Последний старец по страницам 36

Следователь угро отложил перо. Размял пальцы.

-      Вы меня удивляете, Крыжова! Это же враг! Матёрый! А вы? Эх-х-х… Я-то на вас понадеялся, - без зазрения совести цедил он. – Ладно! Где я теперь второго свидетеля найду? Я и оперработники – лица заинтересованные…

-      А как же презумпция невиновности? Товарищ генеральный прокурор о ней говорил…

-      Девушка! Жизнь это – живое древо! Диалектика материи. А все эти инструкции, кодекс и прочее – сухая ветвь. Её надо оживлять. И вот тогда…

-      Что тогда? - Аня подивилась своей настойчивости, граничащей с нахальством.

-       Да ничего! – внезапно резко оборвал он её. Придвинув вплотную  папку с протоколом, как можно суше сказал: - Ознакомьтесь и распишитесь. «С моих слов записано верно, мною прочитано». На каждой странице…

   Папка была раскрыта посредине. Какие-то конверты серой плотной бумаги, рукописные и машинописные документы и их копии, заверенные печатями и штампами прокуратуры, НКВД, НКГБ. И фотография – запястье с татуировкой ввиде креста с вогнутой нижней перекладиной. Наверное, это тоже относилось к задержанному.

-       У вас брат есть? – бросила она ему на прощание.

   Уши лжебобрикова тотчас же налились красным. Она так и вышла, не рискнув продолжить опасный разговор.

   На остановке позади отштукатуренного здания вокзала стояло несколько грузовиков ЗИС. Освещённая фонарями рыночная площадь была пуста. Через навесной мост, что был над путями, шла толпа молодёжи с рюкзаками и гитарами. Юноша в белоснежных туфлях и сорочке со значком ВЛКСМ играл и пел: «…В парке Чаир распускаются розы, в парке Чаир расцветает весна. Снятся мне твои золотистые косы…» Стоял у бордюра синий мотоцикл «М-73» с красной трафаретной надписью «милиция».  А под столбом с радио- тарелкой Аня заметила уже знакомую женщину, что отказывалась идти в понятые. Она как будто изучала расписание автобусов.

-   …Крыжова, стойте тихо. Не оборачивайтесь, - раздался знакомый шепот. Это говорил усатый чекист в плаще светлой балони. – Слушайте меня внимательно. Первое: ведите себя так, будто ничего не произошло. Со всеми прежними знакомыми контакты не обрывать. Ясно? Кивните! (Аня сделала едва заметное движение.) Хорошо… Теперь второе: ничему не удивляться.  Не задавать никаких лишних вопросов. Я буду на связи. Если понадобитесь – найду вас сам. Если понадоблюсь я – звоните…

   Вскоре она услышала за спиной скрип шагов. Усатый шёл к женщине, что изучала расписание автобусов. Постояв с минуту рядом с ней, обогнув здание вокзала, он пошёл к серому приземистому бараку, где расположилась камера хранения. Двое грузчиков в белых мятых фартуках, с металлическими жетонами, курили у входа. Он прикурил сигарету у одного из них. Скрылся в полутьме за клумбами цветов.

    После 22 июня она ещё раз увидела Шпигеля. В рабочем пиджаке и рабочей же кепочке, изрядно небритый и донельзя неузнаваемый, он стоял в толпе, что окружала газетные стенды. Казалось, жадно вычитывал сообщения с фронтов в «шапках». Она молча проследовала мимо, не говоря ни слова. Он же, будто почуяв её присутствие спинным зрением, тоже не оборачиваясь, растворился в толпе.

*   *   *

   Боброва направили из Ленинградского УНКВД по распоряжению самого наркома или товарища Берия.  В Краснодаре он освоился довольно быстро. Переезд семьи с багажом занял куда больше времени, чем представление начальству, знакомство с оперсоставом секретно-политического отдела. В должности начальника оного при Управлении наркомата внутренних дел по Краснодару и Краснодарскому краю Сергей Владимирович и был направлен в столицу кубанского казачества.

   Переезд и вступление в должность пришлось на начало марта – аккурат за два месяца до начала того, что в последствии называлось по разному. Великая Отечественная, вторая мировая, «всеевропейская война с большевизмом»…

   Вплоть до 39-го Бобров состоял специальным корреспондентом газеты «Правда». Тогда же активно исполнял оперативные поручения по линии 2-го управления НКВД. Ездил в специальную командировку на места боёв у озера Хасан. Написать толком ничего не удалось. Потери с нашей стороны были в трое больше, чем у битых самураев. Его поразило большое количество искореженных Т-26 и БТ, которые нередко попадали под огонь советской же артиллерии. В брошенных японцами окопах то и дело находились трупы солдат и офицеров, кончивших жизнь согласно кодексу бусидо: надрезали себе живот. Наши бойцы и командиры рассказали молодому корреспонденту много интересного, также не для печати. Оказалось, что в бой они шли поздней осенью в летнем обмундировании. До этого ютились в землянках и палатках. Боевая подготовка в Особом Дальневосточном Краснознамённом округе проводилась из рук вон плохо. Многие из прибывшего пополнения так и не научились кидать гранаты – забывали выдёргивать чеку. Получилось то, что хотелось назвать «камнем да в  свинью». По началу он дивился такой храбрости: по стране гулял 37-й год. «Ежовы рукавицы» наркома Ежова гребли всех подряд. На одного виновного приходилось десять, а то и более безвинных. Но цену такой храбрости он узнал также быстро: по возвращению в столицу куратор намекнул, что в должности заместителя «карлика» вступил новый человек. Бывший первый секретарь ВКП (б) Грузии – Лаврентий Павлович Берия. Человек принципиальный, порядочный и решительный. Своих карт ещё до конца не раскрыл, но грядут большие перемены. Может так статься, что «свято место пусто не бывает»…

