Москва не каменная

                МОСКВА НЕ КАМЕННАЯ
 
                повесть 
 
                Часть 1. Записки  студента.               
               

                1.

  Хорошо, что от нашего института до общежития – два шага. Но я все же шел очень быстро после занятий. По сторонам уже не смотрю – обвыкся. Потому и думается –вспоминается всегда что-нибудь. На этот раз почему-то вспомнилось поступление в институт: приезд в Москву, которая показалась чисто-аккуратной после только что прошедшей Олимпиады, поездка после экзаменов на Ваганьковское к могиле Высоцкого… Замедлил шаг и успокоился только в комнате дежурной, взглянув на щит: ключ от нашей секции был на месте. Для кого-то мелочи, а у меня привычка: банный день – пятница. И еще не люблю ждать. А у нас в двухместке живут второкурсники и у обоих та же привычка. Вот я и спешил. Сходил спокойно в душевую, вернулся в комнату и лег с подаренным томиком на кровать. Это отдых (не вру) и Маринке-однокурснице будет, что ответить (опять же без вранья), когда поинтересуется, прочел ли я книгу от нее. Вот и:
                «Не вдруг увянет наша младость,
                Не вдруг восторги бросят нас,
                И неожиданную радость
                Еще обнимем мы не раз:
                Но вы…»
   Отвлекли шаги подходившего к двери нашей секции. Вот открыли ее, но затем толкнули дверь не в двухместку, как я ожидал, а в нашу комнату. Вошел один из моих соседей. Но я все же успел прочесть еще:
                «Но вы, живые впечатленья,
                Первоначальная любовь,
                Небесный пламень упоенья,
                Не прилетаете вы вновь…»
   На этом Гера остановил меня:
   - А кому почта, а? Думаем, думаем…
   Он стоял надо мной и помахивал над головой конвертом…
   - Тебе или Паше,- ответил я спокойно, но все же жадно посмотрел на письмо.- Я всем своим вчера только написал.
    - Дружище, рассказывайте сказки малышам,- бросил он манерно конверт на мою книгу.
   Шутник. Никогда просто не скажет. Но письмо было мне. Обратный адрес немного удивил: Воронеж. Оттуда письма получали только мои родители. С чего это тетка вдруг решила написать мне? Я прочитал письмо и подумал, что это начало чего-то нового в моей уже немного приевшейся  за зиму студенческой жизни. Письма родителям и моей Ларисе в родной город, брату в армию, занятия в институте и развлечения- вот все, чем я жил. Не густо, но и не тупо. Нормально. А тетка писала, что в Москву перебралась Люба- моя двоюродная сестра. И еще я пробежал взглядом много путанных просьб, разъяснений, которые все можно было свести к одному: присмотри за Любой. Это письмо как-то меня встряхнуло, а предстоящая роль опекуна показалась даже забавной. Я - опекун. Оригинально. И звучит. Но появившуюся легкость настроения портил общий тон письма: за простыми его словами чувствовалось что-то совсем невеселое. В памяти хранилась лишь одна давняя встреча с теткой и ее семьей. С тех пор я узнавал о них лишь от родителей, поддерживающих обычную переписку родственников, живущих далеко друг от друга. Я запомнил тетку тихой, доброй и молчаливой. Но за письмом виделся человек очень уж робкий, даже забитый какой-то. Это было удивительно и непонятно.
   Лишь вечером дозвонился я по телефону, указанному в письме. Нам с Любой поначалу было даже смешно разговаривать: так давно мы не виделись, так обрадовались друг другу. Она:
   -А голос у тебя и не изменился.
   -И в твоем что-то помнится.
   -А откуда у тебя мой телефон?
   -Твои сообщили письмом.
   -Ой, Саш, мы же совсем не знаем друг друга.
   -Ну, не совсем. Я тебя хорошо помню круглощекой и веселой кнопкой.
   -Это было так давно, я вот сегодня посчитала… Лет восемь, да?
   -Я тоже сегодня считал. Почти десять лет.
   -Мы и не узнаем друг друга.
   -Узнаем! По-моему, ты осталась такой же хохотушкой.
   -Ну, нахал! Вот ростом я, наверное, такой и осталась: метр пятьдесят шесть с кепкой. А у тебя уже рост метра два?
   -Немного меньше.
   -А ты знаешь, что Танька скоро замуж выходит?
   -Откуда-то слышал. Родителям писали. Но об этом пока не будем, мне это интересно.
   -Да ты что?
   -А ты как думала? Первая любовь не забывается,- играл я словами и улыбался.
   -А я помню, ты ее под деревом целовал, когда вы к нам приезжали.
   -При тебе этого не было.
   -Целовал, целовал!
   -Ну, значит, ты была такой маленькой, что я тебя в этом случае не помню.
   -Ну, нахал!
   -Послушайте, милейшая, перестаньте меня обзывать.
   -Слушайте, милейший…
   Она это так произнесла, что мы вместе расхохотались.
   -Хорошо, что ты позвонил. Мне сегодня так грустно было.
   -Что еще за грусть? Откуда она у тебя? Ты же веселый человек.
   -Не всегда.
   -Ладно, Любаш, вряд ли я по телефону развею твою грусть, надо уже договариваться о встрече.
   -А где мы встретимся?
   -Там, где встречаются все - у памятника Пушкину. В метро это станция «Пушкинская». Выйдешь- увидишь.
   -Хорошо. Давай в половине шестого, я же работаю. Могу поэтому и опоздать.
   -Я буду ждать до окаменения. Договорились?
   -Ой, так не хочется класть трубку…
   -Мне тоже, но, извини, Любаш, у меня завтра в институте денек такой- не из легких. До свидания?
   -До свидания.


                2.

   К памятнику я приехал сразу после занятий. Хотя и было у нас в этот день четыре пары, но ждать мне оставалось еще довольно долго. Ранняя весна- только чувство близости тепла, а не оно само. Я закурил, согревая дымом руки, и уже бодрее стал прохаживаться под пикирующими голубями вокруг памятника. Наверное, скоро я примелькался всем, да и мне некоторые казались уже едва не знакомыми. Улыбаясь, покидали этот наш общий пост дождавшиеся, другие только подходили. И я уже стал опасаться, что не замечу Любу. А потом еще и сомнение накатило. Я вдруг подумал, что не узнаю сестру, а она меня и подавно, что, может быть, мы уже разминулись здесь не раз. Но вот и она. Однако что-то удержало меня в толпе. «Почему она с подругами? Скучно было самой ехать? Она это? Рост ее, круглолица, как в детстве. Да и болтает вон так же. А вообще, что надо девочка». Такие мысли мельтешили у меня, а сам я стоял и поглядывал на ту девушку. Узнать совсем мешали и большие темные очки. «Зачем она их нацепила? Вечер же. Пусть сама меня узнает». Я то улыбался ей издали, то проходил на виду. Но девушка разговаривала с подругами, посматривала по сторонам, ожидая кого-то, и не замечала меня. Минут через пять они все три закурили и пошли в сторону Красной площади. Я шел следом на расстоянии и скоро потерял их в толпе. Наверное, они зашли в магазин. А что оставалось делать мне? Я постоял еще у не замечающего нас из-за вечной уже задумчивости Пушкина, затем позвонил из автомата на квартиру Любе. Мне сказали, что ее нет. Тогда я уже явно с нервами расстегнул куртку, достал записную книжку и посмотрел еще раз высланный теткой адрес общежития фабрики, на которой работала Люба.
   Не меньше часа ушло на поиски этого строения. Комендант спросила у первой подвернувшейся девушки:
   -Ты не знаешь, где Люба Филатова?
   -Это маленькая такая?
   -Да, из десятой комнаты.
   -Она должна быть дома.
   -Посмотрите, пожалуйста,- попросил я торопливо.
   В комнате Любы не оказалось.
   -Сейчас я посмотрю у телевизора,- сказала девушка. Заглянула:
   -Люб, к тебе пришли.
   Сердце мое так и застучало. Но вот распахнулась дверь, из комнаты торопливо шагнула за порог небольшого роста девушка в халате. Я не успел ее и рассмотреть в желтом свете коридора, шагнул навстречу. Она побежала, бросилась на шею, я наклонился, как-то так вышло, что поцеловались в губы.
   -Что же ты делаешь со мной?- поднял я голову, улыбаясь ей.- Сколько можно тебя разыскивать?
   -Ой, Саш, я опоздала. На полчаса всего. Поздно с работы ушла.
   Мы все еще стояли обнявшись, на нас смотрели, но мы видели только друг друга, вглядывались, узнавали. И я увидел в ней ту маленькую девочку, ставшую уже  девятнадцатилетней, узнал уверенно свою сестру.
   -Пойдем, братик,- взяла она меня под руку и повела к своей комнате. Вошли. Никого. А комната показалась мне узкой: шкаф и холодильник у двери, три кровати у стен и невысокий столик у окна. Но во всем аккуратность, чистота.
    -Чай будешь? Я сейчас поставлю,- предложила Люба, лишь только я сел.
   -Садись, я и шевелиться не хочу. Набегался. Даже по пути на твою фабрику заскочил.
   -Я бы тебя и не узнала. Ты такой интересный стал.
   -А я, наверное, узнал бы тебя. Что-то в тебе осталось от той малолетней кнопки. Но я только у памятника понял, как это трудно - узнать человека через столько лет.
   -Да, столько лет. Ой, как интересно все-таки… А как ты этот адрес узнал?
   -Из того же письма. Пишут, что ты учишься в техникуме, работаешь на чайной фабрике.
   -На чаеразвесочной.
   -Да хоть на чаерассыпочной, - засмеялся я.- А чем твой техникум занимается?
   -Радиотехникой.
   -Поди ты! Серьезный ты человек.
   -Да я ничего там не понимаю. Дома на заводе работала, там все было понятно. А  в техникуме…
   -Как же ты учишься?
   -Да так, что уже скоро буду с дипломом. Как все заочники учусь. То спишем, то заплатим, а то подучим и ответим. А на дипломную найду человека - сделает.
   -А на фабрике, что делаешь?
   -Контролером работаю. Для меня главное- вес. Тебе вон цейлонского принесла,- кивнула она на сверток из фольги на подоконнике.
   -У вас же, я видел, ну, там на фабрике, написано, что с сумками нельзя проходить?
   -С маленькими можно. Да наши под одежду суют. С такими фигурами выходят,- показала она у живота и сыпанула коротким смешком.
   -А Зоя как? Ей сейчас лет шестнадцать? – вспомнил я о младшей сестре.
   -Семнадцать,- ответила Люба и стала серьезна.- Замучила она нас. Мать из-за нее не наплачется. Училище бросила. Курит. Я ей «Яву» высылаю, чтобы не курила все подряд от безденежья. Перед отъездом хоть устроила ее на свой завод. А ты-то?- оживилась она.- Я же помню, как ты на баяне играл. Думала, артистом будешь. А ты поступил в какой-то серый институт, железками греметь будешь.
   -Ну, каждому свое, - засмеялся я вместе с нею.- Мне и баян интересен и механика- тоже мое. Я после армии еще два года слесарил на своем заводе. А потом пришел к нам новый начальник цеха, присмотрелся и почти погнал меня на учебу.
   -А москвичку с шикарной квартирой ты уже подцепил?
   -Этим похвастаться не могу. А вот дома у меня есть Лариса. Ей пишу.
   -Что это за любовь - по письмам? И видеться только на каникулах.
   -Ну, в любви мы пока друг другу не признавались и ни в чем не клялись.
   -Сколько ей лет?
   -Как и мне - двадцать три.
   -Значит, скоро она тебя бросит. Это же не семнадцатка, чтобы столько ждать.
   -Там видно будет.
   -Давай я тебе здесь найду? Правда, у нас все приезжие, но это неважно. Ты приводи ребят, у нас девки стонут. На работе же одни женатики.
   И я невольно стрельнул глазами по ее халату, расстегнутому настолько, чтобы можно было по достоинству оценить ее ноги. Но подумал, что сестра все же, пусть и двоюродная, и старался больше не замечать. Наш разговор продолжался. Мы уже не смотрели во все глаза друг на друга, обвыклись так, словно не виделись лишь несколько месяцев.
   -Где ты живешь?- прервал я ее.- Здесь или на квартире?
   -На квартире. А здесь я иногда только ночую, чтобы не выступали. На квартире лучше: горячая вода, в ванной всегда можно вымыться. А здесь только ноги помоешь, да еще кое-что…
   -У нас общежитие лучше.
   -Большое?
   -Шестнадцать этажей. У нас несколько общежитий, по факультетам.
   -Давай я тебе что-нибудь плохое сделаю?- вдруг сказала она и поднесла горящую спичку под мой указательный палец правой руки. Я терпел, сколько мог, потом отдернул: «Ух!» Она засмеялась.
   Время, как известно, летит. Мы встали из-за столика, когда за окном была уже выстоявшаяся темнота, а у нас давно горел свет. Только здесь я заметил, что Люба действительно небольшого роста, заметил мелкие веснушки небледного  симпатичного лица. Она набросила на плечи пальто и вышла меня проводить. Но я не хотел, чтобы она шла по холоду далеко и остановился у скамейки перед общежитием. Она посмотрела на меня уже серьезно:
   -Мне так сегодня грустно было. Хорошо, что ты приехал.   
   -И я рад, что ты нашлась. А скоро уже лето, поедем с тобой по домам.
   -Фиг я там не видала? Я на работу устроилась надолго. Это тебе надо ехать, у тебя там Лариса. Ох и помучаешь ее, да?
   -А, Любаш, у нас с нею не так все просто. То хорошо, то плохо. Она у меня обидчивая, нежная. В музыкальной школе преподает.
   -Конечно, не то, что мы: отец пьяница, мать грузчиком работает. С детства только о проститутках и слышали.
   -Перестань, Любчик,- обнял я ее.
   Поговорили мы еще несколько минут и я ушел, сказав, что скоро позвоню ей на квартиру. По дороге подумал, что Люба совсем не то, что наши девчонки в институте.
   Засыпая, вспомнил почему-то Таню- девочку из школьных лет, соседку Любы, первую девочку, что я поцеловал. Болел обожженный палец, было грустно…


                3.

