Спор
Потратив впустую свой самый веский аргумент, а, если быть более точным, так и не найдя возможности его продемонстрировать, Сантехник свернул на протоптанную Компьютерщиком дорожку. А посодействовал ему в этом Дворник, мирно прогуливавшийся с метлой неподалёку. Втянутый в диспут Дворник не только обогатил социальный спектр собравшихся, но и придал обсуждению свежий импульс. Он сделал отважную попытку образно преподнести своё нигилистическое мировоззрение, но тут же был обвинён в словоблудии. Что и неудивительно, поскольку нет ничего проще, чем назвать непонятое бредом сумасшедшего, особливо если это непонятое озвучивает человек, на которого ты смотришь сверху вниз. В результате Дворник, смущенно пригладив хошиминовскую бородку, заткнулся.
Приглашённый Дворником Бомж пребывал в благостном расположении духа. Этому способствовало содержимое его дежурного пакета, добытое при утреннем обходе контролируемых им мусорных баков, которое могло ощутимо обогатить стол среднестатистического россиянина. Признавать себя низшим звеном цивилизационной цепи он отказался категорически и весьма резонно заметил, что у Бушмена даже порток на жопе нет - вот где лузер, так лузер...
В пустыне Калахари вечерело. Суслики сурикаты попрятались в свои норы. Длинная тень от акации быстро наползала на группу странных людей, сидящих на оранжевом песке. Как они здесь оказались? То ли силой мысли Бомжа, то ли мощью кошелька Бизнесмена, не важно. Они сидели на песке и спорили, в их споре было всё - и железные аргументы, и едкий сарказм, и пространные размышления. Не было только одного - желания понять друг друга. Спор плавно перетекал из темы в тему, то затухал, то разгорался с новой силой. В этом споре родилась уже не одна персональная истина, не имеющая абсолютно никаких шансов стать истиной общей.
За этими спорящими людьми уже некоторое время наблюдал Бушмен, возникший словно ниоткуда, то ли из песка, то ли из кустов. Скорее второе, он ведь Бушмен. Он не понимал ни слова, поэтому никак не мог подключиться к жаркому спору и рассказать, допустим, кто есть древнейший представитель человечества. Впрочем, такое понятие, как геном, было Бушмену неведомо. Но одно он почувствовал точно, почувствовал по мимике, жестам, глазам, наконец. Бушмен понял, что эти люди больны. Он бы мог назвать это недомогание "болезнью цивилизации", если бы знал, что это такое - цивилизация.Первым заметил Бушмена Дворник, который и спорил-то меньше всех, просто смотрел на огонь, периодически подбрасывая в костёр сухие ветки. Дворник сообщил гостям о прибытии хозяина, и все принялись разглядывать этого маленького тщедушного человечка, который стоял перед ними и улыбался какой-то непривычной глазу непосредственной детской улыбкой. Сказав пару приветственных фраз, что-то вроде : "Рад видеть вас, мои многочисленные гости" (для Бушмена всё, что больше трёх - многочисленно), он начал... петь.
Пел он странно и в то же время как-то естественно, пел на своём необычном языке, с присвистом и прищёлкиванием, и звуки ночной пустыни гармонично вписывались в его пение. Казалось, сама природа подпевает Бушмену. Он пел про Демиурга - Великого Духа, про змею Мамбо и птичку, щебечущую в кустах; пел про ветер, заносящий следы на песке.
Последняя Очистительная песня сопровождалась танцем, весьма странным для людей, привыкших к кривляниям и коленцам. Этот мистический танец вызывал состояние, похожее на транс и был лечебным, помогая одолеть физические и духовные недуги. Во время танца Бушмен общался с духами, он видел и чувствовал их присутствие, и попросил их помочь этим несчастным людям, сидящим у костра, обрести то, чему на нашем языке более всего соответствует слово "гармония". Закончив своё нехитрое представление, Бушмен поднял с земли копьё, молча улыбнулся и растворился в окружающем пространстве. Он сделал для своих гостей всё, что мог.
Честное собрание притихло. Костёр с треском пожирал сухие веточки. Каждый думал о чём-то своём.
