Противостояние. Часть 4. Глава 2

Две величественные фигуры призраками преодолели пространство разделяющее нас. Не касаясь земли ступнями, Арон и Вог молниеносно оказались подле меня, демонстрируя свою фонтанирующую силу. Их мощь я чувствовал и без видимых проявлений, напрягая последние остатки своих возможностей, чтобы не выпустить на волю свой страх. Да, моя сущность умела бояться, а уязвимое человеческое тело научило меня бояться еще больше. Главное, не при каких обстоятельствах не показывать свою ранимость, гордо поднимая голову и надменно глядя прямо в глаза тому, кого страшишься.
- Приветствую и вас, Падшие. Умные дети всегда могут постоять за себя.
Я видел, как дрогнули в насмешке бескоровные уста близнецов, чьи седые волосы были туго стянуты в пучки, на манер причесок японских воинов. Их меловые, полные спокойствия юношеские лица были устремлены на меня. Я видел в них сияние отваги и решительности и ни капли злобы или жестокости. Эти двое, были старше меня как минимум втрое – кому, как не им можно было смело играть в нужные эмоции.

Близнецы вели себя весьма благородно: не пытались лезть в мою голову, читать мысли, пробираться в самые сокровенные уголки памяти и вытягивать информацию. Они просто стояли  и чего – то ждали, проверяя меня на стойкость. Может, ждали, что я рвану от них как оторопевший от страха косой заяц, а они бы  ринулись за мной в погоню с улюлюканьем и свистом? 
Я был изможден. Лишенные смысла рассуждения, навеянные страхом, еще более утомляли. Может, было бы хорошо, сейчас потерять сознание?
- Почему он такой обессиленный? – спросил Арон у Вога (я различал их только по количеству страшных ран на голенях, у Арона их было больше, и сам он был чуть крепче брата).
- Он не спит уже около трех суток. Чувствуешь, в нем почти не осталось гормона мелатонина, который вырабатывается только тогда, когда человеческое тело спит?  - ответил Вог, чья прозорливость удивила меня. Арон взглянул на меня пристальнее и на секунду замер.
- Какая слабость. – констатировал он. Я поднял глаза, но не увидел в его лице пренебрежения, - Его надо отправить спать.
- Нет времени. – сурово сказал Вог.
- Так, дай ему гроно.
- Его тело не приспособлено для усвоения энергии, созданной нашим кланом.
- Может, человеческой крови? – предложил Арон.
- Я не думаю, что он выпьет ее добровольно. – отозвался Вог, - Хотя, сейчас не тот момент, чтобы говорить о свободе выбора.
Я слышал от людей о бредовых состояниях, лихорадках, когда приходят видения и галлюцинации. Мне казалось, что сейчас наступил именно такой момент.
- Нужен кто – то из Посвященных, кто добровольно дал бы крови, чтобы не было потом неприятных слухов об упырях. – сказал Арон.
- Вампиры – существуют и ты это знаешь. – парировал Вог, - Но лучше с ними личных дел не иметь – хитры и наглы, впрочем, чихал я на них.
- Отведем его к той, что произносила его имя в Вагале. – улыбнулся Арон, - Она – то даст ему своей крови без лишних вопросов, я чувствовал прозрачной кожей, как в ее жилах течет чувство.
- Худосочный человечишка влюбленный в бесполого Хранителя. – впервые за все это время я услышал в нотах голоса Падшего презрение – Вог издевался. 
- Он не бесполый. – не понял Арон насмешки брата.
- Он забыл, что имеет пол! Посмотри на него - он высохший и изможденный бессмертием. Он ненавидит все то, что принадлежит ему, не правда ли, о, Жаниэль, Верховный Хранитель? Хочешь на родину, в морозную сырость далей, да? Надоело осуществлять вселенский надзор над нами, Падшими? Затеял свою игру, чтобы надолго уйти со сцены? Не получится, брат, ведь уйди ты, и скоро придут за нами, а мы хотим видеть свет!

Я в который раз за свою жизнь, задумался о смерти как об освобождении, но и в этот раз мне не дано было изведать ее сладости…

- Кириэль у девушки? – спросил Арон Вога.
- Был у нее. – ответил тот.
Знания близнецов простирались куда далее, чем я мог предположить, а мне было более чем знакомо имя падшего Хранителя Света – его слава шла впереди него.
- Пора и нам проведать землянку. – обратился Вог ко мне, - Нехорошо оставлять Шеду без присмотра.
Они схватили меня и взмыли в небо. Я лететь не мог, грузом вися в жарких объятиях Падших, чьи горячие тела неприятно обжигали  изнуренное тело. Сопротивление? Сейчас, это было бы похоже на сражение муравья и африканского скорпиона.

