Эгоист Ч. 2

   
   Когда я учился  в аспирантуре, он несколько раз приезжал в Москву - «прикрепляться» к кафедре, искать научного руководителя. Каждый раз я помогал ему поселиться в аспирантском общежитии. Какое-то время он жил со мной в одной комнате. Я наблюдал над ним с близкого расстояния.

 Это была гламурная личность. Его чистоплотность, аккуратность не знали границ. Каждое утро он проводил в умывальнике около часа и выходил из него как блоковская Незнакомка – «дыша духами и туманами». Когда он собирался пойти в отдел аспирантуры, он опрыскивал подмышки  дезодорантом,  а волосы  покрывал  лаком, и они образовали на голове величественное сооружение. Я не осуждал его за туалетные излишества. Что ж ему, супермену, оставалось делать, если женщинам нравятся денди.

   При виде его аспирантки трепетали, и я понял, что он супермен союзного масштаба.
Теперь по отношению к женщинам он вел себя корректно. Видимо, скандалы, боязнь испортить карьеру полностью изменили его поведение. 
Я познакомил его с некоторыми аспирантками. По вечерам он иногда  ходил к ним в гости. Они хотели отдать ему свои тела, но он брал только их души. 

Он нашел руководителя, прикрепился к кафедре и  стал готовиться к поступлению.
 
   Вскоре после возвращения в Везельск я встретил  Сережу в коридоре  института.   Его железная натренированная длань  сдавила мою небольшую аристократическую кисть в смертельном рукопожатии. Меня пронзила боль, но  я улыбнулся, изображая радость встречи. Продемонстрировав свое физическое превосходство, он  спросил, как я устроился.
-  Никак не могу забыть Москву, - признался я. –  Здесь я как в вакууме.
    Я стал жаловаться на жизнь, на скуку, на одиночество.
- Приходи ко мне в гости, - предложил он. – Посидим, попьем чая.
В его голосе звучал металл. 
- Когда? – живо заинтересовался я.
- Можно сегодня. Часов в семь. Я живу на втором этаже, крайняя комната в коридоре.

     Когда я зашел в его комнату, я испытал легкое потрясение. Это был настоящий оазис в пустыне.  Всюду идеальный порядок и чистота. Ковер и оленьи рога на стене, аквариум с золотистыми рыбками на столе, люстра, подвешенная к потолку, оригинальный подсвечник, стоявший на журнальном столике слева, круглое зеркало у входа создавали иллюзию роскоши. В комнате не было ни одного окна, здесь постоянно горел свет, но это лишь усиливало экзотичность интерьера.

    Меня заинтересовали книги, стоявшие на полке, прибитой к стене с правой стороны. Я бросил на них жадный взгляд: их было немного, десятка два, и, к сожалению, это были, в основном вузовские учебники.   

          В гостях у него была Тоня Филиппова. Она сразу приковала мой взгляд.  В ней было ярко выражено женское начало: красивая  грудь, широкие бедра,  красные чувственные губы,  мягкий бархатный голос. По внешнему виду трудно было определить ее возраст. Ей можно было дать и двадцать пять и тридцать пять. У нее была чересчур нежная кожа, и тонкая сеточка морщинок, накинутая на ее милое лицо, несколько старила ее.
Она работала преподавателем философии в нашем институте, жила в общежитии и одна воспитывала сына.

    Меня встретили приветливо, усадили за стол.
Сережа сидел, как падишах, и поглощал пищу. Тоня бегала вокруг него и удовлетворяла каждую его прихоть. Он говорил ей резкости, она терпела, называла его Сереженькой.
- Ты же знаешь, я практик, - заявил он ей надменным голосом, имея в виду секс.
- Ладно, ты, практик, возьми лучше соус, - проговорила она ему смущенным, раболепным  и одновременно укоризненным тоном и подложила ему в тарелку ложечку соуса.
Ее красивые черные глаза лучились, когда она смотрела на Сережу.
Я сидел как обалделый. У меня щемило в  груди. Мне тоже хотелось иметь такую же женщину. Мне тоже хотелось тепла, уюта, секса.

