченцы бились в Бресте с немцами, когда их войска уже стояли под Москвой! Это чеченец Нурадилов уничтожил девятьсот двадцать фашистов из пулемета. Кто больше!? Это Чеченская кавдивизия Висаитова с боями первой пробилась к Эльбе и встретилась с союзными войсками американцев! Америка оценила этот подвиг дивизии, наградив полковника Висаитова высшей наградой своей страны! А такие соотечественники как Вы не сочли нужным назвать его Героем Советского Союза! Я бы мог продолжить этот бесконечно длинный список! Вы даже не слышали про Хайбах…, - во время остановился Аюб, произнеся строго запрещенное даже произносить название горного селения, где во время выселения заживо было сожжено более 800 мирных чеченцев, стариков, женщин с детьми. Но теперь глаза Аюба источали такое пламя, что капитан, раскрывший рот что-то сказать, невольно осекся.
Вдруг солдаты, что сидели, все разом встали.
- Батя!
- Лев! – послышался шепот.
- Сидите, сыночки! Сидите, я вот тут тоже присяду, - вошел и присел меж ребят любимец солдат майор Лев Зувиков.
Майор еще раз руками указал солдатам, чтобы те сели. Пока солдаты садились, сам он достал из посеребренного портсигара папиросу «Казбек». Несколько солдат поднесли одновременно зажженные спички. Майор постучал мундштуком папиросы об крышку портсигара и, привычно ухватив примятую папиросу, прикурил. Он поблагодарил солдат и аккуратно выпустил тонкой струйкой дым.   
Майор в беседке был желанным гостем, да и сам он любил пообщаться с ребятами по-простому. Все солдаты знали, какую нелегкую жизнь прожил этот немало повидавший на своем веку майор. Двадцать девять лет прослужил он в армии, всю Великую Отечественную прошел от начала и до конца, не раз был ранен в боях, но дослужился лишь до майора. Приходилось лишь догадываться об истинной причине, однако официальной была причина: «не окончил военную академию». Да, что могла дать хоть и целая военная академия этому боевому офицеру! Скорее он сам мог поучить некоторых генералов, протирающих штаны с лампасами возле кафедр в аудиториях академий. Солдаты называли меж собой и другую причину: не умел старый майор гнуть спину перед вышестоящим начальством, вот и застрял боевой офицер на ранге майора. 
- Капитан, ты, кажется, используешь «курилку» не по назначению. Недаром солдаты солдатскую беседку называют «курилкой». Тут, брат, курить надо, а не устраивать политзанятия. Для этого в расположении казармы есть «Красный уголок». Капитан вскочил и рванулся было ретироваться, но не смог отказать себе в удовольствии доказать этому, возомнившему о себе черт знает что, солдату-чечену свою правоту. Наслушался этот молокосос от своих брехунов стариков всяких небылиц!
- Лев Иваныч, ерунду какую-то излагает этот «дикий сын гор»! Мой батько от начала до конца прошел Великую Отечественную! Он мне рассказывал, еще с детства я помню. Они, эти «неруси» по кустам прятались. Нашему брату приходилось немца воевать. А этот брехун еще приплел каких-то никому не известных героев! Как это, какой-то чечен один 900 фашистов уложил из пулемета? Брест-то наши защищали! До Эльбы дошли наши! Это же факт, не требующий никаких доказательств! А эти «неруси», бандюги, Гитлера ублажали белогривой кобылой с золотым седлом. За это и были высланы поголовно! Факт! – истеричным криком давился капитан.
Майор неторопливо выпустил очередной клуб дыма и негромко, но с некоторым волнением попросил:
- Сядь, капитан. Не кипятись. Батьку твоего я, к сожалению, не знаю. Кажется, он служит где-то в Генштабе. Но такими вещами как война шутить нельзя. Война это вещь злая! Она не имеет одного лица, нет у ней и одной правды. Не любит она и, когда лезет к ней каждый со своей правдой. А более всего любит эта злыдень лютой тайной, пеплом, гарью, кровью скрывать свое истинное лицо. Неохотно выдает она свои тайны. Иногда через десятилетия, а еще хуже, через столетия. Не любит она и, когда человек честный, с чистой душой начинает расковыривать все ее преступления. Не верится мне, капитан, что целый народ может стать предателем! Что и старики, и женщины, а тем более дети! А в Грозном немец так и не был! Кишка оказалась тонка. Я воевал на юге. Не коснулись руки фашистов грозненской нефти. Доберись немчура до Грозного, он получил бы такую мощь! Сотни танков, боевая техника стояла у врага без топлива. Сечешь, капитан! – майор похлопал по спине капитана. – Словечки у тебя всякие обидные «неруси». Нет, нельзя так, ответ получишь той же монетой. А ведь не отвечают, культура, брат! Освободи себя от этой неприязни к другим нациям. К добру это не приведет. У русских тоже были свои предатели, «власовы» всякие. У всех народов, подпавших под войну, были! Человек по природному своему страху слаб. Никто не хочет умирать. Но мы не выиграли б войны, если бы этих слабаков оказалось больше. Нет, брат, храбрецов хватало в войну у всех народов! Были, конечно, разные ситуации, но чести своей не роняли! Вот что я вам, ребятки, расскажу, - задумался майор на минуту, словно оживлял образы из прошлого, а оно с трудом отпускало их.