   Надвигался очередной вал сессии, казалось, что воздух я начинаю глотать судорожно: читать, решать, чертить- от одного к другому и все сразу. Записка на вахте пришлась очень кстати, как стакан холодной воды в жару: «Позвони после занятий. Сестра». Сразу захотелось бросить все хотя бы на день, захотелось отдыха обычного субботнего вечера. И лишь после этого возникло небольшое беспокойство: «Почему звонить следует сразу после занятий?»
   …Позвонил:
   -У тебя что-то случилось?
   -Нет, дома у меня случилось. Письмо от матери получила: отец Зойку избил, она убежала. Кричал, что я уехала из-за Зойки. Надо съездить домой. Но это на следующей неделе. Как раз перед экзаменами… А что ты сейчас делаешь?
   -Тебя слушаю. И не просто, а очень слушаю.
   -Приезжай, здесь послушаешь. Сегодня же суббота, завтра будешь зубрить. Я еще и не бралась за учебники. Приедешь?
   -А кто у тебя еще?
-Никого. Адрес помнишь?
   -Да. Еду. Жди.
   -Минут через сорок я уже подходил от метро к старому дому на Чернышевского. А еще через пару минут стоял на втором этаже перед дверью с фанерной табличкой: «Просьба стучать!» Что я и сделал. Открыла Люба быстро, мы еще раз поздоровались, я вошел. В прихожей, стаскивая туфли, спросил о табличке на двери.
   -Это все Полина Павловна,- ответила с усмешкой Люба и махнула рукой.- Она звонков терпеть не может. Проходи, смотри наши апартаменты.
   Ничего особенного не было: коридор, упирающийся в две узких глухих двери, справа кухня и закрытая дверь в комнату какого-то Важи, как объяснила Люба (а я подумал, что это сын хозяйки) ; из двух дверей комнат слева одна была открыта- куда мы и вошли. Люстра, овальный стол посередине, маленький столик на колесиках у окна, диван и прочее- все старое было здесь. По антикварности и заметному невниманию к вещам мне стало ясно, что вся эта обстановка естественна здесь. И я решил проверить свою догадку:
   -Хозяйка такая же, как эта старина?
   -Полине Павловне девяносто три года,- с какой-то даже гордостью ответила Люба.- Пошли мою комнату посмотришь.
   Это был узкий прямоугольник с кроватью, шкафом, столом и полками со старыми книгами. Я подошел к столу, у телефона увидел какие-то таблетки и спросил:
   -Кто этим питается?
   -И все тебе надо заметить!- вдруг рассердилась она, схватила таблетки и бросила на шкаф.
   -Что дергаешься?- взял я ее за плечо.- Я даже не знаю, что это такое.
   -Вот и хорошо. Пошли… Чай будешь?- спросила она меня в большой комнате, все еще хмурясь.- Садись, не стой.
   -Не хочу, недавно обедал. Пошли гулять, надоело сидеть.
   -А я хочу есть. Сейчас попью чаю и пойдем.
   Она вышла на кухню, а я занялся осмотром картин. Несколько маленьких снял и увидел на обратной стороне надписи по-французски. Это я понял по слову «Париж».
   -Любаш,- крикнул я в открытую дверь,- а где хозяйка этих ценностей?
   -Они с Владимиром Афанасьевичем в Гаграх. Скоро должны приехать.
   -А он кто такой?
   -Дядя. Я не говорила тебе разве?
   -Нет. Чей дядя?
   -Мой! И твой тоже…
   Я несколько удивился появлению у меня здесь дяди, но расспрашивать не стал из-за резкости тона Любы.
   -Благодаря ему я в Москве устроилась,- продолжила она сама, войдя с чайником и чашками,- это он мне нашел работу. А там меня быстренько контролером поставили. Это не у каждого так,- спокойно разматывала она путаный для меня клубок.
   -Он что, большой начальник?- повернулся я к ней с усмешкой.- Директор фабрики?
   -Ха! Он в министерстве.
   -Выгодный дядя.
   -И тебя может куда-нибудь устроить, если захочешь.
   -Мы и сами с усами. Скоро будем, во всяком случае.
   -Твое дело. Садись чай пить.
   -Да не хочу же, он мне в общежитии надоел. Я лучше так пожую,- взял я пару штук печенья и повернулся к картинам.- Для знатока здесь, наверное, есть интересные вещи. Жаль будет, если пропадут. Рамы вон совсем рассохлись. Много у нее детей?
   -Вообще нет, по-моему.
   -А этот,- кивнул я в сторону закрытой комнаты,- Важа?
   -Это ее племянник. Он в Грузии живет, но сейчас приехал по делам, по работе.
   -А он кто?
   -Медик. Я знаю только, что у них там какие- то эксперименты с кровью.
   -Молодой?
   -Тридцать лет. Не женат, парень, что надо!- подмигнула она с улыбкой.- А друзья у него какие… Все научные работники, кандидаты.
   -Ты, главное, не влипни с этими кандидатами. Будешь потом таскать на руках, как одна у вас там в общежитии, видел тогда.
   -Не бойся, у меня голова варит. А та, что ты видел, ты бы знал, что за тварь. Совсем не кормит ребенка. Наберет в аптеке каких-то таблеток, дает ему, он и спит все время. Совсем уже прозрачный стал. Убить ее мало.
   -Разошлась. Там сунься- ничего не докажешь. Остынь и пошли гулять.
   -А я бы с такими матерями только так и поступала. Ладно, хватит об этом, пошли. Уф, напилась…
   Мы вышли в прихожую, я подал ей плащ, но она вдруг метнулась снова в комнату, бросив на ходу: «Сейчас я». Она вернулась с книгой, занесла ее в комнату Важи и объяснила мне, одеваясь: «Он Тургенева сейчас читает, а мне тоже нравится. Так он сердится, когда я уношу книгу. Если не придет сегодня ночевать, возьму еще».
   -А  он что, на работе остается?
   -Ага, на работе… Подцепит какую-нибудь кралю в ресторане и работает у нее всю ночь.
   Засмеялись мы вместе. Вышли. Стали спускаться по лестнице.
   -Болтушка!- дернул я ее за сережку.
   -Ты что?! Больно же.
   -Ой-ой-ой. А Важа тебе больно не делает?
    И тут же я понял, что перехлестнул. Она взглянула на меня серьезно:
   -Оказывается, и ты бываешь вульгарным.
   -Извини, Любаш, сорвалось.
   -Мы с ним друзья. В первые дни я раз стояла на кухне у плиты, а он вошел. Думала, что он поставит чайник, а он подошел и обнял меня. Я стою, не вырываюсь. Он тогда: «Что молчишь, девочка?» - «Слушай, мальчик,- говорю ему спокойно, - давай будем с тобой просто друзьями?» - «Ты этого хочешь? - спрашивает.- «Да», - отвечаю. - «Хорошо, - говорит, - будем друзьями». И опустил руки. С тех пор мы так друг друга и называем. Придет он утром: «Девочка, я есть хочу». А я ему: «Слушай, мальчик, тебя там что, накормить не могли?» Шутим с ним всегда. Он мне все рассказывает.
   Так, говоря о Важе, мы вышли из подъезда и скоро оказались у Чистых Прудов. Над водой светились окна ресторана, а на воде темнел домик лебедей. Гуляющих было много, одни шли на свет, других манил сумрак. А нам необходимо было место побезлюднее, попросторнее. Пошли по бульвару.
   -Мы с ним вообще хорошо живем,- продолжала Люба.- У нас на работе недавно была большая пьянка, обмывали что-то. После работы, конечно. Меня девчонки привезли готовую. Важа уложил меня. Я ему утром: «А кто меня раздевал?»- «Я, - так спокойно говорит, - кто же еще?»- «А ты,- спрашиваю,- больше ничего не делал?»- «Что,- говорит,- с тобой было делать? Ты как тряпка была». А потом его друзья привезли. Удача у них была какая-то в эксперименте. Уже я его укладывала и раздевала.
   -Весело живете,- улыбнулся я вместе с нею.- Почти по-родственному.
   -Ну, а что? Нормально.
   Остановились у памятника Грибоедову. Перед нами было метро.
   -Поедем куда-нибудь?- предложил я.
   -Не хочу. Пораньше нужно было. Я хочу выспаться.
   -Тогда пойдем дальше. Наговоримся с тобой на неделю.
   Мы свернули от метро вправо, пошли через площадь, суматошную от кружения машин. Мы вместе подметили, что нам довольно часто попадаются на скамейках старые выпивохи, разбулькивающие здесь по стаканам без оглядки, которые смотрелись после долгой зимы еще интересно и ново, как и первая зелень.
   Люба неожиданно сказала, прервав меня, что хочет сесть. Мы свернули к ближайшей скамье.
   -Тебе плохо?- обеспокоился я.
   -Да что-то… Как будто меня слоны потоптали.
   -Что же ты молчала? Ух!- погрозил я шутя.
   -Все кружится и плывет. Позавчера точно так же было. После экзамена. «Скорую» вызывали и два часа у них пролежала. Врач отругал, сказал, что мне и сейчас нужно носить теплые колготки, поменьше ходить.
   -Издеваешься? Мы же половину бульварного кольца прошагали. Ох и болван же я. Все, больше мы так гулять не будем.
   -А я люблю гулять.
   -Люблю! А где твои теплые колготки? Сказали же тебе, а ты капронами высвечиваешь.
   -Я еще пока не старуха, чтобы их сейчас носить.
   -Надо - носи!
   -Давай, сейчас надену. Вон бабушки сидят, пойди, сними с одной,- засмеялась она.
   -Тебе все шуточки.
   -Шутить надо всегда, даже, если очень плохо.
   -Ты можешь сказать, что с тобой? Только без шуток.
   -Это долго объяснять. И ты не поймешь, ты же не медик. Гемоглобина у меня мало в крови. Надо ложиться в больницу.
   -Так ложись!
   -Ну да! А кто ко мне ходить будет?
   -Сколько лежать?
   -Месяца три.
   -Я к тебе ходить буду. Хоть каждый день. Не поеду на лето домой, устроюсь на работу и завалю тебя фруктами, чем только надо будет. А не хватит денег - займу у нашего дяди,- закончил я шуткой.
   -Ну да, еще чего не хватало! Вот поеду летом с Владимиром Афанасьевичем в Гагры, отдохну там. И  лето уже скоро, фруктов будет навалом и дешевле. Ну что, пойдем уже?
   -Сиди.
   -Нет, ну стыдно. Это я впервые так при мужике расклеилась. А все-таки пойдем, мне уже холодно.
   -Пошли,- поднялся я первым. - Бери меня под руку и хорошо на нее опирайся. Выйдем потихоньку к дороге, а там я возьму такси.
   -Зачем? Не нужно. Мне уже хорошо. Зачем деньги тратить, ты же не работаешь.
   -Молчи! Мы едем. Эта тема исчерпана. Я тебя завел, я тебя и вывезу.
   Такси подвернулось сразу, и скоро я уже помогал Любе выйти из машины у ее дома. На лестнице, опираясь на мою руку, она улыбнулась: «Не нянчился с сестрой в детстве, теперь хоть узнай, что это такое».
   Мы вошли. Помог ей снять плащ, она сразу прошла в комнату и осторожно опустилась на диван. Я сел рядом, она повернулась:
   -Ну, что? Вина и водки у нас нет, будем пить чай. И не вздумай отказываться.
   -И не думаю. - улыбнулся я, радуясь, что рассеивается тень ее болезни.- Давай я заварю, а ты сиди.
   -Нет, ухаживать за мной еще рано. Я сама.
   Она принесла чашки, печенье и пакетики с чаем. Было тихо и тепло. Поставив чайник на плиту, она вернулась и села за стол напротив меня. Я кивнул на пакетики и спросил:
   -Бабуля твоя любит, наверное, чаевничать?
   -Ты думаешь, что она кроме чая ничего не пьет? Она, между прочим, до сих пор сухое вино любит.
   -Молодец бабанька!
   -Попробовал бы ты ее так назвать.
   -А кто же она в девяносто годков?
   -Я ее бабушкой назвала один раз, что было потом… Как она разошлась! А закончила так: «Люба, запомните: я дама!»
   -Дама…
   -Да. Владимир Афанасьевич всегда при встрече целует ей руку.
   -И между ними завязывается светская беседа, - подсказал я не без иронии.
   -А что ты думаешь?- бросила Люба на ходу. Вернулась она с чайником и продолжила, разливая кипяток:
   -Полина Павловна часто говорит о старине, об искусстве. Иногда на французском говорят. Она несколько раз была в Париже.
   -Да, интересная бабуля.
   -Когда я договаривалась с нею насчет комнаты, она сказала: «Жить вы у меня будете, но с одним условием: вы не будете платить». «Как же так,-говорю, - я всегда платила…» - «Зачем мне ваши деньги? - говорит.- Я уже стара».
   -Молодец дама!- восхитился я.- А как дядя, ничего человек?
   -Он мягкий человек. Сам дома готовит. Была у него.
   Мы допили чай, тепло простились, я ушел.
   Но в метро мне захотелось узнать о ее здоровье. И я вышел к Белорусскому вокзалу. Позвонил:
   -Что делаешь?
   -Стираю,- ответила она уставшим голосом.
   -Ты что, с ума сошла? Ложись спать.
   -Саш, у меня еще с утра было замочено белье в ванне. Нужно простыни выстирать, всякую мелочь. Скоро Полина Павловна приедет, в квартире должен быть порядок…


                4.

