Последний старец по страницам 62

Крыжова от таких криков и речей совсем замутило. Вокруг неприметными, смазанными тенями (с серыми, похожими на лежалое тесто лицами, с потухшими глазами) метались человеческие фигуры в кожушках, довоенных пальто из драпа, демисезонных плащах, шляпах и платочках. Нос шибало запахами. Да какими! Прислонённая к паперти телега с запряжённой в хомут лошадью была покрыта сеном. Из-под копны выглядывали ноги без сапог, в размотанных грязных портянках. Доносился сивушный перегар. Но от ног «давило» сильней. Так, что чуткий, опытный нос чекиста (в прошлом полпредского резидента)  вовсе перестал чувствовать. Хотя и гражданская за плечами – с её с сногсшибательными ароматами! Одна только поездка в 18-м через Сиваш. До сих пор жива в памяти. «…Не боись, Лицко, не боись! Я тебя не зарежкаю…»

   Он складывал в отрез холста, с белыми кристалликами поваренной соли, слипшейся в свином жиру, увесистые шматья сала.  Не спеша, как и подобает в сложившейся обстановке. Как это учили делать ещё в ЧК. За бегущим – бегут! И стреляют: не в воздух, поверх головы, но – на поражение. Так, что на асфальт или булыжную кладку текут студенистые мозги. А бегут, известное дело кто – персоналии с хлипкими нервами и гнилой совестью. Те, у кого в подсознании засело: «Евгений Онегин лишний человек». Не прошёл контроль. То бишь – естественный отбор по старику Дарвину. Не прошёл, обезьяна!

   Тупорылые, раскрашенные в зеленовато-серую линию грузовики с брезентом, плотным кольцом стояли у площади. С обеих сторон от соборной ограды выкатили мотоциклы с колясками. В них устроились чины фельджандармерии с огромными бляхами на всю грудь.  «Люлечники» крутили на станках пулемётные стволы в «дырявых» кожухах. Вдали, за серыми складскими бараками, один из которых был приспособлен Винфред-Штаховым под «Народный театр драмы и комедии им. А.П.Чехова», виднелись редкие цепочки вспомогательных полицейских в чёрных шинелях серыми отворотами. А по рядам, пружинистым чеканным бегом, ударяя нога в ногу, бежали люди в пятнистых куртках и касках. Со значком из белого щитка и чёрных косых молний. Некоторые держали на поводках рвущихся овчарок. Плоскими широкими штыками мечущихся со скарбом «нелюдей» сгоняли в отдельные группы. Заставляли бросать узлы, баулы и чемоданы в одну кучу. Подозрительных ставили на колени, с заложенными на затылок руками. Начиналась проверка…

- Ausweisen! Shneller!

- Ой, господа-товарищи! Собачку-то уберите – боюся, что покусает…

- Заткнись! Делай как сказано, сука старая! Выворачивай кармашки! Не то пасть порву!

- Das ist Geistliche! Entlassen!

- Господи!  Пресвятые угодники! Царица-заступница, матушка! За бороду… ить!  - не тяните! Духовный сан, всё ж таки… У меня и разрешение от комендатуры имеется.

- Ладно, разберёмся! Топай за ограду, святой отец. Я к тебе… гм… за святым причастием зайду. После облавы…

- Russiche Ei`nwohnerschaft!  Schweigen! Ahtung! Aine Waffe und schnapps -ausliefern!

- Слышите, что вам говорят герр роттенфюрер! Оглохли? Сщас уши прочистят…

   Крыжов так бы и продолжил (точно по легенде!) сворачивать свой узел с плоской бутылкой от шнапса, что обменял на пол кило сала у троих германцев. Да только мимо него пробухал сапожищами полицай. На ремне у служивого висела тёртая кирзовая кобура из-под нагана. В полу развороте тот замер. Затем круто развернувшись, ощерил молодое, красное от ярости лицо:

- Ты чё, сука!?! В ябло давно не получал! Сщас…

- Да я скоро уложусь, сыночек. Вот-вот, и к вам. Куды мне…

- Ябло закрой! Манатки бросай! Живо…

   Крыжов помедлил. Развёл руками. Глаза полицейского потемнели. Мелькнул кулак с отбитыми в синьку костяшками. Ох-х-х… Небо с хлопьями чёрно-лиловых и серых туч окрасилось багровыми тонами. В бешеном аллюре (хотя без лошадей!) закружились позолоченные с синевой купола с лучеобразными крестами. Голова Крыжова тюкнулась о церковный забор.