                * * *

Слово «кровь» стучало в мозгах тысячами молотков. Никогда в жизни я не слышал о том, чтобы Хранители Света поддерживали тело человеческой кровью, даже при пытках, даже в войне! Это отрицало бы и ставило под вопрос всю нашу природу и подобное святотатство стало бы для меня куда страшнее смерти!
- Я не смею питаться человеческой кровью. Я – существо высшего порядка и это стало бы для меня падением! – мне было физически больно говорить. Я искренне желал бы просто молчать, но фраза вырвалась наперекор всем моим запретам.
- Тебе стоит утихомирить свое излишне раздутое самомнение, хотя, ты всегда ратовал за  стерильность своего вида. Ничего особенного с тобой не случится, как был Верховным, так и останешься, главное, чтобы…тссс, - и Вог приложил палец к губам, - твоя верхушка не узнала.
- Мне нет никакого дела до верхов!  - меня била дрожь, сердце в груди предательски колотилось, во рту пересохло, - Прежде всего, мне с этим придется существовать!
- Кому нужно это геройство? Пожалуй, только тебе одному, а поэтому, лучше помолчим, ведь ты уже давно понял, что принятое нами решение обжалованию не подлежит.

Я зажал зубами нижнюю губу и уткнулся в свое плечо, все, что мне оставалось – это ждать.
                * * *


Меня затащили в больничную палату через окно, которое открыли Арон и Вог после того, как прошли сквозь стены. Кажется, я не видел Олесю целую вечность. В помещении было темно и сыро. Плохое отопление едва справлялось с тем, чтобы температура комнаты была выше уличной.
Она лежала на кровати, чуть согнув ноги и глядя перед собой уставшим и отчужденным взглядом. В лице ее была необыкновенная мягкость, словно она вспоминала что – то хорошее, а увидев меня, она, пожалуй, даже и не удивилась, лишь привстала, робко оглядывая огромных близнецов. Ей было не привыкать видеть внезапные появления сверхсуществ.
Я знал, что она едва не умерла, видел это в ее глубокой радужной оболочке, почти черной сейчас, в полутьме. Внутри кольнула тоска, а перед глазами закрутился вихрь далекой родины.
- Прости меня, я так устал. – звук моих слов порезал пространство и вошел в нее легко, как нож в мягкое масло.
Тени лежали под ее глазами, на скулах, подбородке, крались по растрепавшимся волосам. Я извинялся за то, что использовал ее. Я объяснил, почему использовал. Я знал, что она сейчас думает о том, что я люблю себя больше всех на этой планете. « Ты, просто, никогда не была рабом.» - моя мысль не могла долететь до нее, не было сил.
- Хватит сантиментов. – наконец, сказал Вог, внимательно изучая то меня, то Олесю, - Мы по делу. - прибавил он, обращаясь к девушке, - Ты не являешься Шеду, но знаешь много о таких как мы и понимаешь, что несешь груз ответственности за свои знания.
- Я не просила наделять меня сведениями. Мне навязали их шантажом, отняв отца и, якобы, подарив силу, с помощью которой я должна была освободить его! На самом деле, меня употребили для освобождения другого. – ее голос был спокоен, не было предательской дрожи и нервического трепета рук. Она уже перегорела. Она выросла.
- Хорошо. – соглашаясь, кивнул Вог, - Ты любишь Жаниэля? – пошел он по другому,  не менее болезненному пути.
Было видно, как она оторопела и сглотнула, дернулась, подгибая под себя колени, часто заморгала, затравленным взглядом окидывая Вога с ног до головы.
- Что вы хотите? – едва прошептала она, боясь глянуть на меня.
- Мне надо, чтобы ты дала ему своей крови.

Она не поверила в то, что услышала. Не смогла поверить. Дикими глазами глядя на нас, она беззвучно открывала рот, не в силах вымолвить ни звука.

- Ты слышала. – повторил Вог, - Зачем, спросишь ты? Чтобы вернулась его сила, и это можешь дать ему ты или многочасовой сон. Так как для роскоши сна у нас нет времени, ему нужна кровь. Много твоей крови.

