Последний старец по страницам 60

Ещё более смущённо она поведала о том, что ей рассказала свояченица. Прибывшая на днях в город с хлебом и салом из деревни, Ирина Погодина в разговоре в том о сём проговорилась, что у неё в сторожке гостят бойцы-окруженцы. Один из них, которого кличут старшим, то ли лётчик, то ли… Во всяком случае у него голубые петлицы с серебристыми пропеллерами. (При упоминании об этой подробности Макса чуть не вскинула на деревянном стульчике с гнутой спинкой незнакомая досель сила.) Все они с оружием. Думают пробиваться к своим. За линию фонта, то бишь…

- Вы так легко говорите об этом, - участливо кивнул Вильнер.

   Муж Аграфены Петровны Рябцевой попал в «великую чистку». В партию вступил в 1918 году по рекомендации комиссара Железной дивизии, в которой прошёл всю гражданскую. По протекции товарища Зиновьева, за которым ясно вырисовывалась острая бородка и пенсне Троцкого-Бронштейна, с 20-х годов стал неудержимо расти по партийной линии.  До убийства Кирова состоял исполнительным секретарём отдела кадров ленинградского обкома. Там развил бурную деятельность (по поручению того же Зиновьева с Каменевым) среди трудящихся, организуя сбор подписей против Сергея Мироновича. С его подачи месткомы на производствах и учреждениях подыскивали доверенных лиц, которые без устали распространяли о первом секретаре ВКП (б) пакостные слухи. Волочится за балеринами из Мариинки, пользует жён своих товарищей прямо в Смольном кабинете, близ комнаты товарища… ум… гм… Ленина… После того, как товарищ Киров пал, сражённый злодейской рукой коммуниста Николаева, коему так же нашёптывали, что «…Мироныч с твоей, сам знаешь, немного того», в  «колыбель революции» пожаловал Сталин с Ягодой. Вместе с ними – целая туча проверяющих из различных ведомств. В том числе ГУГБ НКВД, наркомата партийного контроля (НПК), особого сектора ВКП (б). Началось такое… Главу НКВД Медведя из Ленинграда забросили аж на Колыму. Правда не в качестве заключённого, но смотрящего за оными в системе ГУЛАГ. Примерно также поступили с шушерой по-мельше в чекистских рядах и партийных органах.

   Глядя в глаза Аграфены Петровны, Вильнер начинал сомневаться, что  ему удастся перевербовать её. Сделать «герцогом» (агентом-негласником, не осознающим, что он работает на противоположную сторону). Русские называют это «использовать в тёмную». Пусть так. Аграфена Петровна представляла особый тип русской бабы. Ладно скроенная, с огромными серыми глазами, вьющейся гривой жемчужно-белых волос, которые были завязаны в тугой узел, немного вздёрнутым носом и пухлыми губами. Роста она была небольшого, зато формы женского тела, кои обозначились сквозь ситцевое платье в синий цветочек, были выше всяких похвал. (Вспомнив оставшуюся в Берлине Анну с детьми, Макс усилием воли прикусил губу.)

   …Живший у них на ленинградской квартире инженер Грабе, работавший по обмену с группой специалистов из Гамбурга на заводе «Красный Треугольник», стал её любовником. Мужу давно было не до этого. Свою сногсшибательную жёнушку он принёс в жертву идеологическим потугам высланного «иудушки Троцкого». Завалив её в двуспальную кровать, Грабе (он же почётный агент Абвершталле-I ) выведал много интересного о внутрипартийных склоках города на Неве. Влюблённая дура поведала интересные подробности из жизни своего прежнего любовника, коим был начальник секретно-политического отдела НКВД Ленинграда Вебер. Это пришлось как нельзя кстати – тот вскоре дал согласие на сотрудничество с ведомством Канариса. В обмен на солидные перечисления в рублях Вебер, не скупясь, скрупулезно выдавал данные об оборонительных сооружениях Карельского УРа, а также военно-морской базе на острове Ханко.