Было это в первый год войны. Я тогда был молоденьким, вот как вот этот солдатик, - майор погладил по плечу молодого бойца, что сидел рядом. Несмотря на свою молодость, я умудрился попасть в специальное подразделение, которой командовал подполковник! Большое значение имела эта разведрота, раз в командирах у нее был подполковник. Еще в те годы я дал слово солдата своим товарищам, что не произнесу до конца своей жизни имени одного солдата, дабы не выдать поступок благороднейший.
Было это в самом начале войны. На нашу разведроту возлагались большие надежды в силу того, что немцы нередко обходили наши отступающие боевые части. Попадая во внезапные критически опасные ситуации, многие наши войсковые подразделения теряли свою  боеспособность и, впадая в панику, переставали существовать в считанные минуты. Человеческая жизнь не стоила и ломаного гроша. Тысячи и тысячи наших бойцов полегло, не успев иногда сделать и выстрела в сторону врага, столь внезапно наседал враг! Он был, казалось, везде: в тылу, на флангах. Наша разведрота сутками рыскала в поисках места дислокации вражеских войск. Единственным помощниками нашими были летняя зелень, кусты да лес. И ночь была нашей надежной подругой. И надо честно сказать, капитан, - майор взглянул в упор, в глаза Ланкевичу, - примером для подражания был среди нас один чеченец. Отчаянный храбрец с природной смекалкой и особым чутьем и талантом к боевому делу. Не раз наши разведчики выходили из труднейших, почти безвыходных ситуаций победителями, благодаря интуиции и хладнокровию этого, на первый взгляд ничем не примечательного молодого кавказца. Когда мы выходили на дело, его точно подменяли, он первым засекал врага, всегда первым наносил удар, наносил с неожиданной стороны и молниеносно, хотя вне боя был добрейшей души человек. Он ненавидел войну, и  с ней он воевал беспощадно, готовый уничтожить все зло на земле. А как он танцевал «лезгинку», это их кавказский танец. Такие финтифлюшки выделывал, движения ног и рук невозможно было уловить! С нами в разведроте был еще один его земляк, тоже чеченец. И тот второй так искусно дополнял первого… К сожалению, не запомнил я имени второго чеченца. А вот первого звали, - майор дотронулся до лба, пытаясь вспомнить имя чеченца. – Да, вот, мы его звали «Борзый» и имя его было точно схоже с этим русским словом.
- Борз! Есть у нас такое имя. Волк, в переводе на ваш язык, - пояснил Аюб, ловивший всем своим существом каждое слово майора.
- Точно, брат мой! Точно, Борз! Борзом его звали. Волк, значит…, - задумался он ненадолго, и затем продолжил. – Волк, волк! Точно! Он словно преображался в волка в бою, действовал хладнокровно и без страха перед врагом. Движения его были быстры, молниеносны, глаз был верным, ум острым. Волк значит. А вот командир нашей разведроты подполковник, назовем его «N», был человеком с очень жестоким сердцем. Человеческая жизнь не стоила в то время ничего. В трусости подполковника обвинить, конечно, не решусь, но некоторая растерянность, паникерство в нем я вынужден отметить. Борз, тот был в бою, словно он всю свою сознательную жизнь только и делал, что воевал. Природный вояка, как говорится, а подполковник старался подвести войну под учебники по военному делу, некогда им изученные в военной школе. Солдат для подполковника был словно пешка, фигурой в шахматной игре. Приказ! Вот что подполковник хорошо запомнил из своей военной учебы, а затем и на войне. Да, ничего не стоила человеческая жизнь для подполковника, не выполнил приказ или же выполнил не так как предписал подполковник, а более умно, с меньшими потерями, экономией боеприпасов – расстрел без суда и следствия! На месте! Из своего командирского «ТТ»! Бесстрашный в бою, но добрая душа и отзывчивый на чужую боль Борз однажды не выдержал. После очередной расправы подполковника над солдатом «не выполнившим приказ» он, сдерживая гнев, предупредил командира:
- Командир, ты бы лучше вот так стрелял в наших врагов! Этих ребят, что ты так легко лишаешь жизни, дома ждут, а ты порываешь эту живую нить! Так нельзя! Моему терпению приходит конец! Еще раз расправишься с солдатом!..