Я не мог сейчас глядеть на нее, не мог, но был должен. Как бы я хотел, чтобы в душе главенствовала пустота, нежели то отчаяние, что разрушало меня, круша остатки спокойствия и мудрости. Она, пару дней назад, едва не умерла!
Что это? (Вот уже больше часа в моей груди не успокаивалось сердце.) Я терзаю себя человеком? Подобное было со мной впервые. Привыкнув смотреть на людей сквозь призму холодного равнодушия, сейчас, я практически проводил казнь над собой, отдаленно чувствуя вибрации израненной  души Олеси.
- Ну?  - Я пришел в себя от настойчивого голоса Вога, - Согласишься добровольно?

- Почему он сам не попросит? – в ее голосе зазвенела сталь безнадежности, - Почему у него всегда такой вид, словно он всем делает одолжение только одним своим присутствием? Он явился сюда, бросил невнятную фразу об усталости и стоит преисполненный гордости и жестокости! Что ты стоишь и смотришь своими ледяными глазами? - вдруг взорвалась она, и рывком вскочив с кровати, приблизилась ко мне. От внутренней боли, ее сердце сжалось комком, замирая кусочком раненой плоти в пульсирующей адреналином, крови, - Ты взял у меня недостаточно? Теперь еще желаешь и моей крови, которую два дня назад мне вливали от чужого донора?

Я все равно не смог бы сейчас с ней заговорить – это было бы равносильно тому, как человека насильно хотят толкнуть в пропасть. Я был настолько обессилен муками жалости, что не мог издать не единого звука.
- Боюсь, Жаниэль и сам не совсем доволен, что нам приспичило его общество. – сказал Вог, - И поверь, пить твою кровь ему отнюдь не доставит наслаждения.
- Он, просто, чертов эгоист! – перешла Олеся на шепот, не отрывая от меня горячечных глаз.
- Я думаю, он сейчас с гораздо большим удовольствием бы умер. -  философски заметил Вог, подмигивая Арону, который с безучастным видом стоял около окна. Будучи близнецами внешне, два брата критически отличались внутренним миром. Вог был куда прозорливее.
Олеся стояла совсем рядом. Я чувствовал теплоту ее сбившегося дыхания и смотрел прямо в ее зрачки. Никогда бы я не смог назвать ее красивой, впрочем, как ни одну женщину на этой планете, потому что попросту не мог судить человеческими критериями красоты. Для меня было куда ближе говорить  о красоте вечернего неба или раскрывающегося цветка.
Но Олеся…
Было в ней что – то от того же неба и полураскрытого бутона. Неуловимое, едва ощутимое очарование запаха и цвета, эмоции и рационализма.
- Так вы, - прервала она ход моей мысли, в  пылу  выяснения отношений уловив весь  смысл разговора  с Вогом, - не вместе?
- С чего бы. – отозвался Вог, ничуть не удивившись.
- Так ведь он приспешник Даниила!
- Разве?
Было видно, как она опешила, запнулась, с изумлением и по обыкновению жадно вглядываясь в меня.
- Заканчивай разговор, Вог, - вмешался Арон. Воину наскучила, как ему казалась, пустая болтовня.
- Итак, твое решение. – резюмировал философ с полуулыбкой глядя на Олесю.

Мне сложно выразить земными словами те выражения лица, что подобно смене кадров в фильме, замелькали в ее глазах, тронули брови, дунули на скулы. Страх, обида, скорбь и как завершающий и неожиданный аккорд – надежда. Как бриллиант, особенно ярко сверкает в темноте, так  и ее последняя эмоция явилась как дивное откровение после череды испытаний.

- Я готова. – просто и кротко сказала она с таким вдохновением, что Вог и Арон напряглись, не в силах поверить, что все произошло так скоро и так легко.
- Что ж. -  близнецы на миг растерялись – было похоже на то, что они готовились к принуждению.
- Нужна жертвенная чаша. – серьезно заметил Вог, глядя на Арона.
- Какая еще жертвенная чаша! – недоуменно воскликнул тот и, подойдя к Олесе, чиркнул  жестким, толстым ногтем по ее белой, тонкой коже запястья, глубоко рассекая ткани. Тут же закапала темная венозная кровь.
- Ты бы еще в глотку  вцепился. – в голосе Вога послышалось брезгливость.
- А ты как хотел? Нацедить в шприц, а потом налить в бокал? – недовольно проворчал Арон, - Иди, пей. –  обратился он ко мне.

