Ян

- Ян! Я-а-ан!

Я нехотя поднял голову, узнавая своего лучшего друга – Максима. Он радостно помахал мне и, тряхнув длинными русыми волосами, завязанными в хвост, плюхнулся рядом. Я улыбнулся одними уголками рта и сказал:

- Привет!

- Привет! Какой у нас первый урок? – спросил Макс, изучая содержимое сумки.

- Откуда я знаю… - проворчал я, с удовольствием наблюдая недоумённое лицо друга.

- Ну… ты что, издеваешься, что ли? – старательно изображая обиду, сказал он – а в уголках глаз уже собрались смешливые морщинки.

- Да, издеваюсь, - ответил я, и мы дружно рассмеялись. На нас оглянулись девчонки, сидевшие перед нами, одна из них – Лена – кривовато улыбнулась, так, как обычно улыбаются люди, которые чего-то не понимают, и отвернулась.
Первым уроком была алгебра. Меня вызвали к доске – я зазевался и махнул рукой так, словно действительно хотел ответить, и скучающий голос учительницы ворвался в моё сознание совершенно внезапно:

- Ян!

- А? Что вы сказали? – непонимающе уставился на неё я.

- Я сказала, что к доске у нас пойдёт Ян. Ну, ты же поднимал руку?

- Нет, это вышло случайно.

- Жаль, а так красиво руку поднимал… - язвительно прокомментировала она, что абсолютно исключало всякое неповиновение. Я вздохнул и прошёл к доске. На вид уравнение было совсем простым, но мои мысли были далеко, и я провозился с ним минут пять. Сильно отвлекало ещё и то, что все пристально следили за тем, что я делал, и всё время подсказывали, в то время как я мучительно пытался вести одновременно два процесса – решать уравнение и обдумывать эту внезапную перемену, произошедшую со мной. Последние две недели я был сам не свой и думать стал гораздо медленнее, чем обычно. Это пугало.
Математичка вздохнула и сказала:

- Три, Ян. Соберись, наконец.

Я, спотыкаясь, прошёл на своё место, мало обратив внимания на оценку и странный взгляд учительницы. К доске вызвали ещё кого-то и, наверно, мучили так же, как меня, но я был слишком погружен в себя и замечал только фразы вроде: «Ох, не нравится мне ваше отношение к экзаменам» или «Я, конечно, понимаю, что на некоторые специальности не нужна математика, но вряд ли вас возьмут в престижный вуз с сорока баллами по ЕГЭ».

Когда прозвенел звонок, я кинул учебник и тетради в сумку, забросил ремень на плечо и направился к выходу. Проходя мимо стола учителя, я нечаянно услышал обрывок её разговора с моей одноклассницей:

-… были бы тупые, никакого спроса бы с вас не было. Но так заниматься при таких способностях! – эти слова я отнёс почему-то на свой счёт - на самом деле, я действительно хорошо знал алгебру, да и геометрию тоже, просто сегодня не мой день. Как и всю прошедшую неделю.

На перемене друг потащил меня в туалет – никак не может понять, что я не могу всё время шляться с ним по отхожим местам! Пока его не было, я вымыл руки (почему-то два раза), посмотревшись в зеркало, одёрнул рукава пиджака и поправил воротник тёмно-бордовой рубашки. Бледный осунувшийся двойник уставился на меня из зазеркалья воспалёнными глазами ночного жителя. Я пригладил свои растрёпанные тёмные волосы, однако всё равно остался недоволен результатом – пряди падали на глаза, а одна, довольно упрямая, и вовсе стояла торчком.

- Что, в зеркало на себя любуемся? – едко прокомментировал внезапно появившийся в дверном проёме Макс.

- Ну, ты… - попытался я что-то возразить, но, не находя слов, раздосадованно махнул рукой.

- А, ничего страшного, - продолжал он, склоняясь над раковиной и касаясь воды волосами, на что я не преминул обратить его внимание, - А чёрт, зараза! (выжимая нижнюю часть гривы) Вот посмотри на меня, - сказал он, решив проблему с причёской, - Я же не стесняюсь. Вон я какой большой и красивый.

Он радостно рассмеялся.

- Что-то ты нынче весёлый, - на самом деле я не помню, когда у него было другое настроение.

