Призма

 Эта бурая кобылка досталась мне в Бирске, когда нас от приёмного пункта по¬вели на площадь, куда поместили прибывших из колхозов и совхозов коней, числящихся в фонде РККА. / Рабоче- Крестьянской  Красной  Армии. Как назывались прежде вооруженные силы нашей Родины/.
Кобылка мне понравилась сразу. Правда, на вид она была неказиста. Голову держала прямо, на уровень со спиной, не задирала ее. По стати была  сухощава, но её нельзя было назвать тощей. У нее просто стать была такая. Резко обозначалась мускулатура на груди, на ногах. Ноги тонкие, если смотреть спереди, но крепкие. Копыта хорошие, подстать горским башкирским коням. Понравился и её ход: быстрый и в то же время мягкий.
На чистке обнаружил у неё в хвосте фанерную бирку, на которой химическим карандашам жирно было написано: "ПРИЗМА. Колхоз  III Интернационал, Мишкинского района, БАССР". Понял я, конь-то почти землячка, Мишкинский район входил в зону моего обслуживания. Район был почти целиком марийский, лошади у них всегда были хорошими. Пока она у меня побыла, узнал её замечательные качества, ну а что она видом была не особенно хороша, так это просто меня радовало. Я знал, как падко начальство на хороших лошадей. Быстро могут отнять. А такой вид маскирует её отличные качества.
Что не дальше, то я больше убеждался в отличных качествах  своего коня. Например, на Призме можно было сразу с места срываться в карьер. Она была очень послушна на поворотах, и даже не от повода, а от ноги, от наклона всадника. Она могла мчаться в карьер по кочкам, пням, валежнику и нигде не споткнуться и даже не снизить темпа движения.
Я радовался, когда смеялись над моей Призмой, считал, что чем не больше смеются, то буду чувствовать себя спокойнее за неё, что её у меня никто не возьмёт. Но иногда было досадно выслушивать сочувствие за "плохую" лошадь. И тогда хотелось доказать, на что способна эта животина.
Как-то политруков, а также и парторгов подразделений вызвал на какое-то совещание комиссар нашего полка. Наш политрук сказал мне, чтобы я подъехал на коне к его квартире, он будет ждать, и поедем вместе.
Я подъехал, когда у его квартиры стояли два коня - политрука и его коновода. Оба кони хорошие. Особенно беспокойно стоял Вороной политрука: копает снег, ржёт, фыркает. В сторонке я привязал свою Призму и пошел в хату.
Когда мы вышли к коням и политрук, увидев мою Призму, покачал головой.
- Что же это ты на таком коне ездишь. Ведь ты всё-таки парторг подразделения, должен пользоваться уважением и показывать везде пример. Ну что будет. Эскадрон в атаку, вырвется вперёд, а ты на своей кляче где-то сзади будешь тащиться. И немцев не увидишь.
- Зато если эскадрон кинется на утёк, все немцы мои будут.- засмеялся я. - Руби по выбору!
- Нет, всё-таки я скажу Кондрашеву. Он комсомолец. Чтобы заменил тебе эту клячу.- сказал политрук.
- Ну - подумал я, - постараюсь в этой поездке показать, что стоит эта "кляча".
До места совещания ехать километров восемь, и всё лесом. Снег глубокий, как в сторону свернёшь, так конь чуть не с головой в снег. А дорожка санная, узенькая, как ленточка. Только  одной лошади идти. Вот и поехали мы гусь¬ком, впереди, как и положено, политрук на своем “Вороном” коне, за ним - его коновод, а  сзади я.
Политрук прорысит немного, или галопом пройдет, и оглядывается на меня, кричит: " Не отстаёшь?" 
А я присматриваюсь к их коням и думаю: “Вот на обратном пути я вам покажу!”
Как только кончилось совещание, и политрук остался получить какие-то бумажки, я быстренько вышел, подтянул подпруги, на коня и к лесу, чтобы занять позицию на дороге.
Доехал до леса и движусь потихоньку, шажком. А “Призма” тем и хороша была, что никогда самовольно не меняла аллюра. Так шажком она могла бы дойти до само¬го Семыкино.  Вижу, нас нагоняет политрук с коноводом. Ему неудобно сказать мне –посторонись, чтобы  объехать меня. А я будто не замечаю их, потихоньку еду, напеваю какую-то песенку. А мой конь не меняет аллюра.
- Парторг! - кричит политрук - Твоя кляча может рысью бегать, или мы так до Семикино будем ехать?
- Конечно, может. Она только команды ждёт. Дисциплинированная она у меня.
- Ну, так командуй!