   Воскресенье. Можно и отдохнуть перед экзаменами. Остался один зачет, а там и они пойдут, родимые. За два дня до этого позвонил Любане, договорился о встрече на Пушкинской. Давно не видел ее. Или это только кажется так. Но считать дни не хочется.
   Встретились. Сразу поехали к нашему кирпичу, как я называю свое  общежитие за высоту и цвет. Оно ей понравилось. Войдя в комнату, она спросила:
   -А где твои соседи?
   -Я их еще с утра разогнал, чтобы не мешали. И все приготовил, как видишь,- кивнул я на стол, где лежали две плитки шоколада, стояли два бокала и бутылка сухого вина.
   -Давно я на такой высоте не была, - сказала она от окна.- Интересно отсюда смотреть.
   -Что интересного? Одни крыши. Держи, - подал я ей бокал.- Без тостов.
   Заметив на ее руке обручальное кольцо, естественно, поинтересовался:
   -А это что у тебя?
   -И все ты видишь!- отвернулась она к окну.- Одна мне сегодня уже испортила этим настроение, теперь ты.
   -Ну не шуми, я не знал, что это серьезное что-то. Думал просто так таскаешь.
   -Не просто. Это на память ношу. …А он  четыре месяца назад женился.
   -Если уж начала, то давай сначала.
   -А что сначала? Ты улицу нашу помнишь?
   -Ну, чтобы я забыл Газовую…
   -А переулок за нашим домом?
   -Ну, где-то так…
   -Вот он там и жил - Лешка Тумакин.
   -Это не белявый такой? Помню, мы познакомились тогда.
   -А мы почти с детства с ним дружили. Кольца уже купили. А  раз зашли в церковь и обвенчались. Потом в кабак пошли.
   -А родители?
   -Не знали, мы же не расписаны. Батя мой сначала сердился на Лешку за то, что он бутылку не приносил. А раз принес, так я его прижала к стенке: «Чтобы этого больше не было никогда!» А потом я с соседом в кабак пошла, а он узнал. Мать взяла и брякнула, когда он пришел: «А она с Вовкой  в ресторан пошла». Он и перестал заходить. А встретились: «Ты,- говорит,- мне зло сделала, и я тебе сделаю» . И женился. Его родители давно сватали, а меня не хотели. Да еще, гад, поиздевался: прислал пригласительный на свадьбу. Но я, конечно, не пошла. А у ЗАГСа была. А он меня увидел, когда они вышли после росписи, и давай улыбаться до ушей. А я стою и вот такими слезами плачу.
   -Но и ты хороша, хотя и он дурак. Зачем с другим пошла в ресторан?
   -А что было делать? Вовка только из армии пришел, пойдем, говорит, со мной, а то я там совсем одичал. Сосед же. Просто посидели и все.
   Она говорила, иногда отпивала из бокала и смотрела в окно. Я стоял за ее плечом, обнял ее одной рукой, заметив за ухом у нее седой локон. А она замолчала, потом продолжила:
   -А сейчас у меня уже был бы сын. Лешка не захотел тогда, уговорил. Я уже на третьем месяце была.
   -Ничего, Любаш, все еще будет, тебе же не девяносто три.
   Она улыбнулась.
   -Полина Павловна и Владимир Афанасьевич больше меня об этом думают. Полина Павловна говорит: «Люба, мы так хотим, чтобы вы встретили хорошего друга». А Владимир Афанасьевич приводил даже к нам в гости молодого парня из своего министерства. Но я как представила, что он будет меня куда-нибудь приглашать, нужно будет встречаться… Невыносимо! Это уже не для меня. …Пойдем куда-нибудь, погода хорошая. Я хочу гулять.
   -Поехали в Измайловский? А то я в Сокольники ездил, а в Измайловском еще не был.
   -Поедем. Там уже я тебя буду водить, я там была.
   По дороге к остановке я все же спросил о своем новоявленном дяде:
   -Любаш, я все не пойму никак, откуда у нас здесь дядя появился? Да еще в министерстве.
   Она засмеялась.
   -Ты пользуйся, а не расспрашивай. А вообще все очень просто. Все началось с Полины Павловны. Я раньше несколько раз останавливалась у нее на квартире, когда приезжала сюда в командировку. Знакомая по работе подсказала этот адрес. А Владимир Афанасьевич приходил к ней, он ее родственник, мы и познакомились. Он мне однажды и сказал: «Люба, а хотите остаться в Москве?» А мне дома что? Я и согласилась. Оставила ему свой адрес тогда и уехала домой. Он нашел работу, уладил все, а потом вызвал меня. А племянницей он меня назвал, когда звонил к нам на фабрику, чтобы меня лучше приняли.
   -На фабрике встретили с оркестром?
   -Нет, но там не каждому удается так быстро перейти в контролеры. Потом Владимир Афанасьевич приезжал к нам на фабрику. Ты бы видел! Идет по цеху такой аккуратный, высокий, седоватый, в очках. И рядом я семеню - кнопка, как ты говоришь. Умора! А на второй день меня начальник цеха подозвал и говорит: «Возьми вот этот пакет и отнеси на проходную, передашь там мужчине с портфелем. Отнесла. И охранник ничего не спросил. Видишь, сразу какое доверие?
   -Ты только не влопайся с этим доверием. А то кто-то будет грести под себя, а ты ответишь.
   -Насчет этого будь спокоен. А недавно у заведующего отделом кадров был юбилей, так он все начальство пригласил и меня. А ничего, как выпили- все своими стали…
   Подошел наш троллейбус.
   -В парке все оказалось таким: смесь весенней зелени, жужжащих аттракционов и шумной воскресной публики, помноженная на почти летнюю жару. Любе захотелось на качели, мы встали в очередь. И я сразу заметил Нину. Вот оно, МГНОВЕНЬЕ. Нет, я не знал эту девушку, не знал и имени ее, слово «Нина» само вдруг мелькнуло во мне. И как же все было просто! Она качалась с подружкой на качелях. Я забыл о Любе, смотрел и смотрел в глаза этой девушки. И она заметила меня, мы улыбнулись друг другу. Или мне это показалось. Она опускалась и взлетала, взлетала и улыбалась, встречая мой взгляд и улыбку. Я видел, что она пытается уйти от меня взглядом, но тут же вновь возвращается, и в легкой ее улыбке вновь читалось невинное: «Я ничего не могу поделать, оно само так выходит». А в голове у меня легко и естественно стали повторяться в такт качелям слова из песни: «Качели вверх, качели вниз… Земля и небо на двоих… Люба скоро все заметила, стала подшучивать, специально обняла меня, делая попытку поцеловать. Я с улыбкой отбивался: «Перестань обнимать меня! Подойдешь сейчас к той девушке и скажешь, что ты моя сестра. Я познакомлюсь с нею, а тебя посажу в такси». Я стоял, обняв Любу за талию, шутил, а глаза мои продолжали встречаться на взлете качелей с глазами и улыбкой Нины. Не знаю, что думала обо мне она, видя все «фокусы» Любашки. А та, шутя, сказала и серьезное: «Тебя же дома Лариса ждет». Очень ли ждет? Мы порядком уже измучили друг друга, не в состоянии расстаться из-за большой дружбы родителей и нашей с самого детства. И я совсем забыл в этой тягостной сложности наших отношений, что на свете еще встречаются такие вот девочки, поражающие своей беззащитностью. Так думал я некоторое время, а в воздухе уже повисла вечная фраза жизни: «Ваше время истекло». Качели остановились, я в последний раз, уже на земле, встретился взглядом с Ниной. Вскоре подошла наша очередь, я занял бывшее место Нины и начал выискивать ее вокруг взглядом. А Люба продолжала шутить и смеяться: «Что, ушла твоя любовь? Давай я спрыгну и догоню ее? Или закричу ей отсюда?»
   Перед уходом из парка мы сели на скамью в стороне от дороги. И снова я увидел Нину с подружкой. Они прошли мимо. Я вовремя зажал Любашке рот, чтобы она не наделала глупостей. И первое, что она сказала, когда я ее освободил, было:
   -Твоя любовь еще совсем птенчик.
   -Ничего ты не понимаешь, - улыбнулся я. - Я рад, что встретил эту девочку. Ты не знаешь, каково это, когда забываешь, что рядом есть такие. Я очень хорошо ее понимаю, хотя и вижу в первый раз. Но гадать не будем, потому как нам ничего не проверить. Это как в одной музыкальной вещи: «А красота, торжественно и ясно, почти всегда проходит мимо нас». Примерно так. Даже немного обидно, хочется остановить. Но тут ничего не поделаешь. Пойдем-ка лучше дальше, а то меня уже что-то на поэзию потянуло,- закончил я, несколько озадаченный вниманием Любы.
   …А из кинотеатра мы вышли уже вечером. Нашумевший фильм не потряс Любу, она даже не поверила моему восторгу. Мы быстро выговорились и дальше через площадь шли молча, впервые за день. Шли так, как идут обычно в фильмах поссорившиеся: Люба смотрела налево- на коробки-близнецы «Белграда», а я- на строгие вертикали МИДа. А потом по ее стороне был магазин по продаже венков, и она сказала:
   -Вот здесь лет через пять мне закажут венок.
   -Перестань!
   Я обнял ее, но она продолжила:
   -Я прошлый год почти весь в больнице провела. Вышла - легла, вышла - легла. Один молодой врач так и сказал: «Лет через пять ждите что-нибудь». Меня и сейчас на дому врач навещает.
   -Молодой он еще для таких прогнозов. Ты слушай всех, а верь только мне. А я тебе говорю, что все будет нормально.
   -А ты кто?- спросила она меня легко и просто, умно и грустно.
               

                5.

   После второго экзамена позвонил Любе. Кто-то внушительным мужским голосом ответил, что Люба там давно не ночует, что она в общежитии. Поехал. Экзамен сдал, можно отдохнуть перед следующим.
   Соседки Любы здорово меня огорошили: «Она в больнице».
   -Что с нею?
   -Мы не знаем. Мы на работе были, а ее «скорая» увезла.
   -А в какой она больнице, вы знаете?
   -Нет, вы зайдите в пятнадцатую комнату, там Надя Шепилова живет, она знает.
   Я сделал это моментально.
   -Вы Надя Шепилова? - спросил открывшую дверь девушку.
   -Я.
   -Мне сказали, что вы знаете, в какой больнице Люба. Я ее брат.
   -Я знаю, я вас видела уже здесь. Зайдите, я сейчас напишу вам адрес, как доехать.
   Я вошел за нею.
   -Она мне из больницы позвонила, - продолжила девушка.- Я уже была у нее.
   -Спасибо. Как она?
   -Да уже ничего, по-моему, хорошо. Вот, возьмите.
   Я взял листок, поблагодарил и быстро вышел. «Не слабо! В больнице! - быстрее ног частили мысли.- А мне не сообщила, не позвонила. И на квартире ничего не знают. Шалит девчонка». По дороге заскочил на рынок, купил черешни и клубники. Все делалось быстро. И в больнице тоже: выяснение, церемония с халатом, путь по коридору за нянечкой или сестрой    (не важно!). И вот я в палате. Она лежит. Другие кровати пусты.
   -Ой, Саш! - радостный ее глас, улыбка, зарозовело побледневшее лицо.
   -Я тебя сейчас бить буду. Переворачивайся! - отвечал и я с улыбкой. Пристроил пакет на тумбочку, сел на стул.
   -Нельзя больных бить,- засмеялась она.
   -Таких даже нужно. Ты почему мне не позвонила? Надечке, значит, нужно сообщить, а брату нет?
   -Саш, я же знала, что у тебя экзамены. И я знала, что ты все равно приедешь в общежитие. Да и, ты знаешь, у меня такое настроение было, что…
   -Настроение - величина не постоянная. И хватит об этом. Лучше скажи, что это за перемена жилплощади?
   -А я однажды увидела в комнате у Важи несколько форматных листов с его почерком. Начала читать. Оказалось, что это по моей болезни. Там было много о гемоглобине, эритроцитах и всякого мудреного, но я поняла, что в течение пяти лет нужно сделать пять раз переливание крови. А потом лет десять можно жить припеваючи, потом, кажется, опять… И я подумала, что можно так и сделать. Но сама бы я не пошла.
   -Конечно, ты такая, что лучше…
   -Замолчи, не перебивай меня. Я потом позвонила сестре Важи, она в Москве живет. Тоже врач, профессор уже. И она мне сказала, что на лечение потребуется не три, а полтора месяца.
   -Но ты, конечно, и после этого не захотела ложиться?
   -Конечно! Еще чего не хватало - самой в больницу ложиться. А потом мне стало плохо, Надька вызвала «скорую».
   -Ну и как все прошло?
   -Как видишь,- засмеялась она.- Ко мне уже Надька приходила.
   -Она говорила. А ничего девочка.
   -Познакомлю вас поближе, когда выйду отсюда.
   -Слушай, сваха, а дома твои знают?
   -Я не писала, не звонила. Зачем? Мать только волновать. Ей и без того хватает радости до слез. А ты сегодня позвони на квартиру и скажи, что я в больнице, но скоро вернусь. Полина Павловна сейчас на даче, а Важа должен быть дома.
   -Я уже разговаривал с ним, если, конечно, это был он. Позвоню. А почему ты одна здесь?
   -Со мной еще две женщины лежат, но к ним сейчас пришли, они на улице.
   -А ты не поднимешься?
   -Да я только легла. Походила немного и устала: слабая еще.
   -Ничего, теперь дело быстрее пойдет на поправку,- кивнул я на пакет.- Клубника, черешня. Ты же говорила, что такие вещи тебе нужны. Буду снабжать.
   -А сам будешь чайком питаться? Не надо мне такого.
   -Со старшими не спорить!- щелкнул я ее легонько по носу. - Обо мне не беспокойся. Пока брательник мой, Игорек, из армии не пришел, старики мне помогают неплохо.
   -Как твои там?
   -Привет тебе передают. Все нормально.
   -Спасибо, передавай им. Только не пиши, что я здесь. Приходи после экзамена, а то здесь скучища. Ладно, Саш, теперь иди. Я бы еще поболтала, но сейчас придут меня колоть.
   -Ну, держись,- поднялся я.- До скорого!
   «Вот и началось лето,- подумал я, выйдя из больницы.- Жаркое, видно, будет. А тут еще Лора что-то долго молчит».


                6.