- Ну, это ж я! – и он удалился. Мне пришлось поспевать следом.

После алгебры была биология, за ней – два урока истории. Лекции. Я клевал носом и отчаянно пытался не заснуть. Рядом Макс старательно заполнял тетради конспектами и кабалистическими символами, временами что-то чёркая в блокноте.

Я прикинул, что буду сегодня делать – суббота всё-таки – и спросил у Макса:

- У тебя какие планы на сегодня?

- Ты это к чему? – подозрительно косясь на меня, вопросом на вопрос ответил друг.

- Так просто.

- Ну, во-первых, пойду домой, поем. Потом к репетитору. Часам к пяти закончу и двинусь в клуб, к ребятам.

- Репетируете? – с плохо скрываемой завистью спросил я.

- А как же? – развеселился Макс, улыбаясь во все имеющиеся в наличии зубы.

- Ты ж на ударной установке играешь? – хотя он мой единственный и, как следствие, лучший друг, о многих сторонах его жизни я знаю только понаслышке.

- А как же? – такая же фирменная широкая ухмылка. Он даже начал что-то напевать себе под нос, я разобрал только: «Деру драм, деру драм, драм деру…» и на этом успокоился.
Затем был английский. К этому уроку я всегда готов, но заниматься им мне не очень-то нравится – с моим произношением никакое знание лексики и грамматики не спасает от праведного гнева преподавателя. Это единственный урок, на котором мне приходится сидеть не с другом, а с молчаливым парнем из параллельного класса – тот, конечно, человек свойский и дружелюбно ко мне относится, но уж слишком молчаливый. На английском все наши три класса делили на группы по способностям, хотя, на мой взгляд, деление было довольно условным.

- Hello, my friends. I am glad to see you, - бодро поприветствовала нас наша “English teacher”, не молодая уже, абсолютно седая женщина.

- We are glad to see you too, - нестройным хором ответили мы, поднимаясь со своих мест, хотя на такие мелочи она обыкновенно не обращает никакого внимания.

- Sit down. Sit down, please, - повторила она зазевавшейся отличнице за первой партой. Та покраснела и, пробормотав слова извинения себе под нос, поспешно уселась. - So, who is absent today?

- Nobody, - ответил кто-то.

- Nobody is, - тихо поправил я. Никто этого не заметил, за исключением, может быть, соседа, но у того нет привычки комментировать чьи-либо действия.

- Well. Your home task was…- она поискала глазами того, кто мог бы ответить наверняка, - Ian, can you tell me, what was your home task?

- Exercises number five… seven… and twelve from unit six, - неуверенно начал припоминать я, подбирая слова. Кто-то спереди шёпотом начал «помогать» мне, но учительница посмотрела на доброхота взглядом василиска, и тот умолк.

- Is that all? – спросила она.

- Yes, that’s all, - уверенно ответил я.

- Well. Let’s check it… - на этом моменте урок перестал меня интересовать, и я погрузился в себя. В блокноте, который всё время ношу с собой, я бессознательно начал чертить какие-то узоры. Потом мне это надоело, и я стал переворачивать полупустые листы.

- Memento mori? – неожиданно спросил сосед, заглянув мне через плечо.

- Ага, - сказал я.

- Нравится латынь?

- А то ты не знаешь, - развеселился я, - Кстати, что читаешь? - обыкновенно на английский он обращает внимание даже меньше меня.

- Фаулз, «Коллекционер», - ответил он, посмотрев на обложку толстой книги, и, вернувшись к странице, углубился в чтение.

Последним уроком был русский язык. Предмет вела наша классная руководительница, что обещало нам всем незабываемые ощущения по окончании уроков.

- Так, для начала я хотела бы разобраться с графиком дежурств… Ян?

- Да? – поднял я голову, пытаясь вымучить из себя нормальное выражение лица.

- Кто вчера должен был дежурить в классе? - странные вопросы она задаёт.

- Эля, Лена, Андрей, Макс и я.

- Почему плохо убрались? – я незаметно фыркнул, услышав эти слова. Убрались-то мы как раз вовремя… к окончанию учительской планёрки. - Кто мыл второй ряд и протирал полки в шкафу?

