Киев-Одесса музыкальные

ШКОЛА БАЛЬНЫХ ТАНЦЕВ

Это школа Соломона Шкляра,
Школа бальных танцев,
Вам говорят.
Две шаги налево,
Две шаги направо,
Шаг впирод и две назад.

Кавалеры
Приглашают дамов,
Там, где брошка —
Там пирод.
Две шаги налево,
Две шаги направо,
Шаг назад,
Наоборот.

Дамы приглашают кавалеров.
Там, где галстук,
Там пирод.
Две шаги направо,
Две шаги налево,
Шаг назад и шаг впирод.

Тетя Сарра,
Не крутите задом,
Это ж не пропеллер,
А вы не самолет.
Две шаги налево,
Две шаги направо,
Шаг назад и шаг впирод.

Дамы, не шморкайтесь в занавески!
Это ж неприлично, вам говорят.
Это неприлично, не гигиенично
И не симпатично, вам говорят.

Эй вы люди, помогите Боре,
Помогите Боре, вам говорят.
Он наделал лужу
Прямо в коридоре
Шаг впирод и две назад.

Адик Рабинович!
Я имею выйти.
Я имею выйти, вам говорят.
Вы мене тут замените...
Шаг впирод и две назад.

***

Фокстрот, входил в репертуар известного одесского эстрадного исполнителя 1910-х годов Владимира Хенкина. В других источниках дается без указания авторства. Изначально песня не одесская, а киевская, настоящее имя героя - Соломон Шкляр, историческое лицо, киевский парикмахер, открывший в начале XX века на своей квартире на ул. Большой Васильковской, 10, школу танцев - которая фактически служила клубом знакомств киевлян и киевлянок. Во время Первой мировой войны Шкляр эмигрировал в США.



  Автор   Георгий  Кузьмин:

ШКОЛА ТАНЦЕВ СОЛОМОНА ШКЛЯРА

("Киевские ведомости" №187, 29 августа 2007, рубрика "Киевляне")

Популярная в советские времена песня-анекдот донесла до нас неповторимую атмосферу танцулек, которыми наслаждались продвинутые наши земляки еще сто лет назад.

 

ПОСЛЕЗАВТРА — 1 сентября, а значит, пора в школу. Кому — в первый класс, кому — в выпускной, одним — в качестве учеников, другим — в роли учителей и родителей. В этой круговерти по добыче знаний не существует только одного класса — последнего, ибо учиться и открывать для себя новое никогда не поздно. Особенно зримо это ощущаешь, глядя, как демонстрировал танцевальные па столетний балетмейстер Моисеев, порхала на балетной сцене вечно юная Майя Плисецкая или кружатся в вальсе совсем маленькие существа: от горшка два вершка.

Наши предки всегда были к танцам неравнодушны. Но языческие танцы у костра не считались чем-то диковинным, поскольку история еще раньше знала о пиррических (военных) танцах, служивших обязательной частью представлений греческого античного театра, религиозных празднествах в Ассирии и Египте, танцах в честь Аполлона, Вакха и других богов.

Пышные балы в Царском (Мариинском) дворце, залах бывшего купеческого собрания и Института благородных девиц в Киеве, как и нынешние, венские балы в оперном театре столицы Украины, тоже вряд ли затмевали и затмевают подобные действа в других столицах мира. А вот школа танцев Соломона Шкляра, где избавляли от природной неуклюжести и обучали азам пластики, оказались единственной в своем роде.

Одесситы даже тщились доказать, что эта школа существовала не в Киеве, а в их городе. Но архивы опровергали эти попытки приписать сугубо киевскому явлению одесский адрес.


Парикмахер Соломон Исаакович Шкляр жил на Большой Васильковской, 10, в доме, принадлежавшем Генриху Генриховичу Пфалеру, а стриг и брил на Бибиковском бульваре, 5. Наводя лоск на кавалеров с помощью ножниц и расчески, а также одеколона, который он закупал у своего приятеля Фридриха Пульса на Подоле. Зоркий Соломон обратил внимание, во-первых, на угловатые манеры киевлян среднего сословия, а во-вторых, на то, что у многих из тех, кому уже по возрасту было неловко слоняться по тому же Бибиковскому, просто негде познакомиться с барышней для серьезных взаимоотношений.

И Шкляр открыл школу танцев по тому же адресу, что и жил, на Большой Васильковской, 10!

В Киеве к началу XX века существовало еще шесть подобных заведений. Некто Бутовецкий держал школу танцев на Александровской, 32, Ф. Гросслер — на Нестеровской, 38, Я. Лапицкий — на Пушкинской, 11, родственник богатого домовладельца Лепчевского — Семен — зазывал желающих на Прорезную, 20, украинские народные танцы пропагандировал Лобойко на Театральной, 4. Самой экстравагантной из старожилов-преподавателей считалась мадам Абрамович-Дембская Ф. Ф., свившая свое гнездышко на Малой Владимирской, 74. Она содержала буфет и любила пофлиртовать со своими учениками.