   Давно бы пора, с откровенным облегчением подумал Сергей Владимирович. Мысль он свою спрятал в себе. Не проронил ни слова. Лишь показал жене на портрет Ежова, что висел в гостиной. Та, многозначительно улыбнувшись, всё поняла. Защебетала о своём, женском. А чуть позже, когда состоялся «суд скорый и неправый» над маршалом Блюхером, что набросился в пьяном виде с топором на опергруппу, всплыли новые убойные факты. Мало того, что тот, оказывается, с 20-х годов был завербован японской разведкой, из-за чего Дальний Восток  до 1922 года имел к РСФСР такое же как Китай к Монголии! Мало того, что тот запустил боевую подготовку вверенного ему округа, оставил войска без жилья и дорог, по которым можно подбросить подкрепления и грузы! Оказалось, что перед самым конфликтом у сопок Безымянная и Заозёрная случился крупный неприятный инцидент. За всю историю ОГПУ-НКВД не случалось ничего подобного! Начальник Дальневосточного Управления Генрих Самуилович Люшков попросту исчез. Отправился под предлогом агентурных встреч по приграничной территории округа и не изволил вернуться. Взял да и растворился в воздухе, надо полагать…

   Для Ежова со товарищи, коими были его замы по НКВД СССР Фриновский, Дагин  и прочая публика с далеко небезупречным прошлым, это был удар ниже пояса. Проверенный товарищ оказался вдруг если не шпионом, то натуральным вредителем. Вся агентурная сеть на Дальнем Востоке, казавшаяся безупречной, попала под удар. Такого Хозяин не прощал. Он предложил место всесильного наркома и комиссара госбезопасности на выбор:  Чкалову, Герою Советского союза и военному лётчику-испытателю, а также Косареву, первому секретарю ВЛКСМ. «Карлик» (Ежов был не гренадёрского роста) ещё пребывал на своём посту. Ни тот ни другой не дали своего согласия. Сталин перевёл из Грузии в Москву Лаврентия Берия. Поначалу оставил его при столичном обкоме. Вскоре энергичный мингрел в пенсне, с за лысым лбом, смеющимися глазами одел чекистскую форму. Чкалов погиб при странных обстоятельствах. Говорили, что за час до  полёта (испытывали истребитель И-180) на аэродром примчались чёрные лимузины. То ли с Лубянки от товарища Берия, то ли с Кремля от самого Сталина. Чкалова убедили не садиться в самолёт, что выведен из строя вредителями. Тот послушался и остался жив. На следующий раз, совершая неплановый полёт, Чкалов трагически погиб – во время полёта вышел из строя мотор…

   Товарища Ежова без шумной помпы вскоре арестовали и судили как врага народа. Он был расстрелян. Его портреты (белозубая улыбка под коническим черепом) был изъяты отовсюду. Школьники старательно закрашивали наряду с другими фотографии Николая Ивановича. В феврале 1939 года Сергея Владимировича вызвали телефонным звонком в главное управление кадров на Лубянской площади. После процессов над Тухачевским, Уборевичем, Примаковым, последовавшим за ними расстрелов Блюхера и Ежова, он был в некоторой растерянности. Судя по опустевшим коридорам и множеству закрытых дверей всесильного наркомата, врагов в нём оказалось по первое число. Отказаться он не смел да и не хотел. Желание пришло и утвердилось, как будто Сергей Владимирович ждал его всю жизнь. В конце-концов, идёт борьба. Противодействие двух систем, сказал он себе. Если не я, то кто же?

    Так думал не только он. Так думали многие. Почти весь советский народ.

    Прибыв на место, Бобров сразу же столкнулся с ожидаемыми трудностями. Во-первых, там, где разместили его с семьёй, невозможно было жить без скандала. Общежитие НКВД в районе «МК» было, по словам коменданта управления и начальника «хзо» забито до отказу. Старшему лейтенанту госбезопасности Боброву приказано выделить жилплощадь «шесть на семь» (на коммунальном подселении, ванна и санузел общие) в Заводском районе по улице Пролетарская, 22/1. Главное, что есть телефон. И жильцы, само собой разумеется, проверенные нашими бдительными органами.

   Бобров было налился кровью и решил идти на пролом: в приёмную начальника серого дома. Биться до посинения (начальника, конечно!) за приличные условия служебного житья-бытья. Но вовремя себя «затормозил». На новом месте всегда так. Поэтому, он сказал «есть». Взял руку под воображаемый козырёк (форма была сшита, но ещё не подогнана по росту) и, развернувшись на каблуках, вышел из просторного помещения хозяйственного отдела. Ещё было необходимо представиться коллективу и разгрести кучу оперативных и следственных дел. Как- никак – его утвердили приказом по краевому НКВД в должности начальника секретно-политического отдела.

   Сыграло роль образование, законченное и высшее (новый нарком придавал этому огромное значение), во-вторых опыт прежней работы под прикрытием. Помимо всего прочего засчитывался дореволюционный стаж ВКП (б), а также участие в гражданской войне. Происхождение у Боброва было неважнецкое (отец – из дворян, а мать из зажиточных крестьян), но так как родители прятали до революции сына-пропагандиста и укрывали склад прокламаций с набором шрифтов, то на эту графу вскоре закрыли глаза. Первую мировую войну (она же империалистическая) Сергей Владимирович встретил с ликованием. «Война это прежде всего весело!» - как говаривал тогда Александр Блок, кумир либерально-революционной молодёжи. Пошёл вольноопределяющимся  на фронт.  Участвовал в Брусиловском прорыве 1916 года. Через месяц сменил солдатские погоны с витым трехцветным шнуром на золотой басон с одной звёздочкой.