   На работу я устроился перед последним экзаменом. Летом, как я понял, устроиться в Москве на работу сторожем куда легче, чем зимой. Из-за последнего экзамена дежурить я начал во вторую смену. Но и после него выходил по тому же графику: с пяти вечера до восьми утра. И через два дня. Неплохо. Бывало так, что к Любе ездил сразу после дежурства, чаще- отправлялся спать в общежитие, а к Любе ехал в свободный день. У нее все шло хорошо.
   А своим домой я написал все же, что Люба в больнице, несмотря на ее запрет. Огорчил их, конечно, тем, что задерживаюсь в Москве. Но они у нас с Игорем понятливые, да и Люба им не чужая.
   Время, в общем, летело быстро. Но это некогда было замечать, да и не хотелось. Лишь возвращаясь с работы, я каждый раз натыкался взглядом при входе в общежитие на объявление: «Впервые в СТАНКИНе…» Оно уже устарело, потому и напоминало о времени. Вне работы я спал, готовил себе обеды-ужины (так дешевле), ездил с фруктой-ягодой к Любе, ходил в кино и ездил на пляж. Спать можно было и на работе, но я как-то незаметно привык брать с собой специальную литературу и разбираться в ней. Из-за этого и не видел мня бригадир при проверке дежурств ни разу сонным. Это его удивляло. Меня же удивляло другое: почему я до сих пор не ушел в родное мне, в общем-то, дело так серьезно, как в эти летние ночи? Или просто время пришло? А ведь были, были раньше мысли о том, что я поступил не в тот, не в свой институт. И даже совсем недавно, когда Люба сказала мне, что думала, будто я артистом стану. Зацепило это меня тогда. Но она не знает, что и баян свой я в одно хорошее время разобрал до винтика, и не только разобрал, но и разобрался в его устройстве. Или это теперь так кажется, когда стали появляться в моей тетрадке чертежи, которые, думаю, можно будет показать осенью в институте?


                7.

   Любу встретил на этот раз в больничном саду. Сели на скамью под огромным кустом сирени. Говорили о разном, о ней. Она все спорила. Но тут к нам подошла старушка:
   -Я не помешаю, если посижу здесь немножко? Я устроюсь вот здесь, на самом краешке. Устала, необходим отдых.
   -Пожалуйста, не помешаете.
   -А вы на меня не обращайте внимания, можете целоваться. Я буду в сторону смотреть и свою молодость вспоминать.
   Мы улыбнулись ей, посмотрели с улыбкой друг на друга. Ответила ей Люба:
   -А нам нельзя целоваться.
   -Это почему же?
   -А мы брат и сестра.
   -А, ну, если так…
   Бабушка посидела и ушла. При ней мы говорили о пустяках, смеялись и ели фрукты. Но после заговорили о начатом. Люба вернулась к разговору:
   - Я просто хочу иметь ребенка. И муж мне не нужен.
   -Так хочется нянчиться?
   -Ничего ты, братик, не понимаешь. Был бы у меня сейчас сын, воспитывала бы я его и ни о чем не думала.
   -Получилось бы?
   -Что?
   -Воспитать?
   -Да таким бы не был, как кругом сейчас. Посмотришь, и редко кто понравится из детей. Все какие-то неженки, балованные. Представляешь, цветы девочки собирают, а венок сплести - не умеет никто.
   -Проснись, мечтака! Ты сама еще ребенок. Где бы ты его воспитывала? В общежитии вашем? В этой дыре?
   -Зачем? У Полины Павловны. А в общежитии мне и самой жить невыносимо, не то, что с ребенком. Каждую ночь мужиков водят. Видел Райку и Наташку, что со мной живут? Представь: я сплю в этой комнате, и они тут же парочками лежат по кроватям. Ну разве так можно? Свиньи. Райке в этом году будет только двадцать два, а она уже четыре аборта сделала. Теперь не беременеет и живет с мужиками вовсю. Наташка тоже не беременеет. Ей скоро двадцать шесть стукнет, и абортов, конечно, больше было. Я вот один сделала и боюсь теперь. Врач говорил, что это может плохо для меня кончиться. Дура я была, послушалась Лешку.
   -Врезать бы этому шакалу…
   -Не смей его ругать! Все равно мне только он нужен. Я его никак не могу забыть, поэтому и с Важей у меня только шуточки, хотя он парень видный.
   -Не дошутись с ним.
   -Нет, ничего, мы как договорились, что будем друзьями, так он больше и не пристает. А ты не будешь?- вдруг засмеялась она мне в лицо.
   -Нет, Любаш, я не буду. Я буду ждать своего.
   -Я знаю, ты же единственный такой.
   -Не болтай. Да, вспомнил! Я ведь письмо от Зои получил. Она мне запоздало твой адрес сообщила. Ты не обижайся, но мне по этому письму показалось, что она у вас какая-то простоватая. А может, мне это только показалось.
   -Дура она.
   -Пишет: «Ты не удивляйся, но я твоя сестра». Почему я должен удивляться? Сообщила, что переписывается с Игорем, главное - «как брат и сестра». Что-то он мне ничего об этом не писал. А в одном месте говорит, что сейчас не узнала бы меня, хотя и вообще не видела меня ни разу. Она просто не помнит, маленькая была. Но это все мелочи. Скоро на выписку?
   -Да, уже скоро.
    - И распрощаюсь я со своей любимой работой. О! - поднял я палец вверх, - вспомнил. Пришел позавчера на работу, в пять часов, как обычно, закрыл ворота, после одиннадцати закрыл за второй сменой входную дверь и пошел к себе на раскладушку читать. А часа в два ночи дай, думаю, проверю все. Поднялся на второй этаж и чуть не упал - окно открыто. Это я преувеличиваю, но все же маленький испуг был. Решетки же на окне нет. Сразу везде свет повключал, пробежался туда-сюда, осмотрел - никого. Там ведь столько дорогого барахлишка. Да и в темечко мог получить, если бы залез кто-то. Вторая смена оставила окно открытым.
   -Я забыла, это фабрика-прачечная?
-Нет, химчистка. Наговорились мы сегодня. Прощаемся? Надо еще съездить билет заказать. Ну что, пока?
   -Пока.


                8.   

   Позвонил ей. Она:
   -Ты когда едешь?
   - Завтра.
   -Ну нахал! А мой день рождения?
   -Когда?
   -Завтра!
   -Что кричишь? Предупреждать надо. Откуда мне знать?
   -А я хотела тебя перед ним предупредить, чтобы ты не успел подарок купить. Не надо этого.
   -Хотела… Ну?
   -Приезжай, сейчас отметим.
   -А почему у тебя такой голос?
   -Домой звонила.
   -Ничего хорошего?
   -Приезжай, здесь поговорим. В половине седьмого будешь?
   -Постараюсь. Бегу.
   И пошло: бегом к лифту, потом к троллейбусу; ехал, забежал, купил, снова ехал, пересадка, наконец-то услышал: «Станция «Площадь Ногина». А вот я уже и у двери с просьбой на фанерке. С удовольствием удовлетворяю просьбу Полины Павловны: четко стучу. Открыла Люба. Вошел, подал ей гвоздики. Она:
   -О, вот это да!
   -Я же помню, что это твои любимые. Поздравляю тебя.
   Я обнял ее левой рукой, желая поцеловать в щеку, но она повернулась губами. Поцелуй вышел неудачным. И она сразу:
   -А теперь еще раз.
   Перецеловались.
   -А это, - подал я ей небольшую аккуратную коробочку,- мой скромный подарок.
   -Французская тушь? Ничего себе скромный! Да еще для студента.
   -Ошибаешься. Для уволившегося сторожа это не разорительно.
   -Проходи, я цветы поставлю.
   Я снял туфли, надел тапочки Важи и прошел в комнату. Все в ней было уже приготовлено: бутылка водки во главе стола и соответствующая градусам закуска. Вернувшись, Люба поставила на середину стола вазу с цветами, а бутылку подала мне:
   -Открывай, чего ждешь?
   -Не торопись, - я взял бутылку. - Все равно много не получишь. Привыкай постепенно к послебольничной жизни.
   Разлил по рюмкам, поднял свою первым:
   -За тебя. Будь здорова и счастлива.
   Выпили. Она внимательно посмотрела на меня:
   -А тебе усы идут.
   -Все лето занимался ими, - засмеялся я и погладил их уже привычно левой рукой.
   -Ты бы еще и бороду отпустил. Лариса твоя не узнала бы тебя.
   -Она меня, наверное, и без усов не узнает. Я закрутился еще в сессию, подолгу ей не отвечал, а теперь что-то у нас связь вообще оборвалась. Она такая… Не потерпит. Да там еще, помню, намечался около нее какой-то музыкант. Чего я только не придумывал за последнее время…
   -Найдешь другую. Нужно было знакомиться с той девочкой в Измайловском. Помнишь?
   -Не торопи. А что у тебя дома?
   -Позвонила матери на работу, а там подошла к телефону какая-то женщина, узнала меня и говорит: «Ваша мама совсем на себя не похожа стала. На ней лица нет, вся в синяках». А у матери спрашиваю об этом, она ничего не говорит. Тогда я ей сказала, что больше не приеду, если она мне ничего не расскажет. А оказалось все старое: «Зойка не ночевала дома день- два, а матери за это достается. Мы с ним ничего сделать не можем. Ему всегда кажется, что мы с работы выпивши приходим. Сам выпьет, а мы получаемся пьяными. С ним одна Зойка умеет драться. Как даст ему… Она у нас самбо училась. Раз дала ему кулаком, а он замер, воздух глотает. Я думала упадет, а Зойка стоит и смеется: «Во приемчик, получилось, наконец». А мне жалко его стало. Вот, понимаешь, всю жизнь он над нами издевается, а жалко. А Зойке хоть бы что. И били ее уже, и что только не делали, а она все равно такая же. Поеду в пятницу домой. Давай, налей еще. За что?
    -Мы сегодня пьем только за тебя.
   -Давай за любовь.
   -Так это и есть за тебя. - засмеялся я.- Ты же Любовь Ивановна. Значит, получается так: за твою, Люба, любовь.
   -Моей уже не будет. Это будет так, привязанность. Выпьем за общую, для всех.
   Закусывая, спросил ее о техникуме:
   -Узнавала, как там у тебя дела?
   -Да вот вчера нужно было идти на десять часов пересдавать, а я до часа спала.
   -Могла бы и проснуться.
   -А зачем мне туда идти? Я когда пришла узнавать о пересдаче, она меня спрашивает: «А где вы работаете?» Я сказала. А она: «О, чаек - это хорошо». А у меня вчера ни грамма не было, что и идти-то было? Как-никак, а килограммчик надо нести.
   -Когда они напьются уже этого чая…
   -Брось, Саш, все так.
   В это время щелкнул дверной замок. Люба вышла, а вернулась с Важей. Мы сначала кивнули друг другу издали, Люба нас представила, мы сошлись (я в его тапочках, а он в носках) и сотворили рукопожатие. После этого они удалились на кухню, где, я слышал, Люба объяснила ему, чем можно поужинать. Вернулась:
   -Ну, как?
   -Орел.
   Немного посидели молча. Но вот она подняла голову:
   -Хорошо тебе все же. Завтра будешь дома. Девочку свою зацелуешь. Эх, дура я, согласилась тогда. Растила бы сейчас сына. Может, не будет у меня больше такого случая…
   -Да ладно тебе, все еще будет.
   -А, Саш, ты же не знаешь, что такое женщина. Вот вырежут мне кое-что и все кончится. А, ладно, не будем об этом. Соскучился по своей девочке? Хочется, а? - засмеялась она. - Эх, я тоже иногда ворочаюсь в постели. А еще если обнимет кто-нибудь перед этим, в щечку поцелует… У меня на работе Сережа есть, он меня в щечку целует. Все соблазняет. А я не хочу грешить перед его беременной женой. Было бы их ребенку лет семь хотя бы, может, и согласилась бы. А так ему только семь месяцев, ворочается там у мамки. А папка меня соблазняет. Не соблазнит, жаль мне его жену. А он, ты бы знал, такой равнодушный ко всему. Раз при мне жену уродиной назвал. Я его так отбрила… Гуляю, говорит, с этой уродиной, а у нее пузо торчит так, что и меня сбоку не видно.
   -Это вообще монстр какой-то.
   -Наливай себе еще, а я не буду больше. Завтра после работы выпью с нашими. Они спрашивают, что мне подарить, а я им: «Что подороже».
   -У тебя губа не дура, - засмеялся я.
   -А если бы ты знал, как меня на заводе провожали. Я и не ожидала. Уже оставалось две подписи поставить и пропуск сдать, захожу к девчонкам, а на моем столе такой игрушечный медведь стоит, красивый. Спрашиваю, а девчонки мне говорят, что это от главного. А я им говорю: «Да идите вы». Не поверила.
   -А кем ты работала?
   -Лаборанткой. Ну вот, подписала я, а тут меня девчонки зовут. Зашла, а у нас там все собрались. Я спрашиваю, почему народу столько, а девчонки говорят: «Тебя провожать». Я думала шутят, а тут начальник отдела берет того медведя и подходит ко мне… И переволновалась я тогда. Стою, держу того медведя, а сама плачу. Сказали, что не забудут меня. Забыли, наверное, уже. Хорошо, если помнят. Я там ни от какого дела не отказывалась. Надо в командировку ехать - ездила. Сюда, в Москву, несколько раз посылали. И здесь, на фабрике, уже все специальности изучила. И дура. Теперь ставят на подмену, если кто-то не выйдет на работу. Девчонки говорят: «Дура, знала бы одно свое дело…» Ушел я около одиннадцати. Попрощались до осени. Я ушел, а Люба взялась за стирку. По пути вышел из метро на Белорусский. Просто так. Спешить в пустое общежитие? Была мысленная несобранность от выпитого. Мне то вдруг вспоминался рассказ Любашки о том, как она однажды дома закурила при всех по пьяному делу, а Лешка ударил ее. И она считает, что он правильно сделал. А то кружились в голове обрывки разговора о Полине Павловне: и то, что она работала в каком-то министерстве, и то, что у ее родителей когда-то были слуги. Я даже явно слышал повизгивание колесиков китайского столика, на котором в их доме подвозили утренний «кофий».
   На троллейбусной остановке было полно окурков. Почему-то долго не мог отделаться от мысли о том, что завтра рано утром выйдет какой-нибудь студент-дворник, будет мести и проклинать курящих. Замечал повсюду целующихся, вспомнил, что и на эскалаторе в метро их видел. До осени, Москва…               


                9.

