Последний старец по страницам 67

- Не могу знать, герр обер-лейтенант. У нас есть приказ и мы обязаны его выполнить.

- Вы собираетесь и дальше беспокоить фронтовиков? Вы, который ни разу – я уверен! – не выстрелили. Какого чёрта! Я сам договорюсь с герр комендантом. Его ввели в заблуждение. Вон!

- Нам придётся вас арестовать за неподчинение приказам командования. Рупрехт и Эльза-Эшшонек! Арестуйте…

   В коридоре уже скапливались пехотинцы. Они принялись ругаться с жандармами. Впереди был гигант Хауссер. Он дважды щёлкнул пальцем по стальному шлему одного из них. Дело грозило принять неприятный оборот. Почему-то не подавали признаков жизни товарищи-офицеры. Дрыхнут, недовольно подумал барон.

- Арестовать меня? Попробуйте! – захохотал он. – Я сотру вас в порошок.

- Можно пройти… - неожиданно раздался знакомый женский голос.

   Это была Аня. Она одела платье и поправляла причёсанные, распущенные волосы. Её воспалённые от сна глаза смотрели отсутствующе и недоумённо.

- Ви не есть пройти! -  загородил проход широким туловищем в скрипучем плаще штабс-фельдфебель. Из-под стального козырька глубокого шлема струился пот. – Ви должен ехайт! Давай ехайт! Шнеллер! – он положил громадную руку на массивную кобуру слева, у которой по клапану извивалась металлическая цепочка.

- Не надо орать! Уши совсем заложил, прости господи, - как можно безразличней ответила она. Собрала волосы в узел. Завязала белый бант. – Надо так надо. Значит поеду. Чай не навечно забираете, - она неожиданно чмокнула барона в гладко выбритую щечку. Тот зардел от неожиданности.

- Бистро! Виходить…

   Жандарм перехватил её за локоть. Не вырываясь, она лишь сделала лёгкое движение. Дала понять, что ни смотря ни на что желает остаться независимой. Так её и вывели в коридор. Затем провели через сдавшую в стороны толпу сине-зелёных «арийцев». В ней возникло лицо кареглазого Вильгельми. Не было лишь одного – Вернера  цу Армштадт.  Видно он и «стукнул», подумала девушка. Хотя вначале подумала о других. Супругах-дворниках. Те напротив участливо стояли на входе. Опершись на куцые мётла. И подались на лестницу. Стоящий на часах германский караульный в стальном шлеме, с русским пистолет-пулемётом, лишь хмыкнул им вслед.

     Её намеренно вели по городу. Меж троих жандармов. Обходили воронки. Разбитые вчерашним налётом нашей авиации маленькие танки с пулемётами из башен, что были отбуксированы массивным тягачом. Вдоль сквера на улице Сталина. Там, перед памятником вождю с отбитой взрывом головой, стоял на разорванной гусенице, ещё дымясь, с открытыми люками лёгкий Т-60. Виднелись брошенные при отступлении полуторки с военным скарбом. Уставясь в небо толстым жерлом за зелёным щитком, на колёсном лафете виднелось 85-мм зенитное орудие. Перед ним со вставшим дыбом стальным радиатором, высился гробовидный германский бронетранспортёр. То там, то здесь на булыжной мостовой зияли с вывороченной землёй и камнями воронки разной величины. Курились дымом старинные кирпичные здания с остатками вычурных балкончиков. Как-никак за город восемь суток шёл бой.  Приходилось отсиживаться в подвале.

