Собачья жизнь

Собаке – собачья смерть. И жизнь… Печально. Но не факт. У собак и людей много общего. А может быть, даже так много, что порой не отделишь их жизни...
Говорят, судьба человека зависит от имени. Ну, а если собаке дать человеческое имя? То и судьба тяжелая будет, человечья? Имя такое... ну, например, Паша?  Прасковья, значит.
Дали.
То есть, Пашей назвали крохотную светло-серую пуделюшку, девочку.
Родилась она первого апреля, в день смеха. Но смеяться Паше практически не пришлось. Судьба не та выпала. Причем выбрала Паша эту судьбу сама. Богов, кому служить верой и правдой, сама себе выбрала … Как? Да очень просто и недвусмысленно: первой из четверых щенков – размером с мышат – прыгнула на переднее сиденье машины-девятки. И зацепилась коготочками, и лужицу там сразу сделала.

"Это знак" – разом подумали будущие хозяева Паши – муж и жена средних лет, с двумя детьми-подростками. И вынули, не жалея, сто просимых за той-пуделей баксов.

И поехала Паша в свою новую жизнь. В большую квартиру с гладким паркетом, где Пашу все вроде любили. Корзину купили ей красивую, с мягкой подстилкой, игрушек разных модных, бантиков. Словом, утро Пашиной жизни было радужным.
Да только недолгим. Нет, любовь, она осталась. Если уж она есть, то не проходит. Как например, алкоголизм. Но засиявшая было радуга как-то быстро превратилась в вихрь. Или даже смерч. Уж очень могучие боги Паше достались...
Паша только удивлялась, глядя на них. Все такие большие, красивые, но всё что-то бегают, бегают – туда-сюда, сюда-туда… с ног сбиваются. Что бы им посидеть тихо, с Пашей на руках, мирно и неспешно, на синем  бархатном диване, ан нет! Носятся, носятся, прямо земля горит. А то громко кричать начинают, что-то выяснять. То один бог поздно пришел и с запахом, то другой. То вообще посторонние боги в гости завалятся, тоже громко орущие, неспокойные, и всё в дыму на кухне сидят до ночи, а то и до утра…

Только и вздыхала Паша, пряча нос от табака, уткнувшись в свои лапы, на жестком коврике - корзину с бантами невзлюбила отчего-то. Бывало, на двор её и то вывести некому. Заняты боги все сильно: что ж, терпи, тут проблемы глобальные решаются, философские, не до тебя, псина. Но это бы еще ладно. Лужицы Пашкины прощались широкой натурой богов – подумаешь, мелочи жизни. И тискали ее порой, милость была - как от своих богов, так и от чужих, врать Паша не станет.

Было… умилялись, глядя на комочек шустрый, симпатичный, ласковый. Экзальтированная хозяйка – Главная богиня -  говорила с восхищением:
-  Да это же не собака, а сама любовь! Это символ новой эры – Эры Любви!
 
Однако зря она, Паша, пребывала в сладкой неге и расслаблялась. Даже в любви этого делать нельзя. Получишь по самое не хочу.
Первая травма случилась, когда она, Паша, слишком уж приблизилась к Главной богине. Сзади. А та, стоя у мойки, заодно с мытьем посуды делала физзарядку – махи ногами. Упражнения такие. Ну разве боги знают, кто у них за спиной? Паша сама виновата. И подлетела она вверх от взмаха богининой ноги – да чуть не под потолок. Зашлось сердце у Паши – ой, что это? Полёт,  прямо в космос! Она пришла было в самый настоящий восторг, разделив его с своей аномально энергичной многостаночницей-богиней. А потом хряпнулась шеей об ножку стола кухонного, ребристую, металлическую. И дикая боль пронзила Пашу с головы до ног. Шея у нее от того полета треснула... Всю ночь кричала Паша тонким голосом  - от боли огненной. Ну да ладно, что вспоминать… Потом бегали, правда, с ней – по всем рентгенам и докторам возили. Трубу картонную на шею налепили, на три месяца. На руках носили… Эх, не так уж и плохо было – думает теперь Паша, вспоминая этот период жизни в трубе. Жалели боги, кормили вкусно. И между собой даже почти не ссорились.

