Последний старец по страницам 34

- А вы молодец, Аня, - сказал он. – Даже больше молодец, чем я ожидал.

- Вы думаете? – ощутив лёгкий холодок, она всё же замкнула дверь на два оборота. Поправила волосы, уложенные косой вокруг головы. – По моему вы слишком быстро выучили русский язык.

- Я знаю. Это наверняка покажется вам смешным, но… Мы можем переговорить у вас?

- Опять будете ждать Люду? Которая, кстати говоря, сидела у себя тихо, как мышь. Вы все… ягоды одного поля?

- Мы так и будем говорить здесь? Русские, насколько я успел узнать, народ гостеприимный. Не так ли?

   Немного подумав, Аня снова вставила ключ в замочную скважину.

- Что от меня нужно на этот раз? – она прошла в гостиную. Встала посредине у стола, крытого скатертью с вышивкой «ришилье». Шпигель таким образом лишался простора манёвра. Он был отжат к огромному шкафу морёного дуба с сервизом, с плеядой разнокалиберных слоников из фарфора.

- То, что мне нужно, так сразу и не скажешь, - начал он. – Во первых, ваш батюшка жив и здоров. Сидит в лагере под Архангельском. На тяжёлых работах больше не задействован. Его определили заведующим лагерной библиотеки. Я понимаю, в это поверить ещё более трудно, но… - видя расширяющиеся глаза девушки, он сунул руку за борт кремового пиджака. Извлёк листик клетчатой ученической тетради, который был исписан лиловым химическим грифелем. – Узнаёте почерк Павла Алексеевича?

   Аня ощутила прилив нечеловеческой ярости.  Ещё минута – она бы бросилась на этого фашиста. Выцарапала ему глаза. Так, что органам госбезопасности пришлось бы судить и её – за нанесение тяжких побоев германскому агенту.

- Можно вас попросить об одном одолжении?  - когда Шпигель кивнул, она произнесла: - Выйдете за дверь. Никогда больше не донимайте меня. Вам ясно? Или повторить?

   Тяжело вздохнув, немец спрятал «доказательство» во внутренний карман шикарного летнего костюма.

- Вы не дослушали, фройлен Анна, - она явно стилизовал свою речь под ранний период. – Ваш батюшка скоро будет освобождён. Но это первое. Теперь второе. Я и моя организация, - он улыбнулся, - не преследуем агрессивные цели. Фюрер конечно варвар, но он прошёл всю Европу. Из этого следует, что он нужен Германии. Как Иосиф Сталин – России. Вы ведь не пылаете любовью к вашему усатому вождю?

- Сейчас не знаю, - честно призналась Аня. Ненависть постепенно уступала место любопытству. – Когда отца арестовали и приговорили к десяти годам, я невзлюбила весь свет.

- Это проходит, - успокаивающе молвил Шпигель. Он сделал плавное движение рукой. – Ненависть плохой советчик. Вы умная и рассудительная девушка. К чему тратить себя на выражение низменных чувств? Вы не разобрались в себе, в своём предназначении. Вы родились в страшное и интересное время. Мы все живём потому что нам предстоит выполнить великую задачу. Поэтому произошла наша встреча, Аня.

- Можно узнать поподробнее? - Аня уже вошла в неизвестную пока роль. Отложив сумочку с косметичкой, мелочью на трамвай и читательским билетом, она прошлась по гостиной.  На ходу включила громоздкий приёмник «Филипс». – Пока вы говорите загадками.

- В своё время, фройлен Аня, вы узнаете всё, - успокоил её вновь Шпигель, хотя в этом уже не было необходимости. – Пока ваша задача сводится к тому, чтобы наблюдать. Вы – лёгкое судно с распущенным парусом. Повинуйтесь ветру. Он вынесет вас к нужному берегу.

- Если я скажу нет? – Аня в упор посмотрела в его ясные, совсем не старческие глаза. – Что тогда?

- Вас придётся принести в жертву египетскому богу, - сурово произнёс Шпигель. В следующий момент он оглушительно рассмеялся. – Всё это глупости! – он прошёлся к приёмнику. Ощупав ворсистую обивку, поискал на настроечной таблице отметку Дрезден. На этой волне передавали лёгкую музыку. Затем зажигательный голос Ганца Фриче стал выдавать очередное сообщение министерства пропаганды: все атаки британской авиации отбиты с большими для неё потерями, урон германским городам причинён небольшой, дружбе между Германией и СССР ничто не угрожает. – Я не сторонник принуждения. Хотя многие у вас да и у нас считают его вторым после подкупа действенным методом. Надо проникнуть в душу. Завоевать доверие. Только через доверие кадры решают всё! – усмехнулся он. – Вы мне доверяете?

- А как вы думаете?
   Раздался звонок в дверь. Дин, дон… На лицо Шпигеля легла лёгкая тень. Но Аню уже вынесло в коридор.

   За дверью вопреки всем ожиданиям вместо усатого сотрудника НКВД или (что было бы совсем фантастика!) Людки Пономарёвой высился столбом военный. В синих бриджах с красным кантом. В защитной фуражке с красным околышем. В красных с золотом петлицах сияли помимо кубиков лейтенанта  крохотные арфы.

- Дико извиняюсь! До Люды не смог дозвониться. Бабушка у неё то ли слепая, то ли глухая… может вы поможете?

- Чем? – удивилась Аня. – Дверь выломать?

- Да не… - хохотнул военный музыкант. – Это я и сам  смогу. Бог здоровье дал. Советская власть ещё больше укрепила. Я вот о чём. Может вы, как подруга, скажите: когда она придёт и где её ждать? А то я на побывку прибыл. Трое суток. Боюсь, укатила в поход. И не свидимся.

