Побег из Рая. Главы с 16- по 20

                Глава-16.
                Петрозаводская тюрьма.

   Воронок  остановился на улице перед невзрачным одноэтажным зданием  с решётками на окнах  сверху покрытыми  колючей проволокой. Мы прошли немного и оказались внутри дежурной комнаты.

  -В третий бокс его!- скомандовал полный  с неприятным бульдожьим лицом тюремщик, одетый в галифе с красными  кантами.

  В коридоре было  много железных дверей, за ними и были боксы- маленькие помещения для одного человека со скамейкой под стенкой. Стены были исписаны и пол заплеван.  Майор Ефимов всё ещё находился в дежурной комнате.

  -Вы их подстригите!- приказал он главному в галифе.

  -Сейчас ,что мы на них, изменников, смотреть  что ли будем,-ответил тюремщик, приказав мне переодеться в новую серого цвета зэковскую одежду.
 
   -Не бойся, у нас здесь не так уж и плохо,- подбодрил молодой прапорщик,  уводя меня вглубь тюрьмы, открывая отмычкой одну за другой решетчатые двери.

  Женщина –надзиратель неторопливо расхаживала по коридору, выложенному черными плитами. Она подходила к черным металлическим  дверям камер, из которых доносился крик, рёв, смех множества голосов, смотрела в глазок и шла дальше. Прапорщик завел меня в пустую  полутемную камеру. Я остался один. Здесь было очень тихо,  как в подземелье. Я лег на бетонный топчан, покрытый досками и не заметил сам как заснул.

  Утром я обнаружил в камере пополнение- двух мужиков, на вид преклонного возраста.

  -Еще сутки отсидели, теперь совсем немного осталось,- весело сказал один.

  -Надо как -то дубака (надзирателя) попросить махорку с первой камеры забрать,- говорил второй возле открытой кормушки , ставя миски на стол.- Эй, парень, вставай завтракать.

   Это он звал меня.

  -А разве здесь бывают завтраки?- удивился я.

  -А как же! И завтрак , и обед, и ужин. Всё, как на свободе. Подожди, сейчас и сахар принесут.

  -А я думал, что только вода с хлебом.

  -Нет, нет, что ты!-и они  рассмеялись.

   Их веселое настроение меня  удивляло. Я в это время кроме полного отчаяния,бессилия и безысходности своего положения, ничего не испытывал.

   -А сколько вам ещё в тюрьме сидеть осталось?- спросил я.

   -Пять дней уже отсидели, триста шестьдесят осталось. Мы сидим за нарушение паспортного режима,- смеясь говорили они.- Главное нам зимку здесь перезимовать, а весной на «химию» выйдем. Сегодня вечерком может в баньку сводят и по камерам раскидают.

   -А разве в этой камере мы не останемся?-спросил я.

   Мне эти два  весёлых мужика понравились и не хотелось с ними расставаться.

   -Нет, конечно! Здесь на первом этаже все камеры карантинные, а там  постель выдадут и потом веселей будет,- объяснил один из них.

   В этой тюрьме они были не в первый раз,и им даже здесь нравилось.К вечеру всё произошло так, как они сказали.

   Нас повели в баню.  Парикмахер,  из заключенных,  по приказу надзирателя тюрьмы укоротил мне волосы. Нам выдали из прожарки ещё горячие с  грязными пятнами  со сбитой в комья ватой  матрасы. Я шел за надзирателем,  приготавливая  себя к самым непредсказуемым обстоятельствам, которые должны были случиться уже через считанные минуты, даже секунды.



                Глава -17.
                Камера №14.

   Надзиратель посмотрел на листок в руке и стал открывать камеру №14.

   -Проходи! - скомандовал он, и сразу за мной захлопнул дверь.

   Я стоял в проходе маленькой камеры, заставленной двухэтажными шконками, на которых сидели молодые ребята,  разглядывавшие меня. Рядом с дверью за маленьким столом четверо играли в домино.

