***

Нехочужитьнехочужитьнехочужитьнехочужитьнехочужить

Глаза открываются сами собой. Серый свет утра проникает в комнату, и ты мучительно пытаешься вспомнить, что было вчера.

А было ли – вчера?... Наверно, было, если есть сегодня. Но сегодня только началось и так похоже на вчера, позавчера, позапозавчера… на всю жизнь, что была до этого и, вероятно, так и будет дальше течь своим чередом.

Ты встаёшь, убеждаешь себя в том, что нужно начать новую жизнь, и теперь в приподнятом настроении отправляешься в ванную. В зеркале тебя встречает твоё обычное отражение – бледное с красными глазами, волосы торчат, как куски пакли. Ты моешь лицо, ожесточённо трёшь щёки, пытаясь придать им румяный вид. Теперь ты выглядишь ещё хуже и вдобавок осознаёшь, что хочешь спать.

Спать… Ещё надо в школу, куда ты, по всей видимости, уже опаздываешь. И пусть. Всё равно до конца осталась неделя.

Конец, неделя. В сочетании эти два слова дают невероятный эффект ужаса, причём ужаса притупленного и медленного, словно яд Борджиа.

Мама смотрит на тебя с беспокойством, ты прячешь глаза, красные, как ты уже вспомнил, от ночного интернет-сёрфинга, чтобы она ни о чём не догадалась, и послушно поедаешь кашу, хотя тебя почему-то тошнит.

При ходьбе учебники хлопают по дну сумки, тебе неудобно придерживать их локтем. Ты уже устал, успокоился; кажется, сегодня ты успеешь ко звонку. Из здания школы доносится долгий и неприятно-истерический звон, и спустя две секунды ты вдруг понимаешь, что опоздал. Теперь торопиться действительно нет смысла.

Ты проходишь к своему месту в гнетущей тишине класса. Отчётливо слышен торопливый стук часов: тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Нет смысла ставить тебе два; в классе нет ещё восьмерых. Свободных посещений так и не объявили, но кому это интересно? Урок проходит так скучно, что ты практически засыпаешь на парте, когда вдруг звенит звонок.

Звонок… Тебе внезапно становится холодно и неуютно, углы стола мешают устроиться поудобней. Ты кидаешь в сумку учебник и идёшь на следующий урок, пытаясь, понять на что ты больше надеешься: не уснуть или, наоборот, вздремнуть минут на десять.

Господи, это пытка!.. Мозг так устал и от этих скромных нагрузок, что хочется только одного: спать. Но день только начался.

Ты обедаешь в школьной столовой – серой тушёной капустой и котлетой, не оставляющей после себя ощущения сытости.

В трамвае ты отдаёшь кондукторше последние десять рублей и задумываешься: на что ты доберёшься до дома? Думать не хочется, единственная мысль, на которую ты сейчас способен – можно ли здесь уснуть хоть на две или три минутки? Оглядываешься. Нельзя. Деньги уведут или телефон. Стоп, какие деньги? Да мало ли в сумке ценных вещей. Кошелёк вон и книга новая прилично стоят судя по ценам в магазинах. А плеер с наушниками и подавно.

Теперь ты смотришь в окно скучающим взглядом. Скоро выходить. Никогда бы раньше не подумал, что можно так ждать конца занятия на курсах. А скоро будет совсем конец. Конец, неделя.

Всё бывает в последний раз.

Ты идёшь домой, собирая пыль ботинками. Тебе жарко; приходится терпеть. Ты не любишь терпеть, но сейчас жара доставляет тебе мало неудобств. Ты думаешь. О предстоящих экзаменах, о школе, о жизни. О том, что, кажется, тебе ничего не хочется.

Ты приходишь домой, посещаешь кухню в поисках съестного, гремишь кастрюлями и сковородками. Ничего. Никто ничего не готовил, а у сына скоро экзамен. Он не может тратить время на ужины.

Ты жаришь яичницу. Поедаешь её всё с тем же ощущением тошноты, что и утром. Наверно, это от жира.

Надо садиться за уроки. Не хочется. Ты садишься за стол, уставясь в книгу пустым взглядом. Нет, это больше нельзя терпеть. Ты ложишься грудью на стол, и углы уже не мешают; книгу удобней подкладывать под голову закрытой. Закрываешь книгу, закрываешь глаза и проваливаешься в тяжёлый сон без сновидений.

Просыпаясь, ты слышишь всё ту же тишину. Солнце уже скрылось за домами и наступают голубые сумерки. Становится легче, холоднее, ты уже начинаешь понимать знаки на страницах. Теперь ясно, что это всё-таки буквы, а не…

Всё равно эту мысль не успеваешь додумать. В дверь звонят. Ты открываешь, и ты уже не один в квартире. С мамой. Она разувается, ворчит, что нечего есть, что она одна батрачит на всех. Ты молчишь; твои мысли далеко; ты хороший сын.

Приходит сестра, приходит отец. Вечер проходит однообразно, и ты хочешь спать. Делать больше нечего; но ты не спишь. Глухой ночью ты встаёшь из-за ноутбука, прокрадываешься в ванную и, сам не зная, зачем, берёшь отцовскую бритву. Нет, не то. Хорошенько поискав, находишь нераспакованное лезвие, нетерпеливо срываешь бумагу и любуешься его стальным блеском в ярком свете лампочки. Его кромка нежно проходит по твоей коже, чуть ниже запястья. Оказывается, это не больно. Ты глядишь и глядишь на тёмную кровь, струйкой стекающую с руки в зеленоватую фарфоровую раковину. Что же дальше?

Ты поворачиваешь кран – совсем немного, только чтобы струйка воды текла, как кровь из пореза.

Ты поднимаешь глаза к зеркалу. Твоё отражение улыбается тебе. Ты подносишь руку ко рту, чтобы почувствовать на языке вкус железа. Ты проводишь ею по губам снова и снова, и окровавленные губы улыбаются тебе из зазеркальной дали.

Хватит. Всего-то и нужно было, что попробовать. Ты смываешь кровь, уничтожаешь её следы везде.

И уже в холодной постели губы вновь растягиваются в улыбке от воспоминания об этом тёплом поцелуе с привкусом железа.

Подарил бы его кто-нибудь по доброй воле…