Женщины

                Зулкар Хасанов

                Женщины
                (Повесть)
                Посвящается женщинам России
               

 Майское утро 1941 года в деревне Сергеевка, что на Нижнем Поволжье,  выдалось солнечным. Яркие его лучи омыли совсем юное лицо Кольки Смоленцева.
Коля проснулся, протер глаза, огляделся. Сегодня надо ехать на мельницу. Отец обещал взять его с собой. Он быстро вскочил, глянул в окно, отец запрягал лошадей. Мать Коли, Вера Васильевна, и отец, Сергей Андреевич, стояли возле повозки и о чём-то беседовали.
Мать честная, папа же уедет без меня, - подумал Коля и выскочил во двор.
- Папа, что же ты меня не разбудил?! Я же хотел с тобой ехать на мельницу!
- Рад, сынок, что сам проснулся. Я жду тебя, да вот мать всё жалеет и говорит: «Пусть еще поспит, а на завтрак его разбудишь».
- Ну, что, мои любимые, идите, кушайте. Да, как говорится, в путь-дорогу- дальнюю.
После легкого завтрака тронулись в путь. На улице тихо, заборы роняют на землю свои тени, птички поют, как в раю, осторожно, стараясь не разбудить тех, кто особенно радостно встретил майские праздники.  Железные крыши домов побелели от росы. Соседская девчонка, звеня цепями и скрипя колодезным журавлём, достает полное ведро воды. И в нем отражается её счастливое лицо,  осыпанное веснушками. С появлением весенней зелени солнце загадочно красиво оживляет плетеные заборы.  Плетёный забор – это не абы что, а часть деревенской культуры. Многие сельчане делают плетеные заборы не по бедности, а для того, чтобы  показать себя, свое мастерство.
Пенящиеся волны  сирени свидетельство того, что у десятиклассников  время сдачи выпускных экзаменов. Лето не за горами, а вот оно, можно до него дотронуться рукой.
Лето - пора мечтаний, ожиданий. Скоро уставшая от зимних холодов и вьюг публика повенчается с лазурным морем, озарённым яркими лучами южного солнца,  будет купаться и загорать.
На западной границе Советского Союза Германия совершает разбой по отношению к своим соседям, захватывая всё новые малые государства Европы. Но у нас с фашистами мир, однако, на сердце не спокойно, так как на захваченных территориях льются кровь и слёзы. Европа полыхает от зажженного гитлеровцами пожара.
Сергей Андреевич Смоленцев и его жена Вера Васильевна испытывали  смешанные чувства. Жизнь действительно стала налаживаться – достаток в семье, спокойствие. Дети здоровы, обуты, одеты. И все-таки супругов не покидало чувство тревоги – вдруг начнется война, ведь вот она, рядом.
Сергей Андреевич давно собирался съездить на мельницу. В прошлом году получился неплохой урожай хлеба, да всё никак не мог выбрать время, чтобы смолоть пшеницу.
Какое-то чувство беспокойства толкало его ускорить эту поездку. Наконец-то, сегодня, с сыном Колей решили смолоть давно заготовленное зерно. Приехали на мельницу рано, но там уже выстроилась очередь из повозок. Присыпанный мукой мельник Даниил, старый знакомый Сергея, встретил его своим звучным приветствием: 
– Привет крестьянам!
Они встали в очередь, а Коля тем временем успел излазить все мельничные закоулки. Мальчугану было интересно всюду сунуть свой нос,
посмотреть на это чудо – мельницу.
На улице стояло марево, солнце близилось к зениту. Разморенные жарой собаки заползли в тенек, лениво щерясь белозубой улыбкой. Даниил, мускулистый и ладный, сделал знак Сергею, чтобы забирал муку.
Погрузив мешки с молотой мукой на повозку, папа с сыном тронулись в обратный путь. Несмотря на то, что повозка была гружёная, доехали довольно быстро. Славные были битюги, низкорослые, мускулистые, как мельник Даниил.
- Тпру, тпру, стойте, окаянные! - Сергей Андреевич слегка натянул вожжи. Пара буланых коней, запряженных в двуконную повозку, остановились у родного плетня. От разгоряченных коней шла испарина. Они быстро перебирали губами стальные удила, чувствуя скорое избавление от этих пут. Сегодня смололи восемь мешков пшеницы. Отменная мука получилась. Сергей Андреевич открыл ворота и заехал во двор.
 - Коля! Приехали, сынок, слезай. Ступай, зови мать.
Обсыпанный  мучной пудрой, словно марципаном, мальчуган ловко спрыгнул с телеги и пошел звать мать. Вера Васильевна, услышав фырканье лошадей и разговор мужа, уже шла навстречу, звеня ключами от кладовой. Сергей Андреевич, ловко водружая на плечи мешки с мукой, легко перенес их в кладовую.
- Хорошо, что съездили сегодня на мельницу. Мука-то ведь кончилась. Испечём свежего хлеба. Правда, Коля? - Вера Васильевна ласково потрепала сынишку по волосам, таким же буланым, светлым, как пшеница. 
- Ну, что, сынок, понравилась тебе наша поездка, утомился?
- Что ты, папа! Нисколечко. Мне так интересно на мельнице. Я еще хочу поехать.
Сергей Андреевич - мужик кряжистый, как дуб. Не каждый сможет с ним  потягаться в силе и в крестьянской работе. Он силен и ловок. Про таких говорят: двужильный. Да, и красотой его бог не обидел. Голубые умные глаза, как два озера, в которые женщины гляделись не  стесняясь. А одна, Вера, там и вовсе утонула.
- Вера! Посмотри у мальчугана зашибленную ногу, да смажь йодом. Черти его носили,  где ни попадя, где зашиб, не знаю.
- Ладно, не беспокойся, сейчас посмотрю. Ты сам-то определи коней и иди обедать.
Сергей Андреевич отогнал коней на конный двор. Битюги медленно, словно разогретый утюг, остывали. Напоив их водой из глубокого деревянного корыта на конном дворе, Сергей дал  корм, поставил их в стойло.
- Ну, милые, вы сегодня славно потрудились, молодцы!
Погладив буланого мерина, Сергей Андреевич вышел из конюшни и направился на кухню, где давно ждала Вера Васильевна. Она уже накрыла  стол.
День прошел в трудах и заботах. К вечеру усталость дала о себе знать, потянуло Сергея на сон.
- Сереженька, давай помогу тебе снять сапоги, раздевайся и ложись спать. Наверно, уморился за день. Коля уже спит.
Раздевшись, аккуратно повесив брюки и рубашку на спинку стула, Сергей улёгся спать.
Сергей Андреевич проснулся, как всегда, рано. Вера уже подоила корову и отправила всю живность в стадо. Забрезжил рассвет. Солнце ещё нежилось на розовой подушке утренней зари, покрытой облачностью. Утро многообещающе улыбалось. С каким настроением встретишь раннее утро, таков и будет день.
Вера  истопила печь и испекла хлеб из муки свежего помола. Запах хлеба разбудил детишек, чистенькие, вихрастые, в цветастых рубашках, которые шила сама Вера Васильевна, они потянулись на кухню. Казалось, от мамы, хлеба и детей исходит лучезарное сияние. Неуемная энергия ребятишек бьет через край, заряжает родителей и окружающее пространство. Мальчишек трое: старшему  Коле - десять лет, Ване – восемь, Валерке – шесть. Они быстро умылись, привели себя в порядок и уселись за стол в ожидании завтрака.
- Мама! - позвал Коля. - Ты испекла хлеб из той муки, которую мы с папой вчера привезли с мельницы?
- Испекла сыночек, испекла! Сейчас будем завтракать свежим хлебом. Только много его не ешьте, может заболеть живот.
- Ваня, я с папой ездил на мельницу. Ты знаешь, как мельница сильно шумит? Людей на мельнице много. Все на лошадях, запряженных в повозки, приехали молоть муку. Я видел, как падает с деревянного лотка прозрачная струя воды на мельничное колесо, и от этих брызг при ярком солнечном свете образуется красивая радуга.
- Папа, а почему ты нас не взял с Валеркой на мельницу? - Отец, прижимая Ваню и Валерку к себе, ласково сказал:
- Придет время, и вас возьму, дети, подрастите немного.
Вера Васильевна напекла хлеба и блинов из муки свежего помола. Блины дети кушали,  прихлебывая парным молоком, которое пахло коровой,  травами, теплом и летом. Завтрак пальчики оближешь, дети румяные от сытости, мама сияет от удовольствия, принимая благодарности. Самый младший, Валерка, обнял маму и нежно её поцеловал. Ребята, встав из-за стола, стали собираться в школу. Начинаются летние каникулы. А значит скоро можно немного повалять дурака…
- Ну, женушка, - ласково обратился Сергей к своей любимой, - не очень ты устаешь от ватаги наших мальчишек?
- Что ты, Сережа, как можно устать от своих детей. Я их очень люблю и хочу, чтобы они выросли добрыми, честными, образованными. Что с ними,  Сережа, будет? Ой, не знаю…
- Верочка, одному Богу известно, как сложится их жизнь? Сейчас времена не простые, надо ко всему быть готовым.  Самое главное, чтобы выросли наши мальчишки здоровыми.
- Ваня и Валерка - вон как к тебе ластятся. Хотят, чтобы  ты их тоже брал с собой.
- А как же? Так и я льнул повсюду к своему отцу. Хорошие они у нас!
 Только, как в пословице: хвали день по вечеру, а сына - когда борода вырастет. Каких детей мы с тобой вырастим, такими они и будут. Как говорится, гни дерево, пока молодо, учи ребёнка, пока мал. Ничего, даст бог, вырастим, не хуже, чем у других. Подрастут, будут сами решать, кем им быть. Конечно, нужна им постоянная наша поддержка. А как же иначе?
Вера вышла во двор поить телка. Телок, сунув глубоко голову в ведро, жадно допил поило, затем мотнул головой и подбросил вверх ведро, который с грохотом упал на крыльцо.
             Когда вернулась, увидела, что Сережа притих и слушает радио. Говорил известный диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан: «Передаем сообщение…». А дальше он сообщал, что фашистская Германия внезапно, без объявления войны напала на Советский Союз.
Сергей Андреевич и Вера Васильевна притихли и, затаив дыхание,  внимательно с серыми лицами слушали радио.
- Какое вероломство, - вздохнул Сергей. - Как же так можно - заключить пакт о ненападении, а потом взять и напасть?
- Серёжа, что теперь будет? Не успели мы, как следует оправиться, пожить в мире да в достатке, а тут фашисты!
- Ну, ничего, ничего! Они еще узнают силу и могущество нашего государства. Советские люди сумеют постоять за свою Родину и свободу. Верочка, завтра же пойду в военкомат, чтобы меня отправили добровольцем.
Вера Васильевна всплеснула руками, и уткнула нос в передник…
На другой день председатель сельского совета Иван Давыдович Ефремов провел короткое совещание с руководящим составом села. Разговор состоялся бурный. Иван Давыдович едва успокоил разгоряченных односельчан и продолжил:
     - Наша Родина испытала в своей истории много войн. Какие только захватчики не приходили на нашу землю. Война – это страшное бедствие для народа, смерть, слезы и тоска. Сколько же невинных людей погибнет? Страшно даже подумать! Для всех пришли тяжёлые испытания, но нам надо крепиться, не падать духом, работать за двоих, за троих. Только героический, самоотверженный труд поможет нам одолеть врага.
Люди вставали со своих мест, дымили цигарками, всем хотелось выступать, говорить, чтобы заглушить волнение, боль, негодование.
Над избой сияло солнце, но его сияние не грело, а жгло.
Все говорили, что надо удесятерить все силы для борьбы с фашизмом, работать не покладая рук, проявлять бдительность, пресекать панические настроения.
Сергей Андреевич, считая себя патриотом, борцом за великую правду,   хотел немедленно ехать на фронт. На другое утро, попросив у председателя колхоза лошадь, отправился верхом в райвоенкомат, который находился в селе Алексеевка. Принял его молодой, но уже поседевший майор:
- Товарищ Смоленцев, Вы не спешите. Мы сейчас будем призывать в армию военнообязанных, молодых. А, как понадобитесь, вызовем.
- Товарищ майор, не время мне сейчас засиживаться дома. Жив был бы мой отец, он не простил  бы, что я прохлаждаюсь в тылу. Будь прокляты фашисты!
- Смоленцев, Вы сейчас нужны деревне. До свиданья!
Сергей Андреевич понуро, тяжелыми сапогами выдавливая скрип из половиц, пошел к выходу.
Война ворвалась в размеренную жизнь в деревне, в её быт и уклад, установленный в прошлые годы, жизнь изменилась. Люди стали нервные,  серьёзные, собранные, напряженно трудились, отдавая все силы для фронта, для победы над врагом.
За новобранцами стали призывать мужчин и постарше. Фронту требовалась живая сила.

                2


 Декабрь 1941 года. Воет вьюга, снежные хлопья, смешанные с мукой, кружат по двору зернохранилища деревни Сергеевка. Стоит шум  от работающих веялок на эстакаде зернохранилища. Женщины с суровыми лицами заканчивают очистку оставшегося зерна. Надо вывезти всё переработанное зерно на элеватор. Районное начальство, надрывно кашляя,  требует, чтобы план по сдаче был выполнен непременно и сегодня. Заведующий зернохранилищем, спокойный и покладистый мужчина лет шестидесяти - Иван Сидорович Ковров оглядел свой женский контингент, работающих в зернохранилище.
- Бабоньки, давайте сделаем небольшой перерыв. Отдохните немного, переведите дух.
Бабы оживились, скучились вокруг Ивана Сидоровича.
- Иван Сидорыч, как теперь будем жить-то без мужиков? Как там наши? Надолго ли эта война? - спрашивали они.
Иван Сидорович, почувствовав внимания женского коллектива, приосанился, остепенился. Деревенский плотник и столяр, битый мужик, хозяин своего слова словом, строитель, он давно заведовал зернохранилищем. Если бы был призывного возраста, уже бы подался на фронт. В своей жизни он перенёс немало испытаний, но, несмотря на годы, чувствовал себя бодро и женщинам оказывал деликатное внимание, старался успокоить, поддержать, чем можно, в трудные минуты.
- Ничего, ничего, бог даст, одолеем мы немца. Враги не раз уже испытывали Россию-матушку на прочность и всегда оказывались битыми. Чем лучше будем работать в тылу, тем быстрее победим врага. Сергеевна, посчитай, пожалуйста, хватит ли у нас мешков, чтобы отправить всё заготовленное зерно?
- Хватит, хватит, - доложила Мария Сергеевна, тётка Веры Васильевны, помощница Ивана Сидоровича. - Я уже посчитала, у нас более ста пятидесяти мешков, а нам нужно сто двадцать.
Но Сергей Смоленцев, словно битюг, закусивший удила, продолжал работать неистово, с яростью, заполняя мешки и перетаскивая их к выходу из зернохранилища.
- Сергей, милый человек, хватит, остепенись, отдохни немного.
- Иван Сидорыч, надо поторапливаться, иначе не успею сегодня.
- Да, будет тебе, Сергей, смотри, весь мокрый. Ты вспотел, пот течёт градом, застудишься. Сними  рубашку, оботрись насухо и надень мой свитер.
Но Смоленцева захватила стихия ратного подвига. Он решил, что в тылу тоже фронт. Он не должен ничем отличаться от настоящего, где рвутся снаряды и погибают люди.
Беспокоилась о здоровье Сергея и Мария Сергеевна.
- Сергей,  ведь простудишься, что же ты не слушаешь Ивана Сидорыча? Переоденься в сухую одежду.
- Ничего, не впервой. Что это за работа, когда не потеешь, - устало улыбнулся он. - Не переживайте, ничего не случится, не перекладывать же эту работу на хрупкие женские плечи. Жалко их. Мужиков в деревне осталось почитай совсем ничего: я и трактористы Женька и Димка. У них своей работы по горло, надо готовить технику к посевной.
Мужское самолюбие взыграло, и Сергей пошел в наступление,  стал работать ещё усерднее, оставив без внимания, просьбы заботливых друзей - Ивана Сидоровича и Марии Сергеевны.
- Ну, смотри, не дай бог, заболеешь, о себе не хочешь, подумай о детях!
Иван Сидорович любил Сергея, как родного. В первую мировую войну сражался вместе с отцом Сергея. И потом, словно заменил ему отца, оставшегося гнить в окопах…
Не жизнь, а сплошные вихри враждебные. Землю сотрясают войны, революции, народ пошел беспокойный, шебутной. Только вроде бы отошли, как воды из женского чрева, смуты, коллективизации. Деревенские босяки  радовались, что пришло новое время. Богатых, которые не хотели делиться, раскулачивали. И богатые, глядя на то, как голыдьба отбирает их имущество, остервенели. В одночасье они превратились во врагов, в кулаков, и они резали свою скотину, чтобы не отдавать колхозу.
Но и это отошло уже в прошлое. Только жизнь стала налаживаться. Начали побеги мирного быта налаживаться…
Сергей и Вера поженились в 1929-м году, когда Сергею исполнилось двадцать лет, а Вере – едва восемнадцать.
Сергей Андреевич - высокий, статный брюнет, с голубыми глазами, завораживающий девчонок с полвзгляда. Пальцы темные, как детали механизма, впитавшие в кожу моторное масло от постоянной возни с машинами, тракторами. Он вместе с шоферами и трактористами служил честно этой технике,  являясь как бы её неотъемлемой частью. Человек- труженик. 
Вера Васильевна – голубоглазая блондинка, красавица из детской сказки, со светлой и открытой душой,  работала в школе, преподавала серьёзным детям и балбесам математику и заочно училась в институте. Её родители, как говорится, древнего благочестия, привили ей любовь и уважение к людям, помогали в трудные минуты жизни словом и делом. По просьбе председателя колхоза Вера иногда в правлении  консультировала  счетоводов и бухгалтеров, помогала составлять годовые балансовые отчёты. Еще два года заочного обучения в пединституте и получи, студент, путевку в жизнь!
Как бы ни было трудно, Сергей и Вера шли вперед, заре навстречу, крепко взявшись за руки. Конечно, помогали им родители, особенно мама Веры Васильевны, Антонина Сергеевна, да её сестра Мария Сергеевна.
Но молодость брала свое. Нарожали детишек, обустраивались, как могли. Но все их дела осеняла любовь. Как говорят, где любовь, там  и бог. Жили ладно, жадно и счастливо. И вот опять двадцать пять!
Вторая германская!
Но врешь – не возьмешь, и Сергей, упрямо сжав зубы, шел на мешки с мукой, как на врага!
Иван Сидорович попросил Сергея помочь затарить зерно в мешки и вынести их на эстакаду зернохранилища. Сегодня Сергей работал без отдыха, на улице уже темнело, хотелось поскорее закончить. Дома ждет жена  и дети.
Запыхавшись, прибежал Коля, сын Сергея Андреевича.
- Папа, я тебе принёс повестку из военкомата, пойдём скорее домой.
- Вот и до нашего главного механика добрались, - покачал головой Иван Сидорович. - Иди, Сергей, собирайся в дорогу, мы тут без тебя управимся, видно забуксовала наша краснознаменная и легендарная…
- Иван Сидорыч, да что мне собираться, успею. Осталось совсем немного перенести. А ты, Коля, иди домой, я скоро буду. 
Упругий ветер хлещет в лицо. Небо серое, низкое. Солнце запропастилось куда-то, словно его и нет. Односельчане провожают Сергея в армию. Слез не было, все выплакали. Немцы на подступе к Москве. Фронту нужна новая живая сила. Смерть, как ворон, ворожит над полями черным своим крылом.
Ночью у Сергея поднялась температура, он ворочался с боку на бок и гулко кашлял. О своем недомогании на сборном пункте Смоленцев ничего не сказал, посчитав, что стыдно, совестно жаловаться на простуду, когда другие гибнут.
Он оставил за спиной мирную жизнь, и бесстрашно шагнул туда, где смерть.
В вагоне с новобранцами стояли шум и гам. Посреди вагона топилась буржуйка. Сергею определили место на второй полке, рядом с парнем из Тепловки, которого звали Юрий.
Юра, слушая, как кашляет сосед по полке, спросил его:
- Ты, наверно, простудился, друг, тебе надо лечиться, а не на фронт ехать.
- Ничего, брат, ни кисейная барышня. – Отозвался Сергей.
Но частый сухой кашель и покрасневшее лицо не удалось скрыть от   командиров. Вечером подошел к Смоленцеву старшина и сказал решительно, как отрезал:
 - Смоленцев, вы что, больны? У вас лицо красное, вы, случайно, не пьяны?
- Что вы, товарищ старшина! Как можно?! Я на службе. Я, наверно, простудился.
Смоленцев сильно раскашлялся, его знобило.
Старшина немедленно доложил об этом начальнику эшелона. Врач порекомендовал начальнику эшелона направить заболевшего домой, пока далеко не отъехали. Смоленцева высадили на ближайшей станции и передали по этапу военному коменданту, чтобы вернули его домой до полного  излечения.

