Последний старец по страницам 22

- Верно, - осклабился криппо. Он смерил Эзерлинга негодующим взором. – К этому господину у нас нет никаких претензий. Мы удаляемся… - он взмахнул рукой, давая понять, что в подкреплении не нуждается.

   После того, как толпа рассеялась, а ряды темно-синих людей с карабинами, пистолетами и увесистыми дубинками на ремешках, построившись в четкие колонны, удалились по ревирам и казармам, он почувствовал её взгляд. Он вспомнил, как зачарованная, эта юная валькирия поднимала правую руку и её губы шептали заветные слова: «Хайль! Зиг хайль!» Это было в конце, когда молодой оратор и гауляйтер НСДПА по Германии (Gaue) обратился к митингу с получасовой речью. Звали его Адольф Гитлер. Своё обращение он закончил словами: «Германия, проснись!»

   - …Какое свинство, мой друг, - рейхсредер Геринг, взяв его под руку, отвёл в сторону. – Не знать меня в лицо! Моими плакатами с огромными цветными фото был оклеен весь Берлин! Да что там Берлин – вся Германия! Свинство…

   - Согласен, свинство, - удачливо поддакнул ему Эзерлинг.

   - Я и говорю, что свинство, - Геринг одобрительно улыбнулся. Он заметно снизил тон. Потрепал Эзерлинга по плечу. – Герр Августо Де Багера? Друг Германии из далекой Португалии, если я не ошибаюсь? Ведь так?

   - Да, вы не ошибаетесь, герр рейхсредер, - Эзерлингу второй раз в жизни пришлось сыграть искреннее смущение. Он залился румянцем, как чистая, непорочная девушка, испытавшая первый поцелуй. – Мы уже были представлены, герр Геринг?

   - Ну зачем же скромничать, мой друг? – здоровенные лапищи Геринга легли на плечи. – Вы, помниться, брали у меня интервью о Пивном путче в Баварии. Свой очерк в прошлом номере газеты «Либерасьон» вы посвятили этой теме. Если мне не изменяет память он назывался…

      - …он назывался «Кто вы, истинные друзья Германии?» - из коричневой толпы штурмовиков и людей, активистов НСДАП в нарукавных повязках со знаком солнцевращения, выступил низенький щуплый человек в потёртом кожаном реглане. У него был выступающий подбородок, чёрные взлохмаченные волосы и блестящие чёрные глаза. – У очерка был также подзаголовок: «Вы!  Лживые «слуги народа», социал-демократы или социал-предатели! Час вашего разоблачения близок!».

   Лес рук взметнулся по толпе стоящих нацистов. «Хайль нашему герою!» раздалось из скопления «коричневых ребят». – Мы сломим шею нашим врагам! Зиг хайль!»

   - Это доктор Геббельс, - Геринг учтиво подвёл «Августо Де Багера» к своему другу и соратнику. – Это секретарь пресс-бюро нашей партии. И гауляйтер Берлина. Прошу вас по всем вопросам, связанным с информацией, обращаться непосредственно к нему. Итак, я доволен, что Матерь-Валгалла свела нас воедино, - улыбнулся он тонкими, аристократическими губами на прощание. – Мы ещё увидимся, мой друг!

   …Часть толпы с обоих митингов, что не желала рассасываться, хлынула в пивную «У Густава». Эзерлинг и Геббельс пошли вместе. «…У нас намечается схватка с коммунистами, - горячо зашептал Иозеф, округляя и без того круглые, как спелые вишни, глаза. – Они собираются преподать нам урок! Им не терпится доказать примат классовой борьбы над интересами нации. Как вам это нравится, герр Де Багера?» «Просто Эрих, - отшучиваясь, проговорил Эзерлинг. – Августо Де Багера всего лишь… ум… гм… псевдоним. У журналистов, доктор, знаете ли… ум… гм… тоже есть привычка шифровать себя. Так что насчёт классовой борьбы?» «О, да! – воскликнул Геббельс. Его широкий, но скошенный лоб прорезала загадочная складка. – Они призывают не просто к борьбе между классами, но к её обострению! Вы представляете, мой друг! Так говорил Сталин, так говорят Пик с Тельманом. Кстати, кое-кто из ветеранов нашего движения сиживал с Тельманом в одних окопах. Во время Великой войны. Не всё так просто, Эрих…» «Не все так просто, - согласился Эзерлинг. – У многих ваших штурмовиков есть подружки-еврейки. Кое-кто из коричневых ребят даже охраняет еврейские магазины и банки. За приличествующую мзду, конечно. Всё не так просто…» «О, вы шутник, - засмеялся Геббельс, показывая жёлтые, лошадиные зубы. – Конечно, величайшей глупостью было бы отрицать, что у отдельных членов нашего великого движения нет своих интересов в еврейском мире. Особенно, когда речь идёт о финансах. Но, я подчёркиваю, что это до поры и до времени! Как только мы возьмём власть…» Тут он поперхнулся от возбуждения. Чуть поодаль (Эзерлинг «сфотографировал» её чуть раньше) шествовала та самая девица. Она, глупышка, не боялась потонуть в сизом табачном дыму. Интересы движения её привлекали куда больше женских шпилек, шёлковых чулок и других предметов интимного аксессуара.

