Последний старец по страницам 24

Договорить она не успела. На углу Курфюсдесдам и Унтер ден Линден происходило ужасное и обыденное. У всё ещё битой витрины зеленной лавки шестеро штурмовиков ожесточенно пинали ногами в кованых ботинках живой, шевелящийся тюк. Широкополая чёрная шляпа лежала растоптанная и смятая, чуть поодаль. «Тюк », закрывши лицо окровавленными руками, глухо рыдал. «Коричневых ребят» это только веселило. Обмениваясь замечаниями, они принялись бить по нему с разбегу. Как по футбольному мячу. Напрягши спинной нерв в области копчика (так учили в разведшколе расслабляться в минуты опасности), Эзерлинг ослабил зрительные нервы. Теперь он видел перед собой лишь хрустальную пустоту. Она была заполнена миллиардами (или мириадами?) блесток. Они двигались как живые субстанции. Ничего не происходит, потому что Бог это контроль…

- Какой ужас, - прошептала девушка сквозь коралловые губки. - Надо вызвать полицию…
   Она было рванулась из рук. Он удержал её. Больше силой воли, чем силой мышц.

-       Не стоит, фройлен, - сказал он с известной долей сухости. – Это не наша забота. Каждому своё, как говорили древние. Такие же слова, я надеюсь, будут начертаны на арках ворот исправительных учреждений нашего рейха. Великой Германии, чёрт возьми! Хайль…

-      Хайль! – ручка Лотты в кожаной перчатке «чулком» стремительно взметнулась. – Простите, мой господин. Я была не права…

               
*   *   *

   На будущей неделе он побывал в Спорт Паллас. Будучи нацистом по убеждениям, его хозяин предоставил этот современный дворец спорта для проведения митинга. Выстроенное в современном, модерническом стиле, из стекла и бетона, облицованное кроваво-красной гранитной плиткой «бычья кровь», оно светилось снаружи и изнутри множеством огней. Напоминает плывущий среди айсбергов лайнер. «Титаник», ненароком взбрело в голову.

   В больших, целиком остеклённых витражах колыхались тёмными сгустками большие человеческие массы. Над самым входом, украшенным синевато-золотистыми неоновыми трубками, развивались два партийных стяга из алого шёлка. Стояли фанерные щиты в человеческий рост. На них горели, составленные из лампочек, призывные лозунги: «Зайди к нам! Ты узнаешь о всемирном заговоре масон и евреев», «Думай о своём будущем и ты окажешься с нами – в рядах СА!», «Национал-социалистическая рабочая партия призывает тебя»,  «Откликнись! Нам нужны крепкие молодые люди – патриоты Великой Германии!» И, конечно: «Германия, проснись!» Молодые и совсем юные нацисты-подростки, в коричневых рубашках и нарукавных повязках сновали перед входом в гуще проходящих. Совали в руки листовки. Тут же стояли фанерные ящики «кассы взаимопомощи». У ступенек застыли люди в чёрной форме с руническими молниями в петлицах. Они осматривали всех входящих цепким, колючим взглядом. На противоположной стороне улицы с мерно движущимися лакированными авто, грузовичками и автобусами, сиял разноцветными огнями вечерний Берлин.

   - Герр Де Багера! – к Эзерлингу устремился незнакомый человек. Он отстранил рукой «чёрного». Провёл журналиста вовнутрь. – Меня предупредил герр Доктор.
 
   - Очень признателен, - улыбнулся Эзерлинг. – Куда я попал, мой господин? Мне необходимо написать репортаж. Телеграфировать его срочно – через час…

   - Не беспокойтесь, герр Де Багера, - улыбнулся встречавший. Это был крепкий, но плотный человек. Глаза его были голубые, а волосы белокурые. С пшеничным отливом. Он был облачён в полуспортивный костюм песочного шевиота, клетчатые гольфы и альпийские башмаки с шипами. В лацкане его короткого пиджака красовался красно-золотой значок с крошечной свастикой. – Вы всё успеете. Вас отвезут машиной на телеграф. Это я вам гарантирую, мой друг. Позвольте представиться: активист бюро НСДАП из Мюнхена. Август Беннеке! Проклятые буржуазные традиции…

   - Просто Августо, - пожал ему руку Эрих. – Кстати, обращаясь ко мне, вы можете не говорить «господин». Приставка «де» в Португалии и Латинской Америке означает именно это.