   Весёлую компанию подмели в 37-м. Муж Аграфены после битья в подвалах ленинградского НКВД сознался во вредительской деятельности и получил десять лет «без права». Аграфену, подозреваемую в работе на германскую разведку, потаскали по кабинетам серого дома на Литейном. Бить не били (в интимной связи с Грабе она созналась), но промучили на допросном конвейере без сна. На десятые сутки, потерявшая выдержку, она бросилась на следователя. Чуть не расцарапала его красное, круглое лицо ногтями. Конвой оторвал её. Лёжа на железной сетке в карцере, Аграфена считала себя покойницей. Но судьба улыбнулась ей. Надзиратель, принесший ломоть чёрного хлеба и кружку чая без сахара, шепнул на ухо:  «Иди в отказ…». Новый следователь, вчерашний выпускник профтехучилища, что заменил изощрённого мучителя, принял её новые показания. Смущённо запинаясь, он заявил, что прежнего подмели как врага народа и… германского шпиона. «…Партия и ВЧК просят у вас прощения, товарищ Рябцева, за допущенные перегибы в ходе следственно-оперативных… того…» Вскоре ей оформили… явку с повинной.

   До сентября 39-го Аграфена Петровна прожила в положении ссыльно-каторожной на спец поселении № 143. Выделывала шкурки от промысловых котиков. После советско-германского пакта её вовсе освободили. Получив справку о снятии судимости, она отбыла по месту прежней прописки – в Ленинград. Но в обкоме были сплошь новые товарищи. Ведомственная квартира была отчуждена и занята. Аграфена получила направление в смоленский обком делопроизводителем. Там её быстро «хомутал» смазливый юноша, сексот НКВД, из общего отдела. Во время одного из свиданий он как бы невзначай назвал фамилию Грабе. Этого оказалось достаточно, чтобы она поняла: за ней приглядывают. Причём из Германии. А 21 июня 1941 года смазливый сексот предупредил её: «Скоро всё изменится. Недолго осталось ждать. У тебя будет другой куратор – я отбываю на повышение, в Москву. Зовут его «Борода», хоть бороду и не носит. Но для встречи с тобой, может быть, отрастит».

   - …Он будет с борода, - как бы невзначай заметил Вильнер. Почесав свой круглый с ямочкой подбородок, он обвёл взглядом вконец сдавшую женщину.  – Русский борода! Я вижу вам это что-то напомнило? Смелее отвечайте!

   - Да, да… - вздрогнули красивые, круглые плечи. На глазах у Аграфены появились биссеренки скупой влаги. Она сразу обмякла и постарела, утратив прежнюю привлекательность. – Я должна была догадаться, что вы знали о том, что я и Дима… словом…

   - Не стоит смущений, - Вильнер дружески потрепал её по плечу, ощутив как под тканью пульсирует потайная жилка. Рука также не нашла лямки лифчика, что заставило его сосредоточиться ещё более. Улыбку он с лица не убрал, но сделал ещё шире. – О, это всё шалости! Шалости и проказы! Забудем эту деталь. Будьте как каждый разведчик… как есть… раскованнее и смелее. Не стоит запирать в себе свои естественные желания, - прибавил он по-германски, - если они, разумеется, на пользу дела Великой Германии и России. Вы понимаете меня, фрау «Берта»?

   Она снова дёрнула плечами, опустив ещё ниже свою прелестную голову. Пальца сделали заметное движение: скользнув по кружевному воротнику, отстегнули пуговку прозрачного стекла.
   - Хочу вас предостеречь, что если так будет дальше – мы вас будем убить как негодную, - по возможности сухо заметил штандартенфюрер. В подтверждении своих слов побарабанил по столу. – Вы меня понимаете? – он нанёс ей лёгкий шлепок по щеке. – Ещё раз – понимаете!?

  Она медленно подняла полные руки. Выставив ладони, закрыла ими преклонённую голову.

- Прошу вас, не бейте меня. Пожалуйста…

- Вас кто-то есть бить? Отвечайте! Живо!

- Да… Но я боюсь. Это…

- Вам надо сейчас бояться меня. Только меня! Итак…

- Да… Это он… Тот, кому я передала… ну, это… по «Бороде»…

   Вильнер, как сражённый в бок, едва не грохнулся вместе со стульчиком на пол. Так вот что! Про бороду он начал, находясь «в эфире». Используя метод подсознательной пальпации. Видя на стенке над платяным шкафом картину в деревянной рамочке, где были запечетлены два бородача: Маркс и Энгельс. Их, по его распоряжению, специально велено было держать на стене хозяйке и содержательнице «ящика».