Взглянув на яркие пятна крови на бежевом, истертом линолеуме, я пошатнулся. Впервые за две тысячи лет, меня смогли испугать Падшие. Испугать человеческой кровью. Одно я осознавал совершенно отчетливо: Олесе сейчас было куда лучше, чем мне и это единственное, что могло едва ли утешить меня.
- Ну? – нетерпеливо торопил Арон, а я практически предвосхищал будущее, когда в моих воспаленных мозгах проносились образы разъяренных Падших, силой удерживающих меня около ран Олеси.
- Это невыносимо. – застонал я, в агонии сжимая и разжимая пальцы.
- Ох, уж, эти небесные создания. – забрюзжал Арон и угрожающе начал приближаться. Он уже совсем забыл, что некогда и сам был таким, небесным.



                * * *

Меня никогда не интересовали любовные отношения с земной женщиной. Я не знал, что такое душевная истома, мне неведомы были страсть  и влечение. Мои знания о человеческой любви сводились к тому, что я знал о ее существовании. Все. А потому, далекими и странными казались мне чувственные прикосновения и взгляды, эмоции, переполняющие душу и взрывающие разум. Я был так далек от этого, как одна солнечная система далека от другой.

Но люди говорят, что преодолеть расстояние между ними возможно? 

Я ни за что в жизни не догадался бы, что Олеся отдала своей крови только потому, что хотела почувствовать мое прикосновение губ к своей коже. Ни за что в жизни я бы не догадался, потому что не знал, насколько велико может быть людское чувство – бархатное, как утренняя дымка Туманного Альбиона, топкое – как зыбучие пески Калахари.  Что были мои тысячелетние знания о мире по сравнению с этим неведомым чувством? Радостью ли, или скорбью? Возрождением ли, или прахом? Многим ли, или ничем?
Я не знал, было ли предвкушение моего падения большим горем, нежели знание о том, что полтора литра крови едва выжившего организма -  это плата за мое прикосновение? За прикосновение того, кто пил эту кровь!
Я не чувствовал вкуса, я не чувствовал запаха, я старался проникнуть в суть Олеси, в сущность чувства, испытываемого ею.

Никогда не думал, что буду целовать женщину. Никогда не хотел этого. Брезговал. Но он случился – первый поцелуй. Кровавый и жестокий. Коварный. Предательство для моего народа, небывалая самоотверженность и страсть – для ее. И я вкусил тайного беззаветного влечения, попробовал и устрашился, желая отпрянуть с благоговейным страхом.

 Кем был я? Что был? В сравнении с тем богатейшим калейдоскопом чувств, что дарила неразделенная любовь. О, я и подумать не мог, насколько разнообразен мир одной единственной человеческой эмоции – миллионы гормонов пришли из ее тела, и я улыбнулся, ощущая, как их микронные тельца вдувают жизнь в мою пустующую душу.

Олеся была сама жизнь, тогда как я тяготился ею. Она сумела за пару минут показать мне всю бездну своих чувств и желаний, тогда как я звенел пустотой, как порожний латунный горшок.

Человек и ангел, где человек выступил соло, в тысячу раз дав фору ангелу.

- Довольно. – отпрянул я удивляясь, радуясь, страшась одновременно, испытывая потрясающее чувство силы. Страшное осознание пробы человеческой крови угнетало куда меньше, чем удивительное упоение знанием. Я, впервые за две тысячи лет, понял человеческую сущность, при этом, потеряв свою.
- Аккуратно, теперь, он может быть сильнее нас. – послышался голос Арона, который волновал меня меньше всего.
- Вряд ли. – отреагировал Вог, - Он выпил слишком мало, чтобы биться с нами на равных.

Их голоса,  колыхались грязной водой в моих барабанных перепонках. 

Олеся. С ее руки все еще стекала кровь. Я притронулся, чтобы залечить, с благоговением глядя, как ее лицо нежно сияет, а глаза сверкают мудрой тишиной. Она смотрела на меня как обычно – немного робея, в восхищении и благоговении. Ничто не могло бы повлиять на ее чувство. Ничто и не повлияло.

- То, что живет в тебе – прекрасно. – сказал я.
- Но знание об этом погубит тебя. – ответила девушка и я понял, что она имеет ввиду  лишение меня благодати.  Мое падение.
- Это уже неважно для меня. – спокойно ответил я.

