Первый снег

Утренний осенний воздух обжигает ноздри и горло, несильный мороз хватает за плечи и руки. Поздняя осень, скорее уже переход от осени к зиме. Но есть мороз, есть негреющее солнце, есть пронизывающий ветер, но нет снега. А ведь скоро новый год. Пусть и война с трупами и воющими покалеченными ранеными, но традиции праздника сильны, как никогда, и, несмотря на скудость военного быта, абсолютно всегда есть небогатый, но достаточный выбор эффективных напитков, наполняющих душу радостью и оптимизмом, наделяющих способностью быстро принимать единственно верные решения, быстро претворять их в жизнь, и в целом дающих желание наслаждаться жизнью, такой скоротечной и, как это постоянно видно вокруг, хрупкой.

Новый год скоро, но снега нет, и, по видимому, не предвидится. Странная осень.

Казалось, что город обречён. Подразделения 2-й гвардейской горно-стрелковой дивизии, усиленные приданными танкетками, атаковали с юга, со стороны промышленной зоны; дерзкая лобовая атака увенчалась успехом, за считанные минуты пулемётные точки были подавлены огнём танкеток, и горнострелки, закалённые в боях за Рустог, просмоленные в Краснонецкой операции, прокопчёные в мясорубке городских боёв за Хайзиншац бойцы смели жидкие ряды противника, выбив его из импровизированных укреплений в руинах заводов, вырезав из сохранившихся в целости цехов, выжигая из подземных укрытий, забрасывая гранатами, пронзая штыками.

На севере города, в жилой застройке, у штурмующих возникли трудности. В отличие от промзоны с её руинами, на севере, в старых рабочих кварталах с заросшими ветвистыми деревьями двориками, глубокими "колодцами" из четырёхэтажек, с древними, вонючими туннелями и подворотнями, знавшими и банальные грабежи, совершаемые полупьяными молодчиками, и многочисленные опорожнения мочевых пузырей и прямых кишок припозднившихся людей, которым было, что праздновать, после трудового дня, - в этих кварталах у защитников города было множество возможностей для построения обороны, способной создать невыносимые условия для наступающих.

Непонятно, почему, наверное из-за того, что наступление развивалось слишком быстро, и имела место уже ставшая привычной путаница, но в то время, как практически оголённый юг города штурмовали закалённые в многочисленных боях горнострелковые подразделения, с севера в город заходили обычные "сапоги". Пролетарско-крестьянская масса, разбавленная мелкой городской интеллигенцией, наскоро обученная, в скудном обмундировании, не умеющая толком воевать, но горевшая желанием бить врага на его территории, была брошена в ад, состоящий из кирпичей, шлакоблоков, детских площадок с песочницами, узких улочек, школьных двориков, одноэтажных школ с прилегающими маленькими полями с воротцами и лесенками, детских садиков с миниатюрными сооружениями, магазинчиками на первых этажах домов, хмурых подстанций, суровых бойлерных, непритязательных труб теплотрасс, сеточных заборов и деревянно-бетонных лавочек. Это был маленький мирок, где можно было жить годами, не уходя дальше километра от своего дома. И эти жалкие квадратные километры жилой застройки стали непреодолимой твердыней на пути вчерашних трактористов, слесарей, конторских работников и учителей.

Кто бы мог подумать, что тщательное исполнение приказов, спущенных сверху, откуда, казалось бы, виднее, что происходит вокруг, приведёт не успеху, достигаемому минимумом усилий, а к сложностям, обернувшимися затяжными, яростными и кровопролитными схватками. Когда один этаж наш, а на другом сидит враг. Когда слышишь, как испуганные солдаты противника пытаются бесшумно перемещаться вверху (или снизу, или за стеной), однако их сапоги, издающие шум, задевая строительный мусор, выдают их с головой. Когда узкие коридоры давят на голову, и грязные обшарпанные стены сдавливают виски. Когда детские сады становятся твердынями. Когда в песочницах, где всего два года назад дети делали из песка разнообразные фигурки, валяются тела солдат, лишённые оружия, сапогов, подсумков, ремней... кроме документов, которые никому не нужны. Так и лежат они с неестественно вывернутыми конечностями, как живые не лежат, пока не найдут покой в очередной братской могиле, куда их равнодушно сбросят с грузовиков военнопленные.

Нет, нельзя упрекать горнострелков в том, что каким-то чудом они прошли по южным окраинам города лёгкой по военным меркам прогулкой, а "сапоги" застряли в северных районах под кинжальным огнём, ведущимся из вторых и третьих этажей, и под извращённой в своей безнаказанной недосягаемости снайперской работой.