- Что-то я вас впервые вижу, - усомнилась девушка.

- Да и я вас тоже, - последовал исчерпывающий ответ.

   Аня жестом пригласила его войти. Он, не снимая фуражки, прошёл в гостиную. При виде Шпигеля совершенно не смутился. Зато с тем стали происходить «косые неясности». Задёргалось правое веко. Заходила ходуном трость в костистой, крепкой (Аня сама оценила его рукопожатие) руке.

-       Вы знакомы? – она в пол-оборота встала меж ними. – Господин Шпигель. Турист из Франции. Тоже – знакомый Люды. Который уже день ждёт её…

   Явно не ожидав такого поворота событий, немец прогнусил что-то вроде «будьте здоровы». С побелевшим лицом и трясущимися губами выскользнул из комнаты. По пути в прихожей задел трюмо – по паркету зазвенел «язычок» для обуви. Хлопнула дверь…

- Не обессудьте! – улыбнулась Аня. – Чем богаты, тем и рады.

- Да уж! – улыбнулся военный. – Счастливо вам, девушка.

   Он сделал плавный поворот кругом на каблуках.  Ровным, почти строевым шагом стал выходить.

-       Совсем забыла… -   не по девчоночьи хлопнула себя ладошкой по лбу Аня. – Стойте же! Он что-то предлагал. Хотел, рассчитывал… А ваш визит спутал все карты. Что теперь делать?

- Вопрос не ко мне…

   Когда она выбежала на этаж, военного уже след простыл. Только хлопнула дверь в парадной. Да шумно взлетели голуби – это она слышала. Было 10 июня 1941 года. Шесть дней назад в сообщении ТАСС говорилось о провокационных попытках вбить клин между Германией и СССР. Казалось, ничто не предвещало угрозы.

   Вечером, досидевшись допоздна в библиотеке, что напротив крайкома ВКП (б), она возвращалась домой. Решила пройтись пешком. Завидев издали чешуйчатый серебристый купол со шпилем, что высился на крыше УНКГБ, она неторопливо свернула с Советской на улицу Коммунаров. Несмотря на сумерки было многолюдно. В киоске «Союзпечать», освещённом высоковольтной лампой на столбе, вовсю торговали газетами, журналами, открытками. Рядом примостилась синевато-белая тележка с мороженым. Здоровенный рыжий парень в фартуке набивал вафельные стаканчики пломбиром, что вынимал металлическим стаканчиком с ложкой.  Из открытого нутра тележки курился иней.

  Аня примостилась к мачте освещения. И увидела усатого. В плаще из бежевой балони. Он стоял, как будто не видя её.

-     …Кому нары, девушка? – сказал весёлый, развязанный проводник, когда они сели в трамвай: - Вам  это нужно? Оплатите проезд.

   Заскрипев и зазвенев, трамвайчик тронулся. Притихшие пассажиры слушали трепотню проводника. Он толкался, шумно сморкался. Один раз рассыпал мелочь на резиновый коврик в проходе. Кепка усатого маячила за платками и шляпой какого-то старорежимного субъекта с бородкой, в очках, напоминавшего Чехова. Аня лишь видела крупную белую руку и съехавшую манжетку, под которой обнажился кожаный ремешок с часами – он удерживался за поручни. Кроме того мимо Ани проскользнул парень в футболке «Динамо». Поминутно извиняясь, он подмигнул в пространство. Девушка с чертёжной папкой, в вельветовой курточке и брюках, в авиационном шлеме, тоже как-то ободряюще окинула её взглядом.

-    Советскую-похерецкую проехали, дамочка, - не унимался проводник. Его широкое рябоватое лицо со сплюснутым носом хорошо было видно в тамбуре перед кабиной водителя. – На обратном пути остановочка будет! Ага! Спать не надо… Советская власть, понимаешь,  на вас силы тратит. Одевает, обувает… нянькается, как с сопляками малыми, а они! Спят на ходу. Смотрите – всё проспите…

   Трамвай со скрежетом занесло на повороте. Он нёсся вдоль набережной Кубани. Над Краснодаром сиял серпик молодой Луны. Его нижнее остриё мерцало красным светом. Это выглядело величественно и  одновременно зловеще. Синевато-серая гладь Великой реки юга России переливалась красноватым узорным сиянием. Будто какой-то шутник на небесах или во вселенной с ЕЁ бесчисленными мирами о чём-то предупреждал человечество.

   Внезапно Аня ощутила перемену. В вагоне кроме неё и пятерых пассажиров, не считая кондуктора, никого не осталось. Кондуктор что-то проворчал о безбожниках и атеистах, что заполнили всё пространство («…Ни продохнуть от них проклятых – воздух Богом сотворённый своим дыханием отравляют!»), позвенел мелочью в потёртой замшевой сумке. Он заметно нервничал. Его широкое рябоватое лицо с острыми зеленоватыми глазами принимало то выражение затаённого испуга, то становилось жёстким, даже агрессивным. Молодой человек в футболке «Динамо» явно загораживал ему проход к отдвижной двери в кабину. Его безволосая, распахнутая грудь плавно вздымалась. Рука с обозначившимся бицепсом цепко держалась за поручень. Двое других, постарше и тоже вьюнош, словно нарочно заняли выход из вагона. Они шумно переговаривались, словно желая выговориться перед последним днём Помпей. Усатого не было видно. Он как будто сошёл на повороте и растворился в сумерках.