Никогда не думал, что меня постигнет безразличие к собственному сану, который был для меня  в высшей степени прекрасным орудием для воспитания в себе гордыни за свое происхождение. Больше всего на свете я любил знание о том, что я – Хранитель Света: холодный, бесстрастный, чуждый всему человеческому. Я никогда в жизни ни разу не смел отождествлять себя с людьми, хоть и мечталось, иногда, заплакать как они, или засмеяться  в радостном порыве. Веря в то, что безэмоциональность -  это благо, я не предполагал, что людские чувства могут толкнуть на жертву или же способны открыть рассудку то, что ранее было скрыто от него. Живя среди людей, я не присматривался к ним, не придавал значения их поступкам, не видел их дел, не наблюдал их жизни. Для меня все было как в тумане – я не желал видеть добрую сторону человеческой души, а люди всегда казались мне слишком мелочными, во всем ищущие лишь свою выгоду. Проблеск озарения пришел, когда отец Олеси  (тогда еще молодой Станислав) отказался быть Шеду, потому что не смог бросить свою нерожденную дочь. Я очень подивился тогда. Для меня стало великим откровением, что человек, меняет знания о силе и могуществе на обыкновенное муторное существование. Но я не стал зацикливаться на этом – в тот момент я был более увлечен охотой на Падших.

Чувство  муторного пресыщения пришло позже, когда цикл закончился, и я отправился на родину для отдыха.

 Но я даже представить себе не мог, что вернувшись через тридцать лет, я стану неимоверно тяготиться ношей моего предназначения: однотонного, неимоверно тягучего, неизменного до того бесовского состояния души,  когда хочется умереть.

 Умереть для Земли.

И я должен был умереть.

Тогда, в схватке, около пылающего дома, вместе с Патрис.

Я заключил договор с Даниилом – его освобождение от человеческой оболочки взамен на мою свободу: такую желанную, такую скорую, как казалось мне на тот момент.

Мы тщательно продумали план таким образом, чтобы все выглядело максимально естественно, благо, при проверке жизней других Хранителей, братья сидящие « в верхах» скрупулезностью не отличаются.
Но Даниил солгал, не тронувши меня, но освободившись от своей оболочки.

Я не приблизился к родине ни на шаг, гнусно оставленный для опытов пришедших Павших. Теперь я точно знал, что меня не убьют, но будут держать подле, чтобы не сработал закон о восстановлении Хранителей Света и на смену всем погибшим воинам Западной Европы не пришли бы новые.

Конечно же, в глубине своей мятущейся души я знал о возможном провале соглашения, но, имея в руке крохотный шанс помилования еще не приговоренного висельника, я не желал его отпускать.

Пребывая в бессилии, я осознанно пошел на риск.

Готовый все отдать за глоток родины, я потерпел поражение.

Пойдя на сделку с врагом, я поплатился за свою слабость. Слабость к свободе.

Во рту стало терпко, как от тропического фрукта фейхоа. Я испытал послевкусие крови, мысленно возвращаясь к той, которую использовал. К той, чьи сердце и душу разбил. К той, чьи чувства, пройдя испытания мной, остались неизменны.

- О, Хранитель Света неожиданно  вспомнил, что его расе должны быть свойственны любовь и сострадание! Смотри, смотри Хранитель на ту, которая оказалась благороднее тебя!
Я почувствовал приближение Даниила в каких – то долях секунды с того момента как прозвучал его голос. Освободившись от оболочки, Падший стал практически невидимкой для моих развитых чувств. 
- Ты кажешься таким правильным, таким надменным, таким повелительным. Но все это – прах, потому что имя тебе – пустота. Вечность и снова пустота. Лишенный всех желаний кроме одного – выбраться из гнилого рассадника человечества!  Словно и не знаешь – позже, раньше, везде настигнут и отправят обратно, туда, где тебя окончательно накроет ненависть к людям!

Даниил говорил страстно и обличительно, впрочем, как всегда – он умел произвести впечатление речистостью, острыми фразами и красивым ртом. Его крепкие слова вонзались в мою голову стрелами, пущенными умелой рукой лучника.  Кому, как не мне догадываться сейчас об истинной природе поступка, оставившего меня в живых? О крахе договора? Да, я ошибочно предполагал, что Даниил желал лишь поиздевается надо мной, оставив для душевного растерзания своре Падших. Нет, тут имели место, куда большие амбиции.

-  С самого начала ведя охоту за сведениями о том, как можно избавиться от человеческой оболочки, я и представить себе не мог, что в бонусе окажется твое падение, а как апогей моего истерического торжества – падение Верховного Хранителя Света!

Он хотел ранить и сделал бы это прежде, но не сейчас, когда меня уже мало трогала своя судьба. Перед глазами остался лишь один лик, той, которую я смог разглядеть сейчас, в преддверии конца Хранителя Света.