Ветер

Холодный пыльный вихрь пронёсся по заваленным всяким мусором улицам, и, подхватив его, поднял над крышами домов, кружа над сумрачным городом, сдувая с низких крыш домов чёрные тучи. В вихре кружились клочья бумаги, полиэтилена, пластика, пустые банки из-под кока-колы и прочий хлам, уже использованный и выброшенный вон Человечеством.
Потоки ветра пронеслись по улице и разбились о стену в тупике, разбросав по углам мусор. Но ветер был свободен, его ничто не держало, и поэтому, врезавшись в тупик, он не умер, не затих, а обтёк его и, вновь набрав скорость, понёсся далее, собирая по пути мусор и пыль.
Тем временем, пока ветер гулял по переулкам между бетонными монолитами с узкими щелями окон, обитатели города, представлявшие из себя Человечество, сидели в своих комнатах и испуганно взирали через запылённые, заплёванные стёкла окошек на улицу. Им было страшно, люди боялись, боялись жить....
По городу ходила чума, побывала холера, процветают тиф, туберкулёз, рак и СПИД; в городе властвует голод. Люди потеряли все свои человеческие качества, отличавшие их от братьев меньших, превратились в животных. Люди умирали. Здесь не действовало правило: выживает сильнейший, здесь умирали все без разбору, и правды не было ни на чьей стороне. Голод и мор загнали людей в угол, их жизнь превратилась в существование. Шёл 2144 год.
Однако, несмотря ни на что, город жил, и в нём копошились сотни оборванцев, лица которых превратились в звериный оскал. Эти существа каждый день выползали из своих каменных мешков, чтобы порыться в больших мусорных кучах и баках, а некоторые, - чтобы поохотиться... на себе подобных. Обезумевшие люди делали из кухонных ножей копья и из-за угла кидали в таких же безумцев с копьями.
Часто жертва умирала моментально, пронзённая насквозь утяжелённым копьем. Но бывали и такие случаи, когда жертва неожиданно оказывала сопротивление, между ней и охотником происходила схватка, и нередко охотник сам превращался в добычу, которую, как только она прекращала подавать малейшие признаки жизни, тотчас утаскивали в какую-нибудь дыру, где происходил делёж добычи между членами семьи охотника. Сам институт семьи сохранился, но изменил свою значимость. Семья существовала до тех пор, пока её члены были способны приносить домой пищу. Добычу обычно разделывали сразу же по принесении и, закончив с разделкой, принимались за еду (хотя этот процесс правильнее было бы назвать пожиранием), заглатывая ещё сочащиеся кровью куски мяса. От добычи не оставалось даже костей.
В этот хмурый день можно было увидеть, как действует группа охотников (группами охотиться легче, поэтому часто охотники-одиночки объединялись). Охота была короткой: загнав в тупик молодую девушку, ещё почти девочку лет пятнадцати, охотники убили её, перерезав ей горло. Приложившись по очереди к кровоточащей ране, охотники поволокли её в какой-то подвал.
Вот потому-то люди и боялись. Они боялись друг друга, своих соседей, членов семьи, боялись каждого встречного, потому что в любой момент этот встречный мог пырнуть ножом под рёбра, или из окна мог упасть на голову кирпич. Да мало ли способов убийства человека?
Но этот день отличался от всех предыдущих. И не только тем, что была ветреная за всё долгое жаркое лето, - слава богам, оно кончилось! - погода. Ещё он был знаменателен тем, что по улице, перешагивая через пустые коробки и прочий мусор, шёл Человек. Он был высоким, стройным, широким в плечах. Его красивое, греческого типа лицо с высоким лбом, было обрамлено русой бородкой, а орлиный профиль носа делал это лицо ещё более впечатляющим. Одет Человек был совсем не так, как одевались существа, считавшие себя горожанами. Он был одет в длиннополый, почти до пят, чёрный плащ из добротной материи, узконосые чёрные же ботинки на каблуке. Голову его прикрывала чёрная шляпа, а на переносице его гордого носа сидели солнцезащитные очки, скрывавшие глаза человека. Плащ был застёгнут на все пуговицы и туго подпоясан.

Человек шёл по улице, не обращая внимания на злобные завистливые или просто удивлённые взгляды горожан, глазевших на него из окон, подвалов, канализационных люков. Он шёл, и горожане начали постепенно вылезать из своих щелей, куда они забились после рыскания по улицам в поисках пищи, начали выходить из домов, забывая про взаимную вражду и ненависть, забывая, что они все охотники и добыча одновременно. Они двигались за Человеком, лелея каждый свои надежды и увлечённые какой-то общей идеей. Многие видели в Человеке еду, добычу, целую тушу говядины, другие, помимо интересов своего желудка, двигались за Человеком ради простого любопытства. Были и такие, кто просто шёл, лишь бы куда-нибудь идти, двигаться, не стоять на месте. Горожане, увлекаемые Человеком, шли, ползли, катились на тележках, ковыляли, плелись, двигались за ним, не зная, куда они, собственно, идут. Толпа постепенно увеличивалась в размерах, росла, разбухала. По мере продвижения Человека по улице в толпу горожан вливались новые исчадия подвалов и канализаций, каменных мешков квартир. Человек шёл, как ураган Торнадо, сметая всё на своём пути, впитывая это в себя и расширяясь.
Человек дошёл до перекрёстка и вышел на центральный проспект, но не остановился, а повернул налево и вновь пошёл широкими шагами, стуча каблуками по асфальту. Полы его плаща развивались в воздушных вихрях, насыщенных пылью. Но он шёл, и толпа следовала за ним, увлечённая непонятной силой вперёд, вслед за Человеком.
В конце проспекта между домами было большое бордово-желтое заходящее солнце. Человек шёл, не сгибаясь под напорами ветра, и лучи обтекали его фигуру, отчего казалось, что от неё остались одни чёрные контуры, тень. А горожане, шли, влеклись туда, в солнце, пытаясь догнать уходившего Человека. Но он по-прежнему был далёк от толпы.
И вдруг горожане поняли, что они гонятся за собственной мечтой, приобретшей вдруг реальное существование, воплотившейся в этого сильного, красивого, здорового Человека, в то, что в горожанах уже давно вымерло, деградировалось. Но эта мечта о счастливом будущем была далека, и не было возможности догнать её, как невозможно опередить собственную тень.
Человек, превратившись в тёмную фигуру на фоне полыхающего заката, всё удалялся от толпы горожан и вскоре исчез совсем, просто растворился в лучах заходящего солнца.
Толпа двигалась ещё некоторое время по инерции, Не в силах остановить это движение, данное им столь удивительной силой. Наконец горожане остановились, удивлённо и даже несколько обиженно взирая на опустевший впереди проспект. Солнце зашло, бросив последний луч на толпу изуродованных временем, голодом и болезнями существ. Остался только ветер. Повздыхав, горожане стали тихо расползаться по своим дырам, не забывая о мерах предосторожности: за столь долгое время инстинкт самосохранения обострился вновь.
Вскоре проспект и близлежащие улицы опустели. И только ветер кружил позёмку из сухой старой листвы, мусора, швыряя банки и коробки о стены домов. Свистя и подвывая в узких Переулках.



1999г.