   Который день крутит за стеной Самаринов Володька Дольского: «Лето, пролетело лето, пляшет в воздухе  опавшая листва». Ну и пролетело, что с того? Ему-то что переживать? У него-то всегда все нормальненько. Да и мне, что переживать? Расстались - так лучше. Может быть… А как изменилась…
Приехал летом - не узнал. А Любашка думала, что это она меня не узнает. Прощайте еще раз, Лариса Викторовна. Замуж выходите? И на здоровье.
   Не так, конечно, все легко. Переживал. И сейчас еще тяжело. Но тяжесть-то осталась от уже ушедшей тяжести отношений. Ничего, пройдет. Прощай, Лора.
   Остаток лета тянулся для меня отвратительно долго. Остаток, отросток… В общем, аппендицит какой-то. Только и думал: «Скорее бы в Москву». А приехал - захандрил. И не до Любашки было. Звонил несколько раз на квартиру - никого. Как хочет. Увидимся еще.
   Люба… Приезжали к нам летом родители ее. Так, со стороны, отец ее кажется нормальным мужиком, и не подумаешь, что горькую уважает и даже очень. Но пил, пил и у нас. Чем-то я ему понравился: он завел разговор сам, когда провожали мы их. Выпивши был. Разгорячился в словах. Только что кулаком в грудь не стучал. «Ты же знаешь, Сашок, какие у нас дела в семье. Люба, тебе, я думаю, рассказывает. Извела нас Зойка, нет никакой жизни. Уйдет, и две ночи нет ее. Где она? А придет - не скажет. Это я сначала хотел добиться, а теперь так: «Что, пришла, подстилка?» Так и называю ее. И поучить нельзя - сразу милиция будет. А они уже потом меня учат, крепко учат. Что делать, Сашок? Что тут посоветуешь? Я вот думаю перебраться к вам с Любой поближе, в Подмосковье. Там где-то есть деревня Лужники, мне говорили, ты бы узнал, написал бы мне. Зойке скоро восемнадцать будет, тогда и брошу все. А мать, если захочет, приедет ко мне. Так ты узнай!»
   Не узнавал еще. Все не до того как-то. Да и с Любой надо сначала увидеться.


               


                10.

   В последней неделе дни мало чем отличались друг от друга. Как патроны в обойме. Я еще не мог выбиться из пришедшего летом состояния. Интерес к жизни как-то притупился. Утром я еле поднимался, а вечером накатывали снова мысли, все больше тяжелые, без луча на будущее. Порой хотелось бросить все, куда-нибудь уехать. Лишь воскресенье выпало из одноцветной полосы: вытащили меня ребята на день рождения однокурсницы. Я смотрел на ярко-шумный круг танцующих, сам толкался в нем и думал о Любе. Вспомнил один из разговоров еще до больницы. «Какая тут учеба… если дома неизвестно что творится, - рассказывала она. - Не могу не думать о них. На экзамене вышла отвечать и все забыла. А знала, учила. Начала ему рассказывать совсем не то - надо же что-то. Он меня остановил и спрашивает по билету. А я стояла молча, заплакала и пошла к двери. Он остановил, спрашивает, что случилось. А я вдруг вспомнила свой билет и говорю: «Давайте я буду отвечать, я вспомнила». Ответила, он снова спросил, что со мной. Хороший преподаватель, да разве каждому пожалуешься? Ничего, конечно, не рассказала. А от чтения так голова начинает болеть, что я уже боюсь книгу брать. Райка и Наташка следят за мной в общежитии, много не дают читать, ухаживают, как за маленькой… «Скорая» раз приехала, а у меня в глазах темно: халаты же у врачей всегда белые, а мне кажутся черными».
   Я ей тогда посоветовал бросить все и уехать куда-нибудь. Советовал разом все в жизни переменить. Легко иногда советовать. А теперь вот и сам об этом думаю, об «уехать». На Север, что ли, махнуть? Нелегко. И нужно ли?


               

                11.

   Возвращались с ребятами в общежитие с овощной базы под вечер. Ехали плотно. Так вышло, что наши со временем протиснулись к боковому окну на задней площадке, а я пробрался в угол у двери. На одной из остановок  вошли две девушки. Обе лет семнадцати, одного роста, но одна блондинка, а у другой волосы не черные, но темные, недлинные и вьющиеся. Люди по одному-два выходили, девушки скоро поднялись от двери на площадку. Я взглянул мельком на блондинку: симпатичная, но что-то не так для меня. Наверное то, что смотрит в ответ спокойно и зрело. А вот на подружку ее хотелось смотреть и смотреть. И я досмотрелся до того, что вспомнил: Нина.
И ожило во мне чувство радости той летней встречи в Измайловском парке.
Это было невероятно: Москва слишком велика, чтобы можно было встретить незнакомого человека во второй раз. Если, конечно, этот человек не ездит одним с тобой маршрутом троллейбуса.
   Цвета глаз ее я не мог заметить: она прятала их, смотрела все время вниз, ее смущало что-то. А лицо было нежной ровной смуглости, со светлым пушком  по абрису щек, заметным лишь при особом наклоне головы и, главное - на фоне окна, за которым уходило солнце. Само собой возникало желание притронуться к такой щеке. И думалось невольно с нежностью: «Совсем еще птенец. Откуда ты такая юная и чистая?» Вот тут-то я и спохватился, понял, что это ведь мой взгляд ее смущает. Нельзя же так сразу давить. Я посмотрел в окно, давая ей передохнуть. Но все же уловил мелькнувший по мне ее взгляд. И я едва заметно улыбнулся, все еще не глядя на нее. Потом снова смотрел, подолгу не терзая ее взглядом. Смуглую шею окружал красный цвет кофточки с коротким рукавом (первый день бабьего лета). А эти пухлые губки, вздернутый носик - куколка…
   Увидишь такую и радостному удивлению, как говорится, нет предела: как же так, почему до сих пор не встречалась? Почему так поздно? Ведь я чуть было не распылился попусту на весь белый свет, позабыв давно о возможности такой встречи.
   А на остановках в троллейбус втискивались все новые силачи, поджимая всех поплотнее. Но движение было и к выходу. Вот стал к нему пробираться мужчина, ко мне прижали женщину. А мне-то что - позади стена, да и силушка есть - выдержу натиск спокойно. А  за женщиной этой, совсем уже рядом, те девушки. И вот женщина наклонилась к моей смугляночке:
   -На следующей не выходите?
   -Нет.
   Началась сложная перетасовка тел, благодаря которой блондиночку прижали к моему правому плечу, а смугляночка разминулась с женщиной и оказалась слева. А я подумал, что так правильнее: к сердцу ближе. И плечико у нее было мягким. Рука моя лежала на поручне у заднего стекла, и девушка легла мне на эту руку и на грудь. Куда давление - туда и люди. Я улыбнулся, а она и глаз не подняла. Затем я руку приподнял, она в это время откинула назад голову, отдыхая, и попала на мою ладонь. Не встрепенулась, не убрала. Я замер. Приятно. Но что поделаешь - пора. Я наклонился к близкому лицу:
   -А через одну тоже не выходите?
   -Нет, - едва дрогнул ее подбородочек.
   -Тогда нам будет трудно разминуться. Даже почти невозможно.
   -Придется вам ехать до моей остановки.
   И я осмелел:
   -Куда угодно. По дороге вы, может быть, вспомните, что мы уже встречались.
   Она мельком взглянула на меня. Видел, что с интересом. И поэтому я решил не затягивать процесс:
   -Летом, в Измайловском, помните? Вы были с подругой, а я мешал вам, кажется, качаться на качелях.
   -Я все хорошо помню, - кивнула она с улыбкой. - Это вы меня сейчас не сразу узнали. Тогда вы были без усов. А девушка ваша тогда почему-то смеялась. Ей не обидно было?
   -Моей сестренке тогда захотелось повеселиться.
   -А, так это сестра…
   -Ань, я пошла,- повернулась к нам блондинка.- Завтра увидимся. Пока.
   В ее взгляде на меня я заметил что-то враждебное. Или показалось. Она вышла на моей остановке, вышли мои сокурсники, гогоча и подмигивая мне.
Но вот двери захлопнулись, троллейбус тронулся, и я успокоился, поняв, что разговор-знакомство получится.


                12.
   