Худощавый подполковник с жиденькими русыми волосами не решился поднять руку на бесстрашного бойца. Возможно, он понимал, что Борз успел бы выстрелить первым. Надо вам сказать, был у этого чеченца пистолет системы «Маузер», где-то он его раздобыл и не расставался с ним никогда. А стрелял из него, муху мог сбить на лету. Мы еще шутили, что он «со своим ружьем на войну пошел».
Подполковник мог не выстрелить еще по другой причине. Без бойца Борза наша разведрота была бы фактически обезглавлена. Подполковник давно уже понял. Что вояка из него не ахти, и он негласно уступал место командира во время боя Борзу. В бою все решал Борз, и все равнялись на него. Подполковник лишь объяснял чеченцу, отведя в сторону, какую боевую задачу перед ротой поставлена командованием. А как осуществить фактическое выполнение этого приказа Борз решал сам и вместе с остальными бойцами. Потерять нынче такого бойца для подполковника было подобно смертному приговору самому себе. Провал одной, другой операции, задачи, поставленной перед его ротой, и командир по тем временам мог загреметь под военно-полевой суд. Но все в роте знали, что подполковник не забудет и не простит такую выходку бойцу, даже такому необходимому как Борз. После предупреждения Борза, подполковник действительно несколько поутих. Да и события разворачивались так стремительно, чаще всего трагически, что подполковнику было не до личных обид. Разведрота рыскала по округе, словно стая волков, разыскивая безопасные направления для отступления наших войск. И, я вам скажу, ребята, не раз наша разведрота выводила из явного или частичного окружения наше подразделение. Благодаря Борзу, его природному чутью, умению молниеносно принимать решения: нападать на врага или уходить от столкновения с превосходящими силами, были спасены жизни не одной сотни наших солдат. Борз очень уважал ночные вылазки к позициям врага. Он говорил, что чеченцам издревле приходилось сражаться с превосходящими силами, поэтому они часто применяли тактику ночного боя.
Однажды, уже после упорных месячных боев, в одном из ночных вылазок наши разведчики напоролись на засаду немцев. Оказалось, что сведения об успешных действиях бесстрашных русских разведчиков «ночных волков», как они нас окрестили, дошли до немецкого командования, и фашистская контрразведка посчитала, что задета их честь и объявила «охоту» на нашу группу. Таким образом, немцами были выставлены заслоны из своих отборных разведгрупп.
Надо сказать, что Борз учуял засаду и предложил подполковнику выбрать другой маршрут. Но на этот раз что-то нашло на подполковника, и его самого потянуло покомандовать, в него словно бес какой вселился. Он даже сам и пошел вперед, чего себе не позволял ни при каких условиях. И эта его излишняя активность чуть не погубила весь отряд. Мы прокрадывались по лесу клином вперед с не меньшей осторожностью, чем настоящие волки. Вдруг лес кончился и впереди показалась открытая местность, чересчур ярко освещенная луной. Вот тут что-то и нашло на нашего подполковника. Борз предложил обойти открытое поле. Поле было покрыто густой травой, идеальное место для засады. Но подполковник почему-то психанул, достал из кобуры пистолет и, чуть пригнувшись, пошел вперед, скомандовав: «За мной!» Нам ничего не оставалось делать, как идти за командиром. Таким манером мы прошли вплоть до середины поляны. Густые заросли травы выше пояса хорошо укрывали нас. Но яркая луна, выглянувшая из-за облаков, все-таки подвела нас, а может, именно она и помогла. Вдруг подполковник, шедший впереди на острие клина, остановился и оглянулся. Именно в это самое время впереди него словно из-под земли вырос здоровенный немец в маскхалате и нашпигованной веточками железной каске. Фашисту ничего не стоило дотянуться до хрупкой шеи подполковника и свернуть ее. Но то, что произошло в следующий миг, трудно было уловить глазу. Борз, находившийся недалеко от подполковника, в молниеносном прыжке достал немца. Лишь в свете луны на миг, словно вспыхнул и угас клинок его кинжала, вошедший по рукоять в горло фашиста. Я вам скажу, ребята, кинжал этот Борз любил и лелеял словно ребенка. И сталь этого кавказского клинка не раз выручала горца в схватке с врагом. Не раз бесшумно снимал этот клинок вражеского часового. Но на этот раз справиться с врагом без шума не удалось. Не успел Борз расправиться с немцем, как впереди нашего отряда полукругом, словно деревья в лесу выросла отборная, специально обученная немецкая разведгруппа. Это был вызовом чести нашей группе, своего рода дуэлью двух разведгрупп, нашей и вражеской. Никто не стрелял в ход пошло все наше мастерство холодного боя. Наши бойцы на ходу сбрасывали со спины небольшие вещмешки, немцы тоже готовились к смертельному броску и зловеще приближались, стараясь охватить