Последний старец по страницам 42

В подтверждении его слов над воронкой прошли очереди из тяжелого немецкого пулемета MG-34. Красные трассы ярко прочертили вязкую ночную мглу. Разговор заметно притих. Свет немецкой ракетницы на мгновение озарил зеленым, магниевым отблеском группу бойцов-окруженцев в измазанных глиной устаревших шлемах 36-го года. У двух были СВТ, у остальных винтовки Мосина.

    - Сейчас он по нашей канавке мусорной зачнет гвоздить, - сказал кто-то невнятно. – Бонбами…

   - Ты, чудо… - шикнул на него Егор, погрозив в темноту кулаком с ободранными костяшками. – В школе хоть один класс проучился? «Зачнет», «бонбами»… Ты родную речь знаешь или не знаешь? Молчи уже, хрюкало колхозное. Сам я с деревни.  Такое наречие слышу впервые… По одному надо ползти, товарищи. Остальные прикрывают отход. Все бойцы? Командиры, сержанты или старшины?

   - Все бойцы, товарищ командир…

   - Да какой я вам командир! Такой же боец, как и все. Давайте винтовку, пойду в прикрытие…

   Подползая к блестящей, журчавшей в темноте речке, Егор услышал со стороны влажного, с дурящим запахом зелени луга тихий, монотонный голос. Он бормотал что-то невнятное, как будто отец журил расшалившееся дитя. Махнув рукой бойцам, которые в одночасье стали ему своими, он остался в колючем кустарнике на бережку. Вспышки ракетницы и сигнальные патроны, повисшие в густо-фиолетовом, ночном воздухе выхватили из темноты щетинистую верхушку леса. Перед ним, на синевшей полянке стояли две полугусеничные машины с закрытым брезентовым верхом. Сомкнутый строй германских солдат в котлообразных шлемах, с винтовками и плащ-накидками образовывал усеченный квадрат. Против своих взводов навытяжку держались офицеры в фуражках с приподнятой тульей, в блестящих ремнях и кобурами на животах. В центре строя (когда вспыхнуло с десяток карманных фонариков, кои фрицы держали на груди) Егор к своему удивлению узрел множество тел. Они были уложены на брезентовую материю, стеленную на траву. Убитые германские солдаты лежали со сложенными на груди руками. Перед ними ходил высокий, с прямой спиной немец с серебряным крестом на цепочке, что держал перед собой. Он, бормоча непонятные звуки и слова, крестил своих «убиенных». Нами убиенных, мелькнуло в голове у Егора. Ужаснувшись, он немедля затоптал в груди, под сердцем, чувство жгучей, несчастной жалости. И все же чудно: выходит, хоть и фашисты немцы, эти фрицы, но – Бога не забывают и Христа чтут. А как же? Говорит же этот фрицевский поп, что крестом их крестит «amen» да «amen». Аминь, выходит, говорит. Мертвых своих отпевают…
   
               
*   *   *
   
Из речи Гитлера 23 ноября 1939 года на совещании с генералами:

«…Меня могут упрекнуть: борьба и снова борьба. Но я вижу в борьбе сущность всего живого. Никто не может уклониться от борьбы, если он не хочет погибнуть. Численность населения растет, и это требует увеличения жизненного пространства. Моей целью было создать разумное соотношение между численностью населения и жизненным пространством. Для этого необходима война. Ни один народ не может уклониться от решения этой задачи, иначе он погибнет. Таковы уроки истории…»
   
Из речи Сталина на первой всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 года:

«…мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было выгодно, доходно и сходило безнаказанно…»