   - Теперь просто кивайте, - Вильнеру всё было и так понятно. Но он решил проверить. – Этот человек, то есть мой офицер, бить вас за то, что вы отказать ему доносить на меня? Хорошо, очень хорошо… Вторая причина, почему он поднять на вас рука – вы отказать ему… как есть… в сексуальный сожительств? Так есть? Ну, очень хорошо. Уберите немедленно руки от лица! Совсем хорошо, фрау! Ваш повышений в ранг почётный агент совсем близко. Уже не за горами, как говорят у вас…

   Во время последнего оперативного контакта, по её словам, «этот человек» нанёс ей безо всякого повода удар по лицу. Из носа хлынула кровь… Затем Фоммель приставил ей к виску пистолет. Срывающимся от презрения голосом сказал: «Продажная сука! Если не будешь информировать меня о своих встречах с моим начальником – тебе конец! Нет, я тебя не убью. В городе появятся другие прокламации.  Там будет кое-что о тебе и где тебя сыскать. Тебя подвесят за шею на фонарный столб…» Успокоившись, он дал ей платок. Затем оговорил Вильнера, назвав его…

- Очень хорошо, - Вильнер вручил свой платок плачущей женщине. – Есть выход из положений. Очень хороший выход. Вы меня понимайт? – так как Аграфена «понимайт» не совсем, он объяснил. – Вы должен сказать ваш связной о том, что видеть этот эсэсманн рядом… ну, скажем, собор. На площадь. Вы служить в управа секретарь? У вас окно выходить на площадь? Отлично! Затем вы видеть его только в гражданский одежда в управа. Каждый четверг. Ровно в 17-00. Он будет ходить в это время. Один раз в ваш кабинет. Другой раз у бургомистр.

- Он убьет меня, - плечи Аграфены мелко затряслись. Распухшие от слёз глаза дико блеснули.

- Я ему не позволю, - усмехнулся Вильнер. – Успокойтесь и слушайте далее. Я поручать вам один заданий. Особый важность! - он нарочно строил фразу так, чтобы Аграфена временами ощущала над ним скрытое превосходство. – Вы неплохо знаете по-германски. Это выше всяких похвал. Завтра вам и ещё кое-кому из городской управа будет дан пропуск на посещений офицерский казино. Вы сможете туда ходить каждый суббота на два часа. Это такой маленький поощрений! – усмехнулся он. – Слушайте и запоминайте, о чём будут говорить германские офицеры. Принимайте их ухаживания. Но осторожно. Вы не должны быть лёгкодоступной, - он, видя, как Аграфена подавила в себе смех, хлопнул ладонью по столу. – Обращать вниманий на седой офицер в роговых очках. У него на погон две золотых звёздочка. И сиреневый кант. Зовут полковник Ригель. Фотография я вам показать потом. Сперва определите его так - на глаз…

- Я сделаю всё, что вы скажите, - женщина растёрла лицо докрасна батистовым платком штандартенфюрера. – Только, у меня одна просьба будет. Если можно…

   Вильнер открыл рот. Этого он никак не ожидал. Если бы эта бабёнка попросила «за Диму»… Но она была либо не совсем продажной, либо происшедшее так ударило по её хлипкой совести, что впору было задуматься о смертном одре. «…Если что-нибудь известно о Грише…»

- Повторите слово в слово ваш заданий, - оборвал он её, заметно нахмурившись.

   Она как можно спокойнее проговорила всё, что он ей поручил.

-       Теперь слушайт самое главное. В разговоре с этим полковник в казино назвать меня. Мой имя. Сказать, что мой помощник… вы понимайт, называя меня и мой званий в SS, хотеть вас вербовать. Чтобы вы доносить на германский офицер. Будто я есть поручить ему шпионить. Это очень важно!

   После Аграфены Вильнеру более всего хотелось убраться к себе. В отдельную комнату коттеджа SS. Завалиться на складную аллюминевую кровать, до которой (как и до прочих цветных металлов в рейхе) не добрались ещё молодчики Тодта. Вытянуть ноги. Заломить руки за голову. До хруста в суставах… Но через минуту он спускался по трескучей деревянной лестнице. На свою беду наружу вылез домовой или квартальный (чёрт их разберёт!) староста. В накинутой на согбенные плечи шерстяной шали. Сморкаясь, он прошаркал разбитыми туфлями по вымытому полу. Намереваясь ополоснуть опухшее от сна лицо из круглого рукомойника в уборной (как и во многих других домах, здесь был общий санузел на два десятка квартир, а ванная или душевая отсутствовали вовсе). Завидев силуэт в  капюшоне и надвинутой на глаза цигейковой шапке (Вильнер «упаковал» себя в грубошерстный свитер и стёганые брюки), верно дал петуха: «…А чё вы здесь это? Того или не того… это самое…» Мелькнула ладонь с выставленными лодочкой пальцами. Хок… Челюсть не проспавшегося старосты едва успела выдохнуть пойманный воздух. Японским приёмом «клевок цыплёнка» штандартенфюрер нанёс ему щёпотью пальцев удар в сонную артерию. Тот грузно, хватаясь за горло и сонно заводя глаза, осел. Большое костистое тело, царапая спиной извёстку со стены, поползло на дощатый пол. Скоро оклемается, супчик…