нас кольцом, а мы все шли клином, и на острие клина был наш отчаянный Борз. Свидетелем этой схватки была яркая луна. Вдруг словно по команде, все мы разом ринулись вперед. Немецкие позиции были рядом, поэтому старались не шуметь. Еще раз блеснул клинок кинжала в руках Борза, но в этот раз он проскользнул меж врагов, словно жалящая змея. Мы сошлись с врагом лицом к лицу, бились молча грудь в грудь, и даже смертельно раненный боец старался испустить дух тихо, дабы не привлечь внимание, чтобы на шум фашистам не пришла подмога. Мастерское владение финкой, физическая выносливость, сила духа, отвага все это нам пригодилось и пришлось продемонстрировать в эту ночь. Но немцы тоже были в обучены этому мастерству специальных лагерях, мастерству убивать себе подобных. В ход пошла даже обыкновенная русская солдатская лопата. Далеко слышен был хруст разбиваемых черепов и ломаемых костей. Услышали нас и на немецких позициях. Застрекотали над нашими головами пулеметные очереди. Теперь нам нечего было терять, пошли в ход «ППШ» и «Шмайсеры». Мы, отстреливаясь, начали уходить в сторону леса, тащили с собой раненных товарищей, но многие остались лежать на поле боя. Земляк Борза был ранен в руку, и она у него беспомощно свисала. Борз подскочил к нему, держа автомат наперевес и посылая в сторону врага длинные очереди. Но и раненный, перекинув ремень автомата через шею, одной рукой отстреливался и умело уходил. Они не задерживались на месте ни на секунду. Один стрелял, второй отбегал и готовился стрелять, а в это время как бы под прикрытием огня из автомата товарища отходил и в свою очередь готовился к стрельбе и выбирал цель. Вот что значит быть природным воином. И с какой хладнокровностью они это делали!
Немногие из нас сумели уйти в лес. Легко ранен был и подполковник. О нашей дуэли с немецкой отборной разведгруппой скоро узнали по всему фронту. Подполковник наш был награжден орденом «Красной Звезды» и мы все выжившие и погибшие посмертно были награждены медалями «За отвагу». Нам дали время, чтобы подлечить раны, отдохнуть. Подполковнику перевязали рану, но ехать в санчасть он отказался. Вскоре он уже суетился с перевязанной рукой, пополняя состав нашей разведроты. Он проверял рослых крепких парней, присланных к нам для этой цели из разных частей, вместо наших погибших товарищей.
Однако долго отдыхать нам не пришлось. Немецкие войска все еще наступали с особым упорством, шли ожесточенные сражения. Наши войска отступали, оставляя врагу города и села, от наших разведчиков зависело очень многое, ведь разведка это, как говорится, глаза и уши в войсках.
Майор Зувиков почему-то виновато взглянул на Аюба и продолжил значительно изменившимся голосом:
- Было это уже осенью. Наша разведрота получила задание от командования произвести разведку местности, если нужно и с боем. Насколько нам объяснили, были скудные сведения, что немецкая мехколонна с танками прорвалась вглубь нашей территории и, возможно, постарается устроить засаду нашим отступающим войскам в глубине нашей же территории. Как у нас уже было заведено, мы вышли на задание в полночь. Тучи заволакивали горизонт, умеренно моросил дождик. Погода нам сопутствовала. Нам нужно было до рассвета отмахать порядочное расстояние, до деревни Степановка, поэтому наш подполковник спешил не на шутку и как всегда был зол. Вот эту его злобу мы так и не понял до конца, но многие считали, что это  его затаенная нелюбовь к темным суткам времени. Зато Борз Ильясов со своим земляком был, как говорится, в своей тарелке. Они вдвоем по какому-то известному лишь им наитию прокладывали путь. Подполковник часто заглядывал на стрелки компаса, но это так, больше для порядка, чем по нужде. Борз двигался впереди, и это как-то способствовало душевному спокойствию бойцов. Но это продолжалось лишь несколько часов, ближе к утру перестало моросить и даже тучи местами рассеяло порывами ветра. Подполковника снова потянуло в голову отряда. Вероятно оттого, что с нами был молодой лейтенант, заглядывавший в рот командира. Ребята насторожились, но делать было нечего, с командиром спорить опасно. О самосудах, чинимых им до предупреждения Борза, знали даже бойцы из пополнения. Мы шли большей частью по перелескам, часто выходя на проплешины с пожухлой травой. Борз был единственным бойцом, который решался несколько оспаривать мнение командира, но и он, сделав несколько попыток подправить курс, плюнул на все и слепо следовал за подполковником. У бойцов уже притупилось чувство осторожности и могучие парни, стоившие в бою двух, а то и более, солдат шли, понуро опустив головы и, глядя себе под ноги, словно считали свои шаги. Начало потихоньку светать и к этому времени подполковник начал заметно нервничать и часто заглядывать на циферблат компаса и в карту в планшетке.