               
*   *   *

…В июне, как только началась война, Егор вызвался добровольцем на фронт. Вместо того чтобы везти на фронт, его, после собеседования в тульском военном комиссариате, с пятью другими «гавриками» отправили поездом в Ленинград. Сопровождали призывников до пункта назначения капитан и сержант с голубыми авиационными петлицами и эмблемой серебристого пропеллера. Месяц учебки на закрытом полигоне пролетел незаметно. На западе грохотали бои, ночное небо пронзали разноцветные молнии далеких взрывов. После утомительных прыжков с парашюта, стрельбы с винтовки Мосина, самозарядной СВТ, пулемета Дегтярева и пулемета «максим», их погрузили ночью в тяжелый, снабженный пятью вращающимися лопастями ТБ. Тот грузно оторвался от взлетной полосы. Взмыл вверх. После того, как вспыхнула контрольная лампочка над входом в кабину, старший привычно скомандовал: «Построиться! Приготовиться к выброске…» Егору было не в диковину. До войны он, обучаясь в тульском сельскохозяйственном техникуме, исправно занимался парашютным спортом при курсах «ОCОВИАХИМА». Облаченные в синие брезентовые комбинезоны и кожаные шлемы, с полной выкладкой боеприпасов и оружием, с парашютными ранцами бойцы один за другим, держась за предохранительный трос, подходили к открытой дверце. Один за другим, оттолкнувшись ногами и раскинув руки, ныряли с головой в непроглядную, бушующую ветром тьму. Снизу вспыхивали золотистые светляки трассирующих пуль, что-то горело ярко-оранжевым, кипучим пламенем. (Как потом выяснилось, за район посадки, что находился в семи километрах к северу, должен был заранее помечен тремя кострами. За них были приняты подожженный немецкий бронетранспортер, мотоцикл и самоходное орудие.)  Порывистым хлопком распахнулся над головой белый шелковый купол. Вспышки идущего боя выхватывали из темноты с десяток других шелестящих на ветру парашютов, черно-серые заросли и стально-блестевшую полоску речки. Три огненные трассы с земли, как показалось Егору, тут же потянулись к нему. Метят прямо в лицо, гадюки, с внезапным ожесточением подумал он. Ветер шевелил его под темным отверстием в белом шелковом куполе. Десятизарядка СВТ то и дело цеплялась своим хромированным стволом, забранном в дырчатый кожух, за белые шелковые ремни, которые стянули гибкими обручами его молодое, сильное тело. На земле было еще проще. Как учили, он, поджав к туловищу ноги в ботинках с обмотками, обхватив колени руками, принял «позу улитки». Коснувшись земли подошвами, резко оттолкнулся, вскинув руки. Его проволокло, не накрыв парашютным куполом. Помня слова комбата («Парашютный шелк это – золото советского народа!»), он, освобождаясь от наплечных лямок, попытался скатать парашют. Но было не до этого…

   -  Fallschirmspringers! – раздался чей-то оклик. Во тьме, освещаемой рваными вспышками, метнулись фигуры в глубоких стальных шлемах. Один из немцев неудачно нарвался на него. Егор, как на учениях, взял его шею в удушающий захват, думая захватить языка. Однако тут же был брошен через плечо ловким самбистским приемом. Из глаз брызнули белые молнии… Стиснув зубы, парень умудрился сорвать с плеча СВТ. Поставив самозарядную винтовку на боевой взвод, готовясь прошить врага очередью или частыми одиночными, он к изумлению своему заметил, как немец со стальной бляхой в пол груди стоит напротив него, не предпринимая никаких действий. Его карабин, который он нелепо держал за погонный ремень, царапал стволом землю. «O, Main Gott! – зашептал этот странный фриц. - Russiche, nixt schossen! Ish been Doiche kommunist…» «Да провались ты пропадом! – сделал страшные глаза Егор, держа самозарядку на уровне лица, готовый выстрелить в любой момент. – Проваливай на хрен…» Внезапный взрыв ручной гранаты оглушил обоих. Куст ярко-оранжевого пламени взвился над лугом. Высоко во тьме, подобно страшным светлякам, взметнулись пуки горящей соломы. Мимо него проволокло на парашюте мертвое тело.