                3


Уже смеркалось, когда Вера Васильевна, получив телеграмму, в спешке поехала за мужем на станцию Зов.
Сергей с темными кругами под глазами кашлял и тяжело дышал. Вера Васильевна внимательно вгляделась в лицо мужа. За короткое время он сдал, его звонкий голос стал каким-то приглушенным. Мучили Сергея сотрясающий озноб с температурой до 40 градусов и глухая боль в груди. Лицо раскалилось, как печка, нос заострился.
Вера Васильевна подумала: «Пришла в дом беда». И тут же подкосились ноги, боль и страдание прожгли душу, закружилась голова. «Что это я?», - оборвала себя Вера. Взяла ком снега, обтерла лицо. Потемнение в глазах стало исчезать, прошла и минутная слабость.
- Я за тобой, Серёжа, - скрывая свой дрожащий голос, сказала она. - Поедем в больницу. Ты, наверно, заждался. Садись скорей в сани. Я положила много соломы, чтобы было тепло. Давай я тебе помогу надеть тулуп.
- Спасибо, Верочка. Как там наши дети?
- Дети все хорошо, Сережа. Коля помогает. Ну, родимая, давай, поехали, - дёрнула вожжи Вера Васильевна, и серая кобыла понеслась рысью в сторону Алексеевки, взметая тучи снежной пыли.
Подъехали к районной больнице. Вера, привязав лошадь к конной привязи,  взяв Сергея за руки, двинулась к входной двери приёмного покоя. В кабинете врача мирно тикали настенные часы, врач Павел Иванович Сизов, объяснял что-то медсестре.
- Павел Иванович, можно к вам, - обратилась Вера.
- Можно, можно, - мягким баритоном отозвался доктор. – Проходите, слушаю вас.
- Павел Иванович, извините, что мы ворвались в ваш кабинет торопливо, без формальностей, но время не терпит. По-моему мой муж Сергей серьёзно заболел, посмотрите, пожалуйста.
            Павел Иванович Сизов, долго и внимательно осмотрел, прослушал больного Сергея и удрученно сказал:
- Да, батенька, задали вы мне задачку.
- Спешка, хотели закончить работу за день, надо было выполнить план сдачи зерна, - выдавил осипшим голосом из себя Сергей. – Вот - сильно вспотел, вся одежда была мокрая, ну и, наверно, простыл.
- Не то слово простыл. - Сделав многозначительную паузу, доктор продолжил. - Как говорится, поспешишь - людей насмешишь. Только смех-то вышел нехороший: поспешишь - себя загубишь. Нет, Смоленцев, я вас не пугаю, постараемся вылечить. Сейчас сделаем рентген, положим вас в стационар.
Вера Васильевна, измерив вдоль и поперек больничный коридор,  терпеливо ждала, что скажет доктор. Отправив больного на рентген, Павел Иванович вышел к ней.
- Оставлю Вашего мужа в стационаре. Он серьёзно болен, полагаю, что у него крупозное воспаление лёгких, будем лечить, бог даст, всё обойдется. До свиданья.
- До свидания, Павел Иванович.
- Вера, не расстраивайся, - тихо говорил Сергей, обняв жену за плечи, хрипя и надсадно кашляя. – Но Вера так расстроилась, что уже не скрывала слез.
Опять разлука, хоть и не война, но жизнь разводит родных в разные стороны. Сергей стал вживаться в больничный быт.
Павел Иванович приходил в больницу рано. Еще до утреннего обхода заглядывал Сергею.
- Смоленцев, как дела?
- Слабость,  болят бока, что-то там шумит, а самое главное - кашель мучает и жар.
- Воспаление лёгких, батенька, воспаление. Шумят плевры, они тоже воспалены. Крепитесь!
Тревоги навалились на Веру Васильевну неподъемным грузом. Муж в больнице, а дети беспризорные. Когда стало совсем невмоготу, пригласила к себе добрую тетю Машу, младшую сестру своей мамы. У тёти Маши своих детей не было. И вся её растраченная материнская нежность пролилась тихим и ласковым ливнем на детей своей племянницы.
- Эх, не было печали, черти накачали, - сказала тётя Маша. - Не уберёг Сережа себя, хотя Иван Сидорович его предупреждал. Да и я его ругала, чтобы не простужался. Бесшабашный какой-то, как и отец его, тот тоже вот все работал, торопился, а куда?
- Известно, куда, тетя Маша! На фронт! Он не пропускает ни одного сообщения о положении дел. Переживает, как там наши. Как себя уберечь, когда страна в опасности. Пришел с работы, как выжатый лимон. Мокрый, уставший. Работал, раздевшись. А сейчас не май месяц. Помещение не отапливается. Вот и результат. Господи, сохрани его!
- Вера, не расстраивайся, даст бог, все обойдется. Только для тебя это, каково?
- Ничего, тетя Маша, бог даст, справимся. Во здравие Сергея будем трудиться и молиться.
Тетя Маша оставалась с детьми, а Вера после прихода детей из школы  каждый день бежала за семь километров, несмотря на погоду, в больницу, к мужу. Носила ему свежеприготовленный куриный бульон, чтобы скорее поднять его на ноги. Сегодня, едва переступила порог, столкнулась с доктором.
- Здравствуйте, Вера Васильевна. Ему стало лучше, но опасения еще большие. Болезнь эта очень серьёзная. Поражена плевра – защитная оболочка лёгких. Придется оберегать его от простуды, без вашей помощи нам эту болезнь не одолеть. Лечим, в основном, сульфаниламидами и народными средствами.
- Хорошо, Павел Иванович, дай бог вам здоровья. Дети соскучились.
Так шло время, зима жгла морозами, наступала, как немец, а Вера с  куриным бульоном отпаивала мужа, вырывала его из цепких лап смерти, бегала с кастрюлей отварной картошки с куриным мясом, завернутой в газету, чтобы не остыла. И вырвала. 
Сергей Андреевич постепенно пошёл на поправку. Лицо посвежело. Но доктор Сизов в чеховском пенсне не терял бдительности, ежедневно  тщательно постукивая и выслушивая больного Смоленцева. Пока всё шло по плану. Помогал и куриный бульон.
 - Спасибо вам большое, Вера Васильевна, Куриный бульон – эта  сильная прибавка к нашим лекарствам, - однажды, улыбнувшись из-под усов, сказал, наконец, Павел Иванович. - Пожалуй, на той неделе в среду мы его выпишем.
Над деревней выкатило яркое, почти такое же, как и до войны, солнце. На душе у Веры радость. Она встала рано. Убрала за скотиной, дала корм. Пошла на конный двор, запрягла лошадь в сани, о чём накануне был у нее договор с председателем колхоза.
За работу Вера Васильевна не беспокоилась. Директор школы,  Николай Васильевич, частенько интересовался, как здоровье Сергея  Андреевича. Помогал Вере Васильевне, как мог, перекраивал расписание, математика – ведь наука точного расчета, так почему бы не поменять ее местами с другими предметами, от перестановки мест слагаемых сумма не меняется! 
Дорогу запорошило снегом. Вера опять в который раз впрягла серую кобылу, взмахнула прутиком, потянула слегка вожжи, кобыла тронула  мелкой трусцой. Деревня просыпалась, над избами колечками завился дымок. Бабы уже давно хлопочут у печей – пекут хлеб, готовят еду своим семьям на целый день. Жизнь продолжает идти своей размеренной поступью, переступая через все трудности и страдания.
Приехав в больницу, Вера Васильевна привязала лошадь к привязи и пошла за Сергеем. Он уже выписался, сидел в коридоре в ожидании жены.
- Серёжа, ты готов? Собирайся.
- Я готов, только надо попрощаться с доктором и медсестрами.
Услышав разговор, вышли в коридор Павел Иванович и медсёстры.
- Спасибо большое вам, дорогие наши целители, что вы нас вылечили, - в один голос, почти что хором, загомонили Смоленцевы. - Будем вас вспоминать с благодарностью.
Доктор, улыбнувшись из-под усов, на прощание посоветовал Сергею Андреевичу беречь себя от простуды и пить настои из трав.

И вот опять дома, родные стены, сыновья, любимая жена, печь, запах хлеба. Но не прошло и двух дней, как, широко распахнув двери и напустив морозцу, ввалились два веселых тракториста, Дмитрий и Евгений.
На улице мело во все пределы. Дмитрий и Евгений долго топтались в сенях, стряхивали с себя снежный намёт. В открытую дверь клубами уходил из дома теплый воздух, а снизу врывался поток холода. Встречал гостей Коля.
- Дядя Женя, пожалуйста, входите быстрее, а то папе холодно. Я сейчас смету с вашей одежды снег. - И вот уже в руках у Коли одежная щетка, тулупы гостей блестят каплями влаги, как новенькие.
- Ну, здравствуй, Коля! Как дела? Как учишься?
– У меня всё нормально, стараюсь. А папа болеет.
Трактористы очень уважали Сергея, искренне желая, чтобы он скорее выздоровел. Механизмы без хозяйской руки тоже выходили из строя, и болели, как и опытный механик.
Голоса трактористов вывел из дремы Сергея.
- Сережа-а! - протяжно зашумел Евгений. – Что это мотор у тебя  захандрил? Не время болеть, дружище, заводи дизель!
- Да понимаю, Женя, что не вовремя. - Бледный и спавший с лица  Сергей предстал в разобранном виде перед трактористами. - Послушал бы Ивана Сидоровича, может быть, и не простудился бы. Он меня предупреждал. Да что говорить! После драки кулаками не машут. Спасибо, ребята, что решили меня навестить. Целый месяц в больнице дурака валял.
Трактористы пришли не с пустыми руками, Женя поставил на стол бутылку водки. Сергей достал из печи тушёную в чугунке картошку, стаканы и краюху хлеба.
- Ребята, наливайте, угощайтесь, я пить не буду, - заявил Сергей.
- Серёжа, как не будешь? А за здоровье? - настаивал Евгений.
- Ребята, извините, я еще плоховато чувствую себя, боюсь, что водка может мне повредить.
Коля находился в комнате и слышал разговоры взрослых.
- Что ты говоришь, Сергей?! От водки ещё никто не умирал, а наоборот, - подхватил Дмитрий. – Водка – лучшее лекарство от простуды.
Стаканы наполнились до краев.
Коля подошел к отцу и, как взрослый человек, решил предостеречь его от выпивки после такой тяжелой болезни.
- Папочка, ты не пей, пожалуйста, тебе нельзя, ты же очень тяжело переболел, - чуть не плача, произнёс Коля.
- Коля - молодец! Беспокоится о твоём здоровье.
 - А как же! Он у меня вообще отличный парень: учителя в школе о нём нахвалятся.
Дмитрий повернулся к сыну и успокоил его:
- Коля, твой отец сильно переболел простудой, а простуду надо лечить водкой. Когда вырастешь, сам поймешь, батя знает, что делает.
Коля, насупившись, молча, ретировался. Сергей некоторое время в нерешительности вертел в руках стакан, но потом подумал, что надо уважить ребят, которые пришли навестить его после выздоровления. Они выпили с кряком. Ледяная водка, как огнем, обожгла горло и все внутренности.
- Водка-то холодна, стерва! Где же вы её откопали? Надо было бы ее согреть.
- А кто же водку, родимую, теплой-то употребляет? И к тому же зима. Водку мы брали в сельпо. У них в подсобках – лютый холод. Не бойся, Сережа, холодной водки еще никто не умирал, - усердно хрустел огурцом Дмитрий.
Допив остатки и пожелав Сергею скорейшего выздоровления, гости  отправились восвояси.
У Сергея поплыли круги в глазах, лампа накренилась, ему стало не хватать воздуха…
Вернулась с работы Вера, прибежали с улицы младшие. Вера сразу заметила в муже что-то неладное. Он лежал, уткнувшись лицом в подушку.
- Сережа, ты меня, наверно, заждался. Я рвалась домой, да никак не могла  уйти пораньше. У ребят сегодня контрольная работа была. Ну, вот, слава богу, я дома.
Сергей приподнял отяжелевшую вдруг голову, но в тело вонзилась «огненная стрела», всё горело. Жена, испугавшись, измерила температуру, ртутный столбик зашкалил за отметку в 40 градусов. Внезапно появилась кинжальная боль в груди, сильнейшая одышка, резкое учащенное сердцебиение, лицо стало бледным и покрылось холодным потом.
- Верочка родная, любимая, прости меня за то, что я натворил, - едва слышным, совсем осипшим голосом сказал Сергей. - Приходили ко мне Дмитрий и Евгений, ну мы и выпили, как говорится, за здоровье, водка была  очень холодной. Я не мог обидеть ребят.
Он задыхался и говорил тихо и не совсем внятно.
 - Так и запиши, Вера, что твой муж погиб по глупости, от водки.
- Господи спаси! Типун тебе на язык. Умирать собрался? А о нас не подумал? Как я без тебя с детьми?
- Прости, моя дорогая Верочка! Я теперь, пожалуй, не жилец на этом свете. Сильно не расстраивайся, люди тебя не оставят в беде, помогут. Если встретишь хорошего человека, выходи замуж. Коля, уже взрослый, будет тебе помогать. - Последние слова он едва выговорил, свет потух в глазах и больше он ничего не помнил.
Вера вдруг обмерла, как будто дерево, подрубленное под корень, слезы градом посыпались из глаз, она закусила косынку, чтобы не разрыдаться в голос, но взяла себя в руки. И сворачивая на своем пути ведра, скамейки, и прочая, помчалась запрягать лошадь. В больницу, к Павлу Ивановичу. Надо успеть.
Но Сергей уже обмяк, лицо его посерело, она, наконец, дала волю слезам и завыла, в полный голос:
- На кого же ты оставил детей, мой любимый? Как же теперь я буду жить!
Рыдала Вера долго то, всхлипывая, то просто сидя и бестолково уставившись в одну точку, когда не стало слез, а вместе с ней затянули печальную песню плача и дети…
А потом были похороны, возле избушки Сергея столпилась вся деревня, бабы, перевязанные платками и шарфами, детишки, притопывали, виновато постукивая, валенками. Дмитрий и Евгений и оставшиеся в деревне пожилые мужчины несли гроб, в котором лежал труп человека, с которым вчера еще пили водку. До кладбища, хотя и недалеко, идти нелегко, так как ночью выпал снег. Носильщики шли, не останавливаясь, периодически сменяя друг друга. Дмитрий и Евгений до конца ещё не сознавали, что не стало друга на все времена.
У Веры Васильевны для укора не было сил. Она вся как-то сразу ослабла, словно из-под нее выбили опору, которая поддерживала ее, придавала силы.   Горе тупым обухом ударило по голове: совсем недавно похоронили мать, Антонину Сергеевну, а теперь вот и Сергей лежит в гробу и такой чужой, уже не родной. А Вера  еще не отвыкла от него, от его тепла, ласк, любви, голоса, которые еще витали где-то здесь, рядом, возле, над ней. Она даже слышала его, слушала в последний раз. 
День выдался какой-то серенький и холодный, словно погода тоже решила справить по Сергею траур.
В большой скорби и печали шли за гробом люди. На кладбище много и бестолково говорили. С прощальной речью выступил председатель колхоза Филипп Яковлевич Боровой, потом заведующий зернохранилищем Иван Сидорович Ковров, директор школы Николай Васильевич и один из «друзей-товарищей» – Евгений. Он  едва выговаривал слова, запинался, губы дёргались как-то неестественно, он старался не зарыдать, сморкался и утирал шапкой красные глаза:
- Да, не уберегли мы Сергея Васильевича, получилось всё как-то по-мальчишески глупо и безответственно, умер он из-за нас. Вера Васильевна, прости ты нас дураков. Хотели, как лучше, а получилось, как всегда, как говорится.
Коля смотрел на мертвеца в гробу, который еще вчера был его отцом, окаменев. Вера Васильевна уже наплакалась, не было больше сил. И потом она всегда была сильной и волевой, и тут не хотелось давать волю слезам. Да и не верила она еще тому, что случилось, как будто приснилось ей,  и вот он никак не проснется.   
Похоронили Сергея на деревенском кладбище, и жизнь в заштопанных валенках пошла дальше. А за нею - каждодневные заботы, работа, война…