   Вечером следующего дня к Вильнеру привели задержанного. Это был  человек лет сорока с копной русо-седых волос. Он был связником партизанского отряда «Смерть оккупантам!», посланным из лесу чтобы закрепить контакт с городским подпольем. Благодаря своей агентуре (в том числе «Берте»), SD не стоило труда установить за ним слежку. После того, как «объект» посетил явку на Чеховштрассе, 7, он покружил по городу. Документы (советский паспорт, заверенный печатью полевой комендатуры) оказался в порядке. Не было лишь отметки о регистрации на бирже. Так, во всяком случае, свидетельствовал наряд полевой жандармерии, досматривающий сельских жителей на въезде в Смоленск. От связника не пахло гарью, что свидетельствовало бы о ночёвках в лесу. При себе он имел мешок с картошкой и салом, полпуда муки, которые собирался, по всей видимости, обменять на барахолке. Наружка ходила за ним по рынку на соборной площади. Там он пристроился на самом людном месте, подле  паперти. Стал нарочито громко зазывать покупателей. Группе германских солдат из автомобильной части, задействованной для перевозок к линии фронта, предложил выгодный обмен: бутылку шнапса за полкило сала. Обмен вскоре состоялся. Солдат по звонку из энзацгруппе тотчас же тщательно обыскали и допросили. Но ничего выяснить не удалось.

   Тогда для задержания был выдуман предлог. На рынок прибыли наряды SS. Они окружили торговые ряды плотным кольцом. Стали просеивать всех  торгующих через «частое сито». Всех, кто вёл себя более или менее подозрительно, задерживали. Связник оказался в их числе, хотя документы у него не вызывали никаких подозрений.

   …В главном полицайучастке у связника отобрали весь съестной скарб. Сунули пару раз по физиономии кулаком, а по рёбрам резиновой палкой, которую в SS называли «гумой». Его по началу допросил старший поисковой группы Amt V криминалассистант Крешер. Допрашивал нарочито мягко, цедя на ломаном русском сожаления, что «русски политцишен не есть так хорошо воспитан как германски зольдат». («Русски политцишен», вытянувшись во фрунт, стояли, подперев стенку. В их обязанности входило моргать глазами и иметь как можно более раскаянный вид.)  Задержанный, по документам Якунов Алексей Дмитриевич, смущённо улыбался. Кажется, он ни о чём не жалел.

   Так было расписано по сценарию. Однако…

   Как только Вильнер изучил схему площади, он ахнул. Место было как раз напротив соборной паперти. Там, где связник, он же Якунов, «толкнул» (так говорят в России!) германским солдатам полкило свиного сала.

   Он задумался. Связник был явно не в его компетенции. Из Советского центра он никаких распоряжений на этот счёт не получал. Но…

- …Чай, кофе, сигареты? – непринуждённо начал он допрос, скорее похожий на беседу.

- Лучше махорки,  - усмехнулся связник. – Мы к ней привычные.

   Вильнер кликнул одного из полицейских, что дежурили в коридоре. Они получали германские сигареты, но продолжали курить самосад. Сигареты Befehl и Uno сбывали на местном рынке по спекулятивной цене, обрывая уши тем, кто  торговал в обход. Это несмотря на приказ герр фолькскоменданта, который предписывал придерживаться ценам, установленным ещё при Советах – до 22 июня 1941 года!

- Мне всегда импонировал русский человек, - продолжил штандартенфюрер. – Своей смышленостью и оптимизмом. Мы, германцы, прейдя на восток с освободительной миссией, несколько увлеклись. Некоторые из нас немного… как есть по русски… перегибать свой палка о русски спина. Я правильно говорить?

