Последний старец по страницам 23

- …Чтобы понять смысл происходящего на подмостках этого хорошо отрепетированного представления, - продолжал Геббельс с нарастающим возбуждением, - вам необходимо будет заглянуть на самое что ни на есть дно. В самую подноготную их души, что организовала души каждого из сидящих здесь людей. Внимающим с видимым пониманием данной абракадабре.
   - Вы не верите своим же ораторам? – у Эзерлинга нашло затмение на глаза. Весь мир после этого осветился по новому. – Своим собратьям? Единомышленникам…

   - Не надо таких громких слов, дружище! – герр Геббельс потрепал его по плечу. – Выпейте-ка лучше пива. Отменное, признаюсь… Вот видите, этот наци, призывающий к новой «хрустальной ночи», искренне уверен, что делает благо. Как и тот, что призывает отвратить свой взор от простого еврейского обывателя. Заняться всерьёз крупным еврейским капиталом. Кстати, такого же мнения Адольф… - с необыкновенным жаром указал он на белобрысого малого в синей рабочей спецовке и потёртоё кожаной фуражке. – Он мнит себя богочеловеком… Эдаким Одином! Однако он глуп, - усмехнулся герр доктор своими лошадиными зубами. – Глуп как тетерев. Он, как и его оппонент, спорят о химерах под прицелом опытного охотника. Тот уже загнал обоих в силки. Искусно сплетённые, хорошо расставленные сети. В них можно жить. Растить детей и даже любить. Чувствовать себя в относительной безопасности. Но это лишь кажущийся обман. Душевный блеф…

   - У силков, должно быть, есть имя, - через силу сказал Эзерлинг. Он чувствовал, как Геббельс забирается ему в душу. Проникает в её живительный источник, забирая из него всё живое.

   - Конечно! Это сама жизнь…

    Вот как, подумал Эзерлинг. Вернее, даже так, а не иначе. Это уже совсем по-русски, герр Геббельс.

   - Вы, наверняка зачитываетесь русской классикой, - помог он доктору. – Достоевский, «Братья…» … Как звали этих братьев, не припомните?

   - Ка-р-р-рамазоф-ф-ф! – отшутился Геббельс. Но глаза у него были серьёзные. – «Братья Карамазовы», так называется этот великий роман. Этого великого русского. … Теодора как есть… Фёдора Достоевского. Я был покорён его гением. С самого детства, в Рейдте, в нашем фамильном домике, я зачитывался его произведениями. «Преступление и наказание»! Какой порыв души! Какая глубина мысли! Каморка, в которой ютился этот… Раскольникоф-ф-ф… по своим размерам – гроб. Но на его перстне – глобус! С точки зрения добропорядочного германского буржуа, его бунт против общества достоин порицания. Но! Отбросим призрачные химеры. Присвоив богатства этой убогой старухи, этот русский нигилист не отдаёт их ни своей сестре, ни своей матери. Пожертвовал несчастной проститутке! Вот, - Геббельс почти вынул глаза из орбит, - вот это поступок, герр… о, простите, Эрих! «Тварь ли я дрожащая или имею какое право?»  Безусловно, этот Раскольников не тварь. Совершивший преступление во имя такого блага не может быть тварью. Протянувший руку помощи ближнему своему не может быть тварью. Сказавший толпе иудейских фарисеев: «Кто без греха, пусть бросит в меня камень!»  Этот поступок…

   Ну, это ты загнул, подумал Эзерлинг. Про поступок…

   - Естественный отбор! – Геббельс сунул свой продолговатый нос в пенистую кружку. – Он совершил естественный отбор! Как Наш Спаситель. Вы согласны, Эрих? Помните: «Кто не со мной, тот против нас»? Лишние должны уйти с нашей планеты. На этой тверди нет места человекообезьянам. Пришла эра Арийских Богов. Золотой век, мой друг! Нам с вами предстоит осчастливить нацию…

   - У этой старухи, мне помнится, была работница, - Эзерлинг флегматично притронулся к своей кружке. – В пылу своего деяния Раскольников убил и её.

   - Издержки, - улыбнулся Геббельс. – Какое великое начинание не обходится без них? Положа руку на сердце, вы тоже так думаете. Ведь так, мой друг?
   Издержки… Положа руку на сердце… Опять он выдаёт мне своего «русского». У него есть куратор в ИНО ОГПУ? Или – в Европейской секции Коминтерна? Или… Неужели «Колченогий» является сотрудником секретариата ЦК ВКП (б)? У Сталина под этой вывеской замаскирована целая разведслужба, о которой знают лишь единицы.

   - О, да! – Эзерлинг осторожно коснулся щепотью левой мочки уха. – Раскольников подобен египетскому фараону. Имя которому, если мне не изменяет память…
   Геббельс звонко щёлкнул ногтём по фарфоровой кружке.

   - Эрих! Я думаю, что мы поняли друг-друга, - он почесал кончик носа. Глаза его заметно потеплели. – Не стоит уточнять имя. Поступим так. Вы придёте в пятницу на будущей неделе в Спорт-Паллас. Ровно в 16-00. Там мы продолжим то, что начали здесь. Под этими романтичными сводами.