Последние числа сентября. Звонил еще на квартиру. Важа сказал, что Люба уже давно осела в общежитии.
   Приехал. Спросил у девушки, подметавшей в коридоре. В ответ: «Она в магазин пошла. А потом может за билетом поехать. Хотя нет, не должна».
   Бросил сумку на скамью у общежития, а сам стал прохаживаться неподалеку. Осень, но еще тепло и одежда нараспашку. Есть время рассмотреть общежитие. Старое, двухэтажное в центре здание, с одноэтажными небольшими крыльями. Что еще? Красный кирпич с повывалившимся местами цементом. Могучий тополь на углу и красивый пышношапковый клен у правого крыла. А еще удивительный клин тонкой и густой травы. А по нему - беспорядочный разброс осенних ярких листьев. И еще решетки в первом этаже, проломленные или выпиленные  кое-где. И совсем близко уже подступили светлые многоэтажные дома…
   Но вот и Люба. Я заулыбался еще издали, пошел навстречу:
   -Ну ты и ходишь, заждался уже.
   -Привет, - сказала она хмуро, не глядя на меня. - Держи.
   -Привет, - ответил я все еще с улыбкой и взял у нее сумку с продуктами.
   В комнате никого не было. Обувь сняли у порога - чисто.
   -Ты раздевайся, садись и подожди, а я сейчас выложу все,- взялась она за сумку.
   Я снял куртку и бросил ее на кровать Любы. Стал у окна с выпилом в решетке. Спросил, не оборачиваясь:
   -Разве можно через такое окошко пролезть?
   -Еще как. И побольше тебя пролазил… Какие у тебя дела на сегодня?
   -Никаких, свободен.
   -Ты со мной не съездишь на вокзал за билетом?
   -Домой едешь?
   -Да видишь же - собираюсь в дорогу, продуктов накупила.
   -А на когда тебе билет?
   -На послезавтра.
   -Тогда живи спокойно, предварилка уже закрылась, а завтра времени у тебя будет больше.
   -Ну и ладно, завтра съезжу.
   -И вообще, кончай метаться, садись и отвечай на мои вопросы. Я тебя уйму времени не видел.
   -Сейчас! Надо ужин приготовить!
   -А ты чего орешь?
   -Нельзя уже беременной женщине и понервничать, - бросила она, выходя из комнаты.
   -Кончай ерунду городить! - успел я крикнуть ей вслед. Она скоро  вернулась.
   -Все, воду на плиту поставила. Будем пельмени есть.
   -Ну, она не сразу закипит, а пока садись.
   Она села за столик передо мной.
   -Давай начнем с самого начала. Как ты здесь оказалась из любимой квартиры?
   -Да как - обыкновенно.
   -Тебе же не нравилось это общежитие? Или поссорилась с Полиной Павловной?
   -Здесь я, по крайней мере, никому ничего не должна! - начала она энергично. - А там я работала, я же и в дурочках оказалась. Ты бы видел, что эти родственники с квартирой сделали. Я ночевала несколько раз в общежитии, приезжаю на квартиру, а там мух - тучи! У нас такого никогда не было. Они в своих тапочках по городу ходят, а потом по квартире. А это же пыль кругом. Потом брызги воды на кухне - и уже грязь. И таскают ее по всей квартире. Даже в мою комнату шастали. Приду, вижу, что все не так уже лежит.
   -Знаешь, - еле вклинился я в ее монолог, - я не очень-то понимаю, о ком ты говоришь. Это друзья Важи, что ли, ходят по Москве в тапочках? Кандидаты?
   -Да те давно уехали! А это родственники Полины Павловны.
   -Молодые?
   -Лет семидесяти.
   -Ну-у… Не пойдет…
   -Тебе ну, а мне каково? Они ведь не убирают квартиру, а грязи все больше. И в туалете не смывают, бумагу бросают - засорили. У нас с Важей такого никогда не было. А после них я посмотрела - нужно сантехника вызывать. А ему пришлось, конечно, заплатить. Потом полы вымыла, проветрила квартиру. Старух как раз не было.
   -Стоп! - остановил  я ее. - Для тебя это, как я понимаю, не такие уж и приятные воспоминания, а там вода выкипает.
   -Что ж ты молчал! - вскочила она и побежала на кухню, захватив пельмени.
   -Тебя слушал, - засмеялся я ей вслед.
   В спешке она не сильно толкнула дверь - не закрылась. Я осмотрел еще раз комнату, задержав ненадолго взгляд на большой фотографии красивого малыша, вырезанной из журнала или календаря, и на репродукции картины «Материнство». Обе вещи висели над кроватью одной из соседок Любы. Глаза мои  были, в общем, хоть как-то заняты, но уши-то «гуляли» и никак поэтому не могли разминуться с отборным матом, долетевшим из кухни, где Люба с кем-то разговаривала. Минуты через две она вернулась и стала собирать на стол. Собирала и продолжала рассказывать:
   -Прибрала я тогда, а через неделю приехала и опять такой же свинюшник увидела. А это снова на целый день работы. Да еще в холодильнике столько льда наморозили, что он скоро отключился бы навсегда. Но я убирать не стала. Сколько можно? Я уже и говорила им - не понимают. Разморозила только холодильник, вытащила из него все мясо, вымыла и уехала. На даче рассказала все Полине Павловне и Владимиру Афанасьевичу. А они, видно, ей уже нажаловались, ну и давай мне Полина Павловна вычитывать: «Люба, они ведь пожилые женщины. Вы же можете их просто уважить». А Владимир Афанасьевич говорит: «Но она же им не рабыня».
   -Не горячись.
   -Знаешь, как мне эти родственники надоели?! Ладно, пойду принесу пельмени.
   -И не матерись на кухне, сюда все слышно. И  раньше, вроде бы, ты разговаривала нормальным языком.
-Ну, все, все, не буду.
   Она открыла дверь и мы тут же услышали из кухни: «А пошла она…» Люба так и согнулась от смеха, ухватившись за ручку двери. Засмеялся и я.
Люба так, смеясь, и пошла на кухню. Вернулась с пельменями, все еще улыбаясь:
   -Ну, как Надя выдала?
   -Здорово, здорово. Только ты так не выдавай.
   За ужином разговор вновь пошел о квартире Полины Павловны. Но он, видимо, Любе уже надоел, и она сжала свой рассказ:
   -Еле уговорила Владимира Афанасьевича съездить со мной и посмотреть квартиру. Там всего сорок минут езды. Он как увидел в прихожей грязь и мух, так сразу и говорит: «Дальше я не пойду, тут и так все ясно» Это ему стало ясно. А Полина Павловна так ничего и не хотела понимать. Старухи ей нажаловались, что я их мясо испортила, что грублю, и еще наплели три короба. Я и сказала ей, что ухожу в общежитие.
   -Правильно сделала, хотя эта дыра и не рай.
   -А Полина Павловна не хотела меня отпускать. Мы с нею так хорошо жили, так разговаривали… На прощание она сказала: «Люба, ну вы хоть будете ко мне приходить? Приходите» И о Сереже она знала. Говорила, чтобы мы не бродили по улице, а приходили к ней.
   -Это ты все с тем женатым охломоном крутишь?
   Но тут она едва слышно охнула и схватилась за живот:
   -Докрутилась уже.
   -Ты что, серьезно?- кивнул я на живот.
   -Нет, шучу.
   -О чем думала- то?
   -Некогда было думать, и так хорошо было.
   -А теперь?
   -А теперь у меня еще есть три недели на размышление. Есть один хороший врач, может освободить.
   -Слушай, а если прожить спокойно эти три недели и все остальное время, а потом родить?
   -А ты мне будешь помогать?
   -Что, рожать? Не сомневайся. Шутки шутками…
   -Но могут быть и дети,- добавила она сразу.
   -Да нет, я как раз о том, что после твоего хорошего врача их может и не быть больше. Второй раз - это уже не шутки.
   -Вот в том-то и дело. Да еще у меня. И врач это говорит.
   -А Сережа твой как?
   -А он радуется. Говорит, что этот уже будет от любимой.
   -Да, ты ведь говорила, что его жена должна родить.
   -Родила уже. Сына. Сережей назвали. Сергей его любит. Из-за сына только и уезжает после работы. Покормит их и вечером ко мне приезжает. Идем тогда гулять. Или на квартиру, или здесь остаемся.
   -Я не понял, кого он кормит?
   -Да она же ничего не умеет, как тень ходит. Но очень красивая, он мне фотографию показывал. Сергей приедет, спрашивает: «Ты ела?» А она таким голосочком: «Не-е-т». И он начинает готовить. А она сама даже картошки не поджарит.
   -Что же до него так поздно дошло?
   -Это ты такой умный, а его женили после армии, чтобы не испортился мальчик, - сказала она резко и поднялась. Убрала тарелки, а поставила чайник и чашки. Сев за стол, продолжила:
   -А после свадьбы только переночевали, она и говорит ему: «Давай так: ты будешь себе стирать, а я себе». Так он до сих пор и стирает себе. Принес однажды рабочую одежду, а она: «Ты что, думаешь я буду с твоей мазутой возиться?»
   -Ребенка только жаль.
   -Да там и ребенок такой слабенький. Она же его раньше  срока родила. Курила еще перед этим. Сергей как услышал, что от нее табаком пахнет - тресь ей сразу. И мне недавно врезал пощечину.
   -Это за что?
   -А я еще до беременности взяла и пошутила: сказала ему, что беременна. А он на следующий день приезжает на работу и говорит: «Все, жена на развод согласна». Я ему и сказала, что пошутила. А он мне как врезал по щеке!
   -Не много ли он на себя берет?
   -Ничего, нужно было мне еще и посильнее дать. А ты бы видел, каким он пришел в первый раз сюда. Мы с девчонками собрались идти в магазин, выходим в коридор, а он стоит возле дежурной. И такой смирный стоит, даже жалкий, в руках торт держит, несколько штук мороженого в пакете. А я и не поняла сразу ничего. Ну, на работе разговариваем, шутим, но в общежитие его никто не звал. Подхожу и так спрашиваю: «А ты к кому это пришел?» А он молчит и в сторону глаза отвел. Я поняла тогда и говорю: «Ладно, пошли в комнату». Мы тогда Надьку позвали, съели втроем мороженое, потом девчонки вернулись, пили чай с тортом.
   -А на работе как?
   -Сначала посмеивались, шептались, предупреждали меня, что он женат, будто я сама не знаю. Теперь все успокоились.
   На мгновение разговор прервался. Я посмотрел в окно, затем спросил:
   -Ну, а с болезнями твоими как? Не падаешь? Ты, по-моему, лучше выглядишь.
   -Да-да, с чего бы это?
   -Ты так и не сказала, что у тебя дома.
   -Мать написала, что из милиции пришла бумага, а без моей подписи ничего нельзя сделать. Я же заявление подавала.
   -Какое заявление?
   -Да на отца же! Чтоб его на лечение забрали.
   -Что шумишь? Я же ничего не знал. А почему именно ты заявление подавала?
   -Он же меня избил, а не кого-то. А недавно Зойке голову пробил. Вот и поеду подписывать, чтобы его забрали.
   -Хоть ваша мать отдохнет.
   -Да, конечно, - покачала она головой.- Какой ей там отдых…
   -Пора, - поднялся я после небольшой паузы. - Спасибо за ужин. Где бы я еще так вкусненько поел?
   -А ты приезжай почаще.
   -Далековато, да и времени нет.
   -Стой, надо же тебе индийского насыпать, - она метнулась к тумбочке, достала небольшой мешочек и отсыпала половину в пакет.
   -Откуда чаек?
   -Сам знаешь.
   -В том-то и дело, что знаю. Хоть на этом сэкономлю. Мои сейчас покупают к приходу братишки всю гражданскую амуницию, меня временно не балуют. Но это мелочи. А у тебя, наверное, чаек не переводится?
   -Недавно сорок пачек было. Продала.
   -Начальства вашего не боишься?
   -А чего его бояться? Они тоже не теряются. А смотрит не начальство, а охрана. У нас недавно четверым по три года дали. Много вынесли, пожадничали.
   -Ты так скоро миллионершей станешь.
   -Ага, скоро. Тебе из дому помогают, а у меня наоборот - я домой высылаю. Надо же его кормить.
   Вышли на улицу. Дело к вечеру, тихо, не холодно. Пошли прогулочно к трамвайной остановке. Говорили только о чем-нибудь легком, хорошем, шутили. Потом, как обычно, провел ее к общежитию. Возле него она, шутя, ударила меня кулачком в грудь:
   -А о себе ты думаешь рассказывать?!
   -Жду вот, пока ты спросишь, - засмеялся я. - Раньше нечего было рассказывать, а теперь кое-что есть. Сначала начинать?
   -Конечно!
   -О том, что твои приезжали к нам ты знаешь. А вот о том, что твой отец просил меня кое о чем, наверное, нет. Он хочет перебраться в деревню Лужники. Это где-то в Подмосковье.
   -И об этом я знаю. Он мне когда-то говорил. Я еще не узнавала.
   -А еще я тебе могу сказать, что мы с Ларисой разбежались. И скоро она выходит замуж.
   -И правильно делает.
   -Это почему же?
   -А сколько можно тебя ждать? Два года из армии, здесь пятилетка еще не закончилась. Может, ты будешь вечным студентом? Это только при самой большой любви ждут много лет. А Ларисе твоей уже пора детей иметь. Я же тебе сразу сказала, что она тебя бросит. Это же не семнадцатка.
    -Да ты знаешь, я и сам чувствовал, что у нас все так закончится.
   -И не горюй, найдешь еще.
   -Кажется, уже. Только не нашел, а встретил.
   -И правильно, нечего убиваться.
   -А почему ты не спрашиваешь, кто она?
   -Да разве я ее знаю? Она же, наверное, москвичка?
   -Да, но ты ее уже видела. Это та Нина, что была в Измайловском на качелях, помнишь?
   -Та девочка, что ты смотрел? Как же ты ее нашел?
   -Она. Я тебе, наверное, тогда не сказал, что мысленно назвал ее Ниной. Ну, чуть ошибся: ее Аней зовут. Да и не искал я ее. Я езжу в общагу тем же троллейбусом, что она домой.
   -Надо было тогда еще с нею познакомиться.
   -Это никому не известно. Но если уж мы в таком городе встретились во второй раз, то в этом уже что-то есть.
   -Теперь женишься, останешься в Москве.
   -Не гони лошадей, мы только один раз виделись.
   -А ты не теряйся.
   -Я не понял, что здесь происходит? Яйца курицу учат? Анютка тоже в институте, мама, сказала, строгая у нее, поэтому спеши, не спеши, а увидимся только в субботу.
   -Давай, братик, хоть за тебя порадуюсь.
   -Не впадай в хандру. У тебя все еще будет хорошо. Знаешь ведь: если долго мучиться - что-нибудь получится. Я в это верю.
   На прощание, поправляя у нее воротник пальто, сказал: «А пока живи по возможности спокойно и рожай. Ты же хотела сына».


                13.

   Время пошло быстрее. Это из-за Анютки. Со временем все больше радуюсь тому, что мы встретились. К чему привела бы меня хандра, если бы не было этой встречи - неизвестно. А ведь думал даже на Север махнуть.
   Но это не по порядку. За прошедшее время первым было то, что пришел из армии мой братишка Игорь. Пока еще не определился, но уже не отмахивается от моего предложения поступать в мой институт. Буду очень рад, вместе - крепче.
   Был у Любы после ее возвращения из дому. Было так:
   -Давно приехала?
   -Вчера утром.
   -Что там, дома? Расправилась с папкой?
   -А ничего. Ты же знаешь мать: расплакалась, переписала заявление на себя - как будто она его подавала. Все так и осталось.
   -А Зоя?
   -А Зое этой сделали искусственные роды. Девочка у нее была.
   -Как она сейчас?
   -Ничего, переживает. Нашелся у нее какой-то жених, предлагает замуж за него выйти…


   Аня… Это радость моя. Вспоминаю встречу в троллейбусе. Как быстро мы разговорились, приняли друг друга. Сказал тогда, что учусь в институте.
   -А в каком?- живо откликнулась она.
   -В станкоинструментальном.
   -Это на Вадковском?
   -Да.
   -Я видела ваш институт. Наш красивее. Перед нашим большой парк.
   -Не могу судить, не видел его,- улыбнулся я ее детскости.- Только вы мне не сказали, что это за институт.
   -Полиграфический. Ой, уже Савеловский, моя остановка.
   Я провел ее к самому дому. Обычный дом на Нижней Масловке с магазином внизу.
   -А кроме учебы,- продолжила она,- я еще подрабатываю у мамы в издательстве. Так она захотела. Не хочет, чтобы я избаловалась.
   -Серьезная у вас мама.
   -Не всегда. У нее и с юмором  все в порядке. И на работе не всегда строгая.
   -Она, наверное, начальник?
   -Да, начальник цеха. А это мой дом,- кивнула она.- До свидания.
   -Одну минутку. Кто же так расстается? А как вы посмотрите на то, что я назначу вам свидание?
   -Я посмотрю.
   -На мое поведение? Оно будет идеальным. Придете?
   -Она кивнула, весело блестя глазами, я назначил место неподалеку и мы попрощались. Лишь только она скрылась в подъезде, я радостно ткнул кулаком в небо и мысленно крикнул: «Да здравствует давка в троллейбусе!»
   Потом при встрече говорили об учебе, ее работе, о родных. Ее очень заинтересовало и, по-моему, понравилось то, что я учился в музыкальной школе игре на баяне. После этой встречи мы перешли на «ты».


                14.

