Анекдот 8 - Национальная идея Анания Ананьевича

НЕСКОЛЬКО АНЕКДОТОВ ИЗ ЖИЗНИ
АНАНИЯ АНАНЬЕВИЧА,
МАЛЮСЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕЧКА


АНЕКДОТ ВОСЬМОЙ: НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ АНАНИЯ АНАНЬЕВИЧА


Телом своим Ананий Ананьевич пребывал в бренных делах наших, а умом своим был погружен в информационное поле. И не мог не видеть, что творилось в Отечестве облом, озорном, огромном, стозевном и лаяем. Видел Ананий Ананьевич, что армия наша непростительно отстала и устарела. Что ни учение – то скандал. Видит также Ананий Ананьевич, что в экономике большой царят сплошные хищения и растраты, что в тени снуют хищники да олигархи, что доят и доят недра земли-матушки, да все это мимо народа уносится на кудыкину гору. Что народ государством совершенно не интересуется, а государство как раз активно интересуется содержимым карманов народа. Что нефтемиллиарды и газомиллиарды оседают на банковских счетах людей из Forbes. Что люди до сих пор, как выпьют, бьют друг другу морды, а не объединяются в философию общего дела.

– Как же это так, – возмущается уборщица баба Надя, в шесть часов утра открывшая дверь замерзшему напрочь пьянице под дверью, который пропил магнитную таблетку от двери, – работаем, работаем, а толку нет.

– Что за безобразие, – задерживается на лестничной клетке у двери соседки бывший интеллигент Лавр Петрович, – разве на эту зарплату можно соблюсти свою верность и человеческое достоинство?

– Так нам и надо, – говорит со знающим видом электрик шестого разряда, Владимир Владимирович, покупающий деткам своим шоколадки, – нам нужно нового Сталина в бронзе отлить и поставить над каждым человечком человека с ружьем: шаг в сторону – расстрел на месте.

– Где же это видано, – восклицает школьная учительница, Светлана Светлякова, по совместительству танцовщица в ночном клубе, – чтобы столько умов, столько хороших и богатых людей и вдруг – продавали свои знания на запад.

– Доколе! – лаконично восклицает Коля-бритоголовый. Ему сегодня учить уроки, но он проведет время, накачивая себя железом и ненавистью.

– Вот именно, – за него повторяет Людмила Михайловна, жена майора милиции, – понаехали и притесняют нас. Что за бред такой. Куда власти глядят.
 
И все они, косолапые и красивые, умные и несчастные, виноватые и не очень виноватые, вопрошают, обращаясь в Ананию Ананьевичу, местному повесе и бездельнику, вышедшему в тапках мусор выбрасывать: скажите, за что такие напасти, как такое возможно…

Ананий Ананьевич привык к таким утренним разговорам, тем более что люди они безобидные.

– А так и возможно, – нехотя ответствует Ананий Ананьевич. – Вот посмотрите на исторью нашу, поковыряйтесь в памяти своей, загляните в бездны духа – и найдете там то же самое барахло, что и во вне. И не надо падать в обморок и заливать обиды нехорошим пойлом. Не поможет. А разучились мы делать простые вещи. Дышать, например. Да-да, дышать, говорю я вам. Ведь что при дыхании главное? Две вещи – вдох и выдох. А кто знает как правильно дышать? Кто-то из вас, обращаюсь я к вам, мои родимые рыла и морды, мордашки и лики, знает искусство дыхания? То-то и оно, что нет. Ведь у нас, там где должен быть вдох – выдох, а там где выдох – там вдох у нас находится.  А чтобы поменять обратно и порядок навести – надо дыхалку сбить, остановить, мать ее так. А для этого надо на какое-то время замереть. Всем вместе. Хором. И на долгое время. Не все возвратятся к нормальному образу жизни.

Но ради порядка и мира на земле – надо, говорю я вам, родимые и ненавистные, надо принести себя в жертву. Ведь если мы сделаем что-то такое, согласное, и сгармонизируем свою душу, единую душу народа, с этой местностью, то, можно сказать, реформируем себя, возродимся как феникс… Ведь что хорошо в нашем народе – он это такое оно, где все наши внутренние процессы на виду и все наши органы, что в сокрытии должны работать, – на поверхности бьются и пульсируют. Столько пьем водки, сколько иной басурманин и воды не выпьет. Столько едим и пожираем, что иной хвранцуз опешит. А сердце наше все в словах да матерщинке – вылетает не воротишь. И все это без соображения. Как будто так положено. А кем положено, когда положено – не объяснимо. А во внутрях, стало быть, у нас то, что у других снаружи – мышцы, кожа и сила, так ее мать. Мы, говорю я вам, мои сердешные и золотушные, народ, вывернутый наизнанку. Мыслить (то что, казалось, могут делать бездельники) и то боимся, потому что терроры Иванов, Петров и Иосифов выбили соображалку. Вогнали ее в самую глубь, в удо, в ядра, в ярь, мать перетак. Оттого оно самое у нас и самое оно. Активное такое, безудержное. Порождающая сила бьет, словно бога Ярило и не свергали еще. А гроза такая тоталитарная, словно и Перуны еще стоят указывают путь в светлое будущее.

– Что ты заговариваешься, бля. Какой-то ты не наш, не по-нашему базаришь.

После короткой и безудержной расправы прямо тут, на лестничной клетке, Анания Ананьевича стали звать Ненашев. Били тут же, рядом с мусоропроводом. Особенно старалась учителка Светлякова, вытанцовывая бесстыдные па и норовя заехать каблуком прямо глаз Ананию Ананьевичу. Людмила Михайловна сбегала за мужниной дубинкой и подала ее Коле. И хорош же был Коля, со своей голгофой и вытатуированным крестом на кумполе, орудующий дубинкой, от которой сам получал еженедельно по почкам. Когда все было кончено, баба Надя, добрая душа, наклонилась к «касатику», подарила бумажную иконку и посоветовала пойти к батюшке Охлобыстину – он как раз таких дураков пользует.