   Они прошли мимо взорванного здания тюрьмы, а затем Управления  НКВД. Здесь ещё были неразобраны баррикады.  Судя по количеству стреляных гильз, трупов в синевато-зелёных мундирах и котлообразным шлемам, разбросанным плащ-палаткам в коричнево-зелёную кляксу, а также запёкшихся кровью тел в травянисто-жёлтых гимнастёрках, бой тут шёл не на жизнь, а на смерть. В лепёшку была раздавлена маленькая советская пушка. Перед ней дымился приземистый германский танк со знакомой готической буквой на лобовике. А, съехав на примятую клумбу, с открытыми чёрными дверцами, лаково сияя, стояла эмка. Приникнув к лобовому стеклу в звёздообразных пробоинах лежал на руле шофёр. Рядом лежали плоские железные ящики. Возле них крутились какие-то германские личности. С серебристыми молниями на чёрных отложенных воротниках. С черепом и костью на околышах высоких фуражек. Один, наведя на ящики объектив фотоаппарата, сделал пару снимков. Другой, сидя на корточках, старательно списывал с ящиков номера. Бросив косой взгляд из-под прижмуренных ресниц, Аня обратила внимание на шеврон Geheime Staatspolizei.

   Германская похоронная команда в противогазовых масках укладывала германские же трупы в длинные грузовики на гусеничном ходу. На советские пока никто не обращал внимание. Редкие жители копались на развалинах. Они провожали мрачную процессию (девушку в одном платье, летних туфельках и белым бантом в окружении дюжих захватчиков) неподвижными взглядами. Мальчишки, что сновали бесстрашно у германских коновязей с пушками и полевыми кухнями, обозными телегами, корчили ей необидные рожи. На них покрикивали часовые в шинелях и плащ-палатках.

   На большом звании обкома (к тому времени, конечно, бывшего!) с памятником Ленина посреди зелёной клумбы развевались два чужих флага. Один был красный со свастикой в белом круге, другой – траурно-чёрный с белыми короткими молниями SS. Стояли по периметру площади машины различных марок. Это, очевидно, была группа тайной полевой полиции (GFP). От нахлынувших чувств нутро девушки заледенело. Но она привычно расслабилась. Стараясь быть как можно спокойней внутри и снаружи, проследовала через арку в филиал одного из страшных учреждений третьего рейха. Секретная государственная полиция. Гестапо…

   Дежурный офицер SS в просторном мраморном зале (бывшей обкомовской приёмной) поспешно загородил им дорогу. Старший наряда жандармерии торопливо зашептал ему на ухо. Тот кивнул. Скосив на Аню ледяной взгляд, потянулся рукой в кожаной перчатке к полевому телефону в чёрной коже.

   Вскоре девушка под конвоем двух солдат SS, приданных группе тайной полевой полиции (GFP), шла  по ворсистой дорожке второго этажа. Всюду – орехового дерева двери. С овалами зеркальных номерков. Когда-то здесь была приёмная 1-го секретаря обкома ВКП (б), общий отдел… Теперь, наверняка, расположились апартаменты начальника  «полевого гестапо». Всюду сновали люди в мышисто-серой униформе со значком из двух молний, черепа с перекрещённой костью. Нижние чины тащили продолговатые металлические ящики с рунами SS. Тянули по лестничной клетке толстые разноцветные провода полевого и внутреннего телефонов.

   Её завели в длинный узкий кабинет. Оставили там. За столом, крытым зелёным сукном, сидел низко наклоня светлый затылок, человек. Он что-то старательно писал. На плечах у него сияли серебряным басоном гладкие серебристые погоны лейтенанта вермахта, хотя воротник был явно украшен иными символами. На потолке горела  аккумуляторная лампочка. За спиной человека висела открытка с изображением Адольфа Гитлера, в которую Ане захотелось плюнуть.

   Дверь позади неслышно отворилась. К человеку, склонившемуся за столом, вошёл другой офицер. Что-то сказал по-немецки, не глядя на девушку. Некоторое время, показавшееся Ане вечностью, эти два душегуба неслышно переговаривались между собой. Причём светловолосый не думал поднимать головы. Он как будто намеренно не давал Ане возможности рассмотреть его лицо. Посмотреть ему прямо в глаза. Наконец черноволосый с тремя кубиками и полоской гауптштурмфюрера в петлице распрямился. Помахав в воздухе кистью правой руки в перчатке, он приблизился к девушке. Она ещё ничего не успела сообразить (только расслабилась в ожидании недоброго), как получила быстрый, режущий удар по лицу. Один, второй… Во рту сразу же стало солоно от крови. Заплюю им ковёр. Так подумала она.