   Приехал, а них в общежитии люди в белых халатах. Травят по комнатам всякую мелкую нечисть. Люба встретила меня в коридоре, встретила хмуро:
   -Видишь, что у нас? Сейчас они в нашей комнате, пойдем на кухню.
   Там поздоровался с ее соседкой, которая быстро сняла с веревки белье и ушла. А мы устроились на стульях в уголке.
   -Давно тебя не видел. Как живешь-то?- тронул я ее за руку.
   -А так живу, что скоро повезете меня хоронить. Почти каждый день «скорую» вызывают.
   -Опять твои кровя шалят?- посерьезнел я.
   -Да нет! Стерва эта у меня здесь, все нервы истрепала.
   -Кто, Зойка?
   -Кто же еще?!
   -Откуда она здесь взялась?
   -Приехала!
   -Да ты не шуми, успокойся.
   -Попробуй здесь спокойно жить! Ой, я не знаю…- она согнулась и заплакала. Я тронул легко ее руки, гладил их и говорил такое, что обычно говорят. И она подняла скоро голову:
    -Отец опять мать избил, а Зойка заявила и его забрали. Судить теперь будут, посадят. А эта сюда прикатила.
   -Зачем?
   -Атак. Эту ночь не ночевала у меня. Где она может быть? Никого же знакомых нет.
   -А деньги? Ты давала?
   -Нужна она мне! Она уже зарабатывать умеет. Перед одним парнем голая на столе танцевала. Мне сам этот парень рассказывал. И у Важи уже была. Но он ее прогнал. А сейчас она где? Могла и уехать. Прихватила мои новые финские тапочки, юбку, кофту, что мне Юрка подарил. Денег на гулянки много надо.
   -Ей в декабре восемнадцать будет? Твой отец так говорил.
   -Да.
   -Вот шельма малолетняя, дать бы ей по шее. Ладно, я думаю, еще увидимся. Ну, а как любовь твоя? Куда движется?
   -Уже приехали,- усмехнулась она.- Вот, видишь,- и похлопала себя по животу, - бью спокойно: пустая.
   -Сходила все же к тому хорошему врачу?
   -Ага.
   Но эту тему нашего разговора, которую и продолжать не хотелось, закоротили вошедшие со своими аппаратами женщины в белых халатах.
   -Во, видишь,- кивнула Люба,- что у нас только не водится.
   -Да в таком веселом домике и жить, наверное, нормально не захочешь.
   -Пошли,- поднялась она. А в коридоре оглянулась на свою комнату, но открыла дверь ближайшей к нам. Заглянув в нее, сказала: «Девчонки, мы у вас посидим чуть-чуть». И кивнула мне. Я вошел. Эта комната была побольше. Посередине ее стоял круглый стол, над ним шла по диагонали веревка с мокрым женским бельем.
   -Люб,- услышал я, снимая туфли,- а эта выставка? Некуда убрать.
   -Ничего,- ответил я говорившей девушке. - я буду смотреть только на Любу.
   Мы устроились у стены, рядом с дверью, где стояли два стула. А в другом треугольнике сидели на диванчике несколько девушек и тихо разговаривали, стараясь не мешать нам, но и не прислушиваясь. Мы сели совсем рядышком, склонившись головами, и разговаривали тоже тихо. Я спросил о Сергее.
   -А что он мне?- глянула она на меня мельком.- У него своя жизнь, а у меня своя. Он бы все равно потом к своей красотке убежал. Я сначала даже в другую смену перешла, чтобы не встречаться. А потом вернулась: привыкла к своим.
   -А он?
   -Заговаривает со мной, пишет записки. Только я уже - все.
   -А что это за Юра мелькнул у нас в разговоре?
   -Мы уже заявление с ним подали, этой зимой свадьба.
   -Люб, ты обалдела, что ли? Куда ты скачешь, как Сивка-бурка? Ведь и козе понятно, что в конце-концов доскачешься.
   -Нет, ты не думай плохо. Ни с кем у меня так не было еще, как с ним.
   -Откуда он взялся?
   -Из метро. Он там машинистом работает.
   -Молодой?
   -Двадцать семь лет.
   -Странно, что он до сих пор не женился.
   -А вот такой человек. Мы с ним на Новый год поедем ко мне домой. Отцу, наверное, штраф влепят и отпустят. С Юркой он не напьется, он это дело не любит.
   -Такой положительный?
   -Если уж я с ним до заявления дошла, то это что-то значит.
   -Да ну тебя. Я уже не знаю, что и думать. Ты то туда, то сюда. Что-то не так…
   -И не думай, все увидишь. Да, а эта сучка, Зойка, знаешь, что сказала Юрке? На кого ты, говорит, посмотрел? Лучше бы, говорит, мною заинтересовался.
   -Ладно, Люб, пора, поеду я. Звони, если что.
   -А как у тебя с той девочкой?
   -Все хорошо. Даже стал опасаться какого-нибудь подвоха от судьбы: что-то слишком все хорошо. Раньше думал, что так не бывает. Поживем- увидим, да?


                15.

   Вскоре после нашего последнего с Любой разговора, она снова оказалась в больнице. И опять я узнал об этом из общежития, но на этот раз от Зои. Позвонила. Она все еще жила в комнате Любы. Узнал адрес больницы, поехал. Но перед этим Зоя договорилась со мной на субботу пойти к Любе вместе. А в этот день я съездил сам. Выглядела Люба, в общем-то, неплохо.
Нервы. Темные круги под глазами появились.
   В субботу же, по дороге в больницу понял, что опоздаю к договоренному времени. Очень хотелось взять ей апельсинов. Вот из-за них и задержался в очереди. Она их любит, да и нужно ей, да еще в это время года.
   Но я опоздал не намного. В коридоре больницы встретил Зою с каким-то огромным детиной. Это был Юра. Зоя пригласила и его на этот день, чтобы всем вместе прийти. Но они уже уходили, сказали, что меня не пустят. Я решил передать апельсины, попросил их подождать. Мне повезло: я не только передал апельсины, но и поговорил с врачом. Я угадал, решив, что проходивший мимо врач знает о Любе.
   -Скоро, говорите, свадьба? – переспросил он в разговоре и чуточку задумался.- Не волнуйтесь, молодой человек, все будет хорошо. Это действительно тот случай, когда говорят, что до свадьбы заживет.
    Но меня это мало успокоило. Я вернулся к ожидавшим меня. Зоя как раз в это время шутила с Юрой: «Любки теперь долго не будет, вот на меня теперь и засмотришься. А я не против…» Она захохотала, а я с разворота врезал ей пощечину. Врезал по округлому, бело-холеному ее лицу. И быстро пошел к выходу, очень быстро. Меня несло. На ступенях лестницы я едва не налетел на Важу и какого-то солидного мужчину со старушкой под руку. Мысли, конечно, рождались и сменяли друг друга быстрее, чем мелькали мои ноги.
Я кивнул на ходу Важе, успел подумать, что с ним, наверное, Владимир Афанасьевич и Полина Павловна, что их тоже, должно быть, известила Зойка-проныра. Но все это были мелочи, пустяки- мелькнуло и пропало. Куда я так бежал? Сразу не понял. Едва не загнал себя до метро. Я ничего не замечал кругом, а в голове прояснилось главное: «К ней! К Аннушке!» Было такое состояние, чувство, словно я летел, чтобы защитить ее от кого-то или от чего-то, или наоборот - самому спрятать голову в ее коленях. Я летел, конечно, к метро, к автобусу, чтобы ехать к ней в институт. Я бы забрал ее, пусть была бы сегодня только моей. Но вдруг вспомнил и замер: сегодня они не занимаются. Выходной…


                16.

   Уже ноябрь. Все, казалось бы, восстановилось, пошло обычным ходом. Любу выписали из больницы. Звонил ей на днях на работу. Она бодро сообщила о своем переезде к Юре:
   -Забрала недавно последние вещи из общежития.
   -Его еще не сносят?
   -Ага, жди,- засмеялась она.- Наоборот даже: новую мебель завозят.


   Зоя уехала домой.
 

Ане исполнилось восемнадцать. Был у нее на дне рождения. В прихожей отдал ей цветы, она убежала их поставить, пригласив проходить. Снимая куртку, услышал приятный голос ее мамы: «Анютка, а зять мой где? Куда ты его подевала?»
 В нехолодные вечера подолгу гуляем с Аней. Вернее, она меня водит по незнакомым уголкам Москвы. Москва… Она уже дорога мне. Мне кажется, что из космоса, нет, в масштабно-космическом взгляде она схожа со старой, доброй Курочкой Рябой, накрывшей, согревающей и оберегающей крылами своих птенцов-жителей. Город я уже знаю довольно, лучше, конечно, Любашки, но, естественно, хуже Ани. Буду летом водить братишку по Москве. Он все же решил поступать в мой институт. Давай, Игорюнька, давай…


                17.

   Накануне был сдан последний зачет. Вечером, решив отдохнуть у телевизора, пошел посмотреть фильм. Едва он закончился, меня хлопнул по плечу один из соседей по комнате:
   -Там к тебе сестра пришла.
   -Вот это, Паша, очень кстати,- живо поднялся я с кресла.- Давно не видел ее. Где она?
   -У нас в комнате.
   Еще с порога прорвалась моя радость: «Какая тут еще сестра?!» Люба  с серьезным видом рассматривала чертеж на столе. Я подошел, она выпрямилась, я невольно обнял ее с улыбкой; и она сразу потянулась ей навстречу, чуточку приподнялась на цыпочки с запрокинутым лицом, и я легко чмокнул ее в губы. Несколько минут, наверное, стояли мы обнявшись, с сияющими лицами, улыбками, что-то еще говорили и еще раза два поцеловались. В той же восторженности, ничего не замечая, мы подошли к окну. Мы стояли и смотрели друг на друга, смотрели и спрашивали. Обычные вопросы, обычные слова. «Как твои дела? Как живешь?» Что я мог ей сказать? Только:
   -Все нормально. А у тебя как? Сто лет тебя не видел. Соскучился. Звонил несколько раз на работу. Что молчишь? Как у тебя дела-т о?
   -Плохо, плохо.
   -Что так?- все еще с улыбкой  спросил я, полагая, что за этим ее ответом ничего серьезного нет.- А куда подевалось все хорошее, что у тебя начиналось?
   -Ой, Саш…
   И я сразу понял всю тяжесть ее вздоха. Не стал торопить.
   -А как ты прошла? Документы у тебя были?
   -Нет,- засмеялась она.- Я забежала, сказала, что я к брату и всего напять минут. Там такая хорошая бабушка дежурит.
   -Ясно,- засмеялся я.- Это у нас редкий случай. Так откуда ты сейчас? Да еще с непокрытой головой.
   -А я на машине. Меня машина ждет.
   -Какая еще машина? Такси? Ты что, действительно на пять минут? Отпусти ее, я провожу тебя, погуляем.
   -Да нет, это частная иномарка.
   -Какая еще иномарка?
   -Одного моего знакомого.
   -У вас что, ночная прогулка на машине?
   -Я из Рыбинска только что приехала.
   -Ну, дела. Что ты там забыла?
   -Да так просто съездили, прошвырнуться. Немного денег потратить.
   -Вдвоем ездили?
   -Нет, еще были парень и девчонка. Взяла на работе четыре дня, а вернулась вот только на пятый.
   -Как же твой Юра на это смотрит? На эту поездку?
   -Никак не смотрит. Он уже вообще ни на что не смотрит.
   -Что это он перед самой свадьбой охладел?
   -Ой, Саш, я не знаю. Что творится… Я не знаю… Как будто все сглазила тогда, помнишь, хвасталась тебе? …Несколько раз ему на днях звонила: то его нет, то он занят.
   -Да что у вас случилось? Поссорились? У вас же все было путем. А теперь что?
   -А теперь все плохо. Платье уже почти готово. И костюм ему такой классный нашли. Продуктов накупили сколько… А, не пропадут, на Новый год съедят. Я же в последнее время у него жила, а он уйдет и почти неделю нет его. Дружок у него какой-то появился, возле Пушкинской живет. Из тюрьмы, кажется, вышел. Вот с ним, видимо, и околачивается.
   -А старики его что?
   -А что они? Заявится- ругают. А ему что? Он возьмет и еще уйдет дня на два-три. Недавно звонила ему, а он говорит, что ему некогда, он бреется. Он бреется… Разве так можно? Что будет хорошего, если мы неделями не будем видеться?
   -А как его старики к тебе?
   -Хорошо. Мама его на работу мне звонит, говорит, чтобы приезжала. Они- хорошо. А он… бреется…
   Она замолчала и отвернулась к окну, потом:
   -Ой, здесь дует, а мне нельзя простывать.
   Мы подошли к моей кровати, сели. Она потрогала свой живот:
   -У меня ведь уже почти два месяца.
   Она приподняла край свитера, хлопнула по пупку:
   -Заметно уже. У меня ведь уже третий раз. Совсем живот растянулся.
   -А он как к этому?
   -Да теперь не против. У нас же из-за этого и началось. Зойка с Женькой приехала. Это у нее парень из Баку завелся. Приехала и наговорила Юрке. Сказала, что я об одном Лешке думаю и ни о ком другом больше. Напела ему черти чего, у нее же язык без тормозов, а голова без мозгов. Вот и пошло после этого. Пропадет, а потом заявляется опять. Говорит, что хочет перед свадьбой нагуляться. Думал, что это от Лешки ребенок. Я тебе не рассказывала, он приезжал ко мне. А Зойка знала, взяла и рассказала Юрке. А я ему говорю: «Дурак, возьми посчитай». Начали вместе считать, получается, что его. Поверил.
   -Извини, но это действительно его ребенок?
   -Конечно! Спрашиваешь… А Лешка мне сейчас письма пишет.
   -Ты когда-то говорила, что он в моряки подался? Где он сейчас?
   -На Камчатке. Пять писем прислал. А я только два написала, я же ленивая.
   -Но он же не свободен?
   -Они уже давно развелись. Сказал, что приедет и заберет меня весной. В апреле.
   -Значит, в апреле… Ничего не понимаю.
   -А ты думаешь, что я понимаю? Подсказал бы хоть что-то.
   -Что я сейчас могу подсказать? Ты вот возьми сядь или встань и послушай сама себя, как будто наедине. Кто тебе из этой оравы мужиков нужен? Действительно, без дури, по-настоящему. Как говорится, на всю оставшуюся жизнь.
   -Если послушать, то мне нужен только Лешка. В апреле он приедет. Мы же с детства дружили. И обвенчались…
   -Ну, а дома как?
   -Что дома? Зойка сидит, ничего не делает. Батя по-прежнему. Какое матери досталось счастье, такое и дочечкам.
   -Я узнавал насчет Лужников. Нет такого поселения.
   -Я тоже. Нет его.
   Замолчали. Но вот она повернулась:
   -А ты что, не слышишь, как от меня водкой несет? И сигаретами. Я и курила сегодня. Знаю, что нельзя, а все равно… Но теперь все, буду рожать. Вы же поможете мне потом?
   -Ну, конечно, что ты спрашиваешь?
   -Пойдем, а то меня ждут. Тоже хочет, чтобы я с ним жила,- кивнула она за окно.- А я не могу, не могу… Как я устала, Саш.
   Она ткнулась в мое плечо. Постояли так. Затем она начала одеваться, я помог ей. Вышли. В лифте она спросила, не поднимая головы: «Где здесь у вас телефон? Надо ему позвонить, пока еще надо. В восемь часов он приходит, должен быть дома». Я остановил лифт на третьем этаже, провел ее к телефону, а сам отошел. Она дозвонилась, стала с кем-то разговаривать. А я вспомнил очень ясно ее приход, до мелочей. Ее приход, нашу обоюдную радость. Вот во что это ушло. А как она искрилась, как по-детски  рада была похвастаться своими обновками. Я не стал спрашивать откуда они, на какие деньги куплены. Непонятно. И грустно. Наверное, потому не стал спрашивать, что во всех ее вещах чувствовалось что-то ненастоящее. Не нужны они были ей, да и не ее они были. На самом деле, конечно, ее, но не для нее.
   Она подошла ко мне, молчала, поэтому я и спросил:
   -Дозвонилась? Он?
   -Да, это был он. Он пошел за салом.
   Она отвечала машинально, не поднимая головы. Но я был так обескуражен, что не удержался и спросил:
   -Каким салом?
   -Все равно. Ему разговаривать некогда, ему надо идти за салом. Ему всегда что-то надо. Что-то делать. То бриться… Вот только ко мне идти не надо. Он говорит, что хочет нагуляться. Если он сейчас такой, то и потом будет таким. Что женатый, что нет - все равно.
   Вниз мы спустились молча. Она замедлила шаг у дежурной, поблагодарила ее, попрощалась. Вышли на улицу. Неподалеку стоял «Мерседес». В машине горел свет, я успел мельком рассмотреть симпатичного светлоусого парня. Мы остановились с нею у порога, друг против друга.
   -Ну что, сестренка, - взял я ее за плечи, посмотрел ей в глаза.
   Мне не хотелось отпускать ее в эту большую ночь, в завтрашний день, где, как мне казалось, ждут ее только новые удары, где ее некому защитить.
   -Ой, Саш, - ткнулась она в меня лицом, - как мне плохо. Если бы ты только знал, как мне плохо.
   -Ну, Любаш,- прижал я ее посильнее.
   Она заплакала. Я обнял ее нежнее, прижался щекой к ее голове. Светлоусый завел в это время машину, но мы даже не посмотрели в его сторону. Я старался как можно нежнее утешить ее.
   -Вот так,- поднял я ей голову, вытер пальцем слезы, поцеловал ее в лоб.
И она потянулась ко мне, как к спасению. Поцеловал ее в губы- видел, что она так хотела.
   -Ничего, Любчик, все будет нормально. Ты слушай меня и верь мне. Все так и будет.
   -Я не доживу до этого.
   Она снова уткнулась в меня и заплакала.
   -У меня нервы уже никуда не годные. «Скорую» недавно вызывали.
   -Давай, я поговорю с ним? Скажи мне адрес.
   -Не нужно, не нужно. Я не хочу. Пусть будет так.
   И я понял, что настаивать бесполезно.
   -Ты уже замерз, - посмотрела она на меня. Действительно, я уже начинал дрожать на морозе - не оделся для улицы.
   -Ничего, сосед пошел за вином - согреюсь. Тебя градусы греют, а меня колотят,- улыбнулся я ей.
   Ясное дело, не особо съюморил, но она улыбнулась в ответ. Я поскорее постарался увести ее в разговоре от тяжелого. Спросил о встрече Нового года.
   -А я  на свадьбу поеду. У нас одна девчонка замуж выходит.
   -С кем ты поедешь?
   -С девчонками. А ты как? Со своей девочкой встречаешь? Хорошо тебе будет.
   -Да нет, ты торопишься. Я еще не так близко сошелся с ее семейством. С нашими встречу, в общаге.
   Я взял ее снова за плечи, посмотрел в глаза и сказал: «И первое, о чем я подумаю, подняв новогодний бокал, это о твоем счастье. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива».
   -И я тебя не забуду.
   -С Новым годом, сестренка!
   -С новым счастьем!
   -Ну, иди. У тебя уже вся голова в снегу, сама замерзнешь. А тебе мерзнуть нельзя. Да и усатый вон заждался. До встречи…
   Я вернулся в комнату, отнес на кухню чайник и стал у окна, дожидаясь соседа из магазина. Давно уже не было мне так тяжело. Осталось два дня до Нового года. Новый год… Как обычно, столько надежд… Но на этот раз не для себя, не о себе. Ей бы, ей… Была бы она…