- По моим подсчетам мы должны были упереться в Степановку, - признался он, но быстро взял себя в руки. Он снова раскрыл планшетку, маскируясь, подсветил фонариком, подозвал к себе лейтенанта и, показав на карте примерное место, где мы должны находиться, приказал тому взять с собой несколько бойцов и, выдвинувшись к предполагаемому месту расположения Степановки, срочно выяснить местоположение деревни.
- Есть! – с глупой радостью на растянувшемся лице шепотом произнес лейтенант и «поскакал» исполнять приказ.
Ребята укрылись в небольшой березовой рощице и расположились на отдых. Но отдыхать нам пришлось недолго, минут десять не больше. Вдруг в том направлении, куда ушел лейтенант с шестью бойцами, раздались характерные длинные очереди немецких «Шмайсеров», растерянный и робкий треск «ППШ». В считанные секунды все затихло, отдыхавшие бойцы лишь успели вскочить, на ходу готовя оружие к бою. Установилась зловещая тишина. Бойцы с немым вопросом глядели на подполковника, но тот и сам еще не принял никакого решения. Ильясов первым не выдержал тягостного молчания, промедление могло стоить жизней лейтенанта и его группы. Чеченец резко рванул туда, где только что прозвучали выстрелы, за ним его земляк и несколько бойцов. Через мгновение они возвращались с двумя бойцами из группы лейтенанта.
- Доложите! – рявкнул подполковник тем двоим.
- Това… товарищ подполковник, немцы! Всюду немцы! Товарища лейтенанта и ребят расстреляли в упор! Мы… мы чудом уцелели! Они идут за нами… Танки… орудия… много!
Подполковник бешено искал свою кобуру, но его взгляд случайно остановился на руке Ильясова. Тот по привычке держал ее на рукояти своего неизменного «Маузера». Рука командира механически перестала шарить, а глаза тут же расширились. Он увидел за спиной чеченца, на расстоянии выстрела, цепи немецкой пехоты.
- Ложись! К бою! – скомандовал он, бросаясь всем телом в засохшую траву, словно его скосила автоматная очередь.
Вполне возможно, что и скосила бы, если бы он в эту секунду не плюхнулся на землю. Потому что тут же воздух разорвали несколько сотен немецких автоматов и винтовок. Бойцы рассыпались средь березовой рощицы. Бойцы один за другим начали отстреливаться, но было ясно, что долго они так продержаться не смогут. Если же отступить всей группой, то немцы могли преследовать и одного за другим уничтожить всех. Следовало предпринять срочные меры. А что тут предпримешь, если немец не дает тебе и головы поднять. Уже были первые раненные и убитые. Подполковник сам тоже укрылся за тоненькой березой и стрелял из своего пистолета никуда, так как из пистолета достать немца на таком расстоянии было довольно сложно. Возможно, командир таким образом успокаивал себя. Вскоре просвистел над головой, чуть ли не касаясь верхушек деревьев, первый вражеский снаряд. Немцы пристреливали местность для масштабного артобстрела. Дальнейшее промедление было смертельно опасно.
- Отступать! Самостоятельно! – заорал, наконец, подполковник и сам, прикрываясь деревьями, отошел на несколько шагов. Отходить! Сейчас из орудий расстреляют к чертовой матери!
Не успел подполковник крикнуть, как совсем рядом за ним разорвался первый прицельный снаряд. Немцы посылали снаряды из расчета, что русские уже начали отходить. Первым это понял Ильясов и увлек бойцов, что были рядом с ним в сторону фланга. Солнце к тому времени широко освещало все вокруг. Справа поодаль виднелся пролесок или лес, но дойти до него было не так просто. Как бы там ни было, другого спасения у бойцов не было. Вражеские снаряды к тому времени начали взрываться сплошной стеной за спинами разведчиков. Прикрываясь черным дымом от взрывов снарядов, бойцы рванулись за Ильясовым. Разведчикам сильно помогло и то, что между березовой рощей, откуда они уходили, и лесом был редкий, но довольно густой кустарник. Укрываясь, пригибаясь как можно ниже, разведчики изо всех сил рвались к лесу. Подполковник умудрился каким-то образом очутиться впереди убегающих бойцов. Ильясов закинул за спину свой «ППШ» и подхватил у погибшего бойца ручной пулемет с подсумком для запасных дисков, что оказалось очень кстати. С фланга на разведчиков, рвущихся к лесу, вышла немецкая пехота и открыла огонь из винтовок и автоматов. Вот тут и заговорил суровым лаем в руках зоркого чеченца «дегтярь». Он боком уходил в сторону и с бедра открыл безостановочную стрельбу, прикрывая своих товарищей. Немцы, по-видимому, не ожидали встретить здесь русских, должно быть, они торопились обойти березовую рощу, чтобы окружить противника. А еще больше они не ожидали, что среди русских найдется такой меткий и отчаянный пулеметчик. Немцы