Побег из Рая. Главы с 21-по 25

                Глава-21.
                В карцере.

  Камеры карцера находились в полуподвальном помещении тюрьмы. Лампочка тускло освещала стены грязного цвета. Они  были заштукатурены «под шубу»,  чтобы попавший сюда не мог оставить надписи на них. Раньше я слышал, что в раствор для штукатурки добавляли  соль и теперь  мог в этом убедиться, стены  были влажными и холодными. К стене была пристегнута металлическая шконка, опускать её мог только надзиратель.  Был маленький стол со скамейкой, узкое окно с решеткой  без стекол. Ржавая параша воняла аммиаком вековой мочи. Пол был из каменных плит черного цвета и вытоптан ногами до блеска.

  Я сидел на скамейке и рассматривал внимательно царапины на столике:
  «Вошедший не печалься, уходящий не радуйся!»,- прочитал я одну из них.  На мне были потрепанные кеды и хлопчатобумажный зековский костюм.Тело от сырости начинало быстро мерзнуть. Я  начал ходить взад и вперед. Три шага до стены с окном и обратно три шага до двери.Разогревшись от ходьбы, я садился отдыхать. В подвальную тишину иногда прорывались приглушенные звуки смеха, хлопанье кормушек. Прозвенел звонок отбоя, надзиратель отстегнул шконку, сделанную  из пяти узких полос железа в длину и семи в ширину. Матраса и постели в карцере не было.

  Я мог теперь лечь спать до семи утра,однако металлические полоски врезались в тело.Я натянул куртку поверх головы, свернулся клубком и глубоко дышал, пытаясь согреть себя теплым паром, но холод и боль от металла брали своё, я вскакивал и  снова... взад и вперед.
 
   Ночью в коридоре кого-то сильно колотили. Били двоих, это я понял, когда их затащили в соседнюю камеру . Их продолжали колотить в карцере , а они орали разными голосами, как в хоре.

   К утру я был, как зомби, а зубы стучали от холода так, что я ничего не мог сказать внятного, когда появился надзиратель в дверях и потребовал  вынести парашу на слив в туалет. Подали кружку кипятка и пайку хлеба- это была вся еда на целый день. Кипяток и хлеб согрели тело. Я задремал.
 
   -На что жалуетесь?-  услышал я женский голос.

   За стенкой жаловались:
  -Доктор, посмотрите, как меня избили, всё тело чёрное. У меня тоже! Смотрите!

   -Ребята! Вы такие молодые, а так плохо себя ведете, ведите себя лучше и синяков тогда не будет,- посоветовала врач и открыла мою кормушку.

   Я успел уже сильно простыть, болело горло, из носа текло. Врач выдала мне таблетку стрептоцида и вышла.

  Моими соседями оказались двое малолеток. Они были наказаны за то, что выломали из шконки  металлический прут.
 
   -Где здесь советская власть? Избили и пожаловаться некому,- сказал один из них за стенкой.

  -Ребята! Как вам не стыдно такое говорить ?!-услышав это, возмутилась  женщина- надзиратель. Кто вам дал право советскую власть ругать?

   -А что нам эта власть дала?- в разговор вступил второй малолетка.-Кроме вот этих синяков, она нам ничего не дала.

  -Нет , ребятки, она о вас постоянно заботится. Нет, чтобы учиться,- вы в тюрьму лезете.

   -Нужна нам больно ваша  советская власть!- кричали ей малолетки, желая посильнее позлить её.

   -Я к корпусному пошла доложить, как вы всё ругаете,- сказала она.
 
   -Тётенька, не надо! Мы больше не будем!- кричали они ей  вслед.

   -Что за шум здесь?- Это был корпусной, мордоворот Гвоздев.

   -Вот эти двое,- указала надзиратель.

   -Значит власть ругают?!-Ладно,вот сейчас попью чайку, а потом разберусь с ними.
               
   Он вернулся  и минут десять  давал им урок уважения к власти, а малолетки усваивали  этот урок и по очереди громко орали.

   Я был  уже четвертый день  в карцере, казалось, что время  остановилось и ещё шесть суток бессонных ночей в леденящей сырости и вони-это целая вечность.

   Малолетки за стенкой тоже притихли. Синяки у них  сошли от холодных компрессов мокрых стен карцера, и они больше не жаловались врачу. Я с ужасом ждал ночи  с  изнурительными  приседаниями  и ходьбой . Днем три раза давали кружку с кипятком, а через день в обед-  миску с жидкой баландой из пшенки. Миска была горячей и я пил баланду и грел руки. На пятый день внезапно открылась дверь карцера. Надзиратель приказал выйти и следовать за ним в кабинет начальника тюрьмы.
 