   Когда Эрих покинул собрание вместе с присутствующими было далеко за полночь. Редкие прохожие отражались в лучах фонарных столбов, что протянулись чёткими рядами по Унтер дер Линден. Впереди шла та самая девушка в котиковом пальто. В кожаноё шляпке с тетеревиным пёрышком. Она звонко топала каблучками. В руках она сжимала сумочку из египетской соломки. Не бедная девушка, подумал Эзерлинг. Интересно, эта фройлен – подстава? Или имя её – моя судьба? Явно напрашивается на знакомство.

   Они прошли мимо советского полпредства. За высокой вычурной оградой с тяжёлым красным знаменем с серпом и молотом (по обеим сторонам располагались полосатые будки с шуцманами) высилось здоровенное здание, отделанное белой, серой  и синей плиткой. В некоторых окнах горел свет.

- Фройлен позволит проводить себя? – наконец обратился к ней Эзерлинг.
   Девушка остановилась. Став в пол оборота на тротуаре, она стала дожидаться, когда к ней подойдут. В напряжённом воображении «Августо Де Багера» тут же возникла целая серия картинок: в тускло меблированном помещении на Александерплатц суровые господа из иностранного реферата показывают ей фото с его физиономией. Подробнейшим образом рассказывают, что он ест и пьёт, где предпочитает гулять и бывать по репортёрским делам. Инструктируют, как лучше завязать знакомство. Само собой, не обходят стороной вопрос о женских пристрастиях объекта. «…Предпочитает женщин стройных и высоких, как вы, милая фройлен. К тому же умных, не распущенных…»

- Да, мой господин, - сказал она как бы после лёгкого размышления. – Улицы Берлина не так пустынны.

- О, да! – подхватил ноту в разговоре Эзерлинг. – Может встретиться всякая шваль.

   Он решительно взял её под локоть. Она ослабленно поддалась ему. Надо же, пронеслось в голове у Эзерлинга, они и это предусмотрели. Мерзавцы эдакие. Ему не составило труда разговорить девушку. Звали «юную валькирию» Лотта Айсбах. Была она родом из Саарсбрюка, что счастливо расположился на границе с Францией, соседствуя с Эльзасом и Лотарингией. В сентябре 33-го приехала в Берлин. Покинула отчий дом. Мать, почтенная и уважаемая женщина, владелица (после смерти супруга) мелочной лавки, была против. Недаром о испорченности нравов в больших городах ходят слухи. В домах у аристократов непорочных девушек-горничных обманным образом влюбляют в себя пропитанные кокаином юнцы. Обрюхатив, непременно бросают. С вещами, посреди мощёной улицы. Оттуда два пути – либо домой, либо на панель. Хорошо, если «такой милый» не заразен сифилисом. Тогда через кровь заразит и дитя.

-       Я была служанкой в одном богатом доме, - запинаясь от смущения, рассказывала Лотта. Она прикусывала нижнюю коралловую губу. – Мне клялся в любви и верности сам хозяин. Но я не уступила ему, мой господин. Я хорошо помню завет матери: всегда и во всем согласовывать свои действия с разумом и верой в Бога.

-       Фройлен католичка? – живо поинтересовался ушлый журналист. Он ожил и заворочался в сложной, многослойной душе Эзерлинга.

- О, да, - кивнула чудная головка в шляпке.

- А вы немногословны, дитя моё, - на этот раз в Эзерлинге ожил приходской священник. Он не давал ему покоя с самого детства. – Одним словом, не типичны для представителя среднего класса. Сейчас в моде «ультрамарин». Как в одежде, так и в отношениях. Словоохотливость нынче в цене. Особенно среди дам. Очаровательных, как вы, милая фройлен.

- Мне тоже самое говорил прежний хозяин, - улыбнулась Лотта.  – Барон Людвиг фон… Впрочем, нет. Нет, мой господин! Вы не подумайте – никакая я не трусиха. Просто не хочу сплетничать. Это тяжкий грех. Пред Богом и пред людьми.

- Не сплетничайте, - улыбнулся в свою очередь Эзерлинг. Теперь смутные, глубинные образы выпустили его душу из своих цепких объятий. В нём говорил он сам. – Так чем же закончилась эта история с неудавшимся соблазнением? Надеюсь, я не слишком бесцеремонен, милая фройлен?

- О, нет! – с живостью замахала руками девушка. – Что вы, мой господин! Нисколько… Так вот, я рассказываю вам по порядку. Старый барон предложил мне руку и сердце. Сказал, что я похожа на его первую любовь. Но я осталась непреступна. Сослалась на обстоятельство, которое выручает: дескать дома, в Саарсбрюке,  остался мой жених. Мы помолвлены и через год будем обвенчаны. Он оставил меня в покое. Но мои злоключения не кончились. Оказывается, - девушка расхохоталась, - старый барон посвятил мне тетрадь стихов, которые нашла в секретере жена…

   Эзерлинг слушал её. Это надежда Германии? Поколение, которое будет жить в новом, тысячелетнем рейхе? Хочется верить. «…По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же её – как лица человеческие; и волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов. На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев её – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах её были жала; власть же её была – вредить людям пять месяцев. Царём над собой она имела ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по гречески Аполлион».

-      …сейчас я служу у господина Менцеля, в зеленной лавке, - сказала Лотта. – Продавщицей. Он хороший господин, хоть и еврей. Платит достаточно. Тридцать марок в неделю.

-       Это не так много, - с видимым сожалением заметил Эзерлинг. – Евреи невероятно скупы. В скупости своей они опережают любого бюргера.

- Вы так думаете? – спросила девушка. – В Саарсбрюке евреи достаточно щедры…