После этого, правда, Паша уже не могла бегать, как раньше: задние ноги как-то длиннее сформировались, неудобно передвигаться. Ну ничего, приноровилась. Всё простила им, богам своим - значит, так надо… Ох, суровый попался им всем главный бог - придет и пыхтит насупленно, за километр не подходи:
 - Устал, как черт... Что, сами не видите?! Для вас же вкалываю, чтоб ни в чем не нуждались!
И храп через минуту. Ни поиграть, ни пообщаться с Пашей...

Но вскоре новое, гораздо более серьезное испытание случилось. Главный бог за что-то сильно рассерчал на главную богиню, сравнив ее с собакой женского пола. Паша даже хотела обидеться за свою сестру – разве такие уж мы гадкие? Ну есть в собачьем племени кобели, есть суки. Но разве это оскорбление? И такие молнии при этом летали меж богов, что Паша уползла подальше - в коридорчик под вешалку. Не ровен час…
А богиня гордо ответствовала, "уйду мол, от тебя - хоть на край света"...

С тех самых пор эти страшные грозы повторяться стали. И в один из таких вечеров, вернее, ночей, главный бог стал трясти богиню за плечи, а она – кричать истошно, и младшие боги выскочили из своих комнат на её зашиту.
«Ты сам пьяный – вон какой, еле стоишь, не трогай маму!» – кричали младшие боги. Да и  Паша не стерпела – тоже выскочила из своего уголка и тявкнула – поддакнула им. Тогда схватил главный бог Пашу и прогремел, что уезжает он отсюда навсегда.
«Оставь собаку, изверг!!» – последнее, что слышала она в ту ночь.

Дальше было темно и невыносимо жутко. Она болталась на заднем сиденье и все время падала с него на пол. Но это оказались цветочки. Главный бог, нервничая, бормоча что-то неразборчиво под нос и дергая руль, поехал, как поняла измученная Паша, куда-то вверх, вроде на гору.  Пашу резко откинуло к задней стене. Ну а уже потом – они полетели вниз, и  Паша хоть и маленькая, сообразила, что это конец. Тут надо или маму звать, или волком завыть. На прощанье…
Сколько-то времени кромешного, гремящего железом, прошло, а оказалась Паша в воде. Хорошо, не сильно холодной – лето было, потому что птицы тогда  еще летали - ласточки. Над водой, уже утрешней…  Выбралась Паша из открытого окна машины и до берега догребла. Плохо она всё это помнит.  Куда главный бог делся – неизвестно. Боги бросают нас иногда, прозрела тогда мокрая и вся в репьях Паша.
«Не нужна я им совсем! Конечно,  кто я такая?» – подумала с горечью. Кругом кусты в колючках – хоть иди, обдираясь в кровь, хоть умри тут –  богам без разницы.   
Села она тогда, помнится, на сырую траву тощей попкой и смирилась с судьбой.
Но спасение пришло. Друг главного бога к вечеру появился – нашел-таки Пашу, да вытащил её, трясущуюся,  из репейника, руки себе тоже до кровяных полос ободрав. Никогда Паша его не забудет! Он как бы не совсем бог был, так, полу… Потому, видно, и почуял негордой кожей, что где-то родственная душа погибает, в болоте с колючками. Нашёл… Потом, спустя год,  он исчез – боги сказали, что «покончил с собой». А Паша иногда продолжала его видеть – легкого-легкого и доброго-предоброго… 

Паше тогда дали валерьянки, и она сутки спала. Главный бог не появлялся в доме. И Паша не знала, то ли хорошо это, то ли плохо. Богиня же всё вздыхала тяжело и лежала на диване, как неживая. 
«Что же делать, что же мне делать? Господи, помоги... » - слышала Паша ее безумный шепот. И грустно, и тревожно так становилось вокруг от этого. Богиня терялась в своем тумане. Пашу и ее любовь она мало замечала. Правда, колбасу ей резала, воду в блюдце наливала. Младшие боги тоже куда-то делись. "Учиться в другие города уехали, подальше от нас"  – так говорила богиня по телефону.

Но это было уже позже. Уже примирились они со своей  одинокой жизнью – богиня и Паша. Богиня всё что-то задумчиво писала - в блокноте, да на черной щтуке такой, клац-клац - барабанила. Стали другие боги приходить – с запахами чужими, резкими, сильными. Сидели долго, что-то говорили нараспев, руками махали.  Иногда пели: «Собака бывает кусачей…» Ну и прочее. От голосов их Паше хотелось то вертеться волчком, то косточку погрызть, но чаще  завыть… От неизвестности и шаткости жизни. И вот что стала за собой Паша замечать - действительно, как в этой песне - научилась она рычать. И даже кусаться иногда...
Вот тебе и символ любви!