   На собрании в пивной присутствовал разнообразный люд. На простых рабочих спецовках и кожаных, потёртых и сравнительно новых куртках, у многих из заполнивших уютный зал людей были красные повязки с серпом и молотом или чёрные свастики в белой окружности. Шумно обсуждался еврейский вопрос (почему во время кризиса и оккупации «лягушатниками» Рейнской области выжили зачастую «обрезанные» фирмы, магазины и банки?), клеймили и громили (пока словесно!) проклятых иностранцев, которым следовало убраться за пределы милой Германии и не забирать работу у простых германцев. Более всех досталось оккупантам-пуалю, которые мутили чистые воды великого Рейна. Реквизировали (уже не в счёт репарациям!) всё что ни попадя, включая станки, кровельное железо с крыш и автомобильные покрышки. Бросали в тюрьмы, а то и расстреливали всякого, кто смел «гавкать» не по ихнему. По этому вопросу, который включал в себя требования пересмотреть условия Версальского мира, были единодушны все: коммунисты и национал-социалисты. По  вопросу о расширении жизненного пространства (Адольф Гитлер говорил о том, что Германии катастрофически не хватает ресурсов и колоний), начались кривотолки. Вскоре они переросли в откровенную потасовку. Нацист схватил коммуниста за грудки. Коммунист с треском оторвал лацканы у нациста. Замелькали кулаки… В самый разгар драки (до ножей и вилок как всегда не дошло) в пивную вошли полицейские. Сияя лакированными, как чёрное зеркало, голенищами и козырьками своих шлемов они высказали пожелание остаться и следить за порядком. Как сказал старший из них, «…во избежании разного рода последствий, которые всегда могут возникнуть». Никто не возражал. Все были настолько уверены, что в зале находятся  провокаторы и агенты в штатском, что и не думали противоречить представителям закона. Иные ораторы делали главный упор на всемерное развитие классовой борьбы. Она виделась им главным стержнем в общественной жизни. Они не подозревали, что этот меч, подымаемый ими пока только словесно, неизбежным образом готов был обратить своё отточенное лезвие против них. Подобно ножу гильотины, которому всё равно чьи головы рубить – а срубил он их, помнится, немало, подумал Эзерлинг…

   Он чуть было не утонул в этом потоке взаимного словоблудия. Геббельс сжимал его за локоть всё крепче и крепче. Как спасатель в бурную погоду, помогая малоопытному пловцу. Это вселяло в сердце Эзерлинга незнакомое ему до сих пор (в окружении наци) чувство всесторонней поддержки. Такое испытываешь от незнакомого человека, не представляющего истинные цели того, кому он помогает. Геббельс, жестикулируя, выкрикивал свои ремарки. Поминутно он прикладывался к высокой фарфоровой кружке с пенистым пивом, что была изукрашена пейзажами. Скорее всего, «Колченогий», как окрестил его Эзерлинг, был тайным агентом одной из сторон. Обычно провокаторы такие и бывают: не в меру велеречивы или молчаливы, когда ситуация того не требует. Ишь, как схватился этот щуплый хромоножка за мой буй. Надо будет осторожно забросить ему другой.

   - Вы слушайте, слушайте… - инструктировал он Эзерлинга. – Слушайте, но не старайтесь вникнуть в суть отдельно взятого, незнакомого вам явления. Боже упаси, как говорят эти русские, - Геббельс захохотал, -  запоминать отдельные высказывания. Пытаться цитировать их по памяти как Библию. Молитву господа нашего. Сотворить хоть какую-нибудь, мало-мальски доступную гармонию из всего сказанного не получится! Ни самим ораторам, ни тем, кто добротно готовил их выступления. Тот, кто помогает им сейчас так бодро витийствовать на волнах речи, - улыбнулся Геббельс.

   Эзерлингу показалось, что сделал он это нарочно, чтобы впустить незнакомца в свою прозрачную душу. Глаза у доктора Иозефа оказались в улыбке необыкновенно мягкие, даже бархатные. И ещё: Эзерлинг уловил потаённым внутренним зрением, что его собеседник часто общается с русскими или выходцами из России. Интонации и обороты речи выдавали этого маленького, колченогого человечка с головой. Догадка так и обожгла его душу. Что если… Но нет, не стоит ускорять события.