Последний старец по страницам 37

…В первый же вечер  на новом месте  семью Бобровых  ждал сюрприз. За стенкой, в квартире работника райвоенкомата, стали громко играть на гитаре, горланить не совсем приличные песни. Старший лейтенант Бобров постучал в эту дверь. Ему открыли. На законный вопрос: «По что гудим, товарищи красные командиры?» последовало приглашение к столу. Оказалось, что гульба по случаю именин супружницы. За столом овальной формы из «старорежимного» красного дерева сидели в фривольных позах трое. Один пехотный лейтенант, один капитан-артиллерист и подполковник с танками в чёрных петлицах. Между тем никакой супружницы не наблюдалось. Вежливо отказавшись, Бобров тем не менее поздравил её заочно. Ему была поднесена чарка из хрусталя на серебряном подносике. Он лишь вежливо пригубил её. После чего и удалился. Веселье за стенкой возобновилось тут же. Да так, что Елена Петровна, супруга Сергея Владимировича, вознамерилась было пойти сама. Тщетные уговоры мужа на неё подействовали как на слона булавка. Когда хлопнула дверь, Сергей Владимирович мысленно посочувствовал товарищам краскомам. Так и есть – через пять минут там установилась гиблая тишина. Всё было просто: жена объяснила, по какому ведомству служит её муж.  В памяти были живы воспоминания о товарище Ежове и «ежовых рукавицах», равно как и шевроны НКВД , где меч пронзает змею. Поэтому «змеи» быстро успокоились.

   Первая же неделя службы была для него как гром среди ясного неба. Большая часть оперативных разработок  – это удары молотом по воробьям. При Ежове практика фабрикаций дел достигла небывалого размаха. Брали по малейшему подозрению, волтузили  до последнего, не гнушаясь пыткой «на конвейере» и обычным рукоприкладством. Для последнего, кстати говоря, приспособили резиновые шланги и обрезки из прессованного картона, что поставлялся из обёрточного цеха Краснодарской табачной фабрики «Золотой лист». Протоколы допросов пестрили противоречивыми показаниями, а также странными «обрывами», когда между одним и другим вызовом к следователю проходила неделя или даже месяц. Что за это время происходило с подследственным, одному Богу было известно.

- …Тётя Маня во время обеденного перерыва в конторе ляпнула своей подруге, что товарищ Сталин – в окружении врагов, - возмущался Сергей Владимирович. – Ещё бы! Она ведь враг, товарищи чекисты! Ату её! А если ляпнула подруге, которая поведала это своему мужу и любовнику, а те в свою очередь – своим… Это же антисоветский заговор! С подготовкой покушения на членов политбюро и товарища Сталина! А как же! Они ведь болтали между собой, что товарища Сталина, товарища Ворошилова и прочих товарищей хотят убить. Ведь об этом в газетах пишут. Так, товарищи?

   Дело было на оперативном совещании. Присутствовали сотрудники его отдела. Все почти на подбор – новички, без должного чекистско-оперативного опыта. Кто пришёл с завода, кто с колхоза. Троих призвали в органы со срочной службы в РККА. Только один с пединститута. Из старых, сохранившихся в прежних должностях, было всего трое. В том числе, лейтенант Бобриков.

- Разве это правильно? – видя молчание своих сотрудников, возобновил «великолепную порку» Бобров. – А ведь таких дел при Ежове было около 80 %! Вы только вдумайтесь в эту цифру! Получается, что из рук ЧК уплывали настоящие враги, подставляя нам либо мелких пособников, либо невиновных советских людей. Честных граждан нашей страны! Их мучили на допросах без сна по десять суток, били, морили голодом. Как же трудно, утратив доверие, восстановить его. Что нам и предстоит сделать.

- Разрешите вопрос? – поднялась рука лодочкой. Это говорил сержант Овсяников.
- Разрешаю. Только по существу.

- Как вы считаете, бывает ли скрытый враг? То есть человек, который только прикидывается, что чист. Он ещё ничего не совершил, но его происхождение, старые связи, среда толкают его на преступление.

- Считаю, что бывают. Вот Ежов. Вполне наш. Происхождения пролетарского. Работал, согласно анкете, на заводе «Красный треугольник» учеником мастера. Но это по анкете. А в ходе следствия выяснилось, что его там и близко не наблюдалось. Ясно,  как это делается? Вот это не просто подлог, а действительно заговор. Учитывая, что ни кадровый отдел ВКП (б), ни наша контора не смогли столько лет докопаться до истины.

- Так, может таких, как этот Ежов, стоит давить изначально? Плюс тех, кто ему пособничал. Разве не так? – подал голос сосед.