залегли, а некоторые попытались отойти, отстреливаясь, но почти все полегли под метким огнем Ильясова. Чеченец не мог не задержаться на миг, чтобы прицельно расстрелять отступающих немцев, но чуть было не заплатил за эту слабость собственной жизнью. Пулемет в его руках вдруг замолк – патроны закончились. Ильясов начал все так же боком уходить и менять диск с патронами. Несдобровать бы ему, если б рядом с ним вдруг не вырос его земляк вместе с такими же отчаянными парнями разведчиками. Они бросили гранаты и затем открыли из автоматов огонь длинными очередями. К тому времени и «дегтярь» снова залаял, уходя все дальше и дальше к спасительному лесу. Немцы упустили выгодный для себя момент и теперь пустились преследовать русских. Однако ищи теперь попробуй разведчика в лесу. Разумеется, если в лесу, но лес оказался лишь большим перелеском, к тому же уже обложенным немцами со всех сторон бронетехникой. Разведчики прощупали, просмотрели все закоулки лесополосы, но так и не нашли безопасного места, чтобы вырваться из окружения. Хуже всего было то, что и немцы знали - русским отсюда не выбраться, поэтому не торопились тут же добивать измотанных разведчиков. Зачем им рисковать своей пехотой ради горстки русских, укрывающихся с одними автоматами. Немцы еще раз проверили все выходы из леса и принялись монотонно из орудий, минометов, из башенных орудий танков расстреливать лес. А пехота немецкая в это время отдыхала.
Подполковнику снова следовало действовать, принимать решение. Он сам лично под разрывами снарядов обошел лесополосу вдоль и поперек. Однако лишь в одном месте была хоть какая-то надежда. В этом направлении подполковник в бинокль заметил только несколько танков, пехоты немецкой вроде не было. Если несколько бойцов подползут и подобьют связкой гранат хоть парочку из них, то возможно воспользоваться создавшейся заминкой немцев и прорваться остальным.
- Возможно, но может оказаться и засадой. Выманят и расстреляют из башенных пулеметов с танков. Даже снаряды на нас тратить не нужно будет, - заявил Ильясов, когда посмотрел.
- Другого выхода нет! – сказал подполковник.
- Выход всегда есть, - ответил на это чеченец.
- Какой?
- Обедать, товарищ командир, - ответил боец и действительно, удобно устроившись в воронке от разрыва снаряда, он начал доставать из вещмешка съестные припасы. В одну и ту же воронку снаряд обычно не попадает дважды, - задорно улыбнулся он командиру, приглашая того в свою компанию.
Подполковнику стало любопытно, что же этот горец имел в виду на самом деле. Ведь человек восточный обязательно должен с хитрецой, лукавинкой как-то заумно преподнести свою мысль. А если и вправду, то обедать давно уже была пора. Как утопающий хватается за соломинку, так и подполковник подчинился воле этого ненавистного ему и в то же время так необходимого для него сейчас человека. Командир ловко запрыгнул к Ильясову, несколько бойцов, что находились неподалеку, последовали их примеру и выбрали себе рядом такие же воронки от разрывов крупных снарядов.
- Скажи, Ильясов, откуда у тебя это доисторическое оружие? – указал подполковник на огромный «Маузер» чеченца, доставая из своего вещмешка тушёнку.
- Со своим ружьем в армию пошел, а тут война. Вот и пригодилось ружье-то, - пошутил Ильясов.
- Да, просто на козле к тебе не подъедешь, - впервые за последнее время улыбнулся подполковник. А зачем он тебе такой громоздкий? – снова не удержался он от вопроса.
- Немцев пугать, товарищ командир, а то они даже пулемета не боятся, - пошутил снова чеченец, уплетая тушенку и не обращая внимания на разрывы снарядов вокруг.
Правда немец тоже, должно быть, обедал или послеобеденным сном увлекся. Обстрел леса велся вяло и с неохотой. Куда немцу торопиться, русский медведь в загоне и никуда от него не денется. А самостоятельно думать и выбраться он не может, потому как человек дикий и стоит на более низком цивилизационном уровне развития.
- А если серьезно, Ильясов, какие у тебя размышления по поводу сложившейся обстановки? Как бы ты поступил? – прямо спросил, наконец, подполковник Ильясова.
- Да, очень просто, ночью пробьемся с меньшими потерями, товарищ командир, ответил Ильясов.
- Опять ты за свое! Чего тебе далась эта ночь? Ты же не волк, наконец! – не выдержал подполковник.
- Почему не волк? Мое имя Борз и переводится на ваш язык как волк, - снова улыбнулся Ильясов.
Подполковник снова не понял простых вещей, что у врага надо искать слабое место. Или, может быть, он боялся ночи больше, чем немца? Пообедав, подполковник полез наверх, подозвал нескольких бойцов и велел им собрать всю группу здесь в одном месте для прорыва.