- Итак, ви есть работа против нас! Так это? – гаркнул что есть сил сидящий за столом. – Отвечайт! Бистро!

- Я не понимаю, о чём вы… - спокойно произнесла Аня, больно ворочая опухающими губами.

   Тут же получила тычок в нос. На этот раз больше щадящий – эсэсманн по видимому имел инструкции сберечь её для чего-то важного. Это выглядело обнадёживающе.

- …Итак, ви есть работа против Великий Германий? – не поднявший головы унтерштурмфюрер продолжал как заведённый. – Кто ви есть?  Ваш фамилий? Ваш имья? Званий в огэпэу? Овечайт!

- Я ещё раз говорю, что не понимаю, о чём меня спрашивают, - ворочая солёными лепёшками вместо губ, как заведённая отвечала девушка. Капли крови падали на серое в клеточку платье с кружевным, отложенным как у блузки воротничком. –  Смирнова Анна Дмитриевна.  Меня так зовут. А вас? – неожиданно спросила она.

   Эсэсманн, что бил её, внезапно захохотал. Почесал себе кулаком надбровную дугу. Бить он её не стал. Было видно, что этап запугивания или «прессовка», либо остался позади, либо отодвинулся, высвобождая место истинной подоплёке.

- Ви не должен меня спрашивайт, - продолжил сидящий, не показывая ей лица.  – Только должен отвечайт. Кто ви есть?

- Смирнова Анна Дмитриевна.

- Это не есть правда!

- Это правда.

   Черноволосый, разминая обе руки (он крутил кисти перед собой, как боксёр на разминке), стал ходить вокруг. Его лицо ничего такого не выражало. Было видно, что он выполняет до ужаса привычную работу. Наверняка, гордится ею, подумала Аня. Она спокойно проглотила комок солёной крови. Он едко растворился в животе.

   Вскоре по неуловимой команде (чьей, она так и не поняла) её повели вниз. Вывели во двор. Один из солдат SS подтолкнул девушку к стене гаража. «К финишу!» - услышала она по-германски. Затем щёлкнула возвратная пружина затвора. По девичьей спине пробежал слепой холод. Щёлк, щёлк… Над головой брызнули осколки кирпича. Щёлк, щёлк… Под каблуками туфелек взметнулась земля, кольнувшая ноги сквозь фельдепсовые чулки. Мужские глаза сверлили её в мозг. Не дождетесь, слабо подумала она. Внутренне она сопротивлялась уже на пределе. Вот-вот готова была упасть в обморок. Верхушка головы, то есть «крыша», то и дело съезжала. Прилагая неимоверные усилия, её приходилось ставить обратно.

   В голове что-то отключилась. Аня «поплыла». Едва не рухнула – сзади девушку взяли за плечо сильной рукой. Сквозь колючий, едкий туман  д а в л е н и я  её тащили обратно в здание. Спустили по окрашенной в зелёное и белое лестнице в подвал. Там складские помещения новые хозяева решили использовать как камеры предварительного заключения. На стенах уже светились чёрные надписи на белом поле, призывающие хранить молчание и соблюдать чистоту. Сделанные на двух языках. Под ними, уткнувшись носами, стояли отсортированные по группам мужчины и женщины разных возрастов. У них были заложены  на затылок руки. Молодая немка в мундире и военной юбке, покачивая бёдрами, ходила вдоль этой шеренги. Хлопала по голенищу сапога резиновой плетью. На левую сторону головы с пышно уложенными тёмными волосами была сдвинута пилотка с эмблемой SS.

- Handes! Shneller! – удар плетью пришёлся по изгибу локтя, когда девушку толкнули к стене.

   Она помедлила. Теперь было неясно: стоит обнаруживать знание немецкого? Хотя что там – произнесённое было к разряду элементарной грамматики.