   -Я снимаю с тебя пять суток,- сказал начальник ,- только ты должен написать объяснительную записку. Вот тебе лист бумаги и карандаш.

   -Что писать?- едва сдерживая стук зубов, спрашиваю я.

   - Садись за стол,  я продиктую.

   В кабинете было тепло,и я начал писать под диктовку, как отказался выполнять приказ контролера и запустил в него кружку с кипятком. Меня это  устраивало, я бы с удовольствием написал, что в него  и чайник с кипятком запустил. Начальник взял у меня записку, прочитал и, улыбаясь, сказал:
   -Ну , что ж, скоро ты в Америку поедешь.

  Я не понял, что он имел в виду, но было ясно, что  скоро что-то произойдет.

  Всё познается в сравнении. Я вернулся в свою камеру. Сокамерники радостно  встретили меня. В воздухе висел табачный дым. Было тепло. Я залез поскорее под одеяло и тут же заснул. Вечером, сразу после ужина,  меня вызвали с вещами на этап.

   -На Питер этап сегодня,- не отрываясь от игры в домино крикнул Мишка Брыков и добавил  серьёзно:
   -Может, и вправду , вас в Америку отправят?!

   В карантинной камере  собралось много народа. Одни уже были осуждены и шли на разные зоны, другие- подследственные, как я. Всем выдали по целой буханке черного тюремного хлеба и по селёдке. К моему удивлению, мне вернули вещи, которые забрали в тюрьме,и мой  рюкзак, выброшенный на границе. Рюкзак был пуст, даже запах ячменного кофе и тот исчез. Брат тоже шел на этап и был в соседней  камере. Камера Бориса располагалась как раз над нами, на втором этаже. Я кружкой постучал по трубе водяного отопления и вызвал его на связь. Прижав кружку к трубе и прильнув к ней  ухом, я слышал голос Бориса:
   -Держи «коня»!

   Я принял слово «конь»  за кличку человека, который похоже сейчас находится вместе со мной в этапке.

   -Скажи,  как его зовут?- переспрашиваю Бориса.

   -Держи «коня»!  Он уже у тебя,- слышу в ответ, а сам ругаю в душе Бориса, думая, каким блатным он  стал, не может просто сказать. Чувствую себя идиотом, обращаясь  примерно к тридцати сокамерникам:
   -Мужики , кто здесь «конь»?  Он с моим подельником в одной камере сидел.

  -Лови в окне записку это значит,-ответил кто- то под  общий смех.

  Я быстро скрутил из листа газеты тонкую трубку, просунул в окно сквозь щель жалюзи и стал пытаться зацепить нитку с запиской. Вдруг открылась кормушка в двери и надзиратель,  глядя на меня с довольным  видом  спросил:
  -Это ты ловишь «коня»?




                Глава-22.
                Лоухи.

    8  октября 2005 года.

    От Алакуртти до Лоухи километров сто семьдесят. Я гнал наш голубой мини-вен  так быстро, как только мог. Асфальтированная дорога началась,  когда машина выскочила на трассу Мурманск-Санкт- Петербург. Вдоль трассы  на обочине дороги   сидели люди и ждали, когда кто-нибудь купит у них собранную в вёдра бруснику. Мы торопились, нужно было сделать съёмки до захода солнца. Погода в Заполярье в октябре стояла сухая и солнечная.Всё получалось похожим на то время, когда на этой станции мы вышли из поезда  в 1974-ом.

   Вот и  Лоухи. За годы перестройки здесь, похоже, ничего не изменилось. Проехали по вдребезги разбитой дороге мимо серого памятника Ленина, стоявшего на синем обшарпанном пьедестале. Машину  оставили у маленького здания  вокзала и направились к железнодорожному полотну делать съемки.

   Я прогуливался по перрону и посматривал на машину, чтобы не угнали. Бездомные собаки рылись в мусорных ящиках. Съёмочная группа что-то снимала. Я  видел, как Ольга держала микрофон на шесте у колес тихо ползущего товарняка. Наверное, им нужен был для монтажа этот стук колес и жалобные гудки локомотива.
 
   До прихода пассажирского поезда оставались считанные минуты. Собравшийся народ  с любопытством разглядывал нас. Приближался состав, и Нугзар, наведя на меня камеру, стал снимать.

  -Что вы здесь снимаете?- закрыв  рукой  камеру, спросила женщина лет сорока.

  -Пожалуйста,  не мешайте нам,- попросила её Ольга.

  -Как, разве вы не знаете, что Лоухи- секретный город,- не отступала женщина.

  -О чём  вы говорите?- удивленно спросила Ольга и приблизила  к ней микрофон.

