Дыхание чуда, глава 3

----
Все герои и события - вымышлены, любое сходство - случайно.
Если идея любви двух мужчин вам неприятна, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ЧИТАЙТЕ!
----

            Последний вечерний свет отражался в его глазах, и был он сиреневым, и неподвижная вода лесного озера тоже была сиреневой. Я сбросил майку на песок, ступил в ледяную воду, медленно поплыл к черным елям на другом берегу, лишь бы подальше от его бронзовых плеч, от влажных волос на затылке. Черт меня дернул пойти в этот дурацкий поход, черт меня дернул...
            Впрочем, особых неприятностей не случилось. Доехали до Нарочи без приключений, по дороге вкусно пообедав в шашлычной. Оставили машину на платной стоянке, прошли по сосновому лесу, по ровной утоптанной тропинке.
            Нам повезло отыскать хорошее место на песчаном берегу небольшого, круглого, как тарелка озера, с водой удивительно чистой и вкусной. Развели костер в круге камней и, оставив девушек готовить ужин, поставили две палатки, две двушки, мою оранжевую «Мармот» и Сашкину прокатную. Рубили еловые лапы, вбивали колья в мягкую землю, обкапывали палатки по периметру, а Саша все смеялся над моей педантичной предусмотительностью, и его смех, звук его голоса, запах нагретой солнцем кожи отзывались в моем теле нервной дрожью, жаркой и липкой слабостью.
            После купания стало легче, но я выходить не спешил, возился в своей палатке, переодевался, подвешивал к куполу маленький фонарик, копался в содержимом рюкзака, пока Света не позвала ужинать.
      
            За ужином пили домашнее вино из трехлитровой канистры, подарок Наташиных карпатских родственников. Вино пахло цветами и летом. От него хотелось любить, всех без разбора, и плакать, и делать глупости. Костер догорал, осмелели ранние комары. Саша целовал Свету, откровенно засунув руку ей под свитер, хмельная Наташа опустила голову мне на плечо. Я довольно оскорбительно засмеялся и, извинившись, отошел от костра.

            Легкое вино оказалось неожиданно коварным. Белесые сосны кружились надо мной нестройным хороводом, и шнурок моих спортивных штанов стянулся хитрым узлом. Земля с мягким мохом и хвойными колючками плыла под ногами. Лес, таинственный и чужой, окружил меня вздохами и тихим шептом. Я вернулся в лагерь и, не подходя к костру, спрятался в своей палатке.

            Мне снилось что-то животно-сексуальное, истекающее липкой влагой, с хриплыми стонами и горячим дыханием, что-то обволакивающее, жадно сосущее, бесстыжее, податливое... Я проснулся, дрожа от холода и возбуждения, умирая от жажды. Наугад нащупал в углу пластиковую бутылку с водой, осушил ее одним глотком, в изнеможении перевел дыхание. Терпеть больше не было сил, эротический сон, чувственные впечатления прошедшего дня взвинтили меня до предела. Я нашел полотенце, с беззвучным стоном зажал свой член в ладони, и вызвал в своем воображении Сашкины голые плечи, нежные губы... Еще несколько движений, еще немного, как же я пьян...

            Послышались приглушенные голоса, взвизгнула молния Сашкиной палатки и я замер, не дыша. Несомненно, кто-то шел ко мне, неловко шаркая ногами и шумно вздыхая. Я едва успел принять достойную позу, когда полог моей палатки распахнулся, и что-то мягкое обвалилось мне на ноги.
            - Подвинься! – скомандовали из темноты. – Бля, где тут у тебя свет? Не видно ни хера...

            Я зажег фонарик под куполом и постарался отползти в сторону, давая место злому Сашке с его спальником.
            - Чего приперся? – спросил я неласково. – Что, в двушке тесно втроем?
            - Чего-чего, выгнали меня, вот чего. Я видишь ли, храплю и руки распускаю. Какой пассаж. Какие мы все нежные, бля. Как будто это я забыл сказать Наташке, что ты – гей.
    
            Я не смог сдержать нервного смеха. В своем боевом состоянии я вполне мог бы оказаться полезным и Наташе, и своей руке, и банановой кожуре.

            - Хватит ржать! – скомандовал мой мрачный гость. – Вылазь, давай, систему сделаем. Холод у тебя здесь собачий, у теток намного теплее.
            -  Ну и вали к теткам, - пробурчал я, расстегивая спальник.
            - Ты что, прикалываешься? Я ж тебе гворю – выгнали они меня!
       
            Мы сделали «систему», застегнув два спальника в один двойной мешок, залезли в его еще прохладное нутро, погасили свет.  И я понял, как жестоко я попался.
            Отодвинувшись от сердитого Сашки на предельное расстояние, почти не дыша, я уставился в невидимый купол палатки. Мелькнула мысль одеться и провести остаток ночи у костра, но капли мелкого дождя мерно стучали в ткань палатки, и мое тело отказывалось мне подчиняться.
            Заворочался рядом Саша, вздохнул: «...холодно...», подвинулся ближе, прижался лбом к плечу, удивился:
            - Ничего себе тебя трясет! Ну, давай ближе, два индейца под одним одеялом не замерзают.
            Его рука легла мне на грудь.
            - С-сашка, - прошептал я, заикаясь, - н-не надо так.
            - Ка-ак – та-ак? – протянул он томно. Я знал эту интонацию слишком хорошо. Я слышал ее много раз. – А та-ак можно?
            Его рука нырнула мне под майку, прошла по коже, обжигая; пальцы прижали мой сосок... Сбросив пьяное оцепенения, я резко прижал его руку своей; повернув голову, закричал, шепотом заорал в густые влажные волосы:
            - Ты что?..  Я – гей!.. Ты что, не понимаешь?
            Снова то же тон, пьяный, жеманный, ****ский:
            - Да-а-а, я не понима-а-аю... А ты мне объясни.
            Его рука, вырвавшись из-под моей ладони, скользнула вниз, нашла, обхватила... Саша поднял голову с удивленным: «бля-я-я...» и мои губы коснулись его лица.
            Вдыхая его запах, пьянея от вкуса, я терял разум. Мир тонул, растворялся в душном водовороте, когда я перевернулся на бок и он послушно прилег рядом со мной, подо мной, лицом к лицу, к губам. Закрытые глаза, виски, шея, нежные губы, жаркие, мягкие, горячий шепот: «... с ума сойти... ты целуешься лучше Светки...»
            Он мягко нажал мне на плечи, и я послушно сместился вниз, жадно  хватая губами его шею, грудь, живот.. Он сам сбросил свою одежду, нетерпеливо прижимая меня к себе... Где-то глубоко, на дне водоворота, ожила неясная мысль: он пьян, это насилие, ты не можешь, не смеешь... но его твердый член пульсировал в моих губах, и вплетались в мои волосы жесткие пальцы, и не было на свете силы, способной остановить меня...
            Я остановился сам, почувствовав дрожь его близкого оргазма. Осторожно оттянул мошонку, вызвав его нервный вздох, и поднял его разведенные ноги.  Жадные губы, быстрый язык, осторожные пальцы, все мое тело – тебе, моя любовь, и вся моя душа, вся моя страсть, горькая, как яд – тебе... Круг упругих мышц впустил мои пальцы; с резким вдохом он двинул бедрами, и я поднялся над ним, подхватив его под колени, помогая себе рукой, вошел... медленно, медленно, осторожно, нежно, я развел его ягодицы, еще чуть глубже, еще немного.. Он тихо ахнул, «Володь, кайф... тесно...» и я снова коснулся его лица губами, зашептал, едва сдерживая безумное желание вонзиться в него, войти до предела, раздавить под собой: «милый... солнышко... все уже, все... тихо, тихо... давай ты сам, понемножку...» Он застонал, скользнул ладонью по моей спине, прижал, двинулся мне навстречу, насаживаясь на меня глубже, впуская, открываясь мне, отдаваясь. Я попытался думать о чем-то другом, о работе, о ночном лесе, чтобы остановить подкатившую огненную волну... Не помогла даже прокушенная до крови губа, и я навалился на моего любимого всем телом, схватив его за бедра, врываясь в него, взрываясь и содрогаясь под его ладонями.
            Я кончил первым, но едва я взял его головку губами, он вцепился в мои  волосы и забился в судорогах долгого, довольно шумного оргазма.
            Мы заснули обнявшись, изнеможденные и все еще нетрезвые. Прислушивась к его глубокому дыханию, я прижался лицом к его теплой макушке и неожиданно разревелся, залился бурными пьяными слезами немого восторга, разрывающего душу обожания, для которого не придумано слов.

            Он снова разбудил меня в серой предрассветной сырости, быстрыми жадными поцелуями, настойчивыми руками, жарким шепотом: «Володька, дай я вставлю?.. пожалуйста, малыш...» Его горячий и твердый член скользил по моему бедру. Просыпаясь и мгновенно возбуждаясь, я повернулся к нему спиной, поднял бедра, и своей рукой направил его в цель. Он остановился нерешительно: «узко...» и я пробормотал: «не спеши, солнце.. все хорошо, только не спеши...» У него не хватило терпения, он вошел в меня двумя короткими резкими рывками, но мне было уже все равно, я извивался в его руках, прижимаясь к нему, чувствуя его в себе, в своем теле, чувствуя, как он прорастает во мне, сплетается с моими венами, наполняет мои легкие, как мы сливаемся в одно целое, и уже никто и ничто не может разъединить нас, никто и никогда!..

            Я проснулся один, проснулся от холода. На стенке палатки осела влага; я прочертил пальцем матовую дорожку. Память о событиях прошедшей ночи пришла ко мне одной ослепительной вспышкой, и я задохнулся от счастья, и содрогнулся от страха. Оделся в истеричной спешке, путаясь в рукавах и штанинах, выскочил наружу, под мелкий холодный дождь.

            Саша сидел у костра, хмуро ковырялся в углях прутом. На меня он не взглянул. Справляясь в легким головокружением, я подошел, присел рядом, сказал приветливо:
             - Доброе утро. А где девушки?
            Не поднимая глаз, он пробормотал:
            - На озеро пошли, умываться, – и тотчас же без перехода, продолжил, - Слушай, то, что было между нами, это - так, заскок. Я – не из вашей команды, понял? Так что никому ни слова. И больше этого не будет. Никогда.
            Все остановилось во мне, замерло, схваченное морозом. Откуда-то издалека я услышал свой голос:
            - Не парься. Таких случаев сколько угодно, особенно по пьяни. К тому же все в жизни нужно попробовать, не так ли?
            Он, наконец, повернулся ко мне с кривой улыбкой, и, пряча глаза, сказал:
            - Да, знаешь ведь как говорят: один раз не пидорас!

Глава 4
http://www.proza.ru/2012/07/17/361