                4


       Время лечит. Вера Васильевна много работала, много хлопотала по хозяйству, стараясь усталостью заглушить тупую боль и безысходность. С детьми общалась в основном за столом, когда обедали.
- Мама, я, когда вырасту, пить не буду. Я не люблю пьяных, их разговоры, они даже при нас иногда выражаются.
- Правильно, Коленька-сынок. Водка – белая смерть, отняла у нас отца, и потом пьяный, все одно что безумный. Он теряет стыд и совесть. Он сам себе вождь.
Так вот и пошла жизнь дальше в семействе Сергея, но без своего хозяина.
Если сказать, что Вере Васильевне было трудно, то, значит, ничего не сказать. Но кому в военное лихолетье было легко?
Пришла весна, выглянуло солнышко, зазеленели листочки на деревьях, не желая мириться с тем, что тут война и горе. И закружили хороводом заботы, дни складывались в месяцы, месяцы в годы…Весной сеяли просо, на зиму - рожь. На ручной мельнице делали крупу. Ранней весной собирали на колхозных полях прошлогоднюю картошку, пропускали ее через мясорубку и пекли почерневшие лепешки. Выращивали много тыквы, свеклы.
Председатель колхоза Филипп Яковлевич Боровой иной раз, когда очень туго становилось, разрешал брать на свиноферме жмых, который привозили для свиней. Конечно, в жмыхе, в основном, подсолнечная шелуха, но дети высасывали оттуда остатки семян.
Коля возмужал, окреп, он теперь был за место отца, помогал матери по хозяйству, управлялся с братьями. Без конца рвались обувь, одежда, надо было все это как-то чинить, править. И вот он в один из дней, когда мать сидела на табурете, смиренно сложив натруженные руки на коленях, сказал каким-то не своим, а словно позаимствовав у отца басовые нотки:
- Мама, я схожу к дяде Ване, посмотрю, как он чинит валенки.
- Сынок, ты ещё мал чинить валенки, в этой работе нужна сила, чтобы шилом прокалывать войлок, да и дратву нужно хорошо протягивать, когда стегаешь.
- Мама, я сумею, я сильный. – И он, не став дожидаться, что ему ответит мать, выбежал из избы, решительно хлопнув дверью.
Дяде Ване было уже за шестьдесят. Он валял отличные валенки. Мастеровой человек никогда не отказывал односельчанам в помощи, подсказывал, советовал, как там оно и что.
- Коля, проходи, сынок. Зачем пожаловал?
- Дядя Ваня, у Валеры валенки прохудились, я хочу сам починить, подскажите, как и что.
- Сейчас, сейчас разрешим твой вопрос. - Он достал большой, словно паровозная труба старый натруженный валенок, который ему принесли для подшивки, и веско сказал. - Самое главное - не суетись, подготовь инструменты, материалы, ек-макарек. Для начала, ек-макарек, надо из старого валенка вырезать заплату по размеру подошвы. Чтобы было теплее, можно сшить вместе две заплаты. Приготовь дратву, ек-макарек. Дратва –  основной материал в ентом деле. Свей жгут из льняных  нитей. Затем вот этот жгут, ек-макарек, надо хорошо натереть ваксой, смолой, чтобы нити не распадались. Вот такое шило с крючком на конце понадобится. Я тебе, сынок, найду, у меня есть лишнее….
В избе пахло пшенными блинами, и у Коли потекли слюни от голоду. Он старательно глотал их.
- Коля! - крикнула из кухни Нина Дмитриевна, жена Ивана Петровича. – Иди-ка.
Коля ждать себя не заставил, покушал горячие пшенные блины с кислым молоком, обжигая губы. Отблагодарив Нину Дмитриевну за угощение, вернулся к дяде Ване.
- А дальше, Коля, вот так: сшитые в два слоя заплаты аккуратно прикладываем к подошве валенка, прихватываем в нескольких местах  дратвой. Только после этого основательно пришиваем заплату к валенку.
«Пьяный» от сытости подросток кивал остриженной наголо головой, так напоминающей отцовскою…
Придя домой, Коля рассказал маме, как его встретили дядя Ваня и тётя Нина, как угощали его блинами.
- Ничего, сынок, мы тоже осенью соберем просо, намолотим пшена, пропустим через ручную  мельницу и получим муку, а потом также будем печь блины.
- Мама, для дратвы нам нужен лён.
- Да лён у нас в огороде самосевка, мы за ним и не ухаживаем. Будем сеять, раз надо, он у нас хорошо растёт.
С тех пор каждый год сеяли на огороде лён, сушили его, потом долго замачивали в воде и опять сушили. После сушки лён мяли на мялке, и получали волокна, которые можно было прясть. Из этой пряжи шили одежду и делали дратву.
А Коля врастал в роль хозяина, как-то раз углядев, как ловят рыбу в пруду какой-то причудливой корзиной с конусами внутри. По знакомой тропе пошел к дяде Ване, чтобы узнать, как делают эти корзины.
- Это не корзины, Коля, а «морды», так их называют. Вовнутрь «морды» рыба заходит легко, а выйти обратно не может. Это всё просто, я тебя научу, только нарежь ивовых прутьев возле реки. Приходи завтра утром,  и мы вместе с тобой сплетём «морду».
- Хорошо, дядя Ваня, обязательно приду.
Научившись плести «морды», Коля принес домой рыбы, которая, блестя боками, прыгала в маленькой ивовой корзине. Мать, спрятав покрасневшие глаза от сына в передник и гремя чугунками, подумала:
- Совсем,  как Сережа, кормилец… 

                5

Бравые трактористы Дмитрий и Евгений рвались на фронт, но военком был непреклонен:
- Здесь тоже фронт, - говорил военком. - Вы выращиваете хлеб, заготавливаете дрова. Армии и фронту это все, ой, как необходимо. Будет приказ - призовём, а пока - работайте.
Приказ не замедлил явиться и трактористы, последние колхозные мужики, отправились на передовую.
Перед отъездом зашли попрощаться с Верой Васильевной. 
Вера после смерти мужа стала богобоязненной. Вспомнила она, как её  мать, Антонина Сергеевна, когда была жива, молилась за здравие всех, а перед пасхой долго и основательно постилась. В ее детской и чистой душе  глубоко сохранились память о матери, о Боге, которого, как ни изгоняли, а он все равно упорно смотрел с потемневшей от времени иконы в красном углу. Будучи учительницей, Вера скрывала бога, он жил в ее душе, как запретная дума, но раз там есть, то пусть себе живет.
Увидев на пороге Дмитрия и Евгения, Вера Васильевна была глубоко тронута. Она знала, что им пришли повестки. Дмитрий, помявшись, начал первым:
- Вера Васильевна, мы уходим на фронт, пришли попрощаться с вами. Может, не удастся свидеться больше. Вы уж нас простите, что мы не сохранили Сергея. Так быстро он нас покинул! Глупо как-то вышло… Мы с Женей сделали ему памятник, да вот не успели поставить. Попросили председателя сельсовета  Ивана Давыдовича, чтобы он организовал его на могиле Сергея. Понятное дело, что живого человека памятником не заменишь, но раз все обернулось, хотим, чтобы наша совесть чиста была.  Прощайте, Вера Васильевна, простите.
Подошла к ним Вера, перекрестила их и сказала:
- Сохрани вас господь, ребята! Не надо, не казните себя. Откуда вам было знать, что можно, что нельзя? Крепкому и здоровому человеку ничего бы не было. Вы же тоже пили холодную водку, а живы - здоровы. Берегите себя, ребята, возвращайтесь живыми и невредимыми.
Когда дверь за трактористами захлопнулась, Вера Васильевна, затеплила лампадку, огонек несколько раз тух, не хотел загораться, а через некоторое время пришли две похоронки.
Они оба сражались в танковых войсках и погибли под Курском, оставив детей  своих,  расти сиротами, а жены их стали вдовами.


                6


В один из зимних дней 1943 года, в послеобеденный час в дверь постучали. Кто бы это мог быть? – Подумала Вера Васильевна и пошла открывать. На крыльце рядышком с председателем сельсовета Иваном  Давыдовичем Ефремовым стоял молодой красивый, высокий мужчина, чуть старше тридцати, на лице заметны шрамы - последствия тяжелого ранения. Взгляд незнакомца был добрым,  искренним и доверчивым.
- Вера Васильевна, знакомьтесь, к вам в школу прислали нового учителя физкультуры и военного дела: Антонов Егор Дмитриевич. Зная ваше доброе сердце, хотел вас попросить приютить на время нашего нового преподавателя. Я ему рассказал историю вашей семьи. Его судьба не легче вашей, поэтому, я надеюсь, вы найдете взаимопонимание. Да и помощь его лишней в вашем доме не будет.
- Председатель в своем репертуаре, - смутилась про себя Вера, - выслушав его предложение, хоть и бывший, но кавалерист, привык шашкой махать, а потом думать. Покраснела, не зная, что ответить. Дело-то ведь серьёзное: чужой мужчина в доме. А что она скажет детям, Коле, который за старшего члена семьи, он же сейчас самый главный мужчина в семье?
Вера накрыла на стол, чем бог послал, предложила покушать и попить чаю. Она не спешила с ответом, надо было переговорить с Колей, поэтому гостям сказала, чтобы пришли примерно через час. Коля вот - вот должен был придти домой. Гости, скромно отказавшись от предложенного угощения, решили прогуляться на свежем воздухе.
Коля вернулся домой в хорошем настроении.
- Как успехи, сынок?
- Нормально, мама, пятерка по истории.
- Это за какой же вопрос?
- Походы Александра Македонского.
- Молодец, весь в отца, он ведь тоже грамоте был обучен! А теперь, Коля, я хочу у тебя совет спросить. Приходил к нам председатель сельского совета Иван Давыдович Ефремов, приводил нового учителя физкультуры и военного дела, ты его еще не знаешь, он только приехал, зовут его Егор Дмитриевич. Он просится к нам на постой. Ты у меня уже взрослый, и без тебя я этот вопрос решить не могу. Что будем делать?
- Мама, я не знаю, как быть, сама решай. Тебе ведь одной трудно. Папы нет….- В избе повисла неловкая пауза, словно бы для того, чтобы сказал свое веское слово Сергей.
- Ладно, Коля, иди, садись кушать. Я уже с ребятами покушала.
Вера Васильевна долго раздумывала, прикидывала и так, и эдак, а по всякому выходило, что как-то неловко, не ко времени что ли. Но как же быть? Какой он человек, этот новый учитель физкультуры? Не будут ли осуждать ее соседки, охочие на сплетни и пересуды, вот, мол, одинокая женщина с детьми, а пустила к себе мужика? В деревне ведь - свои неписаные правила и уставы. Но потом подумала: а может быть, он и вправду поможет, уж больно тяжко в последнее время жизнь давит, как волк, ставший своей жертве железными лапами на грудь…
Раздался стук в дверь. Вернулись гости.
- Вера Васильевна, мы с Егором Дмитриевичем проходить уже не будем. Вы нам только скажите свое решение.
- Иван Давыдович, душа неспокойна, но мы решили пустить. Будь неладна память моя, забыла, как звать-то молодого человека? - И кивком головы Вера указала на фронтовика.
- Зовут меня Егор Дмитриевич, можете звать просто Егором. Извините, за такое непрошеное вторжение. Но может,  поладим?
- Да боюсь я, Егор Дмитриевич, уютно ли вам будет в моей шумливой семье. Дети ведь сорвиголовы, чего только они не выделывают. За ними нужен глаз да глаз.
- Ничего, ничего, Вера Васильевна, разберемся, - заговорил мягким баритоном Егор Дмитриевич. – Ребятишек я люблю. У меня были жена и дети….- Он слегка замялся, но потом, откашлявшись, продолжил. – Мне некуда возвращаться. Только вот приехал из родных мест. Думал, может, кто-то из моей семьи остался в живых, но, увы, никого не нашел.
Егор стоял,  низко склонив голову, словно в чём-то провинился перед Верой и ее детьми.
- Егор Дмитриевич, я думаю, вам лучше расположиться в передней.  Дети будут спать со мной в прихожей.
- Вера Васильевна, я - солдат, могу спать, где угодно, лишь бы хозяева не испытывали неудобств от моего заселения.
- Вера Васильевна, - вступил обрадованный председатель, которому эта подзатянувшаяся канитель с подселением уже надоела, - хочу сказать, что сельский совет будет оплачивать проживание учителя, а с питанием - как вы сами решите. Спасибо вам большое, Вера Васильевна. Всего вам хорошего!
И вот вновь в избе воцарился мужской дух. Не то, чтобы чужой совсем, но и не родной, а словно сквозняк, без привычки,  вполз в тёплое помещение.
Дом у Смоленцевых был большой, пятистенный, посреди комнаты - перегородка, в которую встроена голландская печь, обшитая железом. Тепло от печки на обе комнаты. В прихожей - еще одна печь, большая, русская, ее Вера Васильевна зимой топила каждое утро. В печи на весь день, готовилась,  томилась какая-никакая еда.
Дети вначале отнеслись к Егору Дмитриевичу несколько настороженно, очень стеснялись его, не знали, как называть: по имени, по отчеству или дядя. Все-таки в доме живет человек, стало быть – не чужой уже. Он же изо всех сил старался понравиться, даже чересчур.  Сразу-то вот так с набегу и дружба не сращивается, а не то, чтобы большее. Но он был нетороплив и честен, а это подкупает сильнее, чем мятный пряник:
- Вера Васильевна, спасибо большое, что вы меня приютили. Извините, что побеспокоил всех вас своим появлением. Мне уже в школе рассказали о том, что случилось… словом, и моя судьба и судьба моей семьи не менее гожа. Я родился на Южном Урале, там прошло мое детство. Была у меня семья, жена Наташа, она родилась в тех же местах, где и я. После окончания института мы оказались на Смоленщине. Но она не успела эвакуироваться, осталась в деревне с двумя маленькими детьми – шестилетним Славой и четырехлетней Галей… От оставшихся в живых селян я узнал, что они все погибли во время бомбежки. А я в это время воевал на нескольких фронтах, сначала попал в окружение, едва выбрались. Потом был Сталинград. Не до семьи было, себя бы не забыть, земля горела под ногами…После тяжелого ранения меня комиссовали. Выписался из госпиталя, военкомат направил меня в ваш район. Теперь буду служить вашей школе и по мере сил вам, вашей семье. Постараюсь не очень вас стеснять. Бог даст, кончатся когда-нибудь эти черные дни.
Вера после этого разговора долго не спала, молилась, а потом, когда дети уснули, прошептала:
- Сережа, прости, не за себя прошу, а за детей, их жалко…
Дети довольно быстро привыкли к присутствию чужого мужчины.  Пожалуй, даже быстрее и легче, чем Вера думала. То ли тоска детей по отцу, то ли тоска отца по детям помогли, но все вышло, как нельзя лучше. Ваня и  Валерий  общались с ним запросто, называя его дядей Егором. Коля звал его по имени-отчеству.
Егор Дмитриевич внимательно присматривался к ребятам, стараясь не форсировать события. Опытный фронтовик никогда не пойдет в атаку  наскоком, а сначала разведает обстановку.
Малыши привыкли быстро, а вот Коля - взрослый не по годам. Сначала немного дичился нового человека, который вроде бы как явился заменой папы. Но ведь не просто дядя с улицы, он ведь еще и учитель. Егор прививал Коле спортивные навыки, учил его ходьбе на лыжах. И все это  приносило плоды - на школьных соревнованиях Коля одерживал победы.
И вот понемногу началась срастаться порванная материя. Дети потянулись к Егору, он к ним. И не поймешь, кто к кому сильнее.
И Егор уже смотрел на детей, примеряясь к ним, как к своим уже чадам. Вот – Ваня. Он - любознательный, смышленый. Он задавал самые разные вопросы: где дядя Егор получил такое тяжелое ранение и как его вылечили? Что это такое за животное аллигатор, неужели он самый страшный хищник?
А Валерка – домашний, ласковый. Он частенько доставал из известных только ему закутков рыболовные снасти и показывал их Егору Дмитриевичу. Егор улыбался и обещал, что летом они обязательно отправятся  вместе удить рыбу. Валерий утверждал, что он знает отличные рыбные места.
Вера Васильевна держалась особняком. Она не препятствовала сближению детишек с Егором, но боялась, и радовалась, и не знала, как же быть теперь? После смерти Сергея прошло уже больше двух лет. Не вечно же жить вдовушкой. Она еще молода, красива. Ради детей, ради их будущего нужно - жить. Она частенько задумывалась: «А чем плох Егор Дмитриевич? Очень порядочный мужчина, красивый, правда, имеются шрамы на лице, но они не портят его, а только придают мужественность, благородство и достоинство». Да и сама замечала, как все дольше Егор стал задерживать взгляд на ней, исподволь, утайкой, а все ж тянуло их друг к другу, как плюс и минус.
Егор Дмитриевич становился своим в доме. Вера Васильевна вздохнула полегче, квартирант перестал быть обузой. Даже неудобно стало называть его квартирантом, он стал все чаще другом, почти что родственником - по беде, обеду общему, застолью, теплу, горю и радости.
Егор Дмитриевич шел на штурм Веры Васильевны ненавязчиво, с большой деликатностью, всегда делая ссылку на то, что он - живет в их доме на правах гостя. Летом он заготавливал дрова и сено, помогал со скотиной, по огороду. Дрова и сено по обыкновению возили на быках и коровах, а ими управлять, ой, как тяжело.
Но вот в какой-то момент Ваня и Валерий стали называть Егора Дмитриевича папой. Это случилось естественно, как-то само собой, будто выдох. Егор Дмитриевич после этого случая весь вечер выходил покурить, и долго не мог поднять глаз на Веру, чтобы узнать, что она думает…
Только  вот Коля, хотя уже и стал ближе к Егору Дмитриевичу, но никак не мог себя переломить и назвать его папой. Но все же, и он, наконец, сдался. Однажды, когда они вместе пилили во дворе дрова, Коля решился:
- Егор Дмитриевич, можно я буду звать вас батей? Вы не обидитесь?
Егор, быстро, быстро заморгал глазами, как будто ему опилки попали в глаз, а потом почти басом сказал:
- А что же в этом обидного? Если ты решился, значит, доверяешь мне, я постараюсь оправдать это доверие. Я давно хотел назвать тебя сыном. Как для тебя - подходяще?
- Нормально, батя! – И они обнялись, Егор прижал к груди чужое детское сердце, гулко бьющееся посреди мрака и одиночества мира.
Постепенно Егор Дмитриевич и Вера Васильевна стали общаться между собой без отчеств. Наверно, правильно, к чему такая высокопарность? По возрасту – почти ровесники, в школе - коллеги.
Дети радовались, что между дядей Егором и мамой завязалась… дружба. 
Директор школы Николай Васильевич Демидов - старикан деликатный, хитрец и любимец учителей и учеников. Он работал в этой школе десятки лет так, что, казалось, он был здесь всегда. Прекрасно знал всех своих учителей и учеников, и отличники, и озорники у него всегда были на примете. Не терпел он обмана, вранья. Понимал, как нелегко приходится в военные годы женщине, старался помочь им. Особливо тогда, когда они приходили к директору плакаться – озорники доводили. Опустив очки на нос, немного прищурив глаза, улыбаясь с хитринкой, он разговаривал с жалобщицами ласково, без назиданий:
- Что ж вы хотите, батенька? – Это было его любимое выражение, оно  действовало на учителей безотказно. - Это же дети, вы потерпите, не гневайтесь, придет час, они вас вспомнят добрым словом, еще и каяться перед вами будут, какими же они были негодниками. Поверьте мне, так и будет!
А сегодня как-то так случилось, что пред его очами предстали Егор Дмитриевич и Вера Васильевна. Николай Васильевич их пригласил к себе в кабинет, закрыл поплотнее дверь и посмотрел сквозь очки, съехавшие на нос.
Потом долго крякал, подкашливал, никак не мог начать разговор. Наконец решился:
- Хотел бы вас спросить, уважаемые Вера Васильевна и Егор Дмитриевич, на свадьбу-то пригласите? Учителя – народ всеслышащий и всевидящий, ждут, так что вы не тяните.
Егор и Вера вроде бы и не ждали такого поворота событий, но все также вышло естественно, как и тогда, когда чужие дети назвали его папой.
- Вопрос задан правильный, Николай Васильевич, - улыбнулся Егор. – Я готов хоть сегодня объявить об этом, да вот Вера Васильевна беспокоится, как примет коллектив школы такой поворот, можно сказать, судьбы. Не о себе пекусь, Николай Васильевич, а о коллективе!
Вера подхватила ноту Егора, как в хоре, когда солист зачинает песню, а потом ее подхватывают другие:
- Да, Николай Васильевич, я вот чего боюсь. Ведь всё-таки у меня трое детей, как бы люди не подумали, что я женила на себе Егора Дмитриевича насильно, что называется на пользу дела, ведь он не только  хороший учитель, но и заботливый человек. Но дело все в том, что мы действительно полюбили друг друга!
- Тогда, дорогие мои Егор Дмитриевич и Вера Васильевна, хочу поздравить вас с предстоящей помолвкой!
- Николай Васильевич, мы уже помолвлены, только никак не решались сообщить вам об этом.
- От всей души поздравляю вас с этим событием и желаю здоровья и всяческих успехов.
После этого на душе у Егора и Веры полегчало. Коллектив хотя и не единогласно, но все же в целом принял известие о помолвке, как данность. 
Вскоре Егор Дмитриевич и Вера Васильевна пригласили своих товарищей, чтобы в домашней обстановке отметить свое бракосочетание.
Свадьба – не свадьба, но жизнь берет свое, место мертвых занимают  живые по праву человеческого родства.
Истосковалась человеческая душа по празднику, не может она жить в постоянном страхе и нужде. Поэтому свадьба удалась: были теплые поздравления и пожелания. Пели песни о любви и о войне. Плясали под баян, на котором хорошо играла завклуба Лариса Зимнина. Гости единодушно  согласились, что мальчишки у Веры Васильевны растут хорошие, но им нужен отец. Сколько ее, безотцовщины-то?!
Проводив гостей, Вера и Егор убрали со стола посуду и присели на диван. Тот самый диван, на котором когда-то, как муж с женой сидели Вера и Сергей.
- Егорушка, мы с тобой сегодня, наверно, самые счастливые люди на земле. Я тебя, Егор, полюбила за то, что ты ко мне относишься сердечно и серьёзно.  Детей моих принял, как своих.
- Вера, я после потери своей жены Наташи и детей находился прямо–таки в страшном унынии, тяжкие мысли меня одолевали, всё думал и думал о них. Пока не встретил тебя...
Егор и Наташа обнялись, а у двери, тихо подкравшись, стояли дети, смотрели и улыбались…
А потом в жизни Веры Васильевны произошло и ещё одно важное событие: она сдала государственные экзамены в пединституте и получила диплом о высшем образовании. Радость отмечала вся семья.