   Нугзар тоже быстро перевёл камеру, и женщина, почувствовав  себя в центре внимания,  продолжала:
   -Разве вы не знаете о секретном плане в годы войны  «Три-Л»?-удивилась она,- это Лондон, Ленинград и Лоухи- линия обороны, с помощью которой  разгромили Гитлера.

-!!!!!?

   В это время поезд остановился, и женщина поспешила зайти в вагон. Нугзар начал снимать,  как я выхожу из вагона и иду вдоль состава.

   -Что вы здесь снимаете?- кто-то  снова закрыл камеру рукой.

   На этот раз это были мужчины,  не старые и даже не пьяные.

   -Мы сейчас ФСБ вызовем,- сказал один из них.

   -Идите и вызывайте, только не мешайте нам работать!-резко ответила Ольга.

   Феэсбэшник не заставил себя долго ждать. Кто-то уже выполнил свой гражданский долг и донес о подозрительных съёмках на перроне.

   -Что вы здесь снимаете?- спросил маленький и худенький человек в форме, видно было, что он  слегка пьян.

  -Молчать!- скомандовала Ольга, держа в руках микрофон. -Товарища провожаем, вот и снимаем! Что нельзя?-спросила она.
 
   Феэсбэшник на  минуту замер и, подумав, сказал:
  -Нет, нет, снимайте. Я просто по долгу  службы должен был спросить,- пояснил он и исчез.
 
   Андрей с Олей помчались  из Лоухов в Куусамо и  в Хельсинки сдавать машины, а мы  с Нугзаром поехали  на  поезде в Санкт-Петербург, потому что моя виза разрешала мне пересечь  границу  России только два раза.

  Утром мы уже были в Петрозаводске. Стоянка больше часа.

  Я вышел на перрон немного размяться. Первые вагоны состава были почтовыми, за ними стоял  «столыпинский»  вагон для перевозки заключенных, рядом стояла окруженная  конвоем  тюремная машина, из которой  выскакивали заключенные и тут же исчезали в вагоне.



 

                Глава -23.
                1974 год. В столыпине в Москву.

   “Столыпин»-это маленькая тюрьма на колёсах, состоящая из девяти купе-камер для заключённых. От прохода их отделяет мелкая решетка. В купе нет окна. Внизу две лавки, на которых может лечь два человека или сесть восемь. На втором ярусе две полки можно соединить и получится сплошной настил, где смогут только лежать четыре человека и чуть повыше - еще две полки для двоих.Таких камер в вагоне было пять, остальные четыре назывались тройниками. Тройник наполовину меньше. Здесь только три полки, расположенные одна над другой и может вместиться шесть человек. В другом конце вагона было несколько обыкновенных купе со столовой и кухней, там размещался конвой.

    Я шел по проходу и видел лица людей за решеткой , они пристально рассматривали каждого вошедшего.  Конвоир закрыл меня одного в тройнике и рядом брата. Я залез на вторую полку, там было тепло, бросил рюкзак под голову и под стук колес быстро заснул. Шум в вагоне разбудил меня.

   -Начальник, веди на оправку!- требовали зэки,- в самом деле, сколько терпеть можно?  Зальём тебе сейчас весь проход, будешь знать!

   -Мордой вытрешь!  Я сказал,  ждите!- огрызнулся часовой.

   Я на ночь не сдержался и съел целую  селедку, и теперь, в отличие от всех, очень сильно хотел пить.

   Конвой вышел не скоро. Солдаты выстроились в вагоне и открывали камеры, выводя по одному заключенному в туалет.

   -Руки за спину! Лицом к стене! Вперед!- командовали они.

   Заключенные,те кто не мог больше терпеть, уже успели отлить в свои ботинки или сапоги и теперь осторожно несли обувь в одной руке, держа вторую за спиной.Оправка длилась долго,часа два и только потом начали разносить воду.



                Глава-24.   
                Питер. Тюрьма КГБ.   

    С Московского вокзала всех зэков привезли в «Кресты»- одну из тюрем Ленинграда, только меня с братом повезли дальше.

   -Куда мы едем?- спросил я

  -В «Большой дом»,тюрьму КГБ,- ответили конвоиры.
         

   Я был удивлен, потому что никогда не слышал о тюрьмах КГБ.  Знаменитая Лубянка здесь в счет не шла. Она- живая история советской инквизиции, где по сей день бродят тени Берии, Ежева и прочих палачей.

   «Большой дом» оказался на самом деле многоэтажным большим домом. Приняв нас у конвоя,  дежурный повел меня на верхний этаж.

   Широкая лестница ,как в первоклассной гостинице была застелена незатоптанной дорожкой. На этаже располагались в два яруса камеры. Через большие окна в  коридор  лился солнечный свет. Я шел вдоль камер, за дверями которых стояла абсолютная тишина.