"Ты моё солнышко..."- вспомнил Бомж. Так называла его бабушка и трепала по рыжим вихрам. Бабушки, впрочем и большей части вихров, уже нет, а воспоминания остались, и Бомжу вдруг стало так тепло-тоскливо, что он готов был заплакать, жаль плакать давно разучился.
Компьютерщик курил, задумчиво продуцируя тонкие сизые колечки. Докурив, машинальным движением отправил окурок в чахлые кусты. Бизнесмен молча встал, аккуратно сняв с рукава Brioni заползшего на него термита. Траекторию полёта он видел, поэтому ему не составило особого труда найти затаившийся окурок по видневшемуся огоньку. Бизнесмен поднял его и положил в костёр.
Округлившиеся глаза Дворника выражали неподдельное одобрение. Душа медленно впитывала пролитый на неё бальзам.
Сантехник, лучше всех подготовившийся к путешествию, достал из кармана ветровки бутылку водки и складной пластмассовый стаканчик. Он ещё не знал, что это последний пузырь в его жизни.
Пили все, по кругу. Пили молча, как на похоронах. Похоронах собственного существования. Заодно и за начало жизни.
По возвращении домой, Бизнесмен взял двухнедельный отпуск. Первый за много лет. Он поехал на рыбалку. Нет, не в Норвегию, а на прекрасное карельское озеро Укшезеро, где, по слухам, можно поймать на удочку радужную рыбку форель. Но, поскольку форель на удочку поймать в Укшезере удалось лишь однажды сказочно удачливому рыбаку Борису, ловил Бизнесмен тугорослых окушков и плотвичек, что ничуть его не тяготило. Он, провонявший костром, жил в палатке, купался в холоднющей воде, а по вечерам глядел на звёзды. Звёзды глядели на него и подмигивали, словно хотели что-то ему сказать. И, как ни странно, Бизнесмен слышал это что-то.
Когда Бизнесмен вернулся в город, покусанный комарами, весь исчесавшийся, но чрезвычайно довольный, он первым делом поменял свои планы на ближайшие выходные и отказался от поездки в Верону. "Аида" в Арене может подождать" - рассудил он. Да и не любил он никогда оперу, так, делал вид.
В субботу он поехал в детский дом и о чём-то долго разговаривал с директрисой в её кабинете.
Через месяц, на открытии нового компьютерного класса, Бизнесмен, стоя в любимом, связанном ещё мамой растянутом свитере, выслушивал похвалу в свой адрес и смущенно улыбался. Директриса, несмотря на все усилия, так и не узнала фамилии благодетеля.
Круглый отличник десятиклассник умница Вовка тайком поглядывал на подаренное "Картье". Для него это были просто часы. Для Бизнесмена, с некоторых пор, тоже...
Компьютерщик достроил дом, переехал, но в этом доме его неумолимо влекло назад, туда, в однокомнатную квартиру, где осталось качаться на старенькой люстре, свесив ножки, его маленькое счастье.
Тогда он решился, и. собрав складированную на чердаке библиотеку, переехал обратно, а коттедж отдал пасынку. "Спасибо... папа" - сказал тот, и это, первый раз услышанное от него "папа", было дороже всех коттеджей на свете.
Сантехник маялся. Не находил себе места. И всё-таки принял решение. Он бросил всё - работу, квартиру, приятелей, вечно недовольную жену-учительницу и уехал. Уехал в деревню, туда, где находилась срубленная прадедом, но ещё крепкая изба пятистенка.
Доски, крестом наложенные на дверь в будущее, отрывались со скрипом.
Протопив дом занятыми у соседки дровами и поужинав, Сантехник устроился вдоль стены на лавке, подложив под голову лоскутную подушку.
Луна подсветила иконку в красном углу. Лик удивлённо пялился на свернувшегося калачиком человека.
Через некоторое время Сантехник основательно встал на ноги. С руками у него всегда было хорошо, а после того, как стало хорошо и с головой, роман с жизненной идиллией стал подозрительно прочным. Сантехник теперь смог осуществить свою юношескую мечту, пронесённую через всю сознательную жизнь. У него появился мотоцикл. Настоящий японский байк, правда подержанный, но это не беда.
Поскольку список деревенских байкеров состоял лишь из него одного, Сантехник иногда вечерами катал местную пацанву. Он гонял по сельским колдобинам, пугая мирно прогуливающуюся живность и раскатывая коровьи лепёшки.