                7
               
         Уходил в прошлое 1943 год. На фронтах продолжались тяжелые кровопролитные бои. В борьбе с фашистской Германией уже произошел долгожданный перелом, оплаченный многочисленными жертвами. Но и в тылу люди трудились самоотверженно, не за страх, а за совесть.
Осенняя серая мгла и мелкий, долго моросящий дождь стали нестерпимы. Все с нетерпением ждали наступления зимы. Сегодня ночью земля покрылась долгожданным белым пушистым «одеялом». Егор Дмитриевич вышел посмотреть подворье. Запасов сена и дров на зиму хватит. Вычистив коровник и овчарню, дал корм животным. Высушенное сено пахло цветами и лесным разнотравьем.
Быстро смахнув со двора снег, Егор вернулся в дом. Дома хлопотала Вера Васильевна, готовила завтрак. В семье ожидалось прибавление. Егор Дмитриевич и радовался, и одновременно беспокоился, как перенесет Вера рождение ребенка. Он всячески оберегал жену от тяжелых работ и семейных передряг.
- Верочка, я управился со своими делами, - шёпотом проговорил Егор, чтобы не разбудить детей. – Чем помочь? Давай завтракать, сегодня банный день, наша очередь топить баню.
- Знаю, Егор. Дрова мы с ребятами ещё вчера вечером натаскали. Сегодня хлопот будет не так много.
Коля, Ваня и Валерий  крепко спали.
- Вечером никак не угомонятся, ложатся поздно, а утром не добудишься, - проворчал Егор.
- Не сердись на них. Они растут хорошими помощниками. Дай бог им счастья!
- Упаси господь сердиться. Я немного беспокоюсь, как они воспримут нашего новорожденного малыша, братика или сестрицу.
Дети, услышав разговор, зашевелились. Валерка поднял сползшее на пол байковое одеяло.
- Ребята, вставайте, пора собираться в школу. - Вера Васильевна поставила на стол завтрак – картошку с галушками, а на второе - пареная тыква в чугунке. Потом - чай с душицей.
Егор уже завтракал, а ребята только протирали глаза.
Вера ворчливо поторапливала мальчишек и думала, как быстро они подросли. Как время-то летит! Коля учится уже в пятом классе, Иван ходит в третий, Валерий - в первый.
- Верочка, дорогая моя, спасибо тебе за завтрак. - Егор поцеловал её, как обычно, и собрался на работу.
- На здоровье, Егор! Дети, шевелитесь, а то опоздаете на уроки. Отец уже отправился. Небось, все ребята уже выходят на гимнастику. Не позорьте отца своими опозданиями.
Егор Дмитриевич каждое утро проводил гимнастику со всеми школьниками. Сегодня у него шесть уроков. Баню придётся топить Вере Васильевне…
Не успела она прибраться дома, как дети уже шумной ватагой ввалились в избу из школы.
- Мама! - громко крикнул Коля. - Мы пришли. Когда пойдём топить баню?
- Сейчас пообедаем и пойдем.
- Мама! – снова гаркнул Коля. - Маргарита Владимировна перед моей фамилией поставила точку.
- А что случилось, Коля?
- Я плохо рассказал басню Крылова «Ворона и Лисица». Велела к следующему уроку обязательно выучить.
- Сегодня же выучи, чтобы нам не было стыдно за тебя.
- Постараюсь.
После обеда, Ваня подошёл к маме и тихо, чтобы не слышал Валерка, спросил:
- Мама, можно мне поиграть в снежки с Толей? Мы с ним договорились.
- А с кем же я, Ваня, буду баню топить? Вдвоем с Колей мы не справимся. Я ещё вчера предупредила тебя и Колю, что после обеда пойдем топить баню. Подошла наша очередь, а она еще не  готова. Так что игры тебе придется отложить. Надо прорубить прорубь, натаскать воды, вымыть кадушки для горячей и холодной воды и щелока. Дел много. Вы ведь знаете, что мы топим баню не только для себя, а сразу для шести-семи семей. Так принято. В следующую субботу будет топить баню другая семья, а потом  следующая, и так по очереди.
- Ладно, мама, пойдем.
Баня располагалась на берегу реки Озерной. Топили по-чёрному, дым и копоть застилали округу. Коля быстро прорубил прорубь. Потом, задыхаясь и кашляя от дыма, они с Ваней натаскали холодной воды в кадушки.
Вера Васильевна чисто вымыла полати, развела щелоку в небольшой кадушке. Вода в котле закипела. Дым ушел. Проветрив баню от угара, закрыли двери. Сделали хорошее дело, пусть люди теперь парятся, моются. Пар парит - баня лечит.
На ужин Вера Васильевна подала кашу с молоком. Аппетит настигает  после бани. Коля самостоятельно, без напоминаний взялся за басню Крылова. Ему понравилась фраза: «Сыр выпал – с ним была плутовка такова». Коля хмыкнул и с досадой сказал:
- Ну, и дура Ворона.
- А ты понял ее смысл?
- Понял, понял, мама! - И повторил:

 - Уж сколько раз твердили миру
Что лесть гнусна,  вредна, но только всё не впрок,
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
- Наконец ты, Коля, не только басню выучил, но и крыловское умозаключение. Молодец. Я завтра скажу Маргарите Владимировне, что ты очень старался.
Дети пошли спать.
Вера Васильевна и Егор Дмитриевич разговаривали о том, как пойдет жизнь после войны.
- Егор, у меня что-то живот побаливает, наверно, пришло время рожать. Звони в скорую, пусть приезжают.
Егор разволновался, то ли от беспокойства за жизнь своей жены, то ли от радости, что вот-вот появится в семье новый человек. Он поспешил на колхозный двор к дежурному, чтобы позвонить в больницу.
Вскоре приехала машина скорой и увезла Веру Васильевну в роддом. Егора Дмитриевича с собой не взяли. Врач сказал, что нет такой надобности.
Рано утром Егор Дмитриевич позвонил в больницу.
- Антонова родила девочку, - сказали ему каким-то будничным голосом. - Здоровую. Вес - 3500, рост - 52, состояние роженицы нормальное. 
Егор Дмитриевич сел на стул, обхватил лицо руками, и долго так сидел, не смея поверить своей радости, рождению девочки, но потом, словно спохватившись, стремглав побежал в больницу…
Егор Дмитриевич, вручив жене большой букет тюльпанов, в назначенный день из рук врача принял ребенка. Поблагодарив и попрощавшись с больницей, отправились домой. Егор  усадил Веру с ребенком так, чтобы ветер не дул в лицо. Он все пытался рассмотреть девочку-малышку. Но разглядеть, как следует, ему не удалось, ребёнок слишком сильно был укутан. Пришлось потерпеть до дома.
Дома возвращения мамы с сестренкой с нетерпением ждали мальчишки. Ждали и радовались. Мужиков в семье много, а девчонок нет.
Когда ребенка распеленали, Ваня потрогал её ножки и радостно моргнул:
- Мама, у неё ножки горяченькие!
Девочку назвали Светланой, так хотел Егор Дмитриевич.
               
                8

Счастье в семью Егора пришло вместе с победой. Слава богу, война закончилась. Пришла долгожданная Победа! Ликованию народа не было предела. Но радоваться было особо некогда, страна - в руинах, разруха, голод. Человек на голой земле почувствовал себя одиноко и неуютно. И взялся за дело. Сажали огороды, заготавливали для отопления и приготовления пищи кизяк. Накашивали траву, сушили и заготавливали на зиму корм для скота. Разве похоронки перестали приходить, но жизнь не спешила разжимать пальцы вокруг горла.
Дети росли, стремились найти свои пути-дороги в жизни.
В 1945 году после окончания семи классов Коля поступил в нефтяной техникум на механическое отделение, где проучился 4 года и получил специальность механика по транспорту и хранению нефтепродуктов и газа. По окончании Коля даже не успел побывать, как следует дома, как почтальон с толстой сумкой на ремне принес ему повестку в армию.
Егор Дмитриевич и Вера Васильевна устроили проводы со скромным ужином. Много было сказано правильных и хороших слов, чтобы честно служил Родине, немало было и выпито. Поднесли и Коле стопку самогону, который ещё не пробовал ни разу в жизни, молодецки запрокинув голову, выпил, как взрослый, но поперхнулся. Самогон обратно чуть было носом не пошел.
Мать с радостью про себя отметила, что сын в этой части не в отца пошел…
На сборном пункте стояли шум, гам и дым коромыслом. Когда скомандовали «По вагонам», мать по обыкновению всплакнула, а Егор, крепко обнял Колю и пожелал хорошей службы!
Призывники заняли пульмановский вагон. Коля устроился на нижней полке и сразу заснул...
До места доехали довольно быстро. Учебка располагалась в Прибалтике. Физически развитому Николаю учение давалось легко, хотя строевая утомляла, но он старательно печатал шаг, на политзанятиях клевал носом и только строгий взгляд вождя народов из «красного угла» прогонял сон.
После окончания курса молодого бойца Колю отправили в авиационную часть с большим парком самолетов и автомобилей. Интендант части майор Сенин с усами, как у Буденного, узнал, что солдат Смоленцев уже имеет среднетехническое образование по нефтяному делу. И майор определил его в подразделение горюче-смазочных материалов, которое обслуживало инженерно-технические сооружения, в том числе резервуары для хранения нефтепродуктов, транспортную систему трубопроводов, насосную станцию и прочий кровеносный механизм армейской авиации.
Николай Смоленцев с голубыми погонами на плечах с большим усердием приступил к работе. Освоить имеющуюся  технику больших трудов не составило.
Служба в этом подразделении,  куда угодил боец Смоленцев,  была непростой. Ароматы масел, бензинов, керосина человека не привычного иногда погружали в некое наркотическое состояние. Иной раз, нанюхавшись паров этих жидкостей, бойцы ходили, как после ста грамм. Но куда денешься, служить надо там, куда тебя определили. ГСМ – так ГСМ. 
Колина часть обеспечивала горюче-смазочными материалами авиационные и автомобильные подразделения. А его назначили инструктором по технике безопасности. Поскольку один из немногих, кто учился в техникуме.
Коля, как Отче наш, заучил правила хранения и транспортировки нефтепродуктов и меры безопасности при работе с ними. Особливо с этилированными бензинами, который содержал тетраэтилсвинец (плюмбум-четыре), крайне ядовитую, летучую жидкость. В то время такой бензин применялся очень широко. Тетраэтилсвинец добавлялся в бензины с низким октановым числом для повышения детонационной стойкости бензинов. Зная о том, что тетраэтилсвинец обладает способностью медленно скапливаться в организме человека, Смоленцев тщательно инструктировал весь личный состав, который разбавлял бензин ядовитой жидкостью. Работали только в противогазах. Смоленцеву иногда приходилось попадать в очень щекотливые ситуации, когда из-за нерадивых солдат жидкость с тетраэтилсвинцом или этилированный бензин проливались. Испаряющиеся пары этих жидкостей несли угрозу жизни людей. Приходилось, наказывать провинившихся бойцов,  проводить дегазацию.
Однако, все равно все пахли, как будто только и делали, что «пили бензин и закусывали его солидолом». Хоть дегазируй самих бойцов. Зато х/б чистое, стирать не надо. Словом, служба шла, боец Николай Смоленцев был один из лучших. 
За хорошую службу командир неоднократно объявлял Николаю Смоленцеву благодарность. Вечером, в свободное время отличник боевой и строевой подготовки писал письма родителям и своей деревенской красавице Елене с косой до пояса, которая ждала с нетерпением его возвращения из армии.