- Вы же знаете, что вчера не было Лены… - а ещё Максу пришлось уйти, чтобы собрать какие-то справки и документы для поступления, и я продежурил за нас двоих. Но об этом я не упомянул, полагая, что раз проблема связана не с этим, факт не стоит и внимания.

- Я знаю, кого вчера не было. Я хочу знать, почему третий… тьфу, второй ряд остался без уборки.

- Ну, потому что сначала мы убирались без Андрея, - чёрт, почему говорить должен я? - Он ходил пересдавать контрольную по истории. Мы убрались, оставили его часть работы и ушли. Мы же не знали, что он забудет!

- Да, а его сегодня и нет. Вечно пропускает по субботам. Так, кого у нас, кстати, ещё нет? – она хищно прошлась взглядом по классу, останавливая его на пустующих местах, - Так, Илья, Алина, Аня…

- Илья болеет, - подал кто-то голос.

- Ага, особенно по субботам, - скептически отозвалась классная и начала урок.

Мы разбирали лексику – диалектизмы, профессионализмы, жаргонизмы. Я почти не слушал, от постоянного гула у меня начала болеть голова. Вдруг Макс пихнул меня в бок, еле сдерживая смех.

- Что случилось? – спросил я заинтересованно.

- Послушай, о чём говорят, - кивнул на учительницу друг.

Говорили о… гопниках. Это начинало становиться интересным.

- Ну так вот, если бы не готовились к олимпиаде, я бы так и не узнала, что такое гопники, - смеясь, рассказывала она.

- Что такое, - выразительно произнёс я. Макс прыснул в кулак, правильно поняв мою интонацию.

- Нам тут с Галиной Андреевной распечатку… «пацанского» языка дали. Я теперь знаю, что чавы – это те, кто в спортивных костюмах сидит на корточках и жуёт семечки…

- Вы ещё про туфли с острыми носами забыли, - сказала Ирика.

- Ага, Ирика у нас специалист по гопникам, - пошутила классная.

- Да вы что, я и сама… Таска, таска, - то ли заржала, то ли интеллигентно рассмеялась «специалистка». – А вы знаете, что не все гопники – чавы, а чавы – гопники?

- Гопники и чавы, Ира, - совершенно разные вещи… - авторитетно заявила учительница.
Кабинет потонул в хохоте.

И полились истории о том, кого, когда и где останавливали «дать прикурить». Конечно же, неформалы как всегда оставались первыми кандидатами на роль жертв гопоты и скинхэдов. В этом не было ничего нового.

- Ян, слушай, нам ведь с тобой вообще опасно выходить из дома, - сказал Макс.

- Страшно, - подтвердил я. Макс – ортодоксальный металлист, предпочитающий тяжёлые стили (или же считает себя таковым), а мне просто нравится хард-рок.

– Ты, как нацепишь все свои колечки, - по лицу было видно, что друг оскорбился за «колечки», но я продолжал дальше, одновременно пытаясь сделать свою ухмылку не такой широкой, - цепочки с крестиками (он дёрнулся ещё раз) или ошейник, действительно становишься уязвимым.

- Ага, до кучи ещё и вещмешок в виде гроба и чёрный плащ, - добавил он, пропустив мимо ушей или же не заметив моего сарказма.

- Ещё ботинки, а лучше высокие сапоги на шипованной подошве. И волосы не убирай, - подтвердил я. В школе Макс предпочитал особо не выделяться и стягивал волосы в конский хвост. Всё же это (не выделяться) ему особо не удавалось, потому что он был в приятельских отношениях примерно с половиной всех учеников, которые посещали школу в первую смену, то есть, с седьмого класса по одиннадцатый. Включительно.

- Во-первых, не просто сапоги, а «грины». А во-вторых, неужели тебе так хочется, чтобы мне всё-таки отрезали мою шикарную гриву?

- В принципе, это необязательно… - я не успел продолжить свою мысль, заинтересовавшись тем, что происходило в классе.

-…я раньше думала, что всего этого уже нет, а, оказывается, это существует до сих пор, и у гопников даже есть официальный сайт! Это ведь значит, что их много, что это уже не просто шпана, у них есть идеология, и этим процессом кто-то сверху «рулит»! И как это страшно-то, оказывается. Они уже и днём подходят и не стесняются, и милиции не боятся!