Я чуть привстал на стременах, и она пошла. Чувствую, соскучилась по бегу. Бежит незаметно, как плывёт. Осторожненько оглядываюсь на едущих за мной. “Вороной” политрука бежит размашистой рысью, а конь коновода даёт сбой, переходит на галоп. Я прибавил ход своему коню, Вороной начал сбиваться на галоп, а конь коновода откровенно шёл галопом. Прибавил ещё - запрыгал и Вороной. Проехав так километра полтора, я перешёл на лёгкую рысь, а затем и на шаг, огладив шею коня.
- Да! - сказал политрук. - Здорово она у тебя ходит рысью. 'Только вид у ней какой-то  нехороший, когда стоит.
- Вот это-то меня и выручает, а то боюсь, сам Шерабурко у меня её отберёт.
- А как она у тебя на галопе?
- И галоп, и карьер отменные. Хотите, я сейчас буду в Семыкино, чтобы хозяйка вам чаю приготовила? 
Сказав это, я привстал на стременах, гикнул, и скрылся у них из виду.
Подскакал к их квартире, сказал хозяйке, чтобы ставила самовар политруку, а сам на конюшню. Промассировал коню ноги, снял седло, накрыл попоной. Снял уздечку, оставил недоуздок. Уздечку и плётку взял с собой, так как держал их при себе, на квартире. И когда из конюшни шёл по улице на квартиру, встретил их.
После этого политрук никогда не смеялся над “Призмой”, и, конечно, не стал говорить с командиром, чтобы он заменил мне “клячу”.
Был ещё случай, когда я стал посмешищем многих людей из-за “Призмы”, и она сумела прекрасно реабилитировать себя.
Вскоре после нашей поездки с политруком нас опять, всех парторгов и зам. политруков, кроме политруков, вызвали в Политотдел дивизии. Мы все из нашего полка должны были собраться около штаба нашего полка, а оттуда под командой политработника полка ехать в штаб дивизии. Я запоздал, так как сообщили мне поздно, и приехал к штабу полка, когда все сели на коней, чтобы двигаться дальше. Командовавший нами старший политрук знал меня еще до службы, упрекнул меня.
- Ты что же опаздываешь? - спросил он.
- Поздно сообщили - ответил я. Спешился и сказал:
- Сейчас покурю, потом догоню вас. Не люблю курить на ходу.
Вот тут то и взяли меня ребята под обстрел.
- Оставьте его, старший политрук. Не видите разве, какая у него лошадёнка. Не покормишь, не дойдёт. Пусть он уже покормит её здесь, а то придётся ему её под уздцы вести. Да ещё седло на себе нести.
- На самом деле, - говорит начальник колонны, почему командир вашего под¬разделения не дал тебе настоящую лошадь. Это же просто насмешка!
- Мне – говорю - и такая ладно. Старик. Всё сойдёт. Мне не гарцевать на коне, как молодежи. Лишь бы ходила, да меня возила.
А ребята опять ехидничают: “С хорошей то лошади ещё упасть можно, а тут только и гляди, чтобы она сама не упала”
- Ладно, не задерживайся только! - сказал начальник, и колонна по два в ряд вытянулась по дороге.
Я покурил и быстро догнал колонну. Сначала ехал самым последним. Здесь в степи не как в лесу, снег не глубокий, и дорога шире, едут по двое в ряд. Я вспомнил, что мне кое-что нужно было обговорить с начальником колонны, который ехал впереди колонны на сером в яблоках жеребце. Я быстро обогнал колонну и пристроился к начальнику справа, стал говорить ему по работе. Поглядывая на его лошадь, которая непомерно горячилась, мне захотелось узнать её достоинства. Я незаметно пустил Призму, и она пошла своей ходкой размашистой рысью. У руководителя “серый” начал давать сбой, тот стал его передергивать, подозрительно косясь на мою лошадёнку.
- А у тебя конёк ничего, - говорю я ему - только не наезжен. Побольше надо ему тренировки. А где там будем собираться? Поеду-ка я вперед, да там и отдохну, пока вы приедете.
- В школе будет - сказал он.
Я гикнул, и Призма понеслась. Туда всего двенадцать километров. Приехав, привязал коня на коновязи у школы, так как там был какой-то отдел штаба дивизии. Сходил в школу, узнал, что никого пока нет, походил и увидел - едут наши.
- Вы что, куда-то заезжали?- спрашиваю я их. Тут никого нет, и вас что-то долго нет, я уже думал, назад вернулись. Хотел ехать разыскивать вас. Только стал коня отвязывать, гляжу, и вы едете.
Так подтвердилась пословица, смеется тот, кто смеется последний. И эти насмешники с уважением посматривали на мою немудрящую конягу, привязывая к коновязям своих потных, со следами пены,  аргамаков. А на Призме никаких признаков дороги, как будто никто не ехал.  Как будто она дня два стоит тут без дела на коновязи. Такая она была!
Погибла она в стычке с немецкими автоматчиками в ночное время.