                9
               
В 1949 году, когда Николай ещё нёс нелегкую службу в ГСМ,  из мест не столь отдалённых нагрянул в деревню, как прошлогодний снег, бывший деревенский красавец и хулиган двадцатидвухлетний Степан Ветров по кличке «Ветер».
В школе «Ветер» учился неважно, не сложились у него отношения и с  учителями, оставался не раз и второгодником. Но зато многие пацаны  уважали его за смелость и дерзость. Для «Ветра» не было авторитетов, мог послать кого угодно и куда угодно.
После ходки «Ветер» выглядел озлобленным и подавленным. Его глубоко посаженные карие глаза выражали усталость и безразличие. Многочисленные наколки – надписи и рисунки на теле говорили, что хоть  «жизнь и дала трещину», но он еще повоюет, и посмотрим еще, чья возьмет.   От худобы, казалось, шея его стала длиннее, отвисшие руки говорили, что он знал толк в лесоразработках. Видимо, там он и повредил левую ногу, и  немного прихрамывал, как волк, которому удалось вырваться из капкана. Семьи у Степана не было, жил он со старухой - матерью. Она его приезду не обрадовалась. Содержать взрослого сынка – удовольствие сомнительное.  Самой бы прожить кое-как.
 Вернувшись в деревню, «Ветер» на работу устраиваться не спешил, довольствуясь воровской философией: работа не волк, в лес не убежит. Зато зачастил в здравпункт к Елене на предмет чего-нибудь спиртного.
- Слушайте, Степан, у меня здесь фельдшерский пункт, а не гастроном, - повысив голос, отвечала Елена.
 - Не сердись, краля, я ещё, может, тебе пригожусь! Давай как-нибудь вечерком встретимся. Ты, девочка, мне нравишься.
- Может, Степан,  вам и нравлюсь, но вам я не по зубам, я жду своего любимого Николая.
- Вот оно что! Николая? Этого молохольного? Какой из него мужик? Это ж маменькин сынок, олень. В случае опасности он не вымолвит слова в свою защиту – это разве мужик?
- Смелый человек на язык, не значит, что никого не боится! Видать, жизнь тебя ещё ничему не научила.
- А чего меня учить? Я сам кого хочешь,  научу. Опыт по этому делу имеется. Прессанул одного гадёныша, который прикрывал своего подельника, а рядом оказался тихушник, который меня и заложил. Ничего, я своё отсидел от звонка до звонка за то, что дурканулся.
- Быстро ты, однако, выучил тюремный жаргон, а вот работать не торопишься. Пошел бы на мельницу. Ты же - неплохой механик, а там сейчас одна Варвара Сергеевна. Даниил погиб на войне. Женщине тяжело, ей помощник, ой, как нужен.
- Эх, ты, репа садовая! Разве ты понимаешь состояние моей души?  Меня ведь ни за что замели в тюрягу. Да, я сильно растопырился перед несправедливостью этого ржавого человека, Паши Бакланова. Это же вор из воров, тащат со своими подельниками колхозное зерно бункерами во время жатвы.
- А почему же ты на суде ничего не доказал?
-  У Пашки на суде свои копачи и кивалы. Откуда только берутся?
- Степан, взялся бы за ум. Пожалей мать, она ведь у тебя совсем старенькая.
- Учить-то вы все мастера. Побывали бы на моем месте, поспали бы возле параши, тогда бы тоже не сладко разговаривали.
- А я так понимаю, что каждый должен быть на своем месте. У тебя «душа болит, и сердце плачет», как поется в песне? Так, тропка в клуб не заказана, там ребята и девчата развеют твою печаль-тоску. Уверена, они тебя примут, если ты не очень будешь козырять своим тюремным жаргоном.
- Ты, девочка, прости меня за грубость. Не я к ней, а она прилипла ко мне, как банный лист, никак не могу от них отвязаться. Прости и прощай!
Больше Степан к Елене не хаживал. Дед Феодосий, который возил почту, как-то повстречал «Ветра» на мельнице.
Дедушка Феодосий -  уважаемый человек в деревне, авторитет. В войну он носил своим землякам почту и с хорошими, и с плохими новостями. Аккуратно подстриженная борода, светло-голубые глаза, открытый взгляд вызывали большое доверие. Даже вручая похоронное извещение, дед Феодосий неизменно говорил:
- Уважаемый мой друг, жизнь на этом ещё не кончилась. Береги себя! Надо ещё послужить родной стране и своим детям. А как же иначе?
И действительно, человеку становилось легче.
- Спасибо, дедушка Феодосий, за поддержку и добрые слова, - говорили селяне, глотая слезы.
«Ветер» за истекший период вроде как подобрел, жизнь вне колючей проволоки еще никому не вредила. Глаза ожили, лицо округлилось, свои длинные руки с наколками он старательно прятал в длинные рукава холщовой рубашки. На людях всегда появлялся собранным и аккуратным.
- Здравствуйте, дедушка Феодосий, - первым поздоровался с почтальоном «Ветер». - Заходите в   дом,  немного отдохните, день-то ведь жаркий, томный, я вас угощу чаем.
- Спасибо, Степан, за приглашение.
- Заходите, заходите, у нас и квас есть – очень хороший. Варвара Сергеевна, душа-человек, старается. Сейчас она в отъезде, я её заменяю.
- Ну, ты, Степан, молодец. Прошлую жизнь постепенно забвению предаешь. На правильный путь встал никак?
- Да что я, дедушка, паровоз что ли? Хотя тут ты в десяточку угодил. По работе соскучился. Так что буду стараться.
- А как мать? Как её здоровье? 
- Пока, слава богу, ничего.
- А Варвара Сергеевна? Довольна тобой?
- Дедушка Феодосий, у нас с ней полный ништяк, ой, прости, полное   взаимопонимание. Она учит, я учусь!
- Невесту-то, Степан, себе подыскал или как?
- Тебе дедушка все скажи да расскажи, как следователю. Ну да ладно, тебе одному откроюсь. Есть одна девчонка на примете: Галька с фермы, из соседнего колхоза «Путь Ильича». Пока не знаю, как все сложится. Но я надежду, дед, не теряю!
Феодосий, усмехнувшись в усы, поблагодарив Степана за чай,  отправился восвояси.

                10

Жизнь, что дорога, ускоряя свой бег, всё бежит вперед и вперед. Задержки не терпит, некогда ей медлить. Все новые жильцы подрастают, им нужно идти искать свой маршрут. Свою правду, свои резоны!      
Покуда старший брат служил в армии, подрастали младшие. В то время, когда умер отец, Иван, несмышлёныш, не сразу понял, какая это потеря. Повзрослев, он решил, что надо стать врачом, чтобы можно вылечить такую болезнь, которой болел его отец.
В 1951 году Иван поступил в медицинский институт. Но обузой для семьи не хотел быть. Проживая на квартире и получая небольшую стипендию, он часто подрабатывал разгрузкой щебня на железнодорожной станции, а летом раскидывал пузатые астраханские арбузы с барж.
Иван – парень видный, за словом в карман не полезет,  медицина учит общению, может быть, от этого его повернуло в сторону искусства. Он попробовал себя в художественной самодеятельности.
Студент – он все равно, что шахтер, трудно грызть гранит науки, но он не сдается. Особенно тяжело преодолевать первые три курса института, когда требуется наибольшее усердие, когда студентов пугает  химия и биология – основы медицины. Но Иван был не из тех, кто сдается.
Хозяйка квартиры, Мария Сергеевна, относилась к своему студенту-квартиранту вполне благосклонно и частенько кормила его, зная о том, что он сыт вольным ветром. Иван был ей за это очень благодарен.
Студенчество – золотая пора, когда каждый тебе и друг, и брат, и любимая. Иван, как и положено, сразу же втрескался в красивую девушку из параллельной группы, будущего терапевта и отличницу, Надежду. Надежда на взаимность не исключалась…
А Валерий в 1953 году окончил 10 классов. Дальше он учиться не захотел. Он очень любил родные деревенские просторы, цветущие луга и реку Озёрную. С кручи этой реки они в детстве прыгали в воду.
Речка-реченька, река жизни!
 Девчонки из водяных лилий делали бусы и вешали на шею, а цветок лилии прикалывали к волосам. Маленькому Валерке они все тогда казались настоящими русалками.
Девчата постарше купались отдельно. Но запретный плод сладок, а потому  мальчишки из озорства и любопытства заплывали в заповедные  места, туда, где раздавался русалочий визг-смех. Их взору открывались розовая, манящая нагота тел, сладостно томящая картина…
Любовь, она ведь рождается из случайностей, получается из пустяка. Из шутки, из озорства.
Не мог Валерий оставить эту речку. Он знал таинственные тихие заводи, где его детская душа приходила в полное умиротворение. Любил сидеть с удочкой под увесистыми ветвями ивы и тальника, терпеливо ожидая, когда же начнёт судорожно дергаться поплавок. И, дождавшись, он умело подсекал рыбу, и она летела ввысь серебристым фейерверком на конце крючка. Пойманную рыбу он сажал на кукан и опускал в воду.
Валерка шпарил на гармони так, что когда он с гармошкой выходил на сцену, зал ревел от восторга, особенно его женская половина. Трехрядка под его пальцами выплясывала на разные лады до тех пор, покуда, раздвинув гармонь в стороны, словно распахнув объятия, Валерка не затягивал мелодичным голосом какую-нибудь песню. Тогда даже Мария Сергеевна,  родная тётя Веры Васильевны, всегда приходившая в клуб послушать внучатого племянника и сидевшая в первом ряду, неизменно таяла от восхищения. После его пения, казалось, словно только что мимо с гиканьем и свистом пронеслась тройка с валдайскими колокольчиками или с цыганами. Громкие аплодисменты, крики: «Ещё! Ещё! Би-и-ис!» – вызывали у Валерия большой душевный подъем. Растроганная Мария Сергеевна после таких выступлений говорила:
- Валерий, тебе, сынок, надо идти учиться на артиста, ты ведь можешь стать известным певцом, принесешь славу нашей деревне. То-то мама порадуется!
- Не-ет, Мария Сергеевна, я пойду не в артисты, а в трактористы. Это моя стихия, я люблю возиться с техникой. - Наивно, как малое дитё, он добавлял. - Мне любопытно знать, как это он,  автомобиль, без души и сердца, может так лихо ехать. Это же фантастика! А гармонь – это так, для жизненной услады.
Поэтому по разнарядке из военкомата Валерка был направлен на курсы трактористов и шоферов. После окончания курсов пошел работать на  трактор. С трактором,  да и вообще с любой техникой у него были отношения едва ли не более задушевные, чем с гармошкой.
 
                11

Летом 1953 года Егор Дмитриевич и Вера Васильевна решили съездить на Смоленщину, где он работал до войны. Егор Дмитриевич по образованию историк,  до войны преподавал в школе историю. После выхода из госпиталя его направили работать в школу преподавателем физкультуры и военного дела. Не всегда тебе предлагают, что тебе хочется. Так диктует сама жизнь. Физкультура и военное дело – это прежде всего мужское занятие, особенно для мужчин, испытавших на себе войну. Эта перемена не испугала Егора. Он смело взялся за эту работу. А сейчас в путь-дорогу.
Решили и поехали: Егор, Вера и их дочь Светлана, которой на тот момент исполнилось уже 9 лет.
Стояла середина июня. Благодатная летняя пора. Природа полностью ожила и предстала перед отъезжающими во всей красе. Ехать предстояло недолго, чуть больше суток. Уютно устроились в плацкартном вагоне. Два места  внизу, третье - на второй полке.
- Света, где тебе нравится? - спросил Егор Дмитриевич. – Выбирай, что тебе по сердцу.
- Папа, я на верхней полке поеду. Буду лежа любоваться природой, мне никто не мешает, и я никого не беспокою.
Поезд тронулся, поля, перелески поехали назад, верстовые столбы отмеряли время, паровоз гудел, как заполошный.
Проскочили через саратовские, тамбовские земли – огромные степные районы неописуемой красоты: бесконечные поля, вот колосится рожь, а через дорогу - пшеница, а ещё дальше - свекла и подсолнухи, развернувшие свои рыжие с веснушками лица в сторону солнышка. Изумрудная после дождя  ботва, раскинутая по степному простору, казалась громадным зеленым ковром. И все это сказочное изобилие было создано людьми, такими же рядовыми колхозниками, как и наши путешественники.
Глядя на свекольные моря, Вера Васильевна вспоминала, как она по просьбе председателя колхоза частенько выходила с детьми на прополку. После нее спина отказывалась гнуться, пальцы деревенели, но зато было и чувство настоящей удовлетворенности, словно награда за ударный труд.
А поезд, пуская искры по сторонам, как метеор, уже летел дальше, оказавшись на смоленской земле, земле древней, исторической.
Смоленщина на протяжении веков претерпела много испытаний, то под поляками, то под немцами, но всегда выходила изо всех переделок с честью.
Так долго ли, коротко ли родные места Егора Дмитриевича взглянули ему с любопытством в глаза: кто такой, зачем явился, не запылился?
Всю дорогу Егора не покидало чувство, что время пошло вспять. Он узнавал родные пейзажи, березовую рощу, мост через речку, косогор. Вера почувствовала, что мужу трудно, на него нахлынули воспоминания, и взяла аккуратно за руку…
Но деревни, где он жил до войны, больше не было, пришлось ехать в соседнее село Чистые ключи. Зашли к председателю сельского совета. Мужчина лет пятидесяти хмуро поздоровался с гостями. Они объяснили, как могли, председателю о цели своего визита. Но какая, на самом деле у них цель? Воскресить из небытия события давно минувших дней?
Впрочем, председатель отнесся к полуночным гостям с пониманием,  и порекомендовал устроиться на ночлег в сельской гостинице.
- Егор Дмитриевич, завтра мы поможем вам встретиться с вашей землячкой.
Егор долго не мог уснуть, выходил покурить, а потом ворочался на казенном диване, словно готовясь к суду памяти, хотя ничего такого подлого и не делал… 
Солнечные лучи, как золотистые нити ткацкого станка, проникали через большое окно и ложились на пол гостиничной комнаты. Пришел Павел Сергеевич, чтобы проводить гостей к Пелагее Аркадьевне, жительнице бывшего села Варваровка.
Бревенчатый, довольно обветшавший, крытый шифером дом стоял на окраине села. Постучали в дверь, за дверью кто-то завозился, злобно залаял старый пес, они зашли в дом.
- Здравствуйте, Пелагея Аркадьевна, - звучным, почти командным голосом обратился к хозяйке дома Павел Сергеевич, зная о том, что она плохо слышит.
Пелагея Аркадьевна, уже немолодая, улыбчивая женщина в черной юбке и в белой вязаной кофте приветливо встретила гостей, начала по обыкновению хлопотать, да все никак не могла взять в толк, зачем к ней пожаловала такая большая делегация?
- Пожалуйста, проходите, гости дорогие, не стойте, проходите.
- Пелагея Аркадьевна, не судите строго и заранее извините, что мы вас потревожили. У нас вот какой к вам вопрос: гость наш, Егор Дмитриевич, с женой Верой Васильевной и дочкой приехал из Нижнего Поволжья встретиться с теми, кто раньше, до войны, жил в деревне Варваровка. Если, я не ошибаюсь, вы,  ведь тамошняя?
- Сергеич, ты немного ошибся адресом. Там была семья моей дочери Татьяны. Деревню разбомбили, чудом уцелела только Анечка, внучка моя, а все остальные, внуки и дочь, погибли. Вот с внучкой я теперь и коротаю свой век, в деревне Чистые ключи.
Послышался скрип входной двери, и в комнату вошла молодая красивая девушка лет двадцати.
- Здравствуйте, - звонко объявила о себе Аня.
- А вот и моя внучка Аня. Анечка, это к нам пришли люди, которые жили с тобой и твоими родителями в деревне Варваровка.
Довольно долго, молча, смотрела на гостей Аня, а потом воскликнула:
- Я вспомнила, бабушка, хотя мне тогда было, кажется 8 лет. Извините, я сразу вас не узнала, как зашла, а сейчас вспомнила! Вы работали в нашей деревне учителем. Только забыла, как вас зовут.
- Меня зовут Егором Дмитриевичем, - представился бывший учитель деревни Варваровки.
- Помню, как-то зимой я шла в школу, потеряла варежки, и руки очень замерзли, а вы, увидев, что мой портфель лежит в снегу, а я плачу и грею руки, меня успокоили, взяли мой портфель, отдали свои перчатки  и довели до школы.
- Я, Анечка, этого случая не припоминаю.
- Вы, наверно, ищете кого-нибудь из своей семьи? Дети ваши погибли, - она запнулась, словно понимая, что слова эти могут ранить учителя, ой, простите, - а вот Наталья Владимировна, ваша жена, жива. Она года два жила на квартире у Прасковьи Сергеевны. Выглядела очень уставшей. Она вас тоже долго искала, ей сообщили, что вы пропали без вести. Потом вернулся домой вдовец Николай Захарович Трофимов, семья которого тоже погибла. Николай Захарович и Наталья Владимировна стали встречаться, потом стали жить вместе в этой деревне, а потом переехали в поселок Владимировку - это недалеко отсюда, я вам дам адрес.
Егор Дмитриевич стоял, как громом пораженный. Чего угодно он ожидал, но только не этого:
- Мать честная, Анечка, неужели это правда? - Егор Дмитриевич покраснел от изумления. - Даже не верится, что такое бывает! Можно с ума сойти! Как же так? Как я её не нашел? Она жива! Верочка, Света! Вы слышите,  Наталья Владимировна жива! - И слёзы покатились из глаз Егора Дмитриевича. Стоял он и плакал, как малое дитя. - Анечка, я ведь приезжал сюда сразу после войны. Побывал в деревнях по соседству с Варваровкой, спрашивал у многих, и никаких следов. Никаких! Писал письма, искал среди эвакуированных своих близких.
Аня, председатель, Вера и Света были изумлены не меньше Егора. И каждый по - своему переживал только что услышанное. Кто нелепо улыбался и плакал, как Вера, кто молчал, насупившись, как Света.
- Егор Дмитриевич, в то время, наверно, и, правда, никто не мог сказать Вам что-то вразумительное. Только что война закончилась. Многие были далече от родных мест и возвратились они гораздо позже, а многих уже не было в живых.
Света прижалась к отцу. Вера Васильевна с волнением слушала рассказ Анечки.
- Егор! Какое счастье, что нашлась твоя жена! Ты не переживай, что я буду тебя ревновать. Тут ничьей вины нет, так сложилось, так все переплелось. Это - судьба.
- Верочка! Наталья Владимировна - умная женщина, мы с ней вместе обсудим и рассудим, что теперь делать. Я хочу, чтобы всё было хорошо и всем было хорошо. Достаточно мы натерпелись.
Чтобы снять неловкую паузу, все вдруг как-то засуетились, задвигали стульями, хозяйка, не расслышав почти ничего из того, что тут говорили, будто бы в знак протеста  уронила ковшик.   
- Егор Дмитриевич, езжайте на моей машине во  Владимировку, а там сами решите - если останетесь на ночлег, то машину отправьте назад. Если сегодня управитесь, то автомашина побудет с вами, - сказал Павел Сергеевич.
С этим все и ретировались из дома  Пелагеи.
Уазик председателя лихо покатил по ухабам проселочных дорог. Егор Дмитриевич и Вера Васильевна, казалось, успокоились. Но это только на первый взгляд. На самом деле каждый думал обо все происходящем, пытался что-то решить, вывести какую-то логическую последовательность и цепочку: а что же дальше? Особенно велико было волнение Егора Дмитриевича. Как же он, фронтовик, так долго искавший свою жену, Наталью Владимировну,  и не нашел ее? Он не находил себе оправдания! Вот – кашу заварил, многоженец!
Вера Васильевна думала о своём: «Егор ведь убедил меня в том, что все поиски жены не увенчались успехом. Я и оправдываться не хочу, моей вины здесь нет».
Наконец, уазик,  дав по тормозам, остановился у двухэтажного дома с мансардой.
Егор с ватными ногами и Вера, вдруг поникшая, словно виноватая в чем-то, подошли к крыльцу, Егор все не решался войти. Все не верил, что это – не сон. Да и дом,  в котором проживали четыре семьи, в том числе и Наталья Владимировна вместе с Николаем Захаровичем Трофимовым - на втором этаже, тоже особого интереса к гостям не проявлял.
Постучали в дверь, женский, давно забытый голос, сказал: 
- Войдите!
   Трехкомнатная квартира, хорошо обустроенная. Гости поздоровались с хозяевами. Несколько секунд присматривались друг другу, повисла неловкая пауза, которую нарушил взволнованный голос Егора Дмитриевича:
- Наташенька! Родненькая, наконец-то я тебя нашел! - Шагнув к  Наталье Владимировне,  Егор Дмитриевич крепко её обнял и расцеловал, словно задним числом пытаясь защитить от всех напастей, но где уж там. - Прости меня, что так случилось. После возвращения из госпиталя я не знал, куда мне податься. По направлению военкомата оказался в Нижнем Поволжье. Сейчас работаю в одной школе с Верой Васильевной, теперешней моей женой. Судьба нас раскидала по разным углам, и мы теперь вроде как чужие.
Наталья Владимировна плакала, и Егор не скрывал своих радостных  слёз. Сквозь рыдания, словно сквозь годы слышался ее слабый и такой беззащитный голос:
- Егорушка, какое это счастье встретить тебя через столько лет! Такое, наверно, случается только во сне. Боже мой! Егорушка, как же так? Почему мы не смогли найти друг друга? Я ведь тебя тоже искала! Помнишь нашу клятву в  верности друг другу до конца жизни? Разве её можно забыть? Разве мы могли предположить, что найдём друг друга спустя многие годы? И вот это случилось. Бог нам всем судья, но  я даже представить пока не могу, что теперь нам делать?
 Она не отпускала от себя Егора и плакала. Егор, наконец, освободившись от объятий Наталии, ушел на кухню, и там дал волю слезам.  Вернулся он покрасневшим, то и дело, вытирая платком глаза.
- Егор, а это мой муж, Николай Захарович, с которым мы расписались в 1945 году. Мне сказали, что ты пропал без вести. Я долго болела после смерти наших детей, не хотела жить, но Николай Захарович помог, убедил, что нужно жить дальше. Егор, прости, пожалуйста, что так случилось.
Они, бывший муж и бывшая жена, разбросанные волею судьбы по свету, стояли друг перед другом. А между ними была война, гибель детей, пропасть, которая вот сейчас должна срастись или что и как? Ведь все уже другое, они другие, Егор Дмитриевич и Наталья Владимировна за эти годы сильно изменились. На лицах появилась худоба, на лбу - следы морщин. Потеря детей и глубокие переживания наложили на их лица неизгладимый отпечаток постоянной озабоченности и тоски. Но память об ушедшей юности продолжала еще жить. И эта память воскрешала прежнюю любовь. Ведь любовь, как известно, не умирает. Только люди уходят, а любовь жива!
Вера Васильевна и Николай Захарович пребывали в полной растерянности, не знали,  как себя вести и что делать дальше.
Как жить?
Наконец Николай Захарович  первым нарушил молчание:
- Друзья мои, всем нам надо принять жизнь такой, какая она есть. Всё, что случилось, то случилось: война, будь она не ладна. А нам надо думать, как дальше быть? Полагаю, что возврата к прежней жизни нет.
Света стояла рядом с мамой, нервно ломая пальцы рук и теребя уголок платка, тревожно прислушиваясь к разговору взрослых. 
Николай Захарович предложил жене накрыть на стол и пригласил  гостей к столу.
И вот все уселись, неловко двигая стульями, дамы засуетились, побежали на кухню, пытаясь какой-то бурной деятельностью скрыть волнение и преодолеть стеснение. Зазвякали тарелки, зазвенели стаканы, выпили, закусили и решили, что надо обменяться адресами, и что семьи по новой рушить не к чему, жизнь не перекроишь, хотя она сама горазда ломать человеческие судьбы через колено.
В тот же вечер не прошеные гости,  озадаченные встречей, совершенно расстроенные вернулись в Чистые ключи. Поблагодарили Павла Сергеевича за внимание, заботу и предоставленный автомобиль. 