Однако школа Соломона Шкляра почти сразу захватила пальму первенства в нашем городе. И не только потому, что плата в ней, как гласило объявление, была умеренной, а срок обучения — коротким. Шкляр принимал желающих практически любого возраста. Сам танцевать не умел. Все показывал на пальцах и с помощью своих ассистентов, а главное, перемежал объяснения беспрерывными шуточками и комментариями, из которых впоследствии и возник текст знаменитой песенки.


Желающих попасть в школу к Соломону Шкляру было столько, что, по воспоминаниям бабушки моего приятеля Шусика Бондарева — Софьи, приходилось ждать очереди, хотя гарцевали у Шкляра шесть раз в неделю, кроме субботы.

Абрамович-Дембская пыталась раскусить рецепт успеха конкурента, она даже посылала учиться к нему собственную дочь — не помогло... О Соломоне слагали легенды. Как уверял герой рассказа Аркадия Аверченко «Золотые часы» Мендель Канторович, выучку у Шкляра прошли семь девочек и четыре мальчика из семьи Канторовичей. Никто не умер, никто не стал Айседорой Дункан, но все вышли в люди. Это была не просто школа танцев, а школа жизни. Там знакомились. И если все нравилось, засылали сватов (у евреев — шадхена), но только с благословения самого Соломона, крылатым выражением которого в памяти киевлян осталось: «Оттолкнуться от печки».

Уже во время Первой мировой войны его бывшие ученики, обосновавшиеся в Америке, собрали деньги на пароход и уговорили Шкляра (которого многие последующие поколения киевлян называли и Фляром, и Пляром, и Скляром) податься за океан. Ходили слухи, что там он стал знаменитым балетмейстером, но доподлинно известно, что на корабль он ступил с одесского причала. Это, очевидно, и подвигло одесситов представить Соломона в некоторых байках своим земляком.

Именно на тот период, когда Шкляр объявился в США, там начался танцевальный бум среди белого населения. Совпадение это или результат сумасшедшей харизмы бывшего парикмахера из Киева, история умалчивает. Любопытно другое: спустя почти сто лет волна повального увлечения классическими танцами и другими зажигательными латиноамериканскими эскападами вернулась к нам из-за океана.

В тридцатые—пятидесятые модные танцы считались у нас буржуазным пережитком, стиляг преследовали. А вот бальные танцы мирно сосуществовали с социалистической системой. В послевоенных киевских школах отставные балерины учили младшеклассников танцевать вальс с... табуреткой. Ведь в сороковые до смерти Сталина в школах мальчиков и девочек разделили... Родители покупали нам балетки (чешки), и после основных уроков мы по часу дважды в недели старательно скользили по паркету низенького актового зала, преследуемые тактом: раз-два-три, раз-два-три... Топотушки на самых популярных в нашем городе в середине века танцплощадках «Жаба» и «Кукушка» (обе располагались на склонах Днепра) вряд ли можно было назвать балами. Там просто резвились, знакомились и зажимались под музыку. Даже сегодняшние участники «Танцев со звездами» (шоу, лицензию на которое Европа купила у Америки, где мода на него уже схлынула, Россия с Украиной — у Европы) не все знают, что в классическом вальсе вообще нельзя прикасаться к телу партнерши. Партнеру разрешалось подставить ладонь для ее ладони, а внешней частью большого пальца другой руки чуть придерживать партнершу за спину только в том месте, где у нее находилась застежка лифа... Следовало помнить главное правило Соломона Шкляра: там, где брошка, там пирод!



В Одессе танцы были не менее популярны, чем в Киеве. Из эссе Александра Розенбойма "Ужасно шумно в доме Шнеерсона..." (Одесса, не позднее 2006) (см.  ниже) об Одессе начала XX века:

"А по всей Одессе тогда, как грибы после дождя, появлялись многочисленные танцклассы, обустройство которых не требовало сколь-нибудь особых затрат - более-менее просторное помещение, стулья вдоль стен для отдохновения танцующих, пианино любой марки, возраста и состояния, вывеска, по вечерам подсвеченная разноцветными лампочками, а если хочешь, то объявление на первой полосе "Одесской почты" Абрама Финкеля типа "Танцкласс мадам Шмуэльсон - интеллигентно и недорого". А поскольку, по крайней мере поначалу, танцклассы были, в общем-то, доходными заведениями, то пооткрывали их профессиональные таперы и музыканты-любители, престарелые коммивояжеры и разорившиеся маклеры, недоучившиеся курсистки и хозяева прогоревших иллюзионов, словом, самая разношерстная публика, зачастую ровным счетом ничего не смыслившая в этом деле. И сработала тут классическая схема, сообразно которой мода подогрела спрос, экспансивность одесситов довела спрос до ажиотажа, ажиотаж, в свою очередь, обернулся анекдотами, а анекдоты, как оно тогда нередко случалось, трансформировались в куплеты, не без успеха исполнявшиеся на эстраде. По словам Исаака Бабеля, анекдоты о танцклассах котировались наравне с анекдотами о легендарном, описанном, в частности, Шолом-Алейхемом, кафе Фанкони на Екатерининской угол Ланжероновской или, скажем, о еврейке в трамвае. Один - два таких анекдота, в равной степени не лишенные остроумия и фривольности, но давно утратившие фактологическую основу, до сих пор еще циркулируют среди любителей этого вековечного фольклорного жанра. Что же касается куплетов о танцклассах, то они, казалось, начисто забыты. "Но все-таки", как говаривали когда-то в Одессе...

Здесь в 1910-х годах стремительно всходила звезда актерского успеха Владимира Яковлевича Хенкина, о котором в то время, и в бытность его известным на всю страну исполнителем юмористических миниатюр, и тогда, когда он уже целиком принадлежал истории эстрады, с восхищением писали привередливые критики, маститые коллеги, восторженные зрители. Он играл скетчи, исполнял куплеты, читал пародии и "роскошное богатство смеха швырял в зал полными пригоршнями", как вспоминал потом старейший конферансье А.Г.Лившиц, выступавший под псевдонимом "Алексеев" Блестяще владея жестом, мимикой, голосом, Хенкин мог "вытянуть" любой, казавшийся совсем "безнадежным", текст, будь-то незамысловатый анекдот или, к примеру, распространенные тогда на эстраде, но довольно примитивные "еврейские рассказы", которые он превращал в подлинно художественные произведения, полные юмора, печали, иронии, мудрости. А зрители смеялись и плакали, потому что узнавали себя, своих родственников, друзей, соседей, свою судьбу и надежды когда он мастерски, что называется на глазах, перевоплощался в насквозь продрогшего уличного торговца, маклера - неудачника, нищего портного, ошалевшего от неожиданно свалившегося на него наследства, старого еврея, уже разуверившегося выдать замуж дочь, балагулу - философа с Молдаванки или разбитного приказчика мануфактурной лавочки на Александровском проспекте. И при всем этом он умудрялся сохранять свою счастливо найденную сценическую маску и в то же время оставаться самим собою, как подчеркнул когда-то в своей эпиграмме часто писавший для Хенкина одесский поэт Семен Кесельман: "Евреям Хенкин подражает./ И громко публика хохочет, - / Увы, никто не замечает,/ Что и тогда он подражает,/ Когда того совсем не хочет".

Хенкин умел видеть и слышать Одессу, по достоинству оценить ее специфичный юмор, и это, зачастую оборачивалось веселыми сценками и куплетами "на злобу дня". например, об одесситке, оказавшейся на спектакле "Вишневый сад" в исполнении артистов МХАТа, гастролировавших у нас в 1913 году. А какой хохот стоял в зале. когда Хенкин, подыгрывая себе на пианино и пританцовывая, исполнял куплеты о парикмахере, который не от хорошей жизни, а исключительно дополнительного заработка ради, по вечерам превращал свое заведение в танцкласс, где своеобразно, но вполне уверенно обучал жаждущих приобщиться "до моды" одесских обывателей: "Кавалеры приглашают дамов,/ Там, где брошка - там перед./ Две шаги налево, две шаги направо,/ Шаг назад. Наоборот". Успех номера был столь сногсшибателен, что публика "вынесла" куплеты из зала и вскоре их распевала "вся Одесса". Хенкин же исполнял "Танцкласс" обычно "под занавес" программы, всенепременно бисировал и со временем даже пополнил свой репертуар продолжением или, как тогда называли, новым вариантом куплетов. А потом сработал неумолимый естественный отбор и куплеты "Танцкласс", подобно утесовским "На Дерибасовской угол Ришельевской", оторвались от исполнителя, времени и неизвестного нам автора, "ушли" в неподвластный цензурным рогаткам да социальным катаклизмам фольклор, пережили десятилетия и под названием "Школа бальных танцев" еще сегодня звучат в подгулявших компаниях и включаются в сборники одесских песен."


На базаре шум и гам
Слышны разговорчики:
Кто-то "свистнул" чемодан
И запел "Лимончики".

Ой, лимончики, вы мои лимончики,
Где растёте? У Сони на балкончике!
Ой, лимончики, вы мои лимончики,
А вы растёте у Сони на балкончике!

Я умею молотить, умею вымолачивать,
Умею шарики крутить, карманы выворачивать.

Ой, лимончики, вы мои лимончики,
Где растёте? У Сони на балкончике!
Ой, лимончики, вы мои лимончики,
А вы растёте у Сони на балкончике!

Если хочешь замуж выйти, молодого мужа взять
Для начала научися, где лимончики достать.

Ой, лимончики, вы мои лимончики,
Где растёте? У Сони на балкончике!
Ой, лимончики, вы мои лимончики,
А вы растёте у Сони на балкончике!

На Привозе Беня жил, Беня мать свою любил,
Если есть у Бени мать, значит есть куда послать.

Ой, лимончики, вы мои лимончики,
Где растёте? У Сони на балкончике!
Ой, лимончики, вы мои лимончики,
А вы растёте у Сони на балкончике!

Ой, лимончики, вы мои лимончики,
Где растёте? У Сони на балкончике!
Ой, лимончики, вы мои лимончики,
А вы растёте у Сони на балкончике!