   Камера № 268. Я вошел и сразу почувствовал, что здесь время остановилось. Сырую холодную камеру ярко освещала лампочка. Большая чугунная рама в окне, за ней- кованная массивная решетка и дальше, уже снаружи- ржавые жалюзи . В углу у дверей стоял антикварный чугунный унитаз и такой же умывальник. Две железные кровати были вмонтированы навечно в бетонный пол.

    Я лег на кровать .Редкие полоски металла продавливали насквозь тонкий матрац и боль- но врезались в ребра. Я сложил матрац вдвое и снова лёг, укрывшись одеялом. Стук в дверь и голос из кормушки предупредил, что лежать можно только поверх одеяла.

   Так прошло несколько дней. В камере не было ни радио, ни книжек, ни газет.  Я не знал, какой сегодня день, и только определял время, когда приносили пищу. Кормили очень вкусно и подавали еду в тонких тарелках из нержавеющей стали. Утром давали кусок сладкого хлеба с пакетиком сахара и наливали в мою кружку горячий чай. На обед приносили острый суп харчо  или гороховый с мясом, на второе -картофельное пюре со ставридой под соусом.

   Только мы с братом сидели в этой огромной тюрьме, может так мне казалось. Выходя на прогулку в тюремный дворик, я никогда не слышал никаких звуков открывавшихся замков и хлопающих дверей. Я слышал только шум большого города, сигналы машин, скрежет колес и звон трамваев. Наверное, и еду нам приносили из столовой , находящейся где-то рядом. Чтобы не потерять счет времени я делал метку на своей кружке и после четвертой метки меня и брата вызвали на этап. Этап шел на Москву.



                Глава -25.
                Лефортово.

   В Москве всё повторилось.Сначала заехали в Краснопресненскую тюрьму, разгрузили зеков, затем поехали в Лефортово.

   Дежурный майор принимал нас в Лефортово,задавая привычные вопросы: статья, фамилия, после чего передал меня прапорщику.
    

   -Ты кружками в нас кидаться не будешь?- а то у нас карцер тоже есть,- спросил он и улыбнулся .

-Нет! Не бойтесь!-  ответил я ,отметив ,что в этой тюрьме не столь строгие сотрудники.

    -Как это вам удалось границу перейти?  Попадись вы мне там, я б вас всех перестрелял.    

    Прапорщик успел ознакомиться с нашим делом,он ,как и мой отец , считал, что граница- на замке.

    -А там такие, как вы и охраняют границу. Только им даже патроны не дают,- пытался я слегка поддеть его самолюбие,пока мы шли по лабиринтам тюремных коридоров.

   -Ух, ты! Вот это тюрьма!-  вскрикнул я  внезапно  от увиденного.

  Вдоль стен возвышались ряды камер с натянутыми между этажами сетями, похожими на гигантские паутины.

   -Ш-ш-ш, не шуми, все спят,- приставив палец к губам предупредил прапорщик .

   Мы шли по мягкой длинной дорожке до самого её конца. Здесь в углу стоял стол,за ним сидел контролер-надзиратель. Рядом была камера под № 16, моя камера. Здесь было тепло и, по сравнению с ленинградской- уютно,даже  металлическая шконка не впивалась в мое тело,на ней можно было лежать .

   Проходили дни. Я терялся в догадках, зачем нас сюда привезли.

     Мне нравилось ходить на прогулку. Интересно было наблюдать,что делали надзиратели, чтобы заключенные никогда не видели друг друга.Четыре корпуса сходились, образуя большой зал. Здесь в центре, стоял контролер-регулировщик с красными флажками и управлял движением заключенных. Надзиратель, идя с заключенным и приближаясь  к центру, звонко щелкал пальцами, давая о себе знать регулировщику,тот показывал; правое крыло- проходи, а в левом –поставить заключенного лицом к стенке. Однажды, вернувшись с прогулки, я обнаружил в камере книжку Чарльза. Дикенса  «Записки Пиквинского клуба».Теперь я читал её до глубокой ночи, пока не начинались развлечения контролёров. Они, развлечения, носили мирный и безобидный характер. Наевшись черного, плохо пропеченого  тюремного хлеба, надзиратели начинали выпускать газы, мучившие и пучившие их. Победителем становился тот , кто мог сделать это громче и дольше. Наигравшись и насмеявшись, они пили чай. Всё это происходило возле моей двери.

   Мне нравилось сидеть в одиночной камере и трудно было поверить, что от этого можно сойти с ума. Я  не хотел уезжать из Лефортовской тюрьмы, к сожалению,на шестой день я снова отправился в путь.


  Продолжение:  http://www.proza.ru/2012/07/14/200