- Shneller! Ord! – металлический голос женщины SS  вновь пробрался к самому сердцу. – Bolsheviken shvaine, verdammpt!

- Заткнись, уродина, - прошептала Аня. Её руки стали медленно подниматься.

   Немка, щёлкнув каблуками в повороте, отошла. Её плеть лишь слегка толкнула девушку в талию. Дура и есть…

   Аня слышала, как длинноногий эсэсманн тоже в пилотке, с раскрытой гроссбух, подходил к кому-то. На ломанном русском спрашивал фамилию, имя и отчество. К ней никто не подошёл. Её с другими втолкнули в одну из дверей. У стен стояли старые стулья, рамы золотого багета без картин, разорванные портреты. Лежали связки старых газет и плакатов. Один из них был наклеен на стену. Женщина с суровым лицом, в косынке, прижимала палец к губам: «Не болтай»!

   Опустив руки, она осмотрелась. На потолке, что был на два вершка от головы, горела очень ярко синяя аккумуляторная лампочка, забранная в частый металлический кожух. По бокам стены виднелись узкие вентиляционные отверстия (во дворе, когда выводили «к финишу», она успела заметить трубу из асфальта). Кроме того, её ожидала неожиданность: все заключённые в камеру оказались мужчины. Вот так… Они смущённо и испуганно перешёптывались. У иных на лицах виднелись свежие ссадины или кровоподтёки. Что-то, а бить здесь могут, подумала она. Невольно содрогнулась при одной мысли.

- О,  Лев Давидович Троцкий! – один из сокамерников, разгребая кучу хлама, вытянул измятый холст. Раскрыл его, смахнув пыль.  Знакомое лицо, неистовый взгляд с бородкой Мефистофеля. – Как он здесь?..

- Видать в обкоме кто-то на чёрный день запасся, - хмыкнул другой.

   -    А вы поищите-поищите, - игриво предложила девушка. – Может, там товарищи Бухарин, Каменев с Рыковым…

   Тот, что сказал про «чёрный день» обкома (пожилой мужчина с седыми усами) снял пиджак. Осторожно укутал им девичьи плечи. Аня сделала вежливый кивок.

- За что тебя, девонька? – спросил  седоусый.

- А вас? – Аня стояла, отвернувшись к стене.

- Ты что, жидовка? – раздался молодой голос. – Как жидовка – вопросом на вопрос… Когда старшие спрашивают, отвечать нужно.

- А я молчунья. С детства такая, - продолжала гнуть линию девушка. – Что, не нравится?

- Гоношистая больно! Смотри, ухи в этом заведении пообрывают. Если я раньше…

- Рот прикрой! Герой нашёлся, - прозвучал грозный бас седоусого. Его мощная рука прикоснулась к её плечам. Осторожно погладила их. – Девонька! Будь ласкова, назови своё имя. Не сподручно мне так говорить. А за этого балабола мне стыдно. Ещё раз так голос подаст – с дядей будет дело иметь.

- Аня, - представилась девушка.

- Лев Кириллович, -   в свою очередь представился седоусый. – Тихонов…

   Выяснилось, что часть арестованных – бойцы истребительных отрядов и призывники с районных военных комиссариатов. Кто угодил под бомбёжку, чья колонна нарвалась на танки. Других окружение настигло на сборных пунктах. «Истребителей» гоняли бороться с вражескими парашютистами и диверсантами. Вместе с сотрудниками милиции НКВД. Когда враг замкнул кольцо, кто-то захотел вернуться…Седоусый оказался работником типографии, что отстал при эвакуации. Ане он сразу понравился. Правда, при мысли, что Тихонов  мог быть грамотно сработанной «подставой», у неё ещё сильнее сработал инстинкт самосохранения. Уняв сердцебиение, девушка решила играть самовлюблённую дурочку. Самое главное – убедить «новых хозяев», что она готова им служить. Для чего и осталась в городе.