  -Какая статья?- спросили сразу несколько человек.

  -Восемьдесят третья,-ответил я, разглядывая камеру, пытаясь понять, кто здесь главный, и если что, то успеть вцепиться в него.

   -Восемьдесят третья? Государственная кража?

   -Нет.

   -А что это за статья?- отложив домино, спросили игравшие.

   -Переход Государственной границы,- ответил я.

   -У-у..-загудела камера, и из нижних шконок, как из пещеры, вывалилась ещё куча любопытных.

  -Стели матрас здесь, наверху  возле меня,- указал мне крепкого сложения парень с короткими и не по годам седыми волосами.- Это очень интересно, после ужина расскажешь.
 
   В это время  в двери открылась кормушка и подали большой чайник с кипятком, который именовался  «Фан-Фаныч», а за ним - алюминиевые миски с жидкой овсяной кашей. Народ повытаскивал из шкафа с названием «Телевизор»  какие у них имелись продукты, и  мне предложили не стесняться  и ужинать с ними вместе.

  -Ну, рассказывай,- с нетерпением просили сокамерники,  сдав в кормушку пустые миски после ужина.
 
   -О, так ты не один!  И вы были в Финляндии!- воскликнули они.

  -Зачем вы в этой бане задержались?  Идти нужно было,- сыпались советы.
   Тут же нашлось несколько желающих бежать со мной за границу, другие с интересом спрашивали:
   -А что вы там будете делать,по помойкам лазить?

   -А вы там эти помойки сначала найдите, это здесь в Советском Союзе жизнь- сплошная помойка,- парировал я, будучи в глазах слушателей знатоком заграницы.

  Горячие дебаты прервал стук надзирателя в дверь.

  -Всем отбой! Тихо там!



                Глава-18.
                Тюремные будни.

  Я проснулся.В коридоре хлопали кормушки,гремели чайники.В камере было тихо. Все ещё спали, закутавшись в синие старые байковые одеяла. Окно было открыто. Крепкая решетка намертво была замурована в  метровой ширины стены тюрьмы. За решеткой снаружи здания к окну были привешены металлические жалюзи, через них едва проникал дневной свет.

   Сама камера больше походила на курятник, где вместо насеста под ярко -желтыми стенами стояли с одной стороны две двухъярусные кровати и положенные между ними деревянные щиты, а с другой- ещё впритык две. Между ними был узкий проход, чтобы можно было  спрыгнуть вниз. Остальное крошечное пространство до дверей делили между собой туалет, огороженный невысокой перегородкой с умывальником и маленький столик,над которым висел бордовый шкаф с  продуктами. Над дверью в нише за решеткой  горела яркая лампочка и там же стоял громкоговоритель. Камера была  не более девяти квадратных метров и в ней я насчитал шестнадцать человек. Пока я рассматривал камеру, открылась кормушка и в ней показалась голова надзирателя.

  -Питерский!  Подай чайник! Не слышишь, что ли?- позвал он.

  -Тебя зовут!- толкали кого -то на нижних нарах.

  Белобрысый,совсем ещё молодой парень в одних трусах выскочил снизу, быстро вылил в умывальник из чайника вчерашнюю воду и, просунув его в кормушку, сиганул на нары досыпать. Включилось радио, прозвучали сигналы и заиграл гимн Советского Союза.

  -Доброе утро!  Московское время шесть часов утра,-сообщил голос диктора.

   Звук ударявшихся  об миски черпаков приближался к нашей камере.

   -Ворьё, вставай! Завтрак!- будил камеру седой парень как только открылась кормушка.

  Миски с кашей передавались по рукам. Пятеро-те, кто успел сесть за маленький столик, ели там, остальные ели сидя на нарах.  Жидкая сечневая каша была безвкусной, но даже её  было мало, всего один черпак.  Рядом лежали выданные на  день 550 граммов  черного хлеба.