"Ох, ну и дурак ты, Арсений, ну и дурак" - однозубо улыбаясь сказала баба Нюра, с покрякиванием складывая в невысокую поленницу дрова.
- " А топор в сарайку так и не убрал, а ведь просила".
Сантехник, нарисовав широкий круг на примагазинной площади, остановился и высадил очередного лопоухого пассажира. Снял ярко-оранжевый шлем и вытер рукавом кожаной куртки вспотевшую залысину. "Сенькина Шапка" - гласила надпись на шлеме, сделанная маркером кем-то из деревенских шутников. Надпись Сантехнику нравилась, ему нравилась такая жизнь, нравились эти люди, и, самое главное... он сам себе нравился.
Майское солнце украдкой выглянуло из-за туч. Сантехник зажмурился, и тонкие лучики весело побежали от уголков глаз.
-"Следующий!". Стайка детишек окружила мотоцикл.
А в июле к Сантехнику приехала жена. Приехала, послав куда подальше обиду и гордость.
"Что-то с нашей математичкой Верандревной не то" - походя бросил взмыленный нафутболившийся двоечник Ухов, схватив со стола кусок булки.
"Что не то-то, Коля?" - помешивая макароны, спросила мать.
"Да мы уже две недели отучились, а она ещё ни разу не орала".
Лет через десять Николай Ухов с отличием закончит физмат МГУ...
Дворник гонял листву. Листва, повинуясь завиткам шутника-ветра, весьма успешно от него убегала. Но он не злился. Он вообще не знал, что такое злость.
Дворнику нравилась его работа, даже сегодняшний мартышкин труд.
В это время он любил размышлять. О разном. Этакий сам себе философ. Иногда он делился своими мыслями с собратьями по цеху, а они, заворожённые сложноподчинённостью фраз, понимающе кивали в ответ. А потом крутили пальцем у виска.
В такие моменты Дворник сочинял всякую глупость...
- Моя мысль вне меня
Машет чахлым крылом
И тускнеет на фоне Востока.
Я иду, семеня,
Под осенним дождём,
Не летается мне. Одиноко...
Дворник наконец решился и сделал то, что собирался сделать уже давно. Он поздоровался. Сказал нарочито растянутое "здравствуйте" Даме, которая каждое утро выгуливала этого противного абрикосового пуделя.
Через несколько дней они разговорились.
Прошло немало времени. Дворник и Дама пили чай на её кухне. Ветерок из приоткрытого окна легонько колыхал занавески в цветочек. Они были такие разные, как его ужасный одеколон и её банальная пятая "Шанель". Дворник читал Даме свои примитивные стихи, а она, способная долго и аргументированно рассуждать о различиях в творчестве Заболоцкого раннего и Заболоцкого позднего, вполне искренне его хвалила.
Впрочем, Дворник умел не только говорить, но и слушать. Он слушал, и её речь, обильно приправленная метафорами и анахронизмами, была для него как музыка, как нечто, пусть и не совсем понятное, но подсознательно прекрасное и близкое.
А ветер продолжал колыхать занавесочки, и пудель, нагло завалившийся прямо на тапочки, не казался таким уж противным.
Бомж вернулся в подвал
Надо сказать, он был несколько необычный Бомж. Ну, не часто приходится встречать бомжа, свободно владеющего английским и итальянским языками, просто жизнь сложилась так, как сложилась.
Сегодня, засосав пузырёк тройного, он решил почитать, и поднял валявшуюся в углу подвала книжку. Сбил равнодушным щелчком таракана, беспечно ползшего прямо по фамилии автора. Это был Шекспир. Открыв на первой попавшейся страничке, там, где прилипла как закладка картофельная очистка, он прочитал - "для тех, кто пал на низшую ступень, лишь путь наверх открыт, и некуда уж падать"... и заплакал.
--------------------------------------------------------
Бушмен сидел на ещё не остывшем оранжевом песке и смотрел на звёзды.
Отработавший своё спутник связи вошёл в плотные слои атмосферы.
С неба покатилась звезда, но Бушмену и в голову не пришло загадать желание...
Свидетельство о публикации №212071000584