Последний старец по страницам 26

Отстранив Рэма от трибуны (тот, бледнея и краснея, сошёл в низ к своим единомышленникам), он коснулся щёпотью пальцев ближайшего микрофона. Его тут же включили – над залом пронеслось гудливое эхо. Дама со стрекочущей камерой подошла почти вплотную. Геринг обменялся с ней торопливым взглядом. С этого момента она больше не двигалась. Объектив без устали смотрел на оратора.

- …Германцы! Близок час Страшного суда. Заиграет  в трубу пятый Ангел. И мёртвые предки придут из объятий Валгаллы. Они восстанут из праха земного! Их великий дух войдёт в наши тела подобно живительному нектару, - орал Гитлер, потрясая кулаками. – Скоро, очень скоро закончится обман жидовской плутократии! Часы движутся! Они показывают время Страшного суда! Время разоблачения одного из  самых подлых мифов мировой истории – миф о власти мирового еврейства над народами Европы! Вместе  с вами я жду великого часа освобождения! Великие льды уже дают трещину! Они тают под огнём арийства! Эпоха льда сменяется эпохой космического огня! Мы несём его в своих сердцах! – он затрясся, как наэлектризованный. Толпа в зале притихла. Лишь герр Розенберг, автор «Мифа ХХ века», не терпеливо заёрзал на стуле. Не хотел, видно, терять пальму первенства борьбы с мировой плутократией. – Германия, Германия превыше всего!

   Царапнув щёку, к руке Эзерлинга потянулась ручка дамы с портативной камерой. В изящных пальчиках с перламутрово-розовыми ноготками была визитная карточка белого атласа. «Лени Ронненшталь, студия хроникально-документальных фильмов. Кинокомпания «ЕФА». Он с интересом воззрился на эту визитку. Затем любезно принял её из рук дамы. Медленно, сохраняя напускное достоинство, вложил в верхний карман пиджака.

  Потом было факельное шествие по всему Берлину. На улицы, обсаженные липовыми деревьями, уже легла тьма. Штурмовики в коричневой форме, с наплечными рыжими ранцами, высоко неся пылающие факела, маршировали нога в ногу. Мостовая скрежетала под кованной поступью их шагов. Колонны сопровождались усиленной полицией. Но она вела себя почтительно. Впереди ехала на крыше мини-автобуса «Опель» знакомая Эзерлинга. На этот раз, склонившись к стрекотавшей камере с двумя катушками, на треноге, что была установлена на огороженную площадку на крыше авто, Лени Ронненшталь снимала проход коричневых колонн. Фюрер и его соратники шествовали в первых рядах.

   А через неделю после публикации репортажа с места событий в газете «Либерасьон», а также его перепечатке со ссылкой в ряде европейских изданий, в отель «Пеликан» на лакированном лимузине заехал уже знакомый Беннеке. Он пригласил Эзерлинга в фешенебельный отел «Кайзерхоф» для встречи с одним влиятельным лицом в партии национал-социалистов. Августо Де Багера, не колеблясь, согласился.
 
               
*   *   *

Из дневника Иозефа Геббельса:

«Думаю о социальных проблемах. Экспрессионизм… Споры о Боге вечером в моей каморке… Вечером нет денег на ужин. Оставил официанту часы. Фантастические планы женитьбы. Разбиваются о мещанство. Политика. Демократия и коммунизм… Девки в университете… Мистика. Поиски Бога. Я  в отчаянии. Анка больше не может помогать. Куда деваться?.. Анка потеряла наши деньги. Тяжёлая сцена. Поиски покоя и ясности… Я должен найти себя».

   «Пасха 1920… Лихорадочное чтение. Толстой. Достоевский. Революция во мне. Россия… Красная революция в Руре. Там она спозналась с террором. Я издали восхищён. Анка меня не понимает».

               

Часть  вторая. Советская Россия. 1940-41…

   Повестку она обнаружила в почтовом ящике. Меж двух газет: «Правды» и «Известий». Два свеженьких утренних номера, ещё пахнущие типографской краской, и сплюснутая меж ними серая, неприметная бумажка. На самой вершине у которой было крупными чёрными буквами – ПОВЕСТКА. Чуть пониже, прекращаясь у большой синеватой печати с пометкой УНКГБ по Краснодарскому краю, в отпечатанный по трафарету текст, от руки вписаны её фамилия, имя, отчество, адрес (вернее, прописка её родственников), установленные для её явки (слава Богу, не с повинной!) дата и время…

   Зачем ей так срочно надо было явиться к занятым, серьезным людям по указанному адресу и в указанное время – указано, понятное дело, не было…

   Аня дурочкой не была. Не от рождения, не по жизни. Как и многие другие, живущие в то неспокойное, великое время, она  прекрасно знала про частые визиты «ночных гостей» в серых кепках и балоньевых плащах, про алевшие внизу огоньки «чёрных Марусь», работающих на холостом ходу. Посвёркивающие из кабин цигарки ждущих водителей. Вместе со всей страной она читала стенограммы процессов над вредителями, диверсантами, врагами народа, шпионами иностранных разведок. Их имена были на слуху. О них раньше говорили с восторженным придыханием. Товарищ… Товарищ Тухачевский – победитель Колчака! Товарищ Зиновьев – любимец Ленина! Товарищ Бухарин – любимец партии! И вот…  Оказалось, что никакие они теперь ни товарищи, но – служат чёрному делу социал-фашиста Троцкого, что обосновался в Латинской Америке. Кое-кто, как и Роман Малиновский, близкий к Ленину, тоже бывший товарищ , работал на царскую охранку…