  Я сделал так же, как все: ручкой алюминиевой ложки отрезал одну треть хлеба,  на него высыпал  пятнадцать грамм сахара  и стал пить слегка заваренный ячменный кофе.  Оставшийся хлеб я положил поверх своей кружки в  бордовый шкаф “телевизор” и быстро нырнул  под одеяло досыпать. По коридору шел  надзиратель, стуча ключами по дверям камер и повторял:
  -Вставай  на проверку! Вставай!

  Как только загремел замок в нашей двери, народ стремительно повскакивал. Нижние выползали в проход, а верхние спрыгивали  им на головы со шконок. Всё это походило  теперь на переполох в курятнике. Надзиратель новой смены и за ним сдающий встали в проходе  у дверей. Белобрысый, по кличке  «Питерский», доложил сколько в камере людей и, пересчитав всех, надзиратели  вышли.

  Я нырнул, как и все, снова под одеяло, но не тут -то было.

  -На прогулку идем?- спрашивал , открыв  кормушку, надзиратель.

  -Идем, начальник, идем,- раздавались сонные голоса.

  Прогулочные дворики,- это отделенные высокой стеной вольеры, с натянутой сверху металлической сеткой. Сверху над сеткой ходила женщина –надзиратель, следившая, чтобы  заключенные из разных дворов не переговаривались и не перебрасывали записки. Заметив нарушения, она вызывала контролера, и тот уводил заключенных в камеру раньше отведенного на прогулку одного часа.  В соседних двориках  смеялись над  кукареканьем петухов (гомосексуалистов), переговаривались подельники (те,кто проходил по одному делу).
 
  -Контролер! Выводи второй! Переговариваются!-командует женщина- надзиратель.

  -Кто переговаривается? Смотреть лучше надо,-возмущаются заключенные ей в ответ со второго двора.

  Недолго и нам пришлось гулять. Соседи попросили покурить, мы им перебросили несколько сигарет, но одна застряла на сетке и надзиратель это заметила.

  -Контролер, выводи пятый!- приказала она.
       
  Шли дни,а точнее тянулись в тесной, до отказа набитой людьми камере. Сизое облако табачного дыма висело до глубокой ночи.Стук костяшек домино,спор людей, возня и гам, не прерываемое фырчание напора сливной воды в туалете, хлопанье кормушек, звон ключей в дверях были рутиной дня.

  Частые этапы разгружали камеру на два-три человека, но не надолго, день- два от силы. На шконках и так приходилось спать в тесноте, поэтому иногда не было места для новичков, и они несколько ночей спали на полу в проходе.

  Население камеры в основном составляла молодежь. Большинство из них попались за ограбление магазинов и торговых лавок, были домушники (квартирные воры), «бакланы» - драчуны -хулиганы , один «домашний боксер», избивавший  жену и фантомас-поджигатель сараев.

  Исключение составлял Мишка Брыков - парень с седыми волосами. Он уже отслужил армию, имел разряд по боксу и  был осужден за изнасилование, получив пять лет. Суд высшей инстанции отменил ему приговор, признав  Брыкова потерпевшим. Женщина, которую он якобы пытался изнасиловать, сейчас находилась в бегах и обвинялась по статье «Нанесение опасных для здоровья увечьев». Она чуть не лишила его жизни, воткнув нож ему в живот. На животе у него была марлевая повязка,  из -под которой постоянно просачивался  гной.

  -Везите меня в больницу!- требовал он при каждом обходе врача.

  -Подождите,  Брыков, до решения суда. Вы пока подследственный, и мы не имеем права отправлять вас в больницу,- получал он всё время один и тот же ответ и в придачу  тампон с йодом.

   Переследствие тянулось уже несколько месяцев. Ему  приносили постановления прокурора о продлении следствия , он расписывался и ждал поимку этой злосчастной женщины.