Главный бог вспоминался Паше - несмотря ни на что. И она звала его - по-своему, молча. А когда боги-гости уходили, богиня сидела долго-долго – на кухне или на балконе - и печаль от неё шла во все стороны, и Паша утешала ее как могла, но это не помогало.
- Понимаешь, Пашка, - сказала она как-то, - оказывается, никто мне кроме него не нужен. Только я поздно это поняла... Господи, хоть бы он поправился! Хоть бы выпустили его...
Паша молча соглашалась.
 
И в один из дней богиня надела шубу, взяла Пашу под мышку и они пошли куда-то по белому холодному порошку – хруп-хруп. Долго шли – Паша уже почти совсем замерзла.  Наконец вошли в какой-то большой дом с воротами – неприятный, не живым запахом полный, чем-то нездоровым. И боги ходят в белом все, как тени, без цвета, без радуги. Плохое место -  Паша это сразу поняла. Ждали-ждали в пустой комнате, и вот наконец с двумя богами в белом к ним вышел Главный бог.  Только совсем не такой, как раньше.  Глаза другие – белые и блестящие. И хорошо, и страшно стало Паше. И не зря. Сначала он увидел их обеих, привалился к ним и заплакал навзрыд: «Забери меня отсюда, прошу тебя!» А богиня гладила его, как Пашу, по лохматой голове, и говорила: «Пока нельзя, милый, ну потерпи еше… Заберу, но позже, а пока не разрешают…»

Тогда этот главный для Паши бог вдруг вскочил и стал кричать:
 -А, я знаю! Я всё знаю! Ты – оборотень! Нет, ты – масон, и пишешь стихи под влиянием темных сил! А это у тебя не собака, это инопланетянин! Это космическая сущность, и ее надо уничтожить!
 И тонкое Пашино горло вмиг было перехвачено скрюченными пальцами-тисками главного бога.  Судорожно вдохнув последний раз, Паша ясно осознала, что теперь-то уж точно ей пришел конец. Она вытянула шею в последней мольбе, к окну – к белому свету, к богине. Последнее, что видела Паша – неописуемый ужас на её побелевшем, всё еще прекрасном лице…
Паша смутно помнит, что прибежали боги в белой одежде, навалились на ее обидчика-хозяина, а он кричал уже другое:
«Спаси меня, любимая, спаси, ты же всё знаешь, я не псих, я просто люблю тебя!»

Паша всё-таки выжила. Хотя еще долго приходила в себя. И заваливалась набок при ходьбе. Да и сейчас ей нельзя делать резкие повороты – сразу падает и ударяется об пол. Но это ничего. Главное – главный бог вернулся домой, и они с богиней больше не кричат друг на друга. Всё разговаривают – будто до этого у них времени не было. И плачут…
И не до Паше им – она всё понимает. Ей-то тем временем уже десятый годок пошёл. Надо как-то стараться жить-обходиться самой.  Вот  вчера они пошли из дачного дома к реке, и всё говорят, говорят и обнимаются, странные такие, а Паша тоже хотела пойти за ними и упала с крылечка. Теперь вот лапа правая подводит. Не слушается…

И сегодня после работы боги вместе возили её к «доктору Айболиту», так они сказали, и он выписал Паше пирацетам и реланиум – она запомнила со страху. Стресс, мол, у собаки сильный, центральная нервная система поражена. Но реланиума  они не нашли, да его без рецепта и нельзя купить. И тогда главная богиня, положила Пашу себе на колени, покормила ее с ладошки вареным мясом, а потом... потом даже дала ей ложечку пива! Впервые... И так хорошо-хорошо улыбнулась главному богу:
- Это вместо реланиума.
И он улыбнулся в ответ ей тоже так хорошо-хорошо и обнял их обеих – богиню свою и Пашу.
Никогда еще Паше не было так покойно, так славно... Ну и слава за всё богам!

Да, еще помнит Паша, что приходил к ним в дом бог в черном, строгий такой. И чем-то дымил, и богиню отчитывал... Да и бога. А про Пашу сказал, что вообще-то собаке не место в квартире. И велел закрыть ее в ванной. Временно. И пашины боги были в тот день тихие-тихие... И долго пахло в доме новым для Паши, но очень неплохим запахом... Не то, что раньше - табачищем!