   В 34-м отца Анны арестовали как врага народа. Служил до того при полпредстве в Париже, помощником торгового атташе. После ареста мать всячески принуждала дочь отказаться от него. Говорила на все лады, что так нужно. Что это, наконец, воля самого отца. Но Анна была ни в какую. Мать вскоре сделала это. Вышла замуж. Укатила в Германию. А дочь отправила на Кубань. В Краснодаре жила двоюродная сестра матери. Вместе с мужем она уехала на всё лето в Крым. Так что огромная квартира из трёх меблированных комнат, с обслугой, была в полном распоряжении.

  Перед отъездом Аню вызвала к себе завуч по УВР  школы для детей сотрудников Наркомата иностранных дел. Она, барабаня по столу карандашом, спросила:

   - Ну что, Крыжова, как нам быть с твоим вопросом? Через год выпускные, будешь поступать. Я знаю, что будешь. Могут не принять документы. Сразу тебе говорю.               
   - Не стоит меня стращать, Октябрина Львовна, - достаточно уверенно сказала Аня. Она сидела на стуле, поджав коленки. – Я знаю о чём вы. Только отца своего всё равно не предам. Вы бы предали?

     - Дурочка, - та сняла большие очки с золотой дужкой, на золотой же цепочке. Растёрла сухую, пергаментной свежести переносицу. – И ещё раз так скажу. Кто тебя просит предавать? Кто так ставит вопрос, Крыжова? Прояви политическую смекалку. Обдумай как следует, - её колкие, подслепые глаза смотрели пронизывающе. – Если органы госбезопасности…

   - Знаю! – побледнела Аня. – Всё знаю. Что зря у нас никого не арестовывают. Только он мне отец. Понятно? Пока сам мне не признается, что враг, никогда этому не поверю. Слышите, никогда!

   - Значит, не любишь ты Советскую власть, - сумрачно молвила завуч. – Не любишь, девочка.

  Не помня себя, Анна хлопнула дверью. Однако вечером  в квартире прогремел звонок. На пороге   стояла Октябрина Львовна. «…Может впустишь меня, красавица сеньора?» – с усмешкой спросила она.  Сев за устланный кружевной скатертью стол в гостиной, она, ни говоря ни слова, вынула из портфеля листик бумаги. Со словами: «…Ну как, про отца надумала?», листик  оказался перед глазами смущённой Ани. На нём было написано: «Поступаешь правильно. Одобряю. Поезжай на лето в Краснодар к сестре матери. Остальное – при встрече. Сейчас никаких вопросов. Если согласна, кивни». Аня кивнула…

   …Они собирались друг у друга. Излюбленными компаниями. На квартирах, при запертых дверях  и отключённых телефонах (знаем про секреты «подслушки»!) шептались на разные темы. При уханье напольных часов в футляре из орехового дерева, с размеренным шорохом гуляющим маятником, которое заставляло вздрагивать и прекращать потайные разговоры. Ожидая, что вот-вот появится из самого тёмного, потаённого угла высокий военный человек. Покажет в развороте небольшую красную книжицу в коверкотовой красной обложке. И – «Кончилось, братцы, ваше веселье!»

   Кто у кого арестован, как кому можно помочь. Кому можно доверять, а кому не стоит. Читали и перечитывали письма оттуда. В них говорилось о голоде на селе, где крестьяне во времена великого перелома и коллективизации съели всех мышей и крыс. В лагерях, где сидели родители многих ребят, организованного неведомо кем и неведомо зачем «Антисталинского союза молодежи», будто бы сидели миллионы узников. Только за то, что посмели перечить линии генсека. За украденный с поля колхозного колосок, за произнесённое в разрез политики партии слово, за анекдот против Сталина. «…К этому ли вёл страну Советов товарищ Троцкий и товарищ Ульянов-Ленин? – вскипел Толя. – Сталин и его компания похоронили заветы наших вождей. Сгубили дело Октября. Видели фильм «Ленин в Октябре»? Там только Сталин возле Ленина и никого более. Ни Рыкова, ни Бухарина, ни даже Пятакова с Томским.  А уж о Троцком я вообще молчу. Из страны его выкинули! Создателя Красной армии… Какие были люди, ребята!» «…Поганая грузинская рожа! – вторил ему Лёша, что был заместителем  председателя подпольной организации. – Убить такого мало. А ведь кидали же народовольцы бомбы в царских сатрапов! Нам также надо обдумать вопрос о проведении террористических актов. Они того заслуживают. Этот жид Молотов с Кагановичем. Этот Вышинский, который был агентом царской охранки. А при Временном правительстве разыскивал товарища Ленина с Зиновьевым. Гады они…»