                12

Холодной осенью 1953 года, после смерти Сталина и после того, как из тюрем выпустили по амнистии многих заключённых, Николай вернулся из армии. Мама радовалась возвращению сына. Дождалась! Но был в деревне еще один человек, которая была рада не меньше, чем мама, его невеста Елена. По случаю возвращения Николая из армии вся деревня пела песни и плясала до утра, старики лишь качали головами и завидовали, что силы уже не те, молодость ушла, и ее не догонишь со скоростью парня, бегущего за своей невестой.
На следующее утро бывший сержант  пошел свататься к фельдшеру прямиком в деревенский медпункт, где Елена работала не за страх, а за совесть, особенно утомляли ночные вызовы, но  она старалась.
Фельдшер, несмотря на занятость, ответила согласием, ведь их любовь была необыкновенно, чистой, как родник и верной, на вечные времена. Но всё-таки, посоветовавшись, они решили, что, в первую очередь, Николаю нужно устроиться на работу, а потом уже можно будет и свадьбу справить.
Вера Васильевна и Егор Дмитриевич не торопили Николая. Но и сам видел, что гулять особо некогда, пора засучивать рукава: дом  сильно обветшал, крыша, покрытая глиносоломенной смесью, латана – перелатана,  давно прохудилась, нижние венцы сгнили, подоконники и окна требовали замены. Да что там, и птенцы давно уже выросли, тесновато стало. Надо строить новый дом. Сбережения у родителей кое-какие были, но достать, привезти материалы, да и работа – дело сложное, не всякому по плечу. Но Николаю ли бояться трудностей? Руки на месте, сила и здоровье позволяют!
- Коля, сынок, пора бы поменять солдатское обмундирование на гражданскую одежду, не век же тебе в солдатском хэбэ вековать. Сходи,  купи себе что-нибудь, – сказала Вера Сергеевна, глядя на возмужалого сына. 
- Мама, не беспокойся об этом. Вот устроюсь на работу, тогда и куплю себе все, что нужно. – Сразу же мягко возразил сын, не желая становиться обузой матери, да и себе послабление давать хоть какое-то.
- Сынок, как-то неудобно перед односельчанами...
- Батя, хоть вы скажите маме, что военная форма – эта опрятность, выправка. А опрятность и выправка только красят человека. Придет время, облачимся в гражданскую одежду. 
Егор Дмитриевич слушал Николая и только довольно кивал головой.
На следующее утро, моросящее дождями, серый туман, словно  упрятал горизонт в плотный карман, Николай в гимнастерке пошел устраиваться на работу по специальности.
Недалеко от районного центра находилось нефтепромысловое предприятие. Николай пошел прямиком в контору и, по-военному, отчеканив приветствие,  обратился к руководителю. Руководитель Евгений Петрович Нефедов, человек солидный, потому что положение, как говорится, обязывает, очень обрадовался, заглянув в документы Смоленцева,.
- Не знаю, как удобно вас называть? По имени-отчеству или по фамилии?
 - Зовите просто Николаем.
 - Николай, а в армии вы,  чем занимались?
- Служил по своей специальности - механиком в инженерной службе части.
- Я вас познакомлю со своим хозяйством, понравится - устраивайтесь. Нет, что же, жаль будет. Да, хотел спросить, женаты вы или нет?
- Нет ещё, Евгений Петрович, но собираюсь. А вы жильё-то строите?
- Строим, обеспечим вас квартирой, если есть в этом необходимость. Специалистам, тем более, отслужившим в армии, по закону полагается выделять жилье в первую очередь.
- Я очень рад, Евгений Петрович, спасибо.
- Хорошо, Николай, считайте, что обо всем договорились. Сейчас–то где живёте?
- Живу с мамой, отчимом и братом Валерием. У нас очень ветхое жильё. Отчим говорит, что пора строить новый дом.
- Чем сможем, тем поможем, Николай. Надо поддержать родителей. Нам позарез, понимаешь ты, нужен механик. У нас старый механик на  пенсию ушел. Так что милости просим. Хозяйство наше небольшое, компактное, не сильно отличается от нефтебазы. Те же резервуары, насосная станция, небольшая котельная, которая вырабатывает пар и снабжает теплом небольшой поселок, где живут рабочие. Есть весь необходимый транспорт. Мы живём автономно, ни от кого не зависим. А посему нам надо обеспечить бесперебойную работу этого небольшого предприятия. Работа ответственная. Мы собираем нефть со всех близко расположенных нефтяных скважин. Далее мы эту нефть освобождаем от воды, от механических примесей. Скважины работают автоматически, без людей. Конечно, периодически мы проверяем работу скважин и, если надо, ремонтируем, проводим необходимые мероприятия. Нефть с нашего промыслового участка мы перекачиваем на магистральные нефтеперекачивающие станции, которые после дополнительной подготовки нефти перекачивают её по нефтеперерабатывающим заводам.
Николай слушал эту всю нефтяную симфонию, и ему казалось, что деревня – седая старушка, что на смену селу бодрой походкой идет город, будущее, индустриальное, мускулистое, с аэропланами и пароходами, газопроводами и нефтепроводами, которые скоро покроют весь земной шарик!
А Евгений Петрович в свою очередь не мог не нарадоваться, что нашел дипломированного механика по эксплуатации нефтебаз и трубопроводов. Малый, кажется, грамотный, с большой смекалкой. Походили они с Николаем по территории предприятия, побывали во всех подразделениях.
- Николай Сергеевич, - правильно я назвал ваше отчество? - вам здесь будет хорошо, справитесь. Тем более, что в армии  служили по специальности. Оформляетесь,  и ждем вас уже не в качестве гостя!
Николай не заставил себя долго упрашивать, не привык он к долгим разговорам, да пересудам. На следующее утро он с твердой верой в свои силы,  шел на работу.
Коллектив, весьма разношерстный, но довольно сплоченный, принял   Николай за своего. Ведь в нём сидит крестьянская косточка, как и у многих здешних рабочих. Тут люди своим трудом зарабатывают себе авторитет и хлеб.  Николай вписался в свое дело, как будто работал здесь давно. Встал на доверенный ему участок прочно, как паровая котельная, которая также находилась в его ведении. Паровая котельная участок ответственный. Мотор и пламенное сердце всего производства. Поэтому в первую очередь, Николай позаботился о том, чтобы операторы газовой котельной прошли очередную переподготовку и получили разрешения - удостоверения операторов газовых котельных от Госгортехнадзора.
И завертелась новая жизнь, новая работа для Николая. Эта работа вполне устраивала, только находилось далековато. Ездить приходилось на мотоцикле. Ну да чего там? Не в первой трудности преодолевать. Сел на своего железного коня, крутанул педаль, дал по газам и вот уже «нас утро встречает прохладой».
Работа обступила Николая сразу со всех сторон, как лес. Тут же сразу и подошел срок и родительскому гнезду. Но тут уже было иное начальство.
Строительство возглавил самолично Егор Дмитриевич. Место выбрали хорошее. Поблизости речка, где тишина и покой. Мысли тут бегут одна за другой неспешные, несуетные, вызывая в человеке благостное настроение. Густые заросли ивняка по берегам создавали непроходимую преграду для человека. Поэтому река - чистая и прозрачная, как слеза.
Но вот с лесоматериалом дело обстояло сложнее. Бревна есть, а вот для потолка и пола нужна доска. Пришлось возить кругляк на пилораму, находящуюся у чёрта на куличках. Впрочем, главный инженер нефтепромысла предоставил грузовик, и этот вопрос решился.
Все лето пилили бревна, строгали, тесали, словом, готовили   стройматериал, который, должен устояться и просохнуть.
Деревенские столяры заранее сделали на окна резные наличники с несложным орнаментом. Резьба по дереву - дорогостоящая работа, но ведь дом строится, а не времянка. Для крыши заготовили шифер. На этом настоял Егор Дмитриевич. Он говорил, что кровля должна быть на века, поэтому и несущий каркас крыши сделали из прочного материала.
Закладкой фундамента руководил сам Иван Сидорыч, по-прежнему работавший заведующим зернохранилищем. Издавна существует много разных деревенских обычаев по закладке фундамента, например, нужно засыпать зёрна под него, чтобы в доме всегда было благополучие и богатство.
Словом, поплевали на ладони, крякнули и пошла работа. 
Егор Дмитриевич уделял особенное внимание кладке русской и голландской печей.
Печка – она сердце дома, как сложится, так и будет в доме: тепло или холод!
И вот вырос новенький, с иголочки, пятистенок, бревенчатый дом с несколькими внутренними перегородками, чтобы дети спали отдельно от взрослых. А когда Николай получит квартиру, тогда перегородки по новому  переставят.
Осенью 1954 года справили новоселье. Всё сделали с умом, соблюдая правила и обычаи. В первую очередь, в дом пустили кошку. По поверью, она должна выгнать  нечисть и злых духов, которые обитают в доме. Издавна считается, что хранителем очага считается домовой, который следует в новый дом за старым веником. Веник нельзя оставлять в старом доме, это - плохая примета. И новоселье-то, по поверью, устраивают, чтобы домовой не обиделся и не покинул дом.
Ну что же есть жилье, можно и свадьбу справить. Не могут два любящих сердца под разным кровом ютиться.
Спустя год после возвращения из армии Николай женился на Елене. И тут опять-таки деревня пела и плясала. На свадьбе было много гостей, веселья и  подарков, пожеланий. Молодожены до получения квартиры  остались жить в доме.
А Иван в это время заканчивал  учёбу в мединституте и попросил распределение в Ставропольский край.

                13

Весна в деревню приходит поздно, покуда солнышко растопит снег и высвободит землю из-под ледового плена, и на первых проталинках робким маячком будущего тепла прорастут желтые, словно цыплята, цветки мать-и-мачехи.
Ранней весной 1956 года Валерий шел в правление колхоза, проваливаясь в подтаявшем снегу, и недоумевал, зачем это председатель колхоза Филипп Яковлевич Боровой пригласил его к себе? Вроде бы грехов за ним не водилось. Накануне, как обычно, повеселились с ребятами в клубе. Девушки у Валерия не было. Как-то не хотел он сейчас себя связывать  встречами, расставаниями, букетами, слезы и вздохи на скамейке. Ему нужны были свобода и воля.
У председателя в кабинете сидели колхозный механик Василий Николаевич Павлов и тракторист Олег Жирнов, закадычный друг Валерки.
 Филипп Яковлевич, нахмурив брови, разговаривал с кем-то по телефону:
- Евгений Павлович, я сегодня же пошлю своих механиков за трактором, который ты выделил нашему колхозу. Нет, я не буду ждать, пока пройдёт половодье. Мне  сейчас нужна новая техника, потом будет поздно. - Председатель говорил торопливо и очень возбужденно. - Нет, нет, я заберу сейчас, пока ты не отдал другому колхозу. Ничего, ничего преодолеют мои хлопцы эти овраги, рыхлый снег. Я их пошлю на тракторе, в случае чего они помогут друг другу.
Филипп Яковлевич с облегчением выдохнул, насыпал из лежащего на столе портсигара табачок «Самсон» в затейливо завернутую козью ножку из газетной бумаги и закурил. На его добродушном лице сияла улыбка. Выпуская изо рта клубы дыма, он возвестил:
- Вот что, ребята, выделили колхозу новый трактор С-80. Надо поехать в районный центр, на машинотракторную станцию и пригнать его сюда, пока его не переправили в другой колхоз. Как говорится, куй железо, пока горячо. Давайте – валяйте втроем, на тракторе Василия, овраги полны снега, вот-вот начнут вспухать. Но пока снег еще нежится на ледяной корке, можно перепрыгнуть через овраги без труда. На всякий случай, возьмите буксировочный трос и когда будете форсировать овраги, обязательно прицепите концы троса к буксировочным крюкам  обоих тракторов, чтобы в случае чего могли вытащить друг друга.
- Филипп Яковлевич, задание понято, постараемся сделать всё как надо. - Кивнул механик.
- Василий Николаевич, берите с собой необходимые документы: паспорт, доверенность, чтобы не было проблем с оформлением.
После напутствия трактористы высыпали на крыльцо, перед которым, как старый конь, стоял колхозный трактор. Он уже многие годы исправно служил колхозу. Трактористы, оседлав механического битюга, тронулись в путь, вернее в распутицу, поскольку снег уже сильно осел, и по оврагу под снежным настом уже бежал довольно сильный ручей.
Выполнив все формальности на машинотракторной станции, механик и трактористы получили новенький голубой трактор, сияющий, как весеннее небо, и поехали домой.
Приблизившись  к глубокому оврагу, новенький трактор остановился. Внизу, под снегом был  слышен яростный шум ручья. Старый колхозный трактор, который вёл Олег Жирнов, пошел было вперед, оставив после себя глубокие, синие, наполненные водой, борозды. И вот закрепленный буксировочным тросом, новый трактор, доверенный Валерию Смоленцеву, с ним рядом сидел механик Василий Павлов, медленно пополз за ним.  По оврагу уже медленно плыли большие глыбы снега, отрываясь от берега. Когда Олег стал перебираться на другой берег,  его трактор  ушел в снежно-водяную кашу до половины кабины. Олег, испугавшись, что может заглохнуть двигатель,  сильно прибавил газу, резко дёрнув трактор Валерия. От такой неожиданности Валерий ускорил движение своего трактора, а Олег, после того, как пересек ручей, наоборот, решил сбавить скорость. От таких несогласованных действий – тяни-толкай - трос от трактора Валерия отцепился на самой середине снежно-водяного потока. А тут еще и мотор, как, на зло, заглох. С новой техникой такое бывает. Лихорадочная попытка завести трактор окончилась неудачей. Надо было снова цеплять трос к буксировочному крюку. Трактор Олега Жирнова уже почти выбрался на берег. Олегу удалось подать конец троса Валерию. Теперь надо было накинуть петлю троса на крюк трактора, который все глубже погружался в  бурный водно-снежный поток. Валерий, пройдя по гусенице трактора  и держа трос в правой руке, прыгнул в воду. Приходилось действовать наощупь. С первого раза накинуть буксировочный трос на крюк не удалось. Только после нескольких попыток удалось закрепить трос. Совершенно онемевший от холода Валерий вернулся в кабину. По команде механика Олег своим трактором сначала медленно натянул трос, а затем начал буксировать трактор Валерия. Хоть и старый, но мощный трактор Олега вытащил новенький Валерия. А еще говорят: старый конь глубоко не вспашет. Вспашет, когда потребуется.
Олег и механик Павлов помогли переодеться продрогшему Валерию.
Валерий в ту же ночь, сильно простудившись, заболел. И надолго прописался в больнице. Простуда дорого обошлась Валерию: он получил  инвалидность с диагнозом порок сердца. Тем не менее, колхозную технику Валерий не бросил. Работал комбайнером, трактористом, шофером, а  молодость и бесшабашность помогала ему преодолевать недуг.