     В самом зале было полно народа в униформе горчичного цвета. Она состояла из бридж, рубашки с нагрудными карманами и круглой кепи с пятиконечной почти большевистской звездой. Он в шутку назвал её «пентаграммой». У некоторых на отворотах были дубовые листья, что символизировало старую кайзеровскую власть. Эта эмблема указывала на командирские посты, занимаемые этими людьми в недавно разросшейся, прежде такой маленькой и незаметной партии. На кроваво-красных, облицованных гранитом стенах помимо современной живописи с кубами и треугольниками, «летающими глазами» и серыми, плоскими лицами, лишёнными какой бы то ни было индивидуальности, висели полотна национал-социалистических художников. Они изображали стройные коричневые колонны на митингах и собраниях. Облик запечатленных на них людей поражал смотрящего своей циклопичностью, отсутствием теней на лицах и на окружающей их обстановке,  обилием солнечного света. Казалось, он изливался не только от неба, но и от земли.

   - Полицию вы здесь не увидите, мой друг, - Беннеке предупредительно дёрнул его за рукав. – Старика Гинденбурга всё больше начинают интересовать наши бравые парни. Наш фюрер…

   Ладно, подумал Эзерлинг. Посмотрим на что они способны, когда собираются вместе в этом остеклённом, цементно-арматурном кубе. Замкнутом пространстве. Чувство стадности пробуждает во всём человечестве и отдельных его представителях все самые скрытые пороки. Поднимает на поверхность человеческого восприятия все низменные и дурные качества человеческой души. Толпа вообще по природе своей катастрофично уязвима. Надо только уметь рассмотреть эти невидимые, до поры до времени скрытые язвы. «…И вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв, облечённые в чистую и светлую льняную одежду и опоясанные по персям золотыми поясами. Одно из четырёх животных дало семи Ангелам семь золотых чаш, наполненных гневом Бога, живущего во веки веков…»

   К Беннеке из толпы штурмовиков вышел незнакомый человек. На нём был глухо застёгнутый коричневый мундир с золотой оливковой ветвью в петлицах. Его фигура была плотной, но крепко сбитой. Ступал он косолапо, хотя неповоротливым назвать его было затруднительно.

   - Охранные отряды были созданы недавно, - рассказывал тем временем Беннеке. – Тех, что видели у входа? Их функция – отвечать за безопасность проведения наших митингов и шествий. Это своего рода полиция партии. Пока что их число невелико, но мы продолжаем его увеличивать. Участившиеся нападения на нашего фюрера и гауляйтеров нас обязывают…

- Борман, - незнакомец протянул Эзерлингу свою плотную руку.

   …Борман вложил в неё пухлую, но сильную руку. Он пожал её, аккуратно пробуя свою силу, а также силу своего возможного противника.

-       Вы в первые на подобных мероприятиях, проводимых нашим движением? – спросил он.

-       Да, это так – я здесь первый раз и надеюсь не в последний, - усмехнулся Эзерлинг. Тут же он почувствовал, как рука Бормана заметно ослабла. Это успокоило его. – Ваша наблюдательность, герр Борман, вас не подвела.

- Партайгенноссе Борман, - поправил его собеседник. Его крупное, плотное мясистое лицо на какое-то время покраснело, а глаза сделались необычайно живыми. – У нас так принято обращаться к единомышленникам, товарищам по борьбе. Наша партия – не Уайт холл и не Уолт стрит! Августо! Мы не воротилы финансового капитала, черпаемого иудейскими ростовщиками  из касс Европы.

- Хайль! – это Беннеке выбросил свою левую руку в партийном приветствии.

   Борман лениво отмахнулся своей – короткой, полной, но неимоверно сильной лапищей. Его тёмные, неопределённого рисунка глаза заметно посветлели. Эзерлинг с любопытством разглядывал его крохотный шрам над левой бровью. По одним данным, партайгенноссе получил его в уличных схватках с продажной Веймарской полицией, по другим – с коммунистами, которых та же полиция лупила на равных с нацистами. Всё это было в начале 20-х на мюнхенских площадях. Впрочем, в 1920-м герра Бормана ещё не доводилось видеть никому. В милом фатерлянде. Он застрял на фронтах Великой войны. А именно:  в Прибалтике. Там, по сведениям ВЧК-ОГПУ-НКВД формировался добровольческий Железный корпус генерала фон дер Гольца. Понятное дело, чтобы воевать с красными латышами и эстонцами. Вся эта затея обернулась боком для германских волонтёров. Окрепнув, медлительные эстонские и латышские парни, не пожелавшие принять Советскую власть, быстренько разоружили корпус. Пушки, бронеавтомобили, пулемёты, запасы летнего и зимнего обмундирования – всё перешло в арсеналы формирующихся национальных сил. Германцы же, не получив обещанной земли и получив коленом под зад, убрались в свою разорённую контрибуциями Германию.

   Бормана на минуту отвлекли. Улыбнувшись, он оставил их. В это короткое мгновение Беннеке успел шепнуть: