Ельцин против Ельцина. Коалиция реформ

                "РУССКАЯ ВЕСНА" (ПРОДОЛЖЕНИЕ)    

               ЕЛЬЦИН ПРОТИВ ЕЛЬЦИНА. «КОАЛИЦИЯ РЕФОРМ».
                Глава из книги  мемуаров
 
Освобождение цен и торговли на самом деле было настоящей социальной революцией, куда более значимой, чем любая политическая революция. Низкие государственные розничные цены при низких зарплатах были основой патронажного «социализма». На этом взаимном обмане населения государством и государства населением десятилетями держалось сталинистская советская система. Сталин манипулировал демонстративными «снижениями» цен, после того как в условиях неожиданной, хоть и нелегальной рыночно-спекулятивной свободы военного времени, цены подскочили до невероятных масштабов.
При Хрущеве наступил короткий период относительного товарного благополучия, и стало возможным по невысоким ценам приобретать по советским меркам приемлемые товары и продукты. Помнится, я сам при скромном окладе в 1200 рублей купил себе симпатичный костюмчик из синтетики за 300 рублей, что было очень дешево. Обычно костюм из советского «шевиота» стоил 2000. Правда, носил я этот синтетический костюмчик не столь уж  долго.
Так вот, низкие цены были основой социальной политики советской власти в гораздо большей степени, чем сама социальная политика - пенсии, пособия и разные «льготы». То, например, что нужно было десятилетями стоять в безнадежных очередях на получение государственного жилья, людей злило, но стало привычным. Кто-то, когда-то его все же получал и притом бесплатно. Точно также иногда кое-кому перепадали продуктовые «заказы». И так далее. В общем, вся эта хитроумная система взаимного обмана стала привычной, а тут вдруг – взрыв. Гайдар покусился на святая святых советского образа жизни. В изначальной правильности этого решения тогда у меня сомнений не было. В сущности Гайдар под титулом "шоковой терапии" просто повторил НЭП, в свое время предложенный Лениным и Троцким "всерьез и надолго". Но вот оглядываясь назад...
   Когда-то в начале семидесятых на фоне неожиданного брежневского «детанта» состоялся в Москве в МГУ большой международный конгресс политологов. Жарким московским летом съехались на Воробьевы горы более сотни разноцветных профессоров политической науки. Разноцветных как в смысле кожи и одежд, так и в смысле политических и научных воззрений. Я тоже оказался в числе участников. И первое, что меня поразило, это то, как седовласые и седобородые профессора, в основном из США, явились на пленум конгресса в шортиках, маечках, и свободно уселись или даже улеглись прямо на полу в огромной аудитории. Вот что значит академическая свобода, подумал я. Как же был я снова удивлен, когда попав десятилетия спустя Америку, увидел, какое огромное значение там придается «мундиру». Впрочем, не везде и не всеми.
Так вот, среди прочих занятий на этом живописном конгрессе, я заглянул на семинар к профессору Роберту Лейну, имя которого не раз встречал в литературе и в беседах с коллегами.
Профессор выглядел симпатичным интеллигентом, а тема, которую он рассматривал, была посвящена различиям между жизнью при социализме и при капитализме с социологической точки зрения. Профессор Лейн избрал основным критерием исследования дюркгеймов индекс самоубийств, и развернул такую схему. В социалистическом обществе люди живут бедно, крайне бедно. Но они живут относительно спокойно и уверенно. Здесь нет особо острой взаимной борьбы, взаимного состязания. Жизнь человека более или менее запрограммирована от рождения до смерти. И если ты встал на определенную дорожку, то так, почти что автоматом,  и пройдешь по ней до конца. В этом преимущество социалистического общества.
   При капитализме все наоборот. Люди живут довольно богато, и богатство является одним из основных стимулов и критериев успешности человека. А капитализм и основан на «достижительной» ориентации. Если ты не достиг успеха, то все, ты никто. Даже если ты еще не нищий или бедняк. Ты теряешь уважение соседей, общества, близких и самоуважение. И объяснив эту разницу, профессор Лейн нарисовал на доске таблицу индексов самоубийств, прежде всего в США. Она убеждала.
    Роберт Лейн, правда, не привел данных о средней продолжительности жизни в США и в СССР. Скорей всего по СССР он их не имел и не мог иметь, по крайней мере надежных данных. Мы знаем теперь, что она колебалась между 55-ью и 60-ью годами у мужчин.
   Так вот, теперь российскому населению предлагалось, наконец, богатеть и ... повышать значения индексов Дюркгейма. Богатеть население не то чтобы совсем отказывалось, а вот повышать индексы великого социолога явно не хотело, хотя мало что о них знало.
  Гайдар, главенствущая роль которого в проведении реформы довольно быстро выступила наружу, стремился никого не обманывать. С рыцарственным мужеством он ясно и четко говорил и нам депутатам и народу: в ближайшее время лучше не будет, хотя появление товаров уже означало – стало «лучше». Так что  я, несмотря на свою социал-демократическую ориентацию, симпатизировал Гайдару. И как не столь частому во главе правительства интеллигенту. И как «рыцарю» реформы. И в принципе я считал правильным новый НЭП и реформу ВПК. В общем, я «болел» за это правительство и лично за Гайдара. Но я не понимал, как можно бросить людей в стихию учиться плавать, не оказывая им в то же время необходимую помощь. Я даже не имею в виду пособия безработным и пенсионерам. Это отдельная тема. Но, на мой взгляд, необходимо было, во-первых, по умному вести параллельную просветительную работу, объясняя, что происходит и подсказывая, как приспосабливаться к новой ситуации. Этим должно было бы заняться особое ведомство с привлечением журналистов. Во вторых была необходима сугубо информационная активность правительства – информирование народа о конъюнктуре, и облегчение тем самым деловой и территориальной мобильности.
   Ни в том, ни в другом направлении, однако, ничего не делалось, причем сознательно. Не могу забыть интервью журналиста Караулова с тогдашним министром экономики Нечаевым, образованным, интеллигентным министром. Караулов с присущей ему манерой глубоко просверливать глазами собеседника, дабы добраться до самых глубоких скважин «истины», долго пытал Нечаева относительно смысла реформ. В конце концов, пораженный Караулов сказал: я все понял, но почему же Вы не объяснили все это населению?
- А зачем, - ответил Нечаев. Действительно: ЗАЧЕМ?
  Правда, как выяснилось позднее, сам Ельцин, будто бы высказался против «возрождения отдела пропаганды». Это на него похоже. Но разве в «пропаганде» было дело?
   Однако, помимо инфоормационной поддержки населения, необходимо было параллельно с НЭПом и реформой ВПК создавать систему льготных кредитов новому предпринимательству, не исключая использования таких ресурсов, как займы. 
   Не поддерживал я и налоговой политики Гайдара. По мере углубления социального расслоения я несколько раз пытался поставить вопрос о дифференцированном налогообложении, о «налогах на роскошь». На это Гайдар отвечал: у нас и так наша плохая налоговая система едва работает, а Вы хотите, чтобы она работала еще хуже. Я, тем не менее, парировал. Пусть лучше плохо работает хорошая система, чем плохая. Из этого видно, кстати, насколько был Гайдар на самом деле не столько теоретичен, сколько прагматичен. 
  В общем, время шло, НЭП – «шоковая терапия» действовали, и вместе с тем угрожающе нарастал бунт на улице и в парламенте.
    Незадолго до очередного (седьмого) Съезда ко мне подошла Бэла Денисенко и высказала довольно простую, и совершенно правильную мысль.
   «Знаете, - сказала Бэла, - я вот до чего додумалась. За границей правительства обычно имеют свою фракцию большинства в парламенте. Не пора ли и нам позаботиться о создании такой фракции». Мы как-то сдружились с Бэлой. И я был восхищен тем, что врач, а вовсе не профессиональный политолог, высказал подобную мысль. Но как «создать» проправительственную фракцию в нашем неустойчивом парламенте? До сих пор за Ельцина и его правительство на съезде имелось не большинство, а меньшинство и основная конфронтация выглядела именно так: съезд против президента. Или президент против съезда с временными перемириями. Завоевать более или менее стабильное парламентское большинство на сторону президента и правительства представлялось нелегкой задачей. И тогда я предложил Белле попытаться образовать некую коалицию, назвав ее «коалицией в поддержку реформ» или короче – «Коалицией реформ». Смысл заключался в том, чтобы привлечь в коалицию значительное число маргинальных депутатов, предложив им определенные карьерные перспективы. Я все-таки был в некотором роде профессионалом-политологом и знал, что  западному парламентаризму не чужда так называемая «система добычи». Победившая на выборах партия получает определенные карьерные перспективы для своих членов и сторонников, и в этом не находят ничего зазорного. Кому же, как не победителям управлять страной.
  Наша «партия», правда, не была победительницей на выборах, и в основе своей рассматривала себя как партия идеалистов, а не карьеристов. Но здесь слишком высока была ставка. Завоевать большинство Съезда на сторону реформ в условиях назревшего бунта против реформ было слишком серьезной целью, от достижения которой зависела судьба как реформ, так и демократии.
   С этими соображениями мы с Бэлой пошли к Бурбулису, который идею вроде бы одобрил. Более того, ее поддержал и Гайдар. Мы встретились с моим однофамильцем Вячеславом Волковым,  тогдашним руководителем фракции «Демроссии», а он созвал совместное собрание обеих главных демократических фракций  (Я состоял во фракции Радикальных демократов, неформальным лидером которой считался замечательный человек, Сережа Юшенков). На собрание пришли и многие маргиналы. Так было принято решение образовать «Коалицию реформ», с которым, правда, не абсолютно все депутаты-демократы согласились.
    Весть о создании проправительственной фракции парламентского большинства была быстро подхвачена средствами массовой  информации, прежде всего Радио Россия. Я выступал по этому радио практичеси каждый день, так полюбили меня два его парламентских журналиста. Затем нас пригласили  на телевидение. Со мной беседовал Сванидзе.  Почему-то то ли он, то ли режиссер, то ли операторы решили поставить меня к стенке. Не знаю, был ли тут намек, но это была кирпичная стенка (где только они ее нашли) и я выглядел как приговоренный к расстрелу. Так что я как бы произносил последнее слово перед казнью то ли реформ, то ли, по крайней мере -  реформаторов. Эта запись до сих пор у меня где-то хранится.
  В общем, дело, казалось бы, пошло. На наши собрания все чаще заходили депутаты из других групп и фракций. Некоторые стали подходить ко мне и немекать на то, чем бы они хотели заняться как будущие члены фракции большинства, какие посты, в каких ведомствах, учреждениях и т.п. они могли бы занять. Идея получить большинство на седьмом съезде приобретала реальные очертания, правда и цена была достаточно высокой – грубо говоря, за поддержку реформ надо было платить.
   Мы с Бэлой снова встретились с Бурбулисом. Бэла просто требовала от госсекретаря более активной поддержки коалиции. Я, понимая деликатность ситуации, предложил «чужих» не отталкивать и не отпугивать, но дав им какие-то посты, «приставить» к ним «своих». 
    В то время как и мы, депутаты, и правящая команда однозначно поддержали идею коалиции, развалил ее... Ельцин. Прямо накануне съезда нас с Бэлой пригласил к себе Бурбулис и сообщил, что Ельцин категорически не намерен идти ни на какие сделки с  «маргиналами» и вообще со Съездом. Он и так уверен в победе. Что ж, «рыцарю» Ельцину это в определенном смысле делает честь. Но политически он допустил очень серьезный просчет. Политик западного типа поступил бы иначе.
   И расплата не замедлила. Седьмой съезд закончился не только поражением команды, но буквально лично растоптал Ельцина, на которого обрушилась грубейшая брань и прямые оскорбления. Под конец он выглядел прямо-таки жалким, готовым едва ли не на любые компромиссы со съездом. Мне было жаль его. Хотя, он сам был виноват в этом позоре, проявив не только благородство, но и излишнюю самоуверенность.  Словом «позор» я не имею в виду бросить тень на Ельцина и память о нем. Но я имею в виду политически опасный и трудно восполнимый урон его авторитету и его харизме. Думаю, что эта ошибка Ельцина дорого обошлась не только ему, но и всему демократическому проекту. Поняв и осуществив идею «коалиции реформ», он мог бы избежать драмы 1993 года. И мы имели бы теперь в России куда более легитимное и цивилизованное государство.
  Однако, разгром «коалиции реформ» на седьмом съезде стал одновременно предвестником поражения «тимуровской команды» и лично Гайдара. Впрочем, если верить версии  Шохина, которую он поведал лично мне, виноват в своем поражении был сам Гайдар. Но теперь уже не знаю, можно ли Шохину верить, хотя его версия вполне ложится на мое собственное свидетельство очевидца.