Через некоторое время бойцы были собраны на данном направлении, хотя пока пробирались, снова потеряли нескольких человек. Несмотря ни на что, командир настаивал на своем: «Прорыв к лесу, и все тут!» Но этот участок к спасительному лесу следовало разведать. Необходимым условием было еще и подрыв пары немецких танков.
- Рядовой Привалов! Ко мне! – скомандовал подполковник.
Здоровенный парень с Архангельска отозвался из укрытия за деревьями и рванулся к командиру, ему нужно было пробежать метров 20. Пригнувшись, и держа в одной руке «ППШ» словно игрушечный, он побежал, но в это время за его спиной поднялся столб черного дыма, внутри которого блеснул огонь разорвавшегося снаряда. Парня подбросило, на фоне огня видно было, что он все еще крепко держит в руке автомат. Когда парня глухо ударило об землю, он не понимал, что происходит, попытался встать, но снова упал и скоро затих.
- Рядовой Завьялов! – заорал снова подполковник, прячась за стволом старой толстой лиственницы, заваленной временем.
Завьялову повезло больше, более того к тому времени немцы по какой-то причине прекратили артобстрел. Худощавый молодой, еще безусый Завьялов подбежал к командиру и с щенячьей тоской в голубых глазах приложил руку к пилотке.
- Прощупай-ка вот это направление. Почему танки стоят неподвижно, можно ли подобраться к ним так, чтоб подбить пару штук! – приказал подполковник.
Завьялов снова молча приложил руку к пилотке и, притаившись за крайним деревом, всмотрелся в застывшие жерла башенных орудий немецких танков. Вдруг солдат, решившись, пригнулся и рванул вперед. Сделал несколько шагов и словно споткнулся обо что-то, упал и больше не встал. Лишь после до наших ушей донесся грозный звук короткой очереди из пулемета со стороны одного немецкого танка.
- Рядовой Синица, рядовой Васильев! – прозвучала следующая команда. – Ползком! Вперед!
Солдаты притаились у края леса. Старший Васильев упал и пополз, но вот молодой еще Колька Синица никак не решался. Умоляюще оглянулся на подполковника, но тот потянулся к кобуре пистолета. Синица сглотнул слюну и, резко повалившись в траву, пополз. Васильев оторвался от напарника вперед метров на двадцать. Вдруг из башенных орудий немцы снова открыли огонь по окраине леса, один за другим прогремело три взрыва. Все, в том числе и подполковник, бросились на землю и укрылись за деревьями. Установилась тишина. Черный дым от взрывов по полю рассеяло ветром. Вдруг послышался шорох в траве и вслед за этим к позициям разведчиков приполз Коля Синица.
- Невозможно пройти, товарищ подполковник! – виновато улыбнулся боец и тут же в ужасе застыл, увидев дуло пистолета.
Подполковник прицелился, и пустил пулю бойцу промеж глаз:
- За невыполнение приказа в боевой обстановке! – объяснил он и повернулся, чтобы выбрать следующую жертву для бесполезной вылазки, но и сам застыл подобно бойцу, которого он только что застрелил.
Ильясова чутье не подвело и на этот раз. Он полулежал на дне воронки, когда услышал сухой хлопок выстрела. Чеченец узнал бы выстрел этого пистолета из сотен подобных ему. В мгновение ока он оказался наверху лицом к лицу с подполковником. От его яростного взгляда подполковник и ужаснулся, так как понял, что один из них с этого места уже не сойдет живым. Подполковник словно в замедленном кадре фильма поднял свой «ТТ», но этих секунд хватило чеченцу, чтобы пустить пулю в лоб подполковнику из своего верного «Маузера».
- Ребята, выставьте наблюдателей за противником и укройтесь надежно, - произнес Ильясов и снова сполз в воронку, он был удручен случившимся. Разведчики притихли, а немцы, заподозрив неладное, решили таки зачистить рощу. Стреляя на ходу из орудий, десять танков с крестами на стальных боках пошли вперед. Боец-наблюдатель тут же подскочил к воронке Ильясова:
- «Борзый», «крестоносцы» пошли на нас! Десять штук! Без пехоты!
- Укрыться всем хорошенько! Впустить их в пролесок! С флангов два пулеметчика сторожить пехоту! Если пойдет за танками, отсекать! Теперь поглядим у кого башка крепче! – прокричал Ильясов.
Танки немцев на полной скорости начали вламываться в расположение разведчиков, сваливая деревья и стреляя из бортовых пулеметов. Началась дуэль разведчиков с железными махинами.
Оставив за спиной в березовой роще горящие танки, группа разведчиков ринулась в образовавшуюся брешь в окружении. Немцы вскоре опомнились и атаковали отступающих разведчиков с флангов, но было уже поздно. Отстреливаясь от фрицев, разведчики уже выходили из окружения. Немало бойцов полегло в этом последнем бою в группе разведчиков.