   Полицай снова навис. Замахал ручищами, точно это были грабли. Прибежали ещё двое с винтовками. Рывком вздёрнули его на ноги. У одного в руках Крыжов заметил узел. Сопрут, сволочи… Ладно! Радуйся, что бьют милосердно. Кстати, с чего бы это? Не бегу, не прекословлю. Странно… Или так – Контроль предупреждает? Похоже, что так.

   Его за подмышки протащили к зелёному грузовику с номером WH 31-49. Им была советская полуторка. Запихнули (с борта потянули руки два жандарма в клеёнчатых плащах с бляхами) в кузов. Там сидели человек пять. Какой-то интеллигент в грязном, с отпечатками от подошв, плаще. Берет он судорожно мял в костлявых руках. Три женщины разных возрастов. Парнишка лет четырнадцати в вельветовой курточке с зелёными плюшевыми вставками, с будённовским остроконечным шлемом на непослушной вихрастой головке. Причём, к удивлению Крыжова, пятиконечная матерчатая звезда неопределённо-бурого цвета так и осталась неспорота.  Не за это ли прихватили «сверхчеловеки» бедолагу? Остальные задержанные не так привлекли его внимание.

   Машина (после того как жандарм с вязью на синевато-белых погонах, тюкнул о кабину) сорвалась с места. Проехала мимо управы. На деревьях сидели мальчишки – им такие сцены были в диковину. По площади шествовал высокий чин в очках, облачённый в кожаный плащ. В  фуражке с мёртвой головой в кокарде. Ему только что передали кипу изъятых зелёных книжечек с серпом и молотом. Он старательно уложил их в зелёный непромокаемый конверт, украшенный чёрными молниями.

   Их привезли в бывшее помещение райотдела милиции, где расположилось полицейское управление и школа полиции. Во дворе выгрузили тычками из кузова. Женщин и мужчин развели по разным камерам. Старого интеллигента, мнущего беретик, а также мальчишку в богатырском шлеме усадили с Крыжовым на длинную скамью. Она занимала половину дощатого коридора, выбеленного извёсткой. На входе стояло ведро с надписью «мусор» на двух языках. На стенах чёрными, выведенными по трафарету буквами, значилось на тех же языках: «НЕ КУРИТЬ!», «СОХРАНЯТЬ ТИШИНУ!», «СОБЛЮДАТЬ ПОРЯДОК!».

-        Ordnung! – срывающимся голосом прошептал интеллигент.  Его растрёпанные седые патлы покрывали уши. Желтоватая лысина блестела от бисеринок влаги. – Un Ordnung! Desche, Desche, uber Alles! Германия… ах, милая Германия!

- Чиво такое? – стоящего подле полицая чуть не хватили кондрашка. – Вы немец, что ль? Фольгс… фоль…

- Я не фольксдойтч! – помог ему старик. - Я природный русак. Русский человек! –костистый нос с пуками волос вскинулся меж седых бровей. От этого интеллигент, которого Крыжов автоматически, следуя оперативной интуиции, назвал «Доцент», стал похож на филина. – Молодой человек! Докатились – русский русского в морду тычет. Сапогом в спину…

- Но-но! –полицейский хамовато усмехнулся. – Нашёлся мне здесь, толстовец хренов! Сиди как сидел. Не то…

   Из-за притолоки коридора, освещённого аккумуляторной лампочкой (во дворе на каплевидном грузовике-генераторе включили двигатель) возник силуэт. Высокий пухлощёкий SS-mann в длинном чёрном плаще-реглане. На высокой тулье – эмблема черепа и костей. В руках – чёрная кожаная папка на молнии. За ним строевым шагом следовал помоложе, в синевато-зелёной полевого образца накидке. В полевой фуражке с кокардой «мёртвая голова». Они, оживлённо переговариваясь, проследовали в отдалённый конец коридора, прикрытый дверью-решёткой. Её спешно открыл сидящий на часах полицай. Кракнул открываемый замок. Полицай, здоровенный усач с багровым носом, оставался стоять «по швам». Глаза его часто моргали.

- Однако, организация… -  потянул было дядька в синеватом ватнике, что был с краю. Однако «дотянуть» не успел – резиновой палкой полицай огрел его по спине.

   Всхлипнув, «ватник» засучил пятернёй волосы.