- Так да не так. Вот при царе у революционеров на предварительном следствии, в ходе суда да и на каторгах было прав предостаточно, - мотнул головой Бобров. Как только он начал тему о происхождении, у него запылали огнём уши. – О них восторженно писала демократическая пресса. Царь так и не додумался взять её в руки. Поэтому, благодаря этому и многому другому был свергнут. Большевики взяли общественную жизнь под контроль. Всякое отклонение от курса партии и советского народа изначально рассматривается как преступление. Но у нас остаётся  свобода! И принцип демократического централизма, когда младший, то есть подчинённый, может возразить старшему, то есть начальнику: товарищ, ты не прав! Ты зазнался или даже зажрался! – присутствующие неуверенно засмеялись. - Без этого ни социализму, ни коммунизму не быть! И враги прежде всего борются с этими великими завоеваниями. Стремятся забюрократить нашу общественную жизнь. Согласны? – все одновременно кивнули. Посмотрели ободрённей. - Ещё вопросы?

- Да,  есть! Разрешите…

   Ответив на два десятка (в том числе на тему о надбавках за выслугу, о кормовых, пайковых и обмундировочных), Бобров поставил перед оперсоставом новую задачу. Общую для всех сотрудников. «Мести под гребёнку» теперь отменяется. Всякий привод или вызов в серое здание без веских улик, тем более по анонимному «сигналу» не считается за арест. По месту службы или работы не доводится. Задержание или арест действительно виновных не считается поводом для организации травли членов их семей по месту жительства и на производстве. «Сын за отца не отвечает!» («…А дочь?» - неумно пошутил худенький белобрысый паренёк в вельветовой штормовке «юнгшурм». Бобров живо прихлопнул по столу.)  Во время оперативных мероприятий, как-то задержания, опросы свидетелей, беседы с секретными сотрудниками, допросы задержанных и арестованных (он настаивал на различии этих двух процессуальных понятий!) доводить это до подкорки. Никаких бранных слов, никаких угроз об исключении из партии или комсомола с «волчьим билетом» на всю жизнь! В директиве товарища наркома внутренних дел Берия ясно сказано: многие сотрудники отошли от традиционной кропотливой агентурно-осведомительной работы. Выработалась привычка доверяться информаторам с «чистой анкетой», где социально-близкое происхождение,  активная общественная работа и прочие записные данные укрывают порой вражеский оскал! Служат чем-то вроде овечьих шкур для волков, как в одной книге написано. Следует изжить на корню данные безобразия и прочие перегибы. Следует с особой тщательность, используя метод перекрёстного агентурного опроса, проверять любой сигнал. Тем более, если он анонимный. Ведь не секрет, что отдельные несознательные граждане и гражданки зарятся на чужую жилплощадь…

   К концу заседания Сергей Владимирович «поведал миру» о том, что на Дальнем Востоке в бытность Ягоды, а потом Ежова  арестовали большое количество граждан польской национальности. По обвинению в шпионаже на 2-й отдел польского генштаба. Кроме этого, «ляхам» припомнили польский батальон, что сражался против войск Уборевича и Тухачевского в рядах Колчака, разгром армий того же Тухачевского под Варшавой, падение тунгусского болида… Когда все отсмеялись вдоволь, Бобров закончил уже серьёзно: «А враг тем временем близко обретался!» И рассказал о странном исчезновении Люшкова. Мол, не без его, врага, тут обошлось. Похищение, если оно это оно…

- Останьтесь!  - бросил он Бобрикову, когда все стали расходиться.  – Присаживайтесь, товарищ лейтенант , - когда мощный, широкоплечий Иван Андреевич  устроился на хрустнувшем стуле, продолжил: - С августа 37-го по сегодняшнее число вы числитесь в этом звании на должности начальника 3-го отделения. Так?

- Так точно, - по старорежимному, мотнув бычьей головой ответил тот.

- Какие оперативные разработки вы провели лично за этот срок? – суховато, но без напускного самодовольства поинтересовался Бобров. Он выложил на крытую стеклом поверхность дубового стола две пухлые, объёмистые папки. В одной из них было личное дело лейтенанта госбезопасности  Бобрикова, в другой – собранные им при последней аттестации характеристики по раскрываемости, оперативности, партийной и общественной работе (был выпускающим  стенной газеты «Знамя чекиста»), а также  многим другим показателям, включая секретные отзывы кураторов НКВД по объектам (учебным заведениям), которые в свою очередь курировало отделение Бобрикова. – Слушаю вас!

- Товарищ старший лейтенант , - неловко усмехаясь начал тот. – Оперативные разработки за время вредительской деятельности врага народа Ежова считаю чёрным пятном в своей биографии.

- Да ну! – наигранно поднял брови Сергей Владимирович. – Прямо-таки несмываемым пятном считаете этот отрезок своей биографии?

- Несмываемым?.. – с сомнением протянул Бобриков, почесав затылок. – Насчёт того смываемое оно или нет, пусть об этом судит партия и советский народ. Именно они призвали меня в вооружённый отряд ВКП (б). А товарищ Сталин в своём докладе дал своё определение Ежову и ежовщине.