- Но ведь объединяться-то любят люди слабые, чтобы почувствовать себя… ну, в общем, типа «я такой же, как все, я, там, сильный», - сказала Ирика.

- Я поняла, о чём ты говоришь, - ответила учительница, - Нет, понимаешь, я хочу, чтобы вы, не дай Бог, встретились с ними и смогли достойно ответить им на их языке…
По классу прокатилась волна смеха, и она тут же поправилась:

- Ну, не буквально на их языке… Я надеюсь, вы-то так вне школы не общаетесь?

- А вот, допустим, я занимаюсь борьбой, и, если они хилые, могу им врезать? – подал голос Олег.

- Мне кажется, это нежелательно. Но, если ты действительно можешь, то… ну, ударь одного. Остальные-то, если слабые, конечно, убегут.

- Или подбегут, - добавил кто-то, и класс разразился хохотом.

- Это не смешно на самом деле, ребята… Ладно, что-то вы развеселились, давайте урок продолжать…

Урок продолжался, но нам с Максом было весело – мы делали всякие интересные предположения насчёт физиологии и анатомии гопников. Когда прозвенел звонок, Макс легко поднялся – оказалось, сумку он уже собрал – и быстро направился к выходу. Я догнал его и спросил, остаётся ли он на консультацию, на что он отрицательно качнул головой. Я не стал его останавливать, только притворно проворчал:

- Стоит оставить без присмотра…

Макс ухмыльнулся и, направляясь к двери, сказал:

- Не бойся, я тебе ещё подарок на восьмое марта подарю.

Это высказывание так изумило меня своей наглостью, что я так и остался стоять посреди класса с открытым ртом.

- Ах ты… - но друг уже скрылся за дверью, кинув на прощание: «Встретимся завтра!»
Я взял тест, который ещё не решал, и пошёл обратно к своему месту. Промучившись около часа и до хрипоты проспорив с учительницей по русскому, я всё-таки начал собираться домой, пребывая в самом паршивом настроении, какое у меня было за две недели.

- Знаешь, Ян, с таким отношением экзамен на «отлично» ты не сдашь… - задумчиво сказала она. Как будто нож в спину всадили. Что же во мне, чёрт возьми, стало не так? – Я понимаю, что ты много знаешь и ищешь сложных путей, но здесь нужно рассуждать, как составителям задания. Им ведь не нужны твои размышления, им всего лишь нужно услышать свой ответ. Поэтому избирай только те ответы, которые явно просятся.

- То есть, самые очевидные?

- То есть, самые очевидные, - подтвердила она и занялась следующим учеником.
Я шёл по улице. Солнце слепило глаза, отражаясь от снежных сугробов. Было относительно тепло, и я то и дело замечал небольшие стайки резвой ребятни. «А у меня друг только один», - отрешённо подумал я, связывая в сознании эти два простых факта и не чувствуя при этом ничего. Наверно, меня просто слишком поглотило это жестокое: «С таким отношением экзамен ты не сдашь, Ян…»

- Ян! Я-а-ан! Я-а-а-ан! – нет, ошибиться невозможно, это зовут меня. Слишком редкое имя.

Я развернулся, наблюдая за тем, как ко мне по накатанной дорожке скользит Эля. Смотря на неё, я почему-то вспомнил ту девушку, с которой мы раньше жили в одном доме и даже не разговаривали, и как будто не знали имён друг друга. Самое же интересное было то, что мы учились в параллельных классах, и Макс даже некоторое время встречался с ней. Я знал, кто её родители, как зовут её подруг, к каким репетиторам она ходит и где её любимые кафе и кинотеатры. По утрам, идя в школу, я часто наблюдал за ней – это всё равно получалось непроизвольно, мы выходили в одно и то же время и всегда опаздывали.

- Ян, тебе сейчас куда?

- Домой, ясное дело.

- Но ведь остановка-то по пути, посадишь меня?

- Ладно, - пожал я плечами.