- Зенки раскрой! На стенке что – не разговаривать?!? Значит, базара нет…

- Да я так, что б разговор поддержать, - вякнул «ватник», которому тут же досталось снова…

   В коридор вышел тот SS-mann, что был помоложе. Он был без плаща. На левом рукаве Крыжов, на напрягая зрения и не суетясь (Боже упаси!), рассмотрел узкий серебристо-чёрный шеврон: SD. Ага! Ими занимается не полиция безопасности – служба безопасности! Не четвёртое или пятое – внутреннее SD (Amt-III ) и внешняя разведка SD (Аmt-VI )! Ведомства группенфюрера SD Отто Олендорфа и бриганденфюрера SS Вальтера Шелленберга. Это уже интересно! Отшень интересно, как говорят сами арийцы. Не арийцы, конечно – так…

   От его внимания не укрылось и то, что бит  за разговор был только «Ватник». Человек, судя по всему, и при советской власти – недалёкий. Из тех, на ком – «воду возят», «запрягают» и «пашут». Жаль таких, не прошедших Контроль ему, Крыжову. Искренне жаль. Безо всякого злорадства.

   Молодой чин из службы безопасности, поскрипывая сапогами, прошёлся.  Провёл пальцем. Брезгливо поморщился – на решётке нашёл пыль… Затем, пригладив белёсые виски, сказал интеллигенту:

- Ваш фамилий? Отвечайт!

- Кому сказано, что  отвечай! – полицай крутанул за ремешок дубинку.

   Интеллигент подобающе прибрал седые лохмы. Воздел выцветшие глаза к подбородку высокого немца – там, где в серебряном шитье черных петлиц угадывались рунические молнии и кубики. И двигался над белоснежной полоской кадык.

- Оттенберг Александр Юрьевич, по рождению и крещению русский, - молвил он. Его сморщенные губы поджались. На лице появилась гримаса. – Что вас ещё интересует? Was ist loose, Mein Herr? Itch been  Verhaftete? Arestishe kalt? Meine Schuld, Bitter?

   Эсэсманн округлил свои белёсые, неопределённого рисунка глаза.

- Со мной так даже в НКВД не обращались, - усмехнулся Оттенберг. – А мне там гостить пришлось, милостивый государь.  В 34-м году, при Генрихе Ягоде! Земля ему будет пухом – не будем дурно о покойнике… - так как немец в форме молчал, Александр Юрьевич продолжил: - Меня на улице - средь бела дня!  Хватать под микитки – швырять в грузовик! Чтобы я, приват-доцент, заслуженный адвокат…

   Крыжов попал в кабинет лишь последним. Перед ним завели мальчишку. Вышел он без конвоира и по прежнему в островерхой буденовке. Чудеса… Когда белёсый эсэсманн толкнул Павла в открытую дверь, взору Крыжова предстались портреты Адольфа Гитлера в коричневой форме СА, рейхсфюрера «всея» SS Генриха Гиммлера. Последний загадочно улыбался сквозь стёкла пенсне, каковые носят в Германии лишь учителя да врачи. Справа под несгораемым шкафом расположились портреты Антона Павловича Чехова и Фёдора Михайловича Достоевского.  Оба русских классика с удивлением взирали на происходящее.

- Якьюнов Алэксэй Дмитриевитш? – после долго-мучительной паузы, не поднимая головы, произнёс остролицый субъект в штатском. У него был красно-золотой овальный значок. Он сидел справа от входа. – Вы  есть быть задержан! Сесть за стул. Сидеть прям.

- Это можно, - Крыжов, смело усаживаясь, решил косить под всамделишного придурка-дезертира. – Это мы мигом.

   Остролицый тем временем разложил на столе, стеленном розовой бумагой, зеленовато-серые матерчатые конверты. Из одного выложил зелёную книжицу с серпом и молотом. Но не Крыжовскую – Павел Алексеевич свою пометил. Ага, вот и моя – с надорванным уголком… Тем временем от его внимание не уходил другой немец. Пухлощёкий блондин с голубыми глазами, круглым подбородком. Он был в чёрном френче с нарукавной повязкой. Сидел под портретами обоих бонз.

- Криппо! – снова ожил остролицый, чем-то неуловимо напоминающий основателя SD Гейдриха. – Я есть криминалсекретарь Крешер. Иозеф Крешер! – он раскрыл чужой паспорт. Открыл папку с Sigrunen и аббревиатурой Amt-V (Sipo). Стал говорить как по написанному: -  Год рождений? Профессий? Где есть жить до начала война…


   Крыжов отвечал на монотонные вопросы односложно. Изображал на лице испуг и недоумение. Дважды интересовался судьбой своего узла.

- У вас не есть отметка о регистрации на биржа, - отмахнулся от «судьбы сала и картохи»  чин полиции безопасности. – Паспорт есть отметка комендатур. Почему вы есть нарушайт приказ германский командований?

- Ой, господин хорошой…

- Я не есть господин хороший! Криминалсекретарь Крешер…