- Вы что – считаете себя виноватым в преступлениях Ежова?

- Я этого не говорил.

- Однако подразумевали.

   С минуту в кабинете установилась мёртвая тишина. Лишь чуть слышно ходили напольные часы в дубовом же футляре с боем, с серебренной врезной табличкой: «Нашим славным чекистам от шефов, Коллектив Краснодарской ордена Ленина табачной фабрики «Золотой лист». До революции это был средних размеров заводик фирмы «Табакъ. Коммерческое общество Головинъ и К.» с контрольным пакетом акций американского банка. Во времена нэпа прежние хозяева частично вернулись. Они снова принялись вкладывать свои деньги в производство табака. Даже частично вывозили продукцию в одну из европейских стран, где переклеивали ярлыки и сбывали по иной цене. С 33-го года всё «устаканилось» окончательно.

- Товарищ начальник, - продолжил Бобриков после тягостной для него паузы. Он собрал складки в надбровные дуги. Шевелил ноздрями. – Чувствую, что вас не устраивает моя кандидатура в прежней должности. Это читается в вашем настроении. Готов принять отстранение  и служить делу Ленина-Сталина так, как сочтёт нужным руководство.

- Дело в том, - Бобров осторожно раскрыл папку с аттестацией, - что вы сами себя не устраиваете, товарищ Бобриков. Да, именно! Ни как сотрудник органов государственной безопасности, ни как коммунист, ни как, простите, человек. Давно вы живёте с собой не в ладах, - он сделал предостерегающее, едва заметное движение рукой. – Именно так! Я со всей тщательностью изучил ваше личное дело. Посмотрел ваши рапорты, характеристики и докладные. Что же я увидел? В органах – с 33-го года по комсомольской путёвке. Отличные характеристики от 1-го секретаря темрюкского райкома ВЛКСМ. Ездили с комсомольским оперотрядом по казачьим станицам, агитировали крестьян и казаков к добросовестной сдаче зерна государству. Боролись с кулачеством. На вашем личном счету – три мироеда с семьями. Вы участвовали в их высылке уже как стажёр органов в феврале 1933 года. Через год вы - аттестованный сотрудник. В звании сержанта. Кандидат в члены ВКП (б). Так… Смотрим дальше, - Бобриков угрюмо опустил голову в бычьи плечи. – Ещё через год – вам присвоено звание лейтенанта государственной безопасности. Не припомните, за какие заслуги?

- В личном деле всё сказано, - глухо, с плохо скрываемой неприязнью выдавил «Бобик».

- Я знаю, что в личном! А сами? – так как Бобриков упорно молчал, Бобров зашуршал прошитыми суровой ниткой листами: - По заданию Нифонтова,  что в должности капитана исполнял обязанности начальника отдела, вы тихой сапой списались через своих секретных сотрудников с родственниками раскулаченных из станицы Тихоретская.  Пригласили их через тамошнего председателя на сельскохозяйственную выставку Краснодар, посвящённую юбилею октябрьской революции.  Кроме того выгадали возвращение ряда семей из раскулаченных в Тихаретскую. В связи со снятием судимости или окончанием высылки. Помните что было дальше?

- Не помню… - с циничной простотой, глядя в паркет, устеленный зелёной ковровой дорожкой, молвил лейтенант .

   Ещё бы тебе помнить, со скрытым отвращением подумал Бобров. Все они через месяц были арестованы как враги народа и вредители, что организовали якобы антисоветскую подпольно-диверсионную организацию «Трудовой крестьянский союз», имевшую своей целью дискредитацию колхозно-совхозного движения, порчу инвентаря и сельхозпродукции, печатанию и распространению соответствующей литературы от НТС. Вроде какие-то листы нашли в столе у председателя колхоза «Красный луч», у счетовода и агронома. У двух последних – дома, при обыске, под половицами. Как отмечают свидетели, проходившие по пересмотру дел в 1940-м, сотрудник райотдела НКВД как-то поразительно точно, безо всякого «вступления», оторвал именно эти половицы. Такое могло быть только по предварительному «сигналу». А его, простите, не было.

- Вот что, товарищ Бобриков, - устало подытожил «товарищ начальник». – Как советский человек советскому… гм, гм… человеку : с т ы д н о! Я не знаю, почему руководство управления на местах и в центре приняло решение аттестовать вас, но к мнению руководства прислушаюсь. Поэтому давайте будем работать. Но! То, что скажу сейчас, примите к сведению как аксиому. Фабрикацией в стиле Ягоды-Ежова, жандармских провокаций я не потерплю. Буду избавляться от вас со всей решительностью и жёсткостью. У нас хватает реальных, а не мнимых врагов, шпионов и диверсантов. Вы согласны?
- Ну да, - Бобриков, казалось, готов был забросить ногу на ногу.