                14


Вот говорят: время лечит. Но разве любовь подвластна забвению? После встречи Натальи Владимировны и Егора Дмитриевича прошел год. Несмотря на решение оставить все, как есть, жить с этим оказалось не так-то просто. Две расколотых пополам жизни, разбитые сердца кровоточили, память бередила раны… 
Наталья Владимировна и сама не могла объяснить, что с ней происходит. Ее начала мучить бессонница. Сидя у окна, она подолгу смотрела в ночную темень. Тусклый свет, падающий из окон квартиры одинокой соседки тёти Нюры, освещал берёзу под окном. Изредка стремительно летела к земле, светясь ярким светом, далёкая падающая звезда.  Тихий шелест листьев звал к раздумьям о давних событиях, мгновенная вспышка вырывала из закутков памяти минувшие дни. Вот и молодость её - вспыхнула и канула в вечность. Правильно ли она сделала, согласившись со своим теперешним положением? Наташа снова и снова погружалась в воспоминания.
Красивая деревня Снежная в предгорьях Южного Урала. Большой массив земельных угодий располагался выше деревни. На поля за зиму почти всегда наметало много снега, а во время  весеннего половодья паводковые воды стекали вниз по оврагу на луга, где протекала речка Верунья. Овраг обрамлял деревню. Школа возвышалась на пригорке, по одну сторону оврага, а деревня находилась на противоположной стороне. Овраг жители называли Угрюмым, потому что каждый год бурное течение кого-нибудь сносило с пожитками на луга.
Речка Верунья разливалась очень широко, вольготно. Летом на заливных лугах запасали много сена. На реке стояла водяная мельница. Большой запас воды перед мельничной плотиной позволял ей работать бесперебойно. Правда, и хлопот было много. Весенние воды каждый год прорывали плотину, и её приходилось восстанавливать. Это было нелегко, так как работы велись на лошадях и вручную. Но крестьянам не привыкать.
Наталья познакомилась с Егорушкой ещё в девятом классе. Однажды во время весеннего половодья Наташа, возвращавшаяся из школы, переходила через овраг по мостику, переброшенному через Угрюмый, и сорвалась в бурные паводковые воды. Егор, шедший сзади, успел поймать её за руку и помог выбраться на мостик. Мостик ходил ходуном, в любой момент мог рухнуть вниз. Егор помог Наташе перебраться на другую сторону, а сам не успел, поток был настолько сильным, что мостик унесло. Вместе с Егором. И все же совершенно обессилевший, едва не захлебнувшись, Егор сумел выбраться из потока. После этого происшествия Егорушка выглядел, как ошпаренная курица. Но заслужил почет, уважение и не только. С этой поры и началась дружба между Егором и Наташей. Их любовь была чистой, искренней и яркой.
Окончив школу, оба они поступили в педагогический институт.  Наташа училась на филологическом факультете. А Егор решил стать историком. Любовь к истории и к дальним странствиям звали его в дорогу. Он на практике побывал в археологических экспедициях, а в зимнее время занимался спортом - гимнастикой, лыжами. Егор считал, что если хочешь быть успешным в жизни, то надо обязательно заниматься  спортом. Так они и жили, любили друг друга, жизнь. И государственные экзамены Наташа и Егор сдали успешно. Распределили их, как им и хотелось, в одну из школ Смоленщины. Освоившись с работой в школе, укрепив своё материальное положение, Наташа и Егор поженились.
Словом, все было как в сказке. И в школе они были на хорошем счету. Сельский совет отдал им в пользование дом, который специально был построен для деревенской интеллигенции. Когда гнездо было устроено, молодые с нетерпением стали ждать ребенка. Егор очень хотел, чтобы родился мальчик. Рождение Славы принесло в дом счастье, хотя новорожденный требовал много забот и хлопот.
Однажды мама Наташи, которая жила на Урале, заболела, и молодые поехали её проведать. Родители  посчитали, что Слава уже вполне взрослый ребенок, ему исполнилось два месяца. Молодая семейка добралась до места вполне благополучно. Родители Наташи жили в коммунальной квартире. На большой кухне гудели газовые горелки четырех плит, на конфорках готовилась пища для всех семейств этой огромной квартиры, в уборную стояла неубывающая очередь, на веревках, которые, казалось, опутывали своей паутиной все квартиру, сушилось белье: подштанники, семейные трусы всех фасонов, майки и прочая. Газ, словно вечный огонь, пылал на кухне почти всегда. Тут же без конца толпились жильцы, обсуждали городские новости и сплетни. Да и детей притягивала кухня – пообщаться, послушать родителей, получить леденец или подзатыльник. Наташу и Егора, словно ходоков у Ленина, жильцы слушали с интересом. Им было любопытно, как живут люди на Смоленщине.
Наташа частенько выходила на кухню с ребенком, там, видимо, и заразила Славу коклюшем. Он заболел примерно через неделю после приезда. Пожилые женщины давали десятки различных советов, причем, совершенно противоположных, говорили, что надо как можно больше гулять и дышать свежим воздухом. Молодая мама прислушивалась к советам бабулек, и подолгу уходила со Славой на улицу. Часто на прогулки с сыном отправлялся и Егор, он распевал своему малышу детские песенки, и мальчик засыпал.
Однако, отпуск заканчивался, пора было уезжать. Молодые тронулись в путь, но добрались с большим трудом. Славочка ещё долго болел, но всё-таки, славу богу, выжил, к большой радости родителей. Молодые получили горький урок.
А через два года семья увеличилась. Полку прибыло, появилась  девочка, которую назвали Галиной.
Несмотря на заботы по дому и детям, в школе Наталья Владимировна вполне успешно вела уроки русского языка и литературы. Она была воспитана в лучших традициях русской интеллигенции и выделялась среди молодых учителей особой утонченностью, граничащей с чопорностью. Но это была не черствая чопорность, а внимательное и сдержанное, чуткое отношение к коллегам, необыкновенная вежливость и учтивость заслуженно вызывали уважение учеников и коллег, особенно немногочисленной мужской половины. Поскольку Наташа была необычайно красива: тёмные кудрявые волосы, глубоко посаженные карие глаза, улыбчивое лицо. Прибавим сюда и тот факт, что она отлично знала свой предмет и свободно общалась с аудиторией.
Наталья Владимировна прекрасно понимала, что русская литература –  кладезь знаний, и старалась все это донести до своих учеников. Говорила о связи времен, о том, что эта связь существует и поныне, что она приносит иногда радость, а иногда, к сожалению, и огорчения. Многое отжившее, то отрицательное, что веками тяготело над русским человеком, его предрассудки, косность - так и не ушли из жизни, и это печально. Поэтому и продолжают довлеть нашей жизни герои «Мёртвых душ» и «Ревизора», герои из произведений Некрасова, Достоевского и многих других.
Наталья Владимировна так вела предмет, что, слушая ее, многим ученикам казалось, что они сами становятся участниками происходивших событий, персонажами произведений русской классики.
Это были трудные, но самые счастливые годы Наташи и Егора. Начавшаяся война разрушила все их мечты: погибли дети, пришла долгая разлука.
И что теперь? Теперь, когда прошло столько лет, столько воды унесло?
А теперь Наташа мысленно прокручивала перед глазами эти воспоминания,  словно в кино, когда вдруг лента бежит в обратную сторону, раз за разом переживала все заново. Сожалела, что при встрече не рассказала Егору о своём душевном смятении, боялась, что психологически не сможет повторно выдержать его потерю. Да и как она могла, когда рядом с ним была другая женщина, его жена. И это никак не хотело укладываться у нее в голове.
Она хотела быть рядом с ним всегда и везде! Ведь они давали клятву друг другу, обещали, что будут до конца жизни верны  любви своей молодости. И теперь она должна уступать любимого человека другой женщине?
«Нет-нет, Веру Васильевну я не виню, она ни в чём не виновата, - думала Наталья. Она тоже так много пережила. Во многом благодаря Егору Дмитриевичу она сумела выжить в эти трудные времена. Но у этих ночных бдений появилась и другая сторона медали: а как отнесется к моим новым мыслям Николай Захарович? Этого я не знаю. Он - профессиональный военный, фронтовик, имеет ранения, награды. По-моему, он большой любви ко мне не испытывает. Он больше любит рыбалку и горячительные напитки, часто вспоминает свою бывшую жену Ольгу Сергеевну. Она пропала без вести во время войны. Он тоже пытался найти ее, но - безуспешно». Но есть сила привычки: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Но почему?
И все-таки сердце рвалось к нему, к своему любимому, недолюбленному,  неразлюбленному!
 Николай Захарович жил с Натальей Владимировной довольно скучно, обыденно, особого рвения в семейных делах не проявлял. Больше времени проводил с друзьями, чем дома. Такие взаимоотношения не могли скрепить и без того непрочный союз Натальи и Николая. И она возмечтала о новой встрече с Егором. Часто плакала, не знала, как жить дальше. Между Николаем Захаровичем и Натальей Владимировной стали возникать конфликты по пустякам. Жизнь, как говорится, дала трещину.
Как-то уже весной, в середине марта, Николай Захарович ранним утром отправился на очередную рыбалку. Зимний ледостав заканчивался, на льду находиться было опасно, возле берега стали появляться промоины и полыньи. Однако удачный лов возжег азарт, хотелось просверлить еще одну лунку, и еще одну. Отступив от своей лунки на несколько метров, Николай Захарович просверлил рядышком другую, и хотел было приладить удочку, но не удержался и провалился под лед. Помощь пришла поздно. Зимняя одежда быстро намокла, и обессилевший рыбак топориком ушел под воду.
Приехавшие спасатели достали утопшего Николая Захаровича, но  оживить уже не смогли. Он лежал с совершенно серым и безмятежным лицом, даже смерть, казалось, не вызывала у него особого интереса.
О происшедшем несчастье сообщили Наталье Владимировне. Нельзя сказать, что смерть Николая Захаровича нанесла Наталье Владимировне тяжелый удар, но мужа к жизни уже не вернуть, она, конечно, погоревала. Но в большей степени из-за хлопот, которые организовал своим безвременным уходом Николай Захарович. Представители военкомата помогли организовать похороны и произнесли правильные речи о верном служении Отечеству ветерана Великой Отечественной войны Николая Захаровича Трофимова.
Наталья Владимировна повторно осталась одна. Опять вдова. На сей раз – по-настоящему. В течение года жила замкнуто, ей не хотелось ни с кем общаться. Она ходила отрешенная, прикрыв лицо чёрным платком. Здоровалась со знакомыми людьми кивком головы, не вступая в разговоры. И, наконец, от чаяния, переполнившего ее душу, решилась написать Егору Дмитриевичу о своей жизни, о смерти Николая Захаровича письмо: «Здравствуй, Егор, мой дорогой человек! Извини, что я обращаюсь к тебе, как в юности. По-другому не могу и не хочу! Мне кажется, что я уже не нужный человек на этом свете. Похоронила своего мужа, за которого вышла замуж, находясь в отчаянном положении после гибели детей. Нет, Егор! Я тебя ни в чём не хочу обвинять, ты - счастливый человек, что нашёл такую замечательную женщину, как Вера Васильевна. Извини меня за это письмо, боюсь, что кому–то оно может принести боль! Егор, у меня к тебе только одна просьба. Если тебе не трудно, узнай, пожалуйста, в районном отделе народного образования, могут ли принять меня преподавателем русского языка и литературы. Заранее извиняюсь, что я тебя побеспокоила. До свиданья! Жду ответа. Твоя  Наталья».
Почтальонша Таня вручила письмо Вере Васильевне. Вера, насупившись, письмо вскрывать не стала, так как оно было адресовано Егору Дмитриевичу.
Конверт, словно полынья во льду, зиял на тумбочке…
Придя с работы, Егор увидел на столе конверт. По  почерку и адресу сразу же определил, что письмо от Наташи. Он боялся притрагиваться к нему, словно боясь порезаться. Но все же с волнением разорвал конверт. Письмо было написано очень эмоционально, путано, но с любовью. Егор Дмитриевич так растрогался, что после прочтения не смог сдержать слёзы. В волнении заходил по комнате, потом вышел на улицу покурить, слова Наташи задели его за живое, всколыхнули воспоминания.  И тут вошла Вера Васильевна. Увидев состояние мужа, она спросила:
- Егор, что случилось? Что с тобой? Кажется, ты чем-то расстроен?
- Да, Верочка. Получил письмо от Натальи Владимировны.
- Что же пишет Наталья Владимировна?
- Жизнь у нее не складывается. Трагически погиб её муж, она хотела бы переехать в наши края.
- Да, Егор, ей не позавидуешь. Какая же нужна ей помощь?
- Просит узнать насчёт работы, могут ли её принять на работу в одну из школ в нашем районе. Понятно, что у неё тут близких людей, кроме нас, нет. Как мы откликнемся на её просьбу, от тебя тоже зависит.
- А что я, Егор? Как ты решишь, так и будет. Я думаю, что надо ей помочь. – Егор поцеловал жену и мысленно поблагодарил судьбу за то, что она связала его с такой мудрой и хорошей женщиной.
На другой день Егор Дмитриевич решил поговорить с директором школы. Он пришел в школу рано, едва сторож вышел во двор, чтобы подмести крыльцо. Егор Дмитриевич волновался, не знал, как начать разговор. Мял в руках одну сигарету за другой. Потом всё-таки решился.
- У меня очень щекотливый вопрос, - начал Егор Дмитриевич. – Если бы это дело касалось лично меня, то мне стыдно было бы обращаться к Вам с этим, пожалуй, я пойду…
- Рассказывайте, Егор Дмитриевич, какая у вас проблема?
- Дело в том, что моя жена ищет работу…
- Позвольте, Егор Дмитриевич, Ваша жена Вера Васильевна работает у нас.
- Да, да, Вера Васильевна работает, а вот моей первой жене, Наталье Владимировне, нужна работа.
- Егор Дмитриевич, объясните, пожалуйста, о ком вы ведёте речь?
- Николай Васильевич, дело в том, что нашлась моя первая жена, Наталья Владимировна. Мы с Верой Васильевной ездили на Смоленщину, я хотел посмотреть на места, где  жил, работал, может быть, отыскать какие-то следы моей семьи и, представьте, нашел свою первую жену. Она вышла замуж за военного. Но недавно её муж утонул. Теперь она хочет уехать оттуда, где столько горьких воспоминаний, думает перебраться сюда. И я не могу отказать. Хотя, я понимаю, что теперь у меня наверняка возникнут  проблемы с двумя жёнами. Без ревности тут не обойдешься. Не знаю, как будет дальше, но бросить её я ведь тоже не могу.
- Да-с, - вздохнул Николай Васильевич. – Дела! Многое я видел в  своей жизни, но с такими обстоятельствами пока сталкиваться не приходилось. Но на работу-то мы можем её принять только с начала следующего учебного года. Евгения Федоровна собирается выйти замуж и уехать в город. Мы ее останавливать не вправе, в добрый путь. Место преподавателя русского языка и литературы вакантно. Только надо хорошо подумать, как вы будете сосуществовать с двумя жёнами – это серьезный шаг, как бы тут дров не наломать. Пока что очень тяжело одному человеку, а ситуация может развиваться таким образом, что поломаем жизнь троим!
- Николай Васильевич, я все прекрасно понимаю. К Наталье Владимировне я питаю нежные чувства – это любовь моей молодости, мы долгие годы вместе учились, родили двух детей, которые погибли во время оккупации. Разве можно все это перечеркнуть одним махом? Но и Веру Васильевну я полюбил, мы вместе переносили все тяготы жизни во время войны.
- Егор Дмитриевич, ваша первая жена, потеряв двух детей и двух мужей, вероятно, находится на грани отчаяния. Возможно, она страдает глубокой депрессией. Я думаю, что вы не должны её отталкивать, надо вам серьёзно поговорить с Верой Васильевной. Она, по-моему, очень умная женщина и поймёт положение Натальи Владимировны. Откровенно поговорите с женой о том, как может сложиться жизнь после приезда Натальи Владимировны. И заходите ко мне в любое время, постараюсь помочь,  чем смогу.
Егор шел домой, почти не глядя по сторонам, навстречу ему попадались знакомые, его ученики, они здоровались, но он, ни на кого не обращал внимания, настолько был погружен в свои думы. 
Дома он не мог заставить себя на чем-то сосредоточиться. Блуждал по комнатам, как тень, пока не пришла с работы Вера Васильевна.
 - Егор, ты уже дома? А я не спешу, думаю, что ты ещё не пришел. Ладно, сейчас я накрою стол, будем ужинать.
Его не находил себе места, долго ходил по комнате, передвигал стулья, словно опытный шахматист проводя рокировку, думая о том, каким будет следующий ход. Наконец сели ужинать. Егор затеял неторопливый разговор.
 - Вера, вот какое дело. Я сегодня разговаривал с директором школы о Наталье Владимировне. Надо бы как-то помочь ей. Он готов пригласить её работать в нашу школу. Отправлять её от себя подальше – значит отвернуться от неё. Мне кажется, что, поступая так, я предам свое прошлое, память моих детей, а ведь она – мать. Она просто меня не поймёт. Она ведь ждёт встречи со мной. Вера, ты это понимаешь?
- Егор, я всё прекрасно понимаю. Приглашай её сюда, пусть с нами и живёт. – голос Веры стал более напряжен, словно натянутая струна.
- Нет, нет! Вера! Бог с тобой! Найдем ей квартиру, жилье найдется. Ей важно, чтобы я был рядом. Ты понимаешь, это – не просто память о любви моей юности, которая, чего греха таить, в моей душе угасла не совсем, как там у поэта говорится, но и у неё тоже, видимо. – Егор как-то весь обмяк, его нерешительность сделала его каким-то жалким. Он был похож на ученика, который не выучил урока.
- Егор, если так, то, я  думаю, что тебе придется меня оставить и жить с ней. Я покрепче, я выдержу, а Наталья Владимировна может наделать глупостей, что, собственно, уже и происходит. – Вера отложила ложку, которая звякнула тревожным предвестием беды, набатом.
- Верочка, я оказался в очень трудном положении. И просто не знаю, как разрубить этот гордиев узел так, чтобы было всем удобно и комфортно. И если выход их этой безвыходной ситуации. Муж и жена встали из-за стола, расстояние между ними стало фатально расти, и больше уже сегодня не разговаривали. А вечером, когда над домом сгустились плотной завесой сумерки, Егор написал письмо Наталье Владимировне:
«Здравствуй, моя дорогая Наташенька! Я получил письмо от тебя, спасибо! Разговаривал с директором школы насчет работы для тебя. С начала нового учебного года директор школы Николай Васильевич предоставит тебе работу по твоей специальности. Обсудили мы с Верой, как мы все вместе будем уживаться. Вера очень добрая женщина, она прекрасно понимает, что ты - моя первая любовь и имеешь полное право оставаться таковой. Она готова уступить свое место тебе. Ведь ты – самая что ни на есть законная моя жена. Но я в полной растерянности. Я и тебя, и Веру люблю! Я сам не знаю, как сложатся наши судьбы. До свиданья. Целую! Твой Егор».
Прямоугольник конверта скользнул в щелку почтового ящика, колесико часов начало вращение в обратную сторону…
Наташа получила письмо Егора. Ее растрогало великодушие Веры Васильевны. И насторожила растерянность Егора. Что у него нет никакого собственного мнения? Неужели он хочет жить одновременно с двумя женщинами? Это неестественно, не соответствует ни христианским, ни православным обычаям, ни принципам морали советского человека. У нас многоженство запрещено законом. Она задумалась. Но ничего такого себе не надумала, привыкнув полагаться, что голова в доме одна – мужская, а на её долю и так забот хватает.
Стояли жаркие, солнечные дни. Лето выдалось, как по заказу. И Наталья Владимировна решила поехать к Егору. Он – мужчина, пусть он и принимает решение. Может, когда они все вместе, втроем с Егором и Верой Васильевной соберутся вместе, подумают все, обмозгуют, что-то такое само собой и образуется.
Поезд прыгал на стыках, как будто часовые стрелки, до того шедшие бесперебойно, вдруг начали испытывать трудности, начали спотыкаться. 
Наталья Владимировна вышла на станции Зов, от станции до деревни дошла пешком, поплутав немного. На пороге дома ее встретили Егор и Вера. Очень любезно, а Вера даже предупредительно любезно, что настораживало. Трое супругов решили, что утро вечера мудренее и отложили серьезный разговор на завтра. А на следующий день пошли все вместе прогуляться на деревенский пруд под названием Гусиный.
Пруд глубокий, не очень большой и так плотно окружен ивняком, что даже солнечные лучи с трудом проникают сюда, вода всегда студеная.
Сели у воды, глядя на гусиный выводок, который мирно бороздил зеркальную гладь. Пока никто не хотел начинать трудный разговор. Да никто и не знал, как его начать, с чего начать. Но всё-таки Вера Васильевна первая  решила прервать молчание:
- Наталья Владимировна, как Вам понравилась наша деревня?
- Вера Васильевна я приехала сюда не для того, чтобы любоваться красотами. Скажу прямо, что я ещё  не так стара и хочу пожить рядом со своим мужем.
- Значит, Вы рассчитываете, что Егор перейдет жить к Вам?
- Я  надеюсь и верю, что так будет. Я знаю, что иначе он не сможет, как бы для Вас это ни было горько.
- Наталья Владимировна, я не стану его задерживать, пусть сам решает, как быть. Гражданское и моральное право за Вами, я не буду препятствовать. Лишь бы дети пережили все это спокойно.
Егор Дмитриевич сидел весь сгорбленной, словно тяжесть проблемы пригнула его к земле, язык у него заплетался, он смущенно проговорил:
- Дорогие мои Наталья  и Вера, я очень прошу вас, давайте не будем ссориться. Иначе мы только все осложним. Я вас люблю обеих, и у меня никакого предпочтения кого-либо нет. Я только хочу, чтобы вы и наши дети были здоровы и счастливы. Я готов жить совершенно отдельно  от вас, от тебя Вера, и от тебя, Наташа, буду помогать вам до конца своей жизни.
Похоже, что предложение Егора застало врасплох обеих женщин. Они подавлено молчали, не в силах ни оценить его слова, ни ситуацию. Они смотрели на уже немолодого мужчину  с некоторым сожалением и состраданием. Мужчина самым верным выходом из ситуации выбрал – проверенный – в кусты. И все дела.
- Наталья, - ласково предложил Егор Дмитриевич, - давай поговорим  с директором школы и с председателем сельского совета насчет квартиры.
На этом промежуточном варианте, который не устроил никого, пока и порешили.
Встречи с директором школы и председателем сельсовета были простыми формальностями. Директор согласился принять на работу Наталью Владимировну. Сельсовет обязательно обещал помочь с жильем. Наталья Владимировна уехала на Смоленщину за вещами.
Жизнь разладилась, как гитара, к которой очень долгое время не притрагивалась рука музыканта. И вот теперь она берет только одни фальшивые звуки.   
Егор Дмитриевич отчаянно искал выход из создавшегося положения, но пока ничего не находил. Да и есть ли тут выход? Вот вопрос. Пытался поговорить с Верой Васильевной, но разговор не клеился. Лопнувшая струна издавала неверный, неприятный звук.
А вскоре вернулась и Наталья Владимировна. Разместилась она в  доме пожилой вдовы, по соседству. Дом большой, хорошо обустроенный, недалеко от пруда. Так что беги Егор от проблем, от жен, а они вот они, обе, под боком, рядом.
Жизнь Егора Дмитриевича стала какой-то машинальной, словно все, что должно произойти, оно уже случилось, и теперь все движется по инерции, не завися от желания всех главных действующих лиц.
Естественно, что Егор помогал Наталье Владимировне с обустройством. Естественно, что Наталья Владимировна радовалась его приходу. И в тоже время вечером он шел домой, где его ждала Вера, которой её положение – соломенной вдовы – начинало надоедать.
А вот Егор Дмитриевич поначалу, казалось, был доволен. Причем, непонятно чем. Вроде бы установилось хотя и хрупкое, но перемирие, ситуация никак не разрешалась, нарыв увеличивался. И он как-то потускнел.  Он впал в глубокую депрессию, даже пропала прежняя деловитость, подтянутость. Вера Васильевна передвигалась по дому задумчиво, медленно, почти не обращала внимания на Егора Дмитриевича. Это обстоятельство ещё сильнее пригибало Егора к земле. Он продолжал жить с Верой, но думал о Наталье. Встречаясь с Натальей, не мог не думать о Вере. Он не мог и не хотел оставить полюбившихся, ставших ему родными, пасынков и свою кровиночку - дочь. Егор Дмитриевич просто не знал, как вести себя дальше, в голову лезли тяжелые, навязчивые мысли, а не оборвать ли все одним махом... Но что же делать? Предложить жёнам жить одной большой семьей? Но это совершенно немыслимо!
Как раскаленный медный пятак, светилось на линии горизонта солнце, уходящее на ночную спячку. Пришла вечерняя пора. Над деревней - пыль столбом. Только что пастухи пригнали деревенское стадо. Егор Дмитриевич взял за правило каждый день встречать стадо. Овцы и козы пришли сами, а корова, которая являлась всегда первой, куда-то запропастилась. Егор Дмитриевич решил пройтись по улице, но так и не увидел свою Белку. Зато вдруг услышал рёв где-то на задворках деревни. К нему присоединился и колхозный механик Василий Павлов, наставник Валерия Смоленцева по колхозной технике.
- Василий Николаевич, что-то не видать сегодня коров. Куда они делись?
- Егор Дмитриевич, вы разве не слышали, что в болоте утопла  корова  мельничихи. Ее вытаскивали из болота с помощью веревок, сломали корове ногу. Пришлось зарезать. Крови там набежала столько, что все коровы-то туда и рванули. Слышите, какой там рёв стоит? Заводила - бык Ермолай. Это ж не бык, а зверь, на него и смотреть-то страшно.
- Пойду, гляну, может, удастся свою корову увести. – Егор шагнул навстречу своей судьбе. 
- Егор Дмитриевич, будьте осторожны, возьмите  хотя бы хворостину. Бык боится только пастуха. – Пробовал удержать его механик.
- Спасибо, Василий Николаевич, за предостережение.
Пришел Егор на задний двор Варвары Сергеевны. Варвара Сергеевна после гибели коровы отправилась на мельницу, а своего помощника Степана Ветрова попросила, чтобы он, как следует, присыпал кровавое пятно землей. Он толком не успел закончить работу, как стадо почуяло запах и забушевало. Стоял страшный рёв, бык Ермолай с пеной у рта передними копытами рыл землю. Егор Дмитриевич подошёл к своей Белке, чтобы забрать ее домой. Но, о, ужас! Бык Ермолай в один миг оказался рядом с Егором Дмитриевичем. Бык мгновенно подцепил его мощными рогами и кинул на забор, кровь еще более разозлила его, затем он снова поднял Егора и снова  бросил, и - покатил по земле, как полено. И так несколько раз…
Следующей жертвой должен был стать почтальон, дедушка Феодосий, который бросился Егору на помощь. Озверевший бык рушил всё подряд, но тут с длинной палкой подскочил хромоногий Степан Ветров, помощник мельничихи. Он молниеносно ударил палкой по ноздрям Ермолая. Очень больной удар заставил  быка бежать с поля брани.
Когда подоспел пастух Костя, у забора лежало безжизненное тело Егора Дмитриевича, изо рта и носа текла алая кровь. Побежали за деревенским фельдшером Еленой Смоленцевой.
Елена примчалась не сразу, она пошла за продуктами в деревенский лабаз, но когда все добежала до места трагедии и схватила руку Егора, попытавшись нащупать пульс, его не было. Она приложила ухо к сердцу - Егор Дмитриевич был мертв…
Так жизнь сама разрешила проблему, которую Егор не мог разрешить сам.
Хоронили Егора Дмитриевича всей деревней, школьники старших классов несли венки. Рядом, поддерживая друг друга, шли Наталья Владимировна и Вера Васильевна. Две жены, обе в траурной одежде, с осунувшимися лицами, заплаканными глазами.

