Одиссея Криса Паркера - глава 13

Глава 13. Планета Цей.
Впереди висел огненный шар звезды – голубого гиганта Ониоса, казавшегося серым сквозь тонированное стекло рубки. Чуть ниже справа – планета Цей, к которой по спирали приближался космический крейсер Скорпион. На каждом витке вокруг нее он проносился над двумя полушариями: пылающей пустыней Ближнего и ледяными скалами Дальнего, между которыми гуляют вечные бури этой странной планеты.
Цей всегда повернута к Ониосу Ближним полушарием, температура на котором зашкаливает за тысячу градусов, так что в ближайшей к звезде точке плещется океан расплавленного камня и железа. Все остальное – раскаленная пустыня. Дальнее полушарие – мир вечной зимней ночи, в котором гигантские скалы укрыты километровыми толщами льда. Оба полушария почти безжизненны. Именно «почти», поскольку даже на побережье океана расплавленной лавы есть живые существа. И очень хорошо, что они могут жить только в невыносимой жаре: встретиться с ними – это далеко не лучшая идея.
Между Ближним и Дальним полушариями расположена тонкая полоска с более-менее привычным для человека климатом. Здесь ледники с теневой стороны питают Кольцевой океан, опоясывающий всю планету. Его берега – жаркие тропики со стороны Ониоса, погруженные в вечный голубой рассвет, и заснеженные фьерды со стороны тени, освещенные вечным багровым закатом. Между берегами разбросано множество островов, на одном из которых только что и приземлился Скорпион.
Бот, описав дугу на посадочной полосе, приблизился к остановившемуся кораблю, и принял на борт прибывших.
– Сегодня что-то сильно штормит, – сказал Лу, глядя через залитый ливнем иллюминатор. Со стороны тени вытянулись гигантские багровые тучи, исчезавшие в дали за пылающим горизонтом. Бот качало, пока он медленно плыл в здание Стадиума с командой на борту.
– Какая сейчас осень, Грэмм? Пятая или уже шестая в этом году?
– Восьмая, Онейда, уже восьмая, – Грэмм перебирал какие-то вещи в серебристом плоском рюкзаке, – Скоро зима.
– Интересно, как быстро мы привыкли к тому, что в году одиннадцать зим, – Лу по-прежнему смотрел в иллюминатор, – У меня на родине одна зима, в заснеженном саду очень красиво в это время.
– Ты не поверишь, Лу, но у меня тоже была одна зима в году. И можешь удивляться сколько хочешь, – Онейда улыбнулась, – Интересно подумать, какие мы с вами старички. Марк вообще из древнего Рима. Вот уж где не было настоящей зимы.
– Кстати, что-то его не слышно. Он с тобой не связывался? – Грэмм повернулся к Лу.
– Нет. Гуляет, наверное, как обычно. Он любит бродить по берегу в бурю. Главное, не забыть надеть гравитаторы, а то унесет в море.
Бот вошел в ангар и остановился. У лестницы уже стояла пара гумунуклов. С водянистыми глазами на лысых головах, с неровной формой тела, как будто неаккуратно вылепленные из воска, они в огромном количестве населяли Стадиум и следили тут за всем. В том числе и за ребятами. Ночью было крайне неприятно встретить такое существо, когда оно выныривало из тьмы и начинало сверлить тебя своими черными глазами без белков. По счастью, гомункулы были медлительны и довольно слабы, а также не могли долго обходится без своих котлов с питательной жидкостью. Так что ни с одним из них не приходилось постоянно иметь дело или брать в полет. Кроме одного… Шатт.
Он стоял слева, крупнее своего напарника, с кожей скорее желтовато-коричневой, чем зеленовато-белесой как у слизняка. В безгубом рту видны крупные серые зубы. И еще, Шатт предпочитал носить человеческую одежду, которая сильно подчеркивала его непропорциональную фигуру. Еще одной обескураживающей чертой была его манера говорить – очень вежливо и напыщенно.
– Фы прфесли то, фто было закафано хофяином? Профу, клафиде это фюда, – второй гумункул по-черепашьи моргнул и поспешил выкатить из-за спины небольшую тележку, на которую Грэмм положил свой рюкзак, – Хорофо. Хофяин фас блафодарит. Профодите и отдыфайте.