Майор Зувиков вдруг прервал свой рассказ и многозначительно посмотрел на солдат.
- Оставшиеся в живых бойцы были обязаны жизнью Ильясову, - продолжил он. – Мы все понимали это, и каждый из нас дал слово, слово разведчика, что в своей жизни больше никогда не произнесем имени этого злосчастного подполковника. Я держу свое слово и поныне… Но нашлись такие неблагодарные языки, что шепнули начальству о трагедии, случившейся в том перелеске. Дело дошло до особого отдела и, несмотря на заступничество генерала, Ильясова арестовали и приговорили к «высшей мере» наказания. Как сегодня помню тот холодный осенний день. Во дворе одного заброшенного старинного трехэтажного дома построили перед стенкой десять солдат из особого отдела с автоматами «ППШ», для приведения приговора в исполнение. Нас всех построили позади этих десяти особистов для наглядности, чтоб другим неповадно было. Ильясова, без ремня и погон, привели и поставили к стенке. Я вдруг вспомнил про его неизменный «Маузер», как он ему был к лицу. Без него чеченец был словно орел со связанными крыльями. До слез было жаль этого мужественного человека. Он сам и теперь держался с высоко и гордо поднятой головой. Он лишь искал глазами в строю солдат, меж нами своего земляка. Очень виноват я перед его памятью, не запомнил я его имени. Он стоял в строю совсем недалеко от меня. Он был настолько удручен случившимся, что я его не узнал. У него вдруг загорелись глаза! Я понял, что такой же огонь горит и в глазах Ильясова, это огонь мужества и самоотверженности. Вдруг земляк Ильясова заговорил подобно грому средь ясного неба на своем чеченском языке. Ильясов же отвечал ему что-то наподобие: «Ма вох!..». Никто не понимал, о чем говорил земляк в смертный час своего друга. Никто, даже особисты не решались прервать диалог героев. Вдруг земляк Ильясова выхватил из-за спины свой автомат «ППШ» и длинной очередью вмиг уложил десятерых особистов, готовых привести приговор в исполнение. Тут же с быстротой молнии он уложил и их офицеров. А Ильясов с ловкостью барса подпрыгнул к одному из убитых солдат и выхватил из его рук «ППШ». Направив на нас оружие чеченцы, прикрывая спины друг друга, начали уходить. Многие из нас даже и не думали поднимать оружие против этих отчаянных ребят. У нас лишь не хватило духа уйти вместе с ними. Командиры только теперь опомнились. Все произошло в какие-то доли секунды. Прозвучала команда солдатам стрелять. Раздались вдогонку неуверенные выстрелы, но чеченцы отстреливались умело! Один отходил, другой стрелял! Они успешно вышли со двора здания и уже были в недосягаемости автоматов. Они поняли, что спаслись, закинули за спины автоматы и побежали в сторону ближайшего леса. Но оказалось, что особисты посадили своего пулеметчика на крыше трехэтажного дома. Вот он их и достал, этих храбрецов! В спину! Достойнее этой смерти я в своей жизни больше ничего не видел.
Майор замолчал. Солдаты были ошарашены рассказом майора. Чтобы рассказать такое в те годы нужно было мужество настоящего бойца-разведчика. Вдруг солдаты увидели, как блеснул огонь в глазах майора. Ребята догадались, что это тот самый огонь мужества, может быть, подхваченный им у тех храбрецов-чеченцев, его боевых соратников и друзей на всю жизнь.
- Так что, капитан, если среди чеченцев есть такие мужественные люди, как те мои боевые друзья, то храбрее этого народа нет на свете.
Прибежал дневальный, придерживая одной рукой болтающийся на боку штык-нож.
- Товарищ майор, разрешите обратиться!
- Обращайся, солдат!
- Построение, товарищ майор!
- Понятно. Построение так построение! Идите ребятки, - обратился он к солдатам. – Рядовой Имазаев, задержись-ка, брат, - попросил майор.
Майор подождал, пока беседка опустеет. Затем он подошел к Аюбу, положил по-отечески руку на плечо солдата и спросил:
- Вот уже более тридцати лет я не могу понять, что же все-таки обозначали те слова.
- Какие слова, товарищ майор? – не понял Аюб.
- Слова моего боевого товарища Ильясова: «Ма вох!» Ты же чеченец, должен понимать язык…
- Это, товарищ майор, клич чеченцев. Когда надвигается грозный, смертельно опасный, решающий миг в их жизни, они обращаются к друзьям: «Ма воха, са ваша!», а перевести на русский язык это можно примерно: «Держись, браток!»
Майор рывком потянул к себе Аюба, обнял, словно он через тридцать лет вновь встретил своего боевого товарища Ильясова.
                2009г. с. Валерик