Музыкант от БГ

Степа всегда верил в талант, потому и старался раскрыть те свои способности, которые мать-природа так старательно прятала все эти годы. И занимаясь музыкой вот уже пару недель, он пытался отдаваться чувству эйфории, которая должна была бы вынести его на берега прекрасных мелодий. К сожалению, до сих пор ему удавалось выплывать лишь на одиноких островках примитивизма или  вовсе увязать в кораллах какофонии. Талант не расцветал пышным пионом, как бы сильно Степа не теребил гитару. Степа любил музыку и ненавидел свои претензии на произведения. Они казались ему нелепой издевкой над горячо любимым искусством. Становилось очень стыдно за себя. Степа чуть не плакал, рвал струны и выходил на балкон покурить. Сигарета чуть теплилась в руках, а он думал о том, что явно выбрал себе не то хобби. Он был бы прекрасным садоводом, у него есть для этого  все необходимые качества. Кстати, было бы неплохо стать депутатом. Ведь никто не требует от депутата особых талантов и умений. Знай, сиди себе и с чужими мнениями и словами соглашайся. Но ведь сначала кто-то предлагает эти идеи, с которыми потом нужно соглашаться? Устав от настолько глупых размышлений, Степа возвращался в комнату и снова брал в руки непослушный инструмент. Он нежно перебирал тугие струны, с остервенением бил по ним, игриво проводил руками по грифу – все было тщетно. Гитара была непослушна, капризна и ветрена. Любовь Степы была совершенно безответна, к тому же начала приносить неприятности: он уже числился на плохом счету в университете из-за постоянных прогулов, а друзья забросили все попытки вывести его «на погулять». Степа-гитарист отказывал всем, потому что хотел как можно больше времени проводить с Ней.

Однажды этому инициативному парню удалось сыграть некую членораздельную мелодию. Как послушный мальчик, он тут же записал ноты в специальную тетрадку и, позвонив другу Мише, пригласил его в гости. Миша примчался, можно сказать – прилетел, потому как ожидал интересного вечера в компании милых барышень и нескольких бутылок вина. Каково же было его разочарование, когда он увидел одинокого Степу с дурацкой улыбкой на лице и с гитарой в руках. Он наигрывал что-то невероятно банальное, Мише показалось, что эту мелодию он слышал уже раз сто, и на сто первый она милее не стала и нового звучания не обрела. Миша посидел минут пятнадцать для приличия, похвалил незадачливого автора и быстренько удалился. Степа был недоволен: слишком поверхностное суждение о его музыке пришлось не по нраву.

К сожалению, друзья Степы были единодушны в оценке его таланта. Боясь обидеть новоявленного музыканта, они дружно молчали о художественной ценности творческого наследия Степана. А оно все росло и росло, творческое наследие то есть. Через пару недель Степа стал по-настоящему утомителен: он начал писать к своей музыке тексты. Теперь банальные мотивы были приправлены (если не сказать – переперчены) скучнейшими рифмами по типу «тебя – себя – любя». Друзья к череде данных словес часто, вздыхая, добавляли «херня» и расходились с импровизированных концертов Степы с заметным облегчением. Автор негодовал, и с еще большим энтузиазмом принимался заниматься творчеством, чтобы угодить своей капризной публике.

Пришло время, когда Степа стал относиться к своим товарищам и однокурсникам с большим недоверием. Все они вдруг стали разделяться на два импровизированных лагеря: «отличные ребята» и «те, кто ни черта не понимает в музыке». Стоит ли говорить о том, что большую часть своего свободного времени он проводил в гордом одиночестве? «Отличных ребят" было ой как немного.

Как-то раз, на одном из студенческих вечеров Степа начал исполнять свою новую балладу, которая казалась ему необычайно удачной, и где-то в глубине души он ею сильно гордился. «Может это новый этап моей музыкальной деятельности? - думал он с удовлетворением, - Может именно она станет моим главным хитом?». И вдруг из изрядно подвыпившей компании раздался сдавленный крик: « Что за х@%ня?». Степа словно окаменел. Он как-то сразу понял, что это относится конкретно к нему и его музыке. Молча оделся и вышел из гулкой от многочисленных голосов квартиры. Никто потери не заметил, потому как именно в этот момент одна из Степиных однокурсниц, перебрав лишнего, упала ничком на пол и пыталась подняться. Всем хотелось посмотреть на это зрелище, а может даже и заснять для истории.

Степа шел по пустой улице, тускловато горели фонари. Горели и уши у Степы. Он всю дорогу дискутировал с тем сдавленным голосом, спорил рьяно и отчаянно, будто последний раз что-то доказывая то ли ему, то ли самому себе. Иногда ему казалось, что голос прав, и необходимо прямо сейчас выкинуть гитару в канаву и пойти выпить водки. То приходила мысль, что голос и сам не знает, о чем он говорит. «Он просто не расслушал. Не услышал. А я сам хоть раз слышал свою музыку?» Степа влетел к себе в квартиру и первым делом, не раздеваясь, включил собственные записи. Он слушал их снова и снова, пока, наконец, измученный, не улегся прямо на полу, и под звуки собственных мелодий, заснул неспокойным, тяжелым сном. Там, в мире Морфея, толпа хором кричала «Зто ха чуйня?» и пыталась всеми силами отобрать у бравого Степы гитару, чтобы сделать из нее скворечник для маленьких индюшат.  Парень, проснувшись и слегка прибалдев от таких бредовых видений, решил не идти на пары. Он уселся с гитарой на табуретке. Через пятнадцать минут стало ясно: все, что он умел до этого, он растерял фактически за ночь. Гитара не слушалась, не поддавалась, не давала хотя бы какого-то результата. Степа уже не выходил на балкон: он курил прямо в комнате. Окурки выкидывать было просто некогда. Прошло три дня, после чего Степа, похудевший, бледный и просветленный, принес в университет много маленьких бумажек, на которых мелкой издевательской вязью было написано «Продам гитару».

Он продал гитару за неплохие деньги какому-то юному энтузиасту и тут же их потратил –  купил фотоаппарат. Степа верил в талант, и теперь был точно уверен, что сможет раскрыть все способности, которые мать-природа так старательно прятала все эти годы.