- Угум-м-м…- русский выпустил из волосатых ноздрей струйки синеватого дыма. Оглушительно закашлял. Его глаза  вмиг остекленели и налились кровью. – Что есть то есть. Перегибать палку это вы мастера. Вот, скажем, в моей деревеньке. Что нам обещал ваш уполномоченный… рекс или рейхскомиссар, чёрт его дери?  Говорит: мы вам всю землицу, что Советами в колхозы отчуждена, в собственность возвернём. Энто на словах. А на деле что? Как пахали за трудодни на общем поле, так и пашем. Теперича, правда, не на большевиков, а, извиняюсь, на вас.

- Это перегибы, - Вильнер усмехнулся. Подойдя ближе, одобрительно потрепал по плечу сидящего. – Некоторые наши сотрудники не вполне компетентны. Они слишком озабочены благополучием рейха. Поэтому мы рассчитываем на помощь таких, как вы. Естественно, помощь не бесплатную. Вы меня понимаете?

   Связник оглушительно прокашлялся. Смущённо посмотрел на портреты классиков и рейхсфюрера SS, что украшали стены.

- НКВД меня завербовал в 34-ом… Это ничего будет?

- Ничего, ничего… - успокоил его Вильнер.

- Тогда можна. Вы, извиняюсь, кто здесь будете? По отчеству и званию?

- Называйте меня просто – Максим Эдуардович, - Вильнер, внутренне торжествуя, прошёлся по кабинету. Зазвонивший пронзительно  полевой «Эриксон» он спешно отключил. – Думаю, так будет проще и вам, и мне. Ещё вопросы?

- Отписываться придётся?

- Разумеется, да. Как вы думали? Кстати, ваши прежние хозяева ещё здесь? – Вильнер внезапно остановился. Пронзил связника взглядом голубых глаз, которые на минуту затянула непроницаемая плёнка.

- Богом клянусь – все улепетнули! – размашисто перекрестился сидевший. Он вытаращил глаза. Лоб его под спутанной копной волос стал малиновым. – Вот вам крест! Разве что… - тут он сбивчиво стал говорить про Аграфену. Якобы до войны, будучи в областном Управлении НКВД, видел её в приёмной. Затем ему было поручено за ней проследить. Завязать интимное знакомство.

- С тех пор вы с ней виделись?

- Ну да…

- Что есть «ну да»?

   Человек из лесу помялся.

- Я, извиняюсь… Максим Эдуардович, по женской части я мужик это… ходок… Люблю значит по бабам… Ну, вот сегодня и заглянул. Сами понимаете…

   Вильнер вновь прошёлся. Зайдя к Якунову со спины (тот сжался и втянул голову), дружески похлопал по плечу.

- Вы думаете, что она есть работать на НКВД? Против Великий Германия?

- А что тут думать? Раз не сбежала, значит… Вам виднее, - Якунов, шумно высморкался. Вытер  пальцы о полу ватника. -  Только  сажать её, мне думается, не стоит. Баба справная. Может я её того… тоже на Великую Германию работать заставлю?

   Он говорил с огнём в глазах. Руки его чертили в воздухе соблазнительные контуры, в коих безошибочно узнавались круглые прелести Аграфены. Вильнер закусил губу. От омерзения к говорящему штандартенфюрер  едва не потерялся. Вот прохвост…

- Я подумаю, - как можно суше сказал он. –Good! Zer Good.

   Он нажал кнопку электрического вызова. В проёме двери тут же возникла фигура затянутого в корсет Фоммеля.

- Штурбаннфюрер! Возьмите с этого  господина подписку по всей форме. Проведите нужное мероприятие. Зайдите ко мне и доложите…

- Ja volle!

   После того, как  Якунов стал «агентом на доверии» (V-mann), Фоммель завёл его в один неприметный закуток. Там, развалясь, сидело на деревянных обструганных добела скамьях трое чинов вспомогательной полиции. Стоял патефон с набором германских и русских грампластинок. По знаку эсэсмана полицаи затушили цигарки. До хруста в суставах размяли набрякшие кулаки. Затем, врубив патефон («У самовара я и моя Маша! Её глаза так много обещают…»), отволтузили Якунова по первое число. Фоммель, скрестив руки, молча наблюдал. Ему было приятно осознавать свою непричастность к тому, что делают «эти русские свиньи».