     Сережа  включил магнитофон. Зазвучала  песня Розенбаума о корабле, возвращающемся в гавань. Я не выдерживал, принялся  критиковать барда:
- Розенбауму не хватает вкуса и таланта, - говорил я со свойственной мне прямотой. –  Он смешивает два смысловых плана. Он разрушает образ.
    Митич со мной не согласился, хотя свою точку зрения не аргументировал. 
  Я заметил, что он подчеркивает свою мужественность. Оказалось, что он несколько лет занимался карате и имеет черный пояс. «Да, теперь бы мне не удалось его завалить, как одиннадцать лет назад»», - подумал я.

    После этого визита мы с Митичем стали довольно часто встречаться.  Он немногих людей  впускал в свой круг общения.Видимо, на  сближение  со мной он пошел из благодарности за то, что в Москве  я проявлял к нему гостеприимство. Кроме того, я уже прошел то, что ему предстояло пройти, и у меня был опыт, которым он мог воспользоваться. 
       Наши отношения этого периода, длившегося около года,  можно вполне  назвать приятельскими.

      На следующий день в одиннадцать утра в дверь моей комнаты громко  постучали, и когда я крикнул: «Заходите», на меня как снег на голову свалились Сережа Митич  и Люба Козлова, аспирантка МГПИ,  с которой я знакомил его в Москве.
   «Какая-то фантасмагория, - подумал я. -  Как она оказалась в Везельске? Почему они вместе?»
- Пусть у тебя Люба побудет. Сейчас у меня срочные дела, я вынужден уйти.  Освобожусь часа через три, - сказал Сережа металлическим голосом.  Его  холодные светло-голубые  глаза  смотрели  спокойно, уверенно.
   Люба смущенно улыбалась.
Сережа исчез. Мы с Любой остались в комнате одни.
Ей было лет тридцать. Она была среднего роста, довольно крупная. У нее была в меру большая грудь,    просматривалась талия, но  наметившийся двойной подбородок и  свиные глазки портили  ее внешность.

    Я  сходил в буфет, принес котлеты, сочники. Мы пили чай, разговаривали.
Она призналась, что она приехала к Сереже, так как во время московских встреч он произвел на нее сильное впечатление. Я был крайне удивлен, когда узнал, что она заранее не предупредила его о своем приезде.  «Как можно? – думал я. -  У человека своя жизнь. Другая  женщина.  Вдруг она узнает о  визите. Будет скандал. Да и  польститься  ли на тебя супермен Сережа?»

    После продолжительного чаепития я усадил ее на кровать, а сам остался сидеть на стуле.  Мы говорили об аспирантуре, о Москве, об общих знакомых.
Прошло три, четыре часа.  Разговор утомил меня, но Митич не появлялся.  У меня возникло подозрение, что он просто сплавил мне непрошеную гостью. Когда стало окончательно ясно, что он не придет, Люба страшно смутилась, покраснела.   
 Вечером я посадил  ее на московский поезд, и она, отвергнутая,  униженная, навсегда покинула наш город

   
   В конце ноября ко мне подошла комендатша Татьяна Ивановна – красивая девушка лет двадцати восьми, и сообщила, что администрация института решила подселить меня к Митичу в соседнее общежитие.
 Мне стало не по себе. В лице Митича меня преследовал рок. У нас были дружеские отношения, но я понимал, что они испортятся сразу, как только мы окажемся  в одной комнате.
- А ты знаешь, что меня хотят подселить к тебе, - сказал я ему при встрече. 
 Он перепугался, помрачнел, разволновался.  Я шутя напомнил ему, как он пытался вселиться ко мне. Он признал свою ошибку.
 - Я был неправ! – воскликнул он громко, даже с пафосом. – Признаю.
-  Мы же разные люди, - сказал я. – У нас разные привычки, разный стиль жизни. Мы может ходить друг к другу в гости, но жить в одной комнате не в состоянии.
 - Совершенно разные! – воскликнул  он. – У нас все разное.
Последнюю фразу он повторил несколько раз.
Я побежал к ректору. В это время ректором был Шаповалов -  маленькое, толстенькое, бездушное ничтожество. Он наотрез отказался  поселить меня одного в маленькую комнатушку (рекреацию), но согласился подселить меня к другому преподавателю.
Митич  продолжал жить в комнате один, и между нами сохранились добрые отношения.

              продолжение следует