Она болтала о какой-то ерунде, а я с всё возрастающей тревогой думал о своей потере. Почему-то я себя чувствовал очень глупым и самоуверенным. Это внушало тревогу. Я начинал бояться, что больше никогда не смогу подойти к своим проблемам с полной ясностью ума.
«Это у тебя возрастное», - меланхолично обратился я к самому себе. Но от этого легче не стало.

Я дождался маршрутного автобуса вместе с Элей и тепло – как я думал – улыбнулся ей, сказав: «Прощай!» Это была наша с Максом шутка. Потому что «прощай» звучало будто бы в последний раз, а с теми людьми, которым мы это говорили, мы виделись почти каждый день. Иногда мы даже говорили: «Покойся в мире!» или «Будь покоен!» вместо «Спокойной ночи!».

Однако я часто думаю, что если кого-то из своих одноклассников или приятелей не буду видеть достаточно долгое время, то забуду даже, как они выглядят, не говоря уже о том, как их зовут.

Ноги скользят по накатанным дорожкам и практически превратившимся в ледяные горки лестницам. Приходится держаться за перила. Нет, всё равно падаю. На колени. Мимо проходит кучка каких-то малолеток – на вид лет восемь-девять, однако я не стал бы утверждать наверняка. Они смеются. Надо мной, ясно, как день. Конечно, я зол. Этот день явно не задался с самого утра. Как и множество остальных дней, оставшихся в прошлом…

Как же я всё-таки боюсь этих экзаменов, боюсь провалиться, боюсь стать неудачником, полным нулём! Нет смысла врать себе – всё-таки испытываю ужас оттого, что жизнь проходит.

Я должен зубами вырывать своё право на жизнь, должен заниматься, поступить в университет и успешно окончить его, должен работать и зарабатывать. Собственно, на саму жизнь времени не остаётся… Я верю, точнее, пытаюсь верить в бессмертие души и в своё исключительное бессмертие – однако забвение сродни небытию, память у душ отнята. Всё же то, что есть бессмертие и есть Время, не даёт нам права здесь и сейчас тратить их, как заблагорассудится.

До последнего момента, то есть до нынешнего, я тешил себя тем, что у меня-то альтернатива есть. Я повернул в замке ключ и вошёл в тёмную прихожую. Дома никого. Я судорожно вздохнул – так и не понял, что за чувство тогда владело мной – снял верхнюю одежду и прошёл в зал. Опустился в офисное кресло перед компьютером, покрутился немного.

Если я не буду заниматься, то плохо сдам экзамены. Если я плохо сдам экзамены, то не поступлю в университет – а уж в вузе моей мечты и конкурс, и проходной балл на уровне. И в последнем случае, несмотря на все мои знания, умения и неплохой потенциал, жизнь выбросит меня за борт. Словно я так высоко задрал голову, что не удержал равновесие и упал. Говорят, цель надо выбирать по себе. Что ж, значит, я слишком самонадеян.

Я вытащил со своей полки небольшую стопку печатных и исписанных от руки листов. Перебрал страницы, прочитал некоторые места. Мои рассказы, мои чудесные задумки. Ради вас я хотел бросить вызов всем.

В конце концов, любой путь приводит к смерти. Я могу выбиваться из сил, чтобы иметь материальные блага, и вечно ждать, когда же оно наступит, это самое удовлетворение, награда за труды праведные. Я могу всю жизнь стучать в чужие сердца, как в закрытые двери, и искать людей под глупыми масками. Мне всегда хотелось испытывать восторг, но я лишь сейчас задумался над тем, чем я буду платить в конце – не в самом-самом конце, а конце нынешнего себя. Это тоже трагедия. Вдруг я когда-нибудь стану думать, будто бы конец – это и в самом деле конец меня и мира?

Память людей для одного ничего не значит. Слава никому не продлит существования, это – факт. Поэтому для меня важно лишь то, что я сделаю всё, что хочу и когда-либо буду хотеть сделать, а потом с облегчением уйду – мне не нужно будет больше ничего, никто не будет меня ни о чём просить и требовать, как сейчас. Любой путь приводит к смерти. Смерть – избавление и перерождение. Перерождение для новых страданий. Насладись смертью вполне и плачь, когда родишься вновь. Но возвращайся.

Я улыбнулся своим мыслям и потянулся вниз, чтобы включить компьютер. Мне нужно написать новый рассказ…