                18.

Какое время летит быстрее времени сессии? Разве что зимних каникул. Их я, конечно, провел дома. С Аннушкой не хочется расставаться. Но родители… Дома помогал Игорю готовиться к экзаменам.
   Вернулся- жизнь снова забурлила. Едва находил время съездить к Любе раз в месяц. Звонил на работу. С Юрой у нее все кончилось. Если раньше он ее мучил тем, что не приходил подолгу, то затем невыносимы стали его приходы. Он несколько раз заявился пьяным, невозможно надоел ей глупыми выяснениями, скандалами. Недалеко уже было и до рукоприкладства. «А зачем мне это надо? - сказала однажды мне Люба.- Таких я десяток могу найти. Мне только мать его жалко, он и ее уже замучил. Она меня уговаривает потерпеть, подождать. Нет уж, сыта».
   Долго, до самой весны тянулась у них эта канитель. За это время они поделили все купленное сообща, нассорились вволю, изругали друг друга и послали куда подальше.
   Всю летнюю сессию мы не виделись с нею. Да и звонить, в общем-то, некогда было. Выдавалось время - был с Аней. И ничего плохого не оказалось в том, что стала она со временем более «земной», чем мне казалось. Я уже видел в ней не одни только «плюсы». И все же я даже на экзаменах улыбался, представив вдруг ее, от того, что она у меня есть.
   В один из телефонных разговоров весной Люба сказала, что получила письмо от своего Лешки, а он пишет, что в апреле приехать не сможет - не отпускают его, приедет в первых числах сентября.
   Уезжая летом на каникулы, встретившись с Любой,  подумал, что так оно и лучше будет. Я понимал, что Лешка не знает о ее беременности, что она не сказала и не написала ему, потому и подумал: «Пусть уж лучше сразу увидит ее с ребенком на руках. Если он вообще приедет».
   А дома получил от нее письмо. Она писала, что родила, родила раньше срока. Родился мальчик, но мертвый.
   А мы с нею рассчитывали, что родить она должна примерно в середине августа. Я собирался в это время быть в Москве, быть рядом с нею. «Все не так», - подумал я после ее письма.
   В Москве позвонил ей первого сентября. Она попросила нас с Игорем приехать после занятий. Но братишку задержали в институте, поехал я один.
Приехал и познакомился с Лешкой. Высокий парень, костистый, белявый и, конечно, в тельняшке. Выпили по случаю знакомства и воскрешения детской встречи. Виделись все же когда-то. «Пусть и на вид ты парень нормальный,- думал я,- но еще не известно, чем закончится ваша встреча. Мы уже повидали…» С Любой наедине мне, конечно, поговорить не удалось. Теперь все ее внимание было на Лешке, на долгожданном.
   А закончилось все тихо и мирно. Они уезжали, сначала в Воронеж, а мы провожали их. Лишь в этот день - день прощания, Аня познакомилась с Любой, а Игорь пожал руку Лешке. Перед самым отъездом прибежала  и Зойка (приехала на днях). Запыхалась вся, еле выдохнула: «Уф, в отделе кадров задержали…» Поцеловала сходу Любу, Лешку. Проводили.
   На обратном пути болтала Зойка:
   -А я на фабрику устроилась.
   У меня сердце так и екнуло, но спросил я совершенно спокойно:
   -Это на какую?
   -На какую же еще? - распахнула она свои глазищи. - На чаеразвесочную. Только я не контролером, как Любка, а ученицей машинистки-укладчицы. Вот теперь напьюсь разного чаю. Купаться в нем буду, если не поймают на проходной.
   И хохот, хохот, хохот.
   -Я вижу,- спросил я рассеянно,- тебе понравилось в Москве?
   Она засмеялась.
   -Мне понравилось, как ты мне врезал тогда в больнице, по-родственному.
   Аня удивленно взглянула на меня (как и Игорь), я крепче сжал ее ладошку, посмотрел на Игоря и подумал «Неужели все сначала?»


                19.

   Ждешь, ждешь свободного времени, а дела идут друг за другом и некогда в небо глянуть, как говорится. Но я еще в пятницу решил, что в выходной брошу все и поеду в общежитие к братишке. В одном поселиться не удалось.
В институте разве поговоришь? Так и сделал.
   Паша с Герой еще досматривали последние сны, а я уже подъезжал. Вошел к нему в комнату - лежит и читает.
   -Привет,- кивнул я с порога.- Явно не предметная книжица, да?
   -К черту! Смотри, там подчеркнул даже кто-то.
   Я взял у него книгу:                «Не возри на внешняя моя,
                но вонми внутренняя моя».
   -Что за книженция? - спросил я и посмотрел на обложку.
   -«Слово Даниила Заточника», - сразу откликнулся Игорь. Ну как? Вот это сказал дядька! Хоть на гранит.
   -Откуда?
   -Никола притащил из библиотеки, а я первым начал читать. Ему из-за математики некогда.
   -А у тебя времени на все хватает, - заметил я, присаживаясь к столу.- А Коля где?
   -В душевой. Сейчас уже будет. А ты чего так рано? Или на свадьбу приехал нас с Николой приглашать?
   -Спрячь зубы, - улыбнулся я ему в ответ. - Давай одевайся, за ягодой поедем.
   -Какой еще ягодой?
   -Не за ягодами, так за грибами. А не за ними, так просто походим. Поехали в Сокольники. Походить охота, пока снег не выпал. Пивка попьем.
   -Так бы сразу и сказал, - начал он подниматься, - а то я подумал, что и вправду надо что-то покупать. А у меня с копеечкой напряженка. Вчера выбросил хорошо: посидели с Зойкой в баре.
   -Как она?
   -А что ей? Работает, не скучает. Молодец девчонка.
   -А где эта молодец живет? В той же комнате?- спросил я уже от окна.
   -Да, с Наташкой и Раей. Одна Филатова уехала от них, а другая поселилась.
   -Ты уже и с ними познакомился?
   -Это было легко, - резко вынырнула из горловины свитера его довольная физиономия. - Ты же знаешь, я человек коммуникабельный.
   Вошел сосед Игоря. Мы с ним поздоровались, а Игорь, словно продолжая разговор, «забросил удочку», как я понял по блеску его глаз:
   -Вон и Никола тоже очень хочет. Я же говорю - отбоя нет.
   -Что я хочу?- глянул исподлобья Коля.
   -Как что? С нашей Зойкой познакомиться. Ты же сам говорил.
   -Отскочи на полкилометра. Когда я говорил? - смутился и «набычился» Коля.
   -А она о тебе спрашивала. Не забыла, что я ей как-то говорил.
   -Что ты там уже натрепал?- не оборачиваясь спросил Николай.
   -Забирай, говорю, Зойка, скромнягу парня, а то пропадет. Серьезный парень, лямку тянет на всю катушку.
   -Отвали, лучше бы чайник отнес.
   Я стоял у окна и смотрел на своего зубоскалящего братца и на втянувшего крепкую шею Колю. Один тонкий, стройный, балагур, а второй коренаст, силен и застенчив. Мне нравилось, что они жили в одной комнате.
   Выпил с ними за компанию чаю и мы с Игорем вышли. В дороге говорили о пустяках, об учебе и о девчонках, конечно, без которых мир вокруг- серость и скука. А в парке пошли в сторону от благоустроенной его части: мне нужны были деревья, листья и безлюдье. Открыли купленное по дороге пиво.
   -У тебя что-нибудь с Аней?- начал он первым.
   -А что у нас может быть?- усмехнулся я.- Только взаимность. Все нормально. Летом, наверное, окольцуемся.
   -Давай! Уже пора! Загудим на всю катушку. Мы с Зойкой начнем танцевать вечером, а остановимся только утром. Рекорд будет. Любаню с Лешкой позовем на мероприятие, ес?
   -Может ес, а может и ноу. Молчат они капитально. Уехала Люба и забыла.
   -А что ты от нее хотел?- уже серьезно спросил Игорь.- По твоим рассказам я понял, что она как бабочка-однодневка: хватается за то, что ей попадется сегодня. А на прошлое и будущее ей наплевать.
   -А ее Лешка?
   -Да что ей Лешка, который был где-то. Она хваталась за любую соломинку здесь, чтобы за Москву зацепиться. Все хотят в Москве остаться. Если бы она его ждала, то не дергалась бы здесь во все стороны, как Фигаро. Зойка и то лучше.
   -При чем здесь Фигаро? - улыбнулся я. - Торопиться не надо. Чем может быть Зойка лучше?
   -У нее хотя бы в прошлом почти ничего. Ей только впереди ждать.
   -И что она, ждет? Ты мало ее знаешь.
   -Может быть. Может, чего-то и не знаю. Да ты не смотри на ее фокусы. Дома она в компании была - попробуй отвяжись.
   -А здесь?
-Скука ее заела, Санек. Ей ведь не пятнадцать, уже нужен кто-то, - сказал он последнее серьезное слово и тут же «заиграл».  - Себе что ли подъехать?
   -Сиди, зелень,- махнул я на него рукой.- Ты только по годам ее старше, а по жизни…
   -Ладно, кончай, старик нашелся. Ты сюда зачем ехал? Давай грибы собирай или ягоды.
   -Землянику,- отвечал я ему в тон.
   -Или клубнику.
   А грибники встречались, два-три человека бродили. И все было: тишина, почти застывшие уже деревья, листва, которой можно любоваться, сгребать ногами в кучи и говорить о приятности дыма, когда жгут ее. И мы бродили, говоря уже об этом. Затем разговор пошел о трудностях Игоря в учебе, мы повернули к асфальту, к выходу.
   Вечером я был у Ани.


                20.

   А в это воскресенье, через месяц, примерно, после Сокольников, я приехал к Ане утром. Приехал и сам себе испортил настроение. Аня ушла в свою комнату, чтобы оставить там халат, а выйти в джинсах и свитере, я же с ее родителями смотрел телевизор. Но что мне передача, если я вдруг «заметил» эту квартиру, в которой бывал уже столько раз. Заметил и то, что в ней три комнаты, и то. Что комната Ани, где она раньше жила со старшей сестрой, довольно большая. Почему, почему я не забыл слова Игоря в Сокольниках о том, что все хотят остаться в Москