Паёк

                Паек…


Перестройка,  вместо обещанного изобилия, принесла пустые полки в магазины. Если раньше выручали знакомства, связи, не зря блат считался выше совнаркома, все доставали из-под полы, с черного хода, то красивые и умные фразы Горбачева ничем не были подкреплены. Теперь, с кипой талонов, высунув язык, вообще люди рыскали в поисках дефицитов, пристраивались во все очереди, прислушивались к слухам, сбивались в стаи.
Квартира Любови Андреевны находилась на четвертом этаже пятиэтажного дома, окна выходили на гаражи. Шесть гаражей за металлическим рифленым забором принадлежали строительному тресту. Гаражи были большие, насколько помнила свое деревенское детство  Любовь Андреевна, их деревенский домик был намного меньше.
Любовь Андреевна, хоть и была на заслуженном отдыхе, развалюхой себя не считала, была вполне сохранившейся женщиной. Она переживала об одном, что свободное время, а его было излишек, пропадало зря. Огородик заводить не было резона, много ли одной нужно: килограмм картошки, да две-три морковины, собачку взять, с четвертого этажа спускаться выгуливать - это каждый день лестницу придется мыть. В общем, не о ком заботиться было женщине. Даже внуков дочка в последний год не привезла – с деньгами проблема возникла.
С высоты Олимпа, с балкона ли, или, стоя, у окна, она смотрела, как приезжают и уезжают машины, как копошатся мужики, возятся у гаражей, чего-то там делают. Гараж управляющего трестом был в крайнем ряду, и черная иномарка, женщина не различала марки машин, больно уж была шикарна. И блеск у нее был капиталистически вызывающ. Так и хотелось крикнуть: « На какие шиши!?»
В этот раз ее внимание привлекло то, что после обеда дверь в гараж то приоткроется, то захлопнется, а на бревне, которое лежало сбоку двери, как ни посмотришь, все кто-то сидел. И все больше женщины. Ее разобрало бабское любопытство. Пошла, узнать, в чем дело.
Шофера, который возил управляющего, а квартира его была в соседнем подъезде, она давно приметила. Высокий, взгляд надменный. Барин одним словом, как она его про себя называла. Если бывало на скамейке сидит перед подъездом, так ноги расставит и смотрит, облокотившись на колено рукой. Через губу слово не переплюнет, где такому поздороваться.
Подходит Любовь Андреевна к гаражам, а на бревне женщина с кошелкой сидит. Ну, и она села рядом. Женщина посмотрела и говорит: « Да идите, идите. Гараж открыт. Дают…» Любовь Андреевна все из того же любопытства, как путевая, открывает дверь, заходит. А там не гараж - склад продуктовый: мешки с колбасой стоят, консервы, рыба, даже икру в малюсеньких баночках увидела. Шофер вешает на весах и складывает все в пакеты.
- Всем дают, аль как?
Шофер поднял голову. Любовь Андреевна из-за своего громкого, немного визгливого голоса и из-за любопытства считалась во дворе скандалисткой, правдой, маленько, пришибленной.
-Иди, иди, тетка…Для своих завезли… На работе выделили…Паек…Теперь по организациям отоваривают…
- А ты в продавцы что ль перешел? Аль твой хозяин снабженцем заделался? Чего ж выделяют то, чего в магазине нет? Да еще в гараже управляющего…Поди, еще с переплатой…Хапуги вы, хапуги..
Шофер ее чуть ли не вытолкал из гаража. Тут, спорь, не спорь, толку не будет. Вышла. На воротах замок висел открытый. Так Андреевна дверь захлопнула, накинула замок и закрыла. Да и в райком ходу. Тогда еще райкомы всем заправляли. Тогда Бюро боялись, также как теперь Спид. Привезла комиссию. Долго разбирались. После этого шофер первым начал здороваться, сквозь зубы, но здоровался.