Как будто в заражённый организм через шприц вводится в вену, в кровь вещество, задачей которого является найти инфекцию и безжалостно её уничтожить. Вещество попадает из своих стерильных условий в грязный, мясной, кровавый организм, в отвратительную слизь и мокроту, где ему надо работать - продвигаться вглубь, нейтрализировать инфекцию, подавлять сопротивление, которое, разумеется, будет, да ещё какое. Нужно работать на чужой территории, не щадя себя, ложась костьми, только бы выполнить поставленную задачу, то, ради чего и создавали вводимые в организм субстанции. Ведь не входят в город отдельные индивидуумы, нет. Входят массы, единый организм, предназначением которого является уничтожение другой массы, другого живого организма.


* * *

Даже в эпоху стрелкового оружия и дьявольских артиллерийских систем остаётся место для рукопашных схваток.

Вдоль унылых ветвей поваленных деревьев, спотыкаться на каждом шагу, сквозь кусты, вдоль забора, быстрее, ещё быстрее, не страшно, не попадут, под защиту стен.

Сапогами по щебню, в грязи и пыли, руками по камням, чтобы не упасть, ссадины и ушибы, камни по ногам, животом на землю, ветви по лицу, в голове шумит, в глазах круги, в лёгких нет воздуха.

Огонь в направлении, мимо цели, ответный огонь, каменная крошка в глаза, зарыться, не видеть и быть невидимым, ползти по земле, винтовка мешает, огонь по бегущим, крики, зарыться в землю, пулемёт с другого конца, бежать к дому, через окно на первом этаже внутрь.

Крики, стрельба, команды, по коридору вперёд дальше, гранаты, стрельба, вопли, штыковая, кровь, руки трясутся, стрельба в коридоре, драка на лестнице, шум на улице, взрывы гранат, гора стонущих трупов, подгибаются ноги.

Заполняется дом, штыковая с тыла, гранаты, этаж за этажом, лестница в трупах, коридоры в дыму, в комнатах стрельба, драка, штыки в ход, ужасные раны, дом взят, живот слабит.

Стрельба по бегущим мишеням, пули в никуда, иногда по людям, людей много, взрывы при входе, пулемёт в коридоре, вбегают и падают, в ушах ничего, кроме звона, пулемёт замолк, винтовки, гранаты, выстрелы, штыковая, крики, гранаты сверху, наверх по трупам, падают, чтобы не встать, поднимаются, бегут, этаж потерян, этаж против этажа, атака по лестнице, выбить наружу, выкинуть из окон, затихли, перекрикиваются, призывы сдаваться, грязная ругань, увеченье раненых вражеских, ножами, камнями, зубы, глаза, крики, сапогами по трупам, размазывать кровь с грязью подошвами, снова атака, гранат уже нет, мало патронов, штыки, драка, борьба, без правил и раундов, стрельба пистолетами, наступить сапогом на фуражку, хрустят очки под подошвой, завалено трупами, пить хочется, выстрелы, выстрелы, схватка, больше людей нужно, людей нет, этаж взят назад.

* * *

Подразделения безымянных стрелковых батальонов побежали в самоубийственную атаку на рабочие кварталы. Зрелище, безусловно, было впечатляющим - десятки танкеток впереди, за ними пехотные цепочки, сливающиеся в потоки человеческих вод.

Вначале казалось, что до домов можно будет добраться беспрепятственно, ровно до тех пор, пока из окон не заработали как один множество пулемётов, пока не вспыхнула ярким пламенем одна из танкеток, пока не начали валиться, хрипя от разорвавших горло пуль, стрелки. Офицерам приходилось труднее всего, их выбивали первыми невидимые снайпера.

Сложилась отчаянная ситуация - под стеной плотного, да что там - ураганного огня пехота сразу же залегла; однако танкетки покатились дальше, вспыхивая одна за одной. Одинокие танкетки на безлюдных улицах под прицелом многочисленных глаз, что может быть трагичнее.

Преодолевая животный страх, стрелки ползли вперёд, к домам. В своих шинелях, тяжёлых сапогах, с громоздкими винтовками; пулемётные расчёты, прижатые к земле снайперами, тянущие своё двухколёсное, науклюжее хозяйство, абсолютно бесполезное в данный момент.

Как грязные личинки болотного цвета, ползли стрелки вперёд к оторвавшимся танкеткам, ведущим огонь по улицам, по окнам, по пулемётным гнёздам и точкам, по мешкам с песком, по деревянным баррикадам, по окнам, кроша дерево и кирпичи, ветви деревьев, выбивая оспины на стенах, заставляя защитников прятать головы, вжиматься в укрытия. Маленькие машинки, вооружённые мощными пулемётами бронированные трактора, они вели огонь и сами то и дело вспыхивали от удачно брошенной бутылки с зажигательной смесью. Они делали всё, что могли, чтобы помочь ползущим сзади стрелкам.

И те сделали это, совершили практически невозможное. По грязи и под пулями, по трупам товарищей они достигали домов, прятались под защиту стен, просачивались в дома со дворов, в которые ещё нужно было войти; войти, падая от близкого разрыва гранаты, от подлого выстрела, сносящего половину головы или вырывающего кусок мяса из спины.

Они просачивались во дворы, и каждый двор, каждый дом, каждый этаж и даже комнаты с коридорами становились ареной жестоких, неописуемых по уровню безумия схваток. Огромных потерь стоил захват каждого дома. Ещё столько же стоило отсоять дом от контратакующего противника.

Было место и для винтовок, и для редких автоматических пистолет-пулемётов, и для пулемётов, неповоротливых и громоздких, но эффективных в своей безжалостной, разрывающей тела на части работе в тесных коридорах и двориках; было место и для гранат - без них успехи в наступлении так и остались бы целью желанной, но недостижимой; и не защитишься никак от тяжеловесных смертоносных цилиндров на деревянных ручках; но сколько было и смельчаков, которым не повезло забросить гранату в окно или дверной проём - так и взрывалась она, пронзая горячими осколками своего хозяина и его спутников. Но всё же гранаты и боезапас заканчиваются, и образ ведения боевых действий откатывается на пару сотен лет назад - со штыками и ножами, с короткими окопными лопатками, с кулаками, наконец.

Так и вгрызались они, солдатики в шинелях болотного цвета; тысячами ползли они, передвигались пережками, падали замертво на мёрзлую землю, ощущая её холод, свидетельствуя свой переход от страшной, обжигающей, но всё-таки жизни с её непрестанными движением, к статичной, вечно замороженной, недвижимой смерти. Но никто не обращал внимания на них, уже ступивших на лестницу, ведущую в небытие.

Когда на одного защищающегося приходится больше пяти наступающих, то исход предрешён. Безымянные стрелки сумели прогрызть себе путь к центральному парку, пусть и нечеловеческими усилиями и с неоправдаными потерями. А навстречу им уже продвигались псы войны - горнострелки, так и не успевшие толком повоевать в горах, зато хорошо научившиеся выходить целыми из мясорубок боёв в условиях плотной малоэтажной застройки.


* * *

А потом были кавалерийские полки, проходящие по уже упокоившимся улицам; штабные машины, колонны свежих пополнений, двигающихся дальше через уже захваченный город. И все те глаза - с высоты всадника на лошади, из окон автомобилей, из-под тёплых шапок - смотрели на покрытых пылью и кровью, поддерживающих своих раненых товарищей, безымянных стрелков. Смотрели с сочувствием и ужасом на перекошенные страданием, покрытые грязью и уже безучасные ко всему лица. Лица людей, многие из которых, вероятно, больше никогда не будут употреблять в пищу мясо.

А эти лица смотрели на целое ещё обмундирование, на побритые, чистые, сытые лица и на снег, на снег смотрели они, который падал крупными хлопьями; падал уверенно, не как несмелый снежок, который собирается через пару часов растаять под скудным, не согревающим позднеосенним солнцем, а как зимний снег, который прокладывает собой дорогу мириадам других снежинок, чтобы вместе с ними покрыть землю и всё, что на ней, плотным холодным ковром и сугробами; настоящий зимний снег, который приходит всерьёз и надолго.

Снежинки покрывали собой тела павших и тела ещё живых. Колонны двигались, а участники штурма смотрели в небо, из которого им навстречу падали крупные хлопья снега.

После особо кровопролитных сражений идут обильные дожди. В зимнее же время после сражений с неба падает снег, как будто попытка невидимых высших сил укрыть павших и выживших.


* * *

Через 2 месяца и четырнадцать дней в ходе зимнего контрнаступления город был освобождён. Была суровая зима с жестокими морозами, и уже давно забылся героизм тех, кто пару месяцев назад дрался за каждый дом с отчаянием обречённых.

Время течёт и стирает память о подвигах; всё меняется, но всё так же листва на деревьях желтеет каждую осень; затем приходит снежная пора, а потом, весною, нарастающее тепло превращает массы снежинок в потоки воды, питающие пробуждающуюся природу; затем лето рождает мириады зелёных листьев, которым суждено через несколько месяцев пожелтеть и осыпаться. И этот круговорот будет продолжаться вечно.


--
автор paul_kiss
10-13.11.2011