   Редкий день в Петрозаводской тюрьме проходил  без криков избиваемой надзирателями жертвы.  Били за всё и очень больно. Предупредили раз: после отбоя прекратить читать книгу - не понял- получай; перестукивался через стенку с соседней камерой и был замечен-получай; варил чифир, сшил сидор  (мешок для вещей)  из матрасовки -получай. Бывало, что и по делу колотили. Например, выводят на этап человека из камеры, а на нем все чужое рваньё висит, блатные раздели. Надзиратель знает, что он только  вчера этого человека в камеру бросил и помнит как он был одет. По вызову срочно бежит подмога -обыск делать,- и несдобровать тем, у кого  эти вещи найдут. Гомосексуалистов, прихваченных за делом, колотили сильно. Вытащат надзиратели жертву в коридор, скрутят ему руки за спину, а потом растянут так, что лицо -на полу, а ноги -в воздухе. Орет несчастный  на всю тюрьму, а надзиратели, как пауки,  в подвал его от глаз подальше, вот там уже они дадут ему по - настоящему. Если переборщат и много  синяков от побоев останется, то не беда, ведь лучший доктор здесь- карцер с холодными и сырыми стенами  подземелья.  Неделька пребывания  там  и - никаких следов.
 
   Время шло. Пролетел одним долгим днем август. Я знал в каких камерах Борис и брат, иногда нам удавалось переброситься  несколькими словами во время прогулки ; знал я и то, что Анатолия назначили главным в камере малолеток, но с ним не было связи.



                Глава -19.
                Допросы в КГБ.

  Следователь, майор Ефимов, вызывал несколько раз меня на допрос, возил в город в здание КГБ. Это было единственным разнообразием повседневной жизни.
 
   На любой вопрос следователя я задавал  ему свой вопрос:
   - Когда вы нас отправите в Америку?
 
   Я задавал этот вопрос, как попугай, всем подряд.

   - Когда вы нас отправите в Америку?- спрашивал я у прокурора по надзору,  делавшего иногда обход по камерам тюрьмы.
 
  - Когда вы нас отправите в Америку?- спрашивал я у надзирателей.

   Ещё до побега, слушая «Голос Америки», «Немецкую волну» или «Би-Би-Си», я хорошо усвоил, что советская карательная система с удовольствием готова посадить человека в сумасшедший дом за его инакомыслие или политические взгляды. У меня не было никакого желания сидеть три года в трудовом лагере, уж лучше в сумасшедшем доме  полгода,  как инакомыслящий, решил для себя я. Два месяца, проведенные в сумасшедшем доме после встречи с военкомом , оставили в моей памяти людей, отбывавших  там принудительное лечение . Это были воры, драчуны и даже один,совершивший убийство.Их называли «принудчики», и они твердо знали,что через шесть месяцев их выпишут из больницы. 

  Я решил умышленно делать всё, чтобы меня признали сумасшедшим, рассчитывая, что в сумасшедшем доме продержат не более шести месяцев и выпустят.

   По дороге к границе я ,брат, Борис и Толик много раз обсуждали, как нам себя вести в случае ареста.Тогда в лесу, мы думали одинаково, что лучше отделаться отсидкой в сумасшедшем доме.
 
   В Петрозаводской,  как и в любой тюрьме работала своя почта. Из записок от брата я знал, что он выбрал сумасшедший дом. Борис писал, что он не знает как симулировать, и решил для себя  «пусть будет как будет». Анатолий доказывал следователю, что он не желал бежать за границу, а рассчитывал весело провести время в поезде по дороге в Карелию, прогулять все наши деньги в вагонах-ресторанах, потом заблудиться в лесу и вернуться домой. В словах Анатолия была доля правды. Я хорошо помнил, как нервничал Анатолий, когда увидел, что любитель крепких напитков Борис вдруг начал держать своё слово и за несколько дней, проведенных в поезде, не прикоснулся к алкоголю. Может Борис ещё тогда понял, какие планы у Толика, и, не скрывая своей неприязни к нему, часто задавая в лесу ему вопрос:
    –Скажи мне, почему ты всё время врёшь?