                15

Осень бросила четную тень на землю. Задули холодные ветра, начались дожди. В деревню пришла беда…
Вера Васильевна и Наталья Владимировна глубоко переживали смерть Егора Дмитриевича. Им казалось, что это - какая-то кара сверху, наказал бог Егора Дмитриевича за жизнь на два дома, за многоженство. Но кара эта была несправедливой. Ведь отношения между Егором и двумя женщинами были честными, он не изменил ни той, ни другой, а просто остался верен им обеим. И Вера Васильевна, мудрейшая женщина, не создавала никаких препятствий для нового сближения  между  Егором и Натальей. Он должен был сам найти выход, но так распорядилась судьба.
Никто не корил друг друга за то, что не сберегли Егора Дмитриевича. Вот только теперь не стало главного советчика в трудных жизненных ситуациях, друга и всемогущего хозяина большого семейства. Не дождался Егор Дмитриевич своих внуков.
Смерть сначала сблизила двух женщин, но все же Вера Васильевна и Наталья Владимировна в первое время сторонились друг друга. Старались не встречаться, у каждой внутри сидела глубокая, непонятная обида на свою «разлучницу». В школе тоже между собой не общались, разговаривали только по делу. Директор школы, однако, подумал, что такие отношения между двумя женщинами недопустимы. Напряжение нарастало. Однажды после уроков он попросил их остаться в кабинете.
- Я хотел бы еще раз выразить вам, Вера Васильевна и Наталья Владимировна, глубокое соболезнование по поводу смерти Егора Дмитриевича. Ушел от нас  удивительной души человек, патриот и гражданин. Поступал он с вами по совести и чести, вы его не судите. Помиритесь вы, на вас смотрят дети, так и они будут поступать между собой, когда вырастут. Постарайтесь, ну, если не полюбить друг друга, то хотя бы не испытывать неприязни друг к дружке. Чего вам теперь делить?
Женщины подавленно молчали. Но после разговора с директором школы Вера Васильевна и Наталья Владимировна стали общаться мягче.  Наталья Владимировна теперь частенько помогала Вере Васильевне по хозяйству. Их души постепенно освобождались от ложного неприятия друг друга. Потеплели отношения между женами Егора Дмитриевича. Жизнь сама, словно бальзам, пролив теплые слезы по ушедшему Егору,  соединила их вновь.

                16

     Второй раз осиротел дом Веры. Не стало Егора, но сыновья, словно перехватили жизненную инициативу отчима…
 Дела у Николая шли хорошо, с работой он вполне освоился. В коллективе его уважали. В семье ожидалось прибавление. В 1956 году Елена родила двойню – мальчиков, которых назвали Сережей и Андреем.
Только вот строительство дома все откладывалось,  не было денег.   Каждый день ездить из деревни на работу было очень утомительно. И только к рождению детей Николаю выделили квартиру. Все большое и дружное семейство радовалось предстоящему переезду…
Но, к сожалению, переезд не состоялся. Заболел Николай. Врачи предположили, что заболевание серьёзное и срочно поместили его в областную онкологическую больницу. Елене врачи сказали, что нужна кровь для переливания, но такой крови у них не оказалось. Елена срочно позвонила в Ставрополь, брату Николая, Ивану, чтобы он помог как-то решить вопрос с кровью. Иван переговорил с начальником станции переливания крови, а тот посоветовал срочно приезжать.
Иван вылетел самолетом, оставив на несколько дней свою работу в больнице, где многие больные ждали проведения срочных операций. Стояла неимоверная жара.
Худой, осунувшийся Николай, лежа на больничной койке, ещё не понимал, насколько серьёзна его болезнь, поэтому настроение у него было хорошее, он то и дело улыбался, шутил. Приезду брата очень обрадовался.
- Говорят, что нужна кровь для переливания, а её у них нет.
Иван сел на кровать брата, совсем белое лицо Николая покрывали бисеринки пота. Иван вытер брата полотенцем.
- Ничего, братуля, не расстраивайся, всё будет нормально. Сейчас пойду к лечащему врачу. Разберемся, что тут и как.
И Иван размашистым шагом пошел по коридору. Приоткрыл дверь ординаторской, попросил разрешения войти.
- Я - ваш коллега, Смоленцев Иван Сергеевич, приехал к своему брату Николаю. Расскажите, пожалуйста, что с ним, и смогу ли я помочь чем-то в его лечении. Он говорит, что у вас нет крови для переливания.
- Иван Сергеевич, лечением вашего брата занимаюсь я. Нам ничего не нужно, всё у нас есть. А что касается крови – это просто ваши родственники нас неправильно поняли. Мы им сказали, что у него болезнь крови, вот они и подумали, что нам нужна какая-то особая, чтобы его излечить.  Иван Сергеевич, скажу честно, что болезнь у вашего брата очень серьёзная – белокровие. Пока мы не научились ее излечивать. Мы делаем всё, что можем, но улучшения нет. Вы, как врач, нас должны понять…
Иван вышел от врача совсем удрученный, но брату постарался не показать своего огорчения. Сказал Николаю, что нужную кровь ему найдут, попрощался…
Вера Васильевна, Валерий, Светлана и жена Николая Елена были рады приезду Ивана. Иван не стал распространяться о болезни Николая, чтобы никого не расстраивать… А на утро уехал в Ставрополь, где тоже были очень неотложные дела в больнице. Ехал он с тяжелым сердцем, понимая, что это возможно последнее свидание с братом.
Вскоре Николая выписали из больницы, так как улучшения не было. Выглядел он плохо – бледный, сильно похудевший. Врачи ему назначили лечение, велели больше гулять на свежем воздухе, пить парное молоко. Все заботы о больном легли на Веру Васильевну, Валерия и Елену.
Всё семейство переживало за Николая, но никто ему помочь не мог. Особенно за брата переживал Валерий, жалко ему было его жену и детей. Может от того, что сам Валерий так и оставался холостяком, и детские голоса его очень радовали, как солнышко, они освещали жизнь даже в пасмурные дни. Он очень любил племянников. Своих детей нет, так хоть детям Николая порадоваться…
Когда Николай был уже совсем плох, он однажды позвал к себе брата.   
- Валерий, ты знаешь, что я скоро умру, не оставляй моих детей. Женись на моей Елене,  и расти детей, как своих. Ни о чем больше не прошу. Если пообещаешь выполнить мою просьбу, то и смерть мне не так страшна будет. Валерий пообещал. Да, разве можно отказать в просьбе умирающему, тем более брату…   
Николай умер в 1956 году и похоронили его на деревенском кладбище, рядом с отцом и отчимом.
Трое мужчин, три судьбы неразлучные, хотя и разные. Кладбище – теперь их пристанище. А дом родной вновь осиротел…
И все же жизнь берет свое, место ушедших занимают живые. Валерий выполнил свое обещание. Дети Николая стали называть Валерия папой. Все повторилось, как и в случае с его отцом и отчимом. Валерий в детстве донашивал за отца его вещи, а, повзрослев, словно решил примерить его судьбу. Но…
Елена вышла за него замуж. Никто в деревне не осуждал такой поступок. Валерий растил детей Николая с большим старанием и любовью.
Но и Валерий после смерти брата прожил недолго. Он  умер через год, легко и быстро. Не сдюжил с судьбой отца, ушел вслед за ним.
А дело так было. Сидел со своим закадычным другом, трактористом Олегом Жирновым за обеденным столом, пили чай, разговаривали о том, о сем. Потом  Валерий привстал и сказал Олегу:
- Олег, посиди, дружище, а я чуть прилягу, что-то сердце пошаливает.
Олег допивал чай и вдруг услышал голос друга: 
- Олег, Олег, что это у нас так много народу собралось, наверно, что-нибудь случилось? Расходитесь, люди, расходитесь! 
Олег подошёл к другу, тронул его за плечо и сказал:
- Валерка! Ты о чем? Где народ-то?
А Валерий уже затих. Навсегда. Красиво прожил жизнь и легко из неё ушел. Вот только отцом близнецов пробыл совсем мало.
На кладбище к могилам отца, отчима и брата прибавился еще один бугорок…
Горю Веры Васильевны не было предела. Она, пожалуй, одна и не выдержала бы такие потери, но рядом была героическая женщина - Наталья Владимировна, которая сама потеряла двоих детей. Женщин сблизило горе!
Постепенно боль утрат утихала. Надо было растить внуков, детей Николая.  Приезжал на похороны Иван. Он выглядел уставшим и крайне озабоченным, что у мамы совсем никого не стало рядом. Он думал о том, что теперь ему надо быть ближе к матери. Ведь она наверняка полюбит и моих детей Катю и Вову,  которые ещё очень малы, всего отроду им один и два года.
Прошло два года. В деревне снова весна. На школьном дворе толпятся нарядно одетые выпускники, их родители. Сегодня праздник - выпускной вечер у десятиклассников.
Учеников и гостей пригласили в актовый зал. Наступил торжественный момент вручения аттестатов. Ученики, получая из рук директора дипломы, благодарили своих учителей за знания, которыми они щедро делились с ребятами, за доброту и сердечность. Произнося слова благодарности, ученики часто называли имена Веры Васильевны и Натальи Владимировны. И эти слова были самой высокой наградой за их непростой учительский труд.
Вера Васильевна и Наталья Владимировна  сидели в первом ряду и радовались за своих выпускников. Они были счастливы, что отдали свои знания, свои души и сердца детям. Своим и чужим…
 
….. Вера Васильевна сегодня получила письмо от Ивана: «Мама, сильно не переживай, я скоро буду с вами рядом. Министерство здравоохранения попросило облздравотдел, чтобы меня и Наташу перевели в вашу районную больницу. Я давно добивался этого перевода, но вот случилось. Жильем меня обеспечат в районном центре. Не волнуйся, скоро увидишь своих внуков. Привет всем. Иван».