   А когда я помог  тонувшему  Анатолию выбраться  на финский берег, Борис, глядя ему в глаза, спросил меня:
   –Зачем ты его спас?

   Одна  наша записка была перехвачена.  Я отвечал брату, что нас отправят в сумасшедший дом, если судебно-медицинская экспертиза признает нас невменяемыми.

   Следователь, майор Ефимов, вызвал меня  и подозрительно улыбался. У окна сидел незнакомый мне человек в форме, э то был Верховный прокурор Карельской АССР.

   -Саша, о каком сумасшедшем доме ты говоришь?- спросил Ефимов.-Ты брось это! Вас будут судить, и вы пойдете на зону.

   -Зачем нас судить, если мы не желаем жить в Советском Союзе? Отправьте нас в Соединенные Штаты!-просил я  его.

   -Вот когда освободитесь, держать не будем. Кто вы?  Учёные или люди умственного труда?  Вы просто работяги, и, кроме своих двух рук,  ничего не имеете, так какой нам смысл вас держать?-  Улыбка мгновенно исчезла, следователь сделал очень серьёзное  лицо - лицо доброжелателя,  заботу которого  неблагодарно отвергли  и продолжил:
  - Но запомни!  Мы тебя выпустим, но назад не просись!  С голоду сдыхать там будешь! По помойкам лазить!
 
   -Так  лучше жить на этих помойках, чем в вашем добре,- ответил я.

   -Брат твой тоже самое  говорит,- вступил в разговор прокурор.

   -Наслушался разной чепухи от вражеских радиоголосов. Надо ему знать,  сколько тонн сливочного масла закупили мы за границей, что  у нас хлеба своего нет, весь из Канады.

   -А что, разве не так?  Я видел как питаются финские пограничники со своих «помоек» и как ваши - в Алакуртти- лучшей в мире прокисшей капустой?- сказал я прокурору.



                Глава -20.
                Свидание .

   Мои родители ехали в город Онега навестить родственников.  Путь проходил через Петрозаводск. Майор Ефимов сделал им исключение, разрешив  свидание с нами. По закону свидание даётся только после окончания следствия и суда.

  Для меня увидеть родителей было большой неожиданностью. Мать с отцом сидели на стульях в маленькой комнате для свиданий, за столом -майор Ефимов,и рядом с ним- начальник тюрьмы-подполковник Михайлов, сухощавый крепкого сложения человек в годах в отлично отглаженной  форме со значком  «Заслуженный чекист» на груди.

   У противоположной стенки стоял стул, на который мне предложили сесть.
 
  -Мы вам всем передачи привезли и от Толика родителей тоже,- робко начала мать.

  -Что же вы это так! Зачем себя в тюрьму посадили?- спрашивал отец.
 
   Для него моё желание добраться до Америки всегда было ему непонятным.

  -Три дня, проведенные в Финляндии, даже в тюрьме, ещё больше убедили меня в моей правоте. Я не хочу и не буду жить в стране насильственного счастья,- сказал я.

  -А как же мы? Вы о нас подумали? С кем мы здесь одни останемся на старости лет?- спрашивал отец.

  -У меня в этой стране нет будущего. Я здесь никогда не женюсь, потому что я не хочу иметь детей-рабов, как мы сами.               
  -О чем ты говоришь?  Все живут, люди  как люди, работают, учатся. Чего тебе надо?  Непонятно!- возразила мама.

   Следователь, молча наблюдая, попросил заканчивать свидание так как должны были привести брата. Свидание с ним мало чем отличалось, может, только брат не так эмоционально говорил, как я.  Он обычно говорил продуманно,спокойно.
 
  Майор Ефимов видел в моих родителях самых настоящих советских людей. Он понимал их горе и пытался  как- то облегчить его.
 
  -Мне ваши ребята больше нравятся, чем Романчук с Сивковым, ваши -честные, а те - себе на уме,- сказал он им на прощанье.

  После встречи с родителями я вернулся в камеру расстроенным, может,  оттого что люди, которые тебя любят, не понимают тебя. Они не видели себя рабами, им даже нравилось быть такими и жить так, как они жили.
 
   Сидеть в прокуренной, набитой людьми камере мне надоело до чертиков, хотелось что- то изменить.

   -Слушай, Брыков, как ты думаешь, что менты мне сделают, если я в них кружку запущу?- спросил я седоволосого Мишку, с которым  сдружился.

  -Зачем тебе это надо?- удивился он.

  -Сам знаешь, почему столько времени прошло, а нас психиатру не показывают?

  -Делай, только не на этой смене. Сейчас смена Гвоздева.  Дадут крепко. Подожди лучше до вечера ,- советовал он, зная  всех надзирателей.

  -Парашу!  Дежурный, парашу выноси!-приоткрыв дверь командовал Джуди.
 
   Параша- это обыкновенный бак с крышкой, в таких хозяйки дома вываривают бельё, а здесь  в него бросали мусор и туалетную бумагу.
 
  Джуди – кличка надзирателя,  худого, как спичка, маленького  крикливого и подлого мента. Он мог  прильнуть незамеченным к глазку камеры и часами наблюдать, выжидая жертву. Затем в камеру врывалась толпа мордоворотов - надзирателей и  Джуди  радостно тыкал пальцем:
   -Хватай этого,вот он!Бей его ,бей!

   Джуди  сам никогда никого не колотил, он просто боялся быть рядом с нами.

   -Ты, чучело! Закрой дверь с той стороны!- крикнул я ему и запустил в него пустую алюминиевую кружку. Кружка ударилась в металлическую дверь, пролетела перед его носом и со звоном покатилась  по коридору. Перепуганный  Джуди  с криками  понесся в дежурную комнату за подмогой. В камере наступила тишина.

  -Ох, дадут они тебе сейчас...,- с сочувствием в голосе сказал Брыков.

   Я сидел на своей верхней шконке и ждал. За месяцы, проведенные в следственном изоляторе, я заметил, что все без исключения надзиратели относятся ко мне иначе, чем к моим сокамерникам. Я мог держать руки в кармане, а не за спиной, как положено по правилам; мне делали только замечание, а любой другой за подобное получал сразу больно под рёбра ключом. Я думаю, надзиратели побаивались злоупотреблять своим служебным положением  с подопечными  КГБ, поэтому я таил в себе надежду, что и сейчас всё обойдется без столь суровых последствий.

  В коридоре был слышен топот  приближавшихся  сапог. Загремел замок и дверь распахнулась настежь.

  -Вот он! Вот он!Хватай его!-кричал  Джуди, указывая на меня.

  -Выходи!- и, натянув фуражку на лоб,  ринулся ко мне дежурный по корпусу, здоровый и свирепый, как бык, мужик. Быстрым движением  он выволок  меня из камеры, и сразу несколько рук вцепились  так, что я полетел ласточкой по коридору, отметив про себя, что колотят не больно, больше для страха.

  -Ты зачем кружку в контролера запустил?- допытывались они.

  -Какая кружка?  Ничего я не кидал! Вы всё придумали!- отпирался я.

  -Отпустите брата!-  услышал я голос Миши и сильный стук в дверь одной из камер.

  -Ещё один просится. Кто это там стучит?- крикнул надзиратель.

  Меня заперли в маленький тесный бокс. В коридоре слышалась возня, но быстро утихла. Корпусной вернулся довольно быстро.

    -Десять суток карцера,- сообщил он.


    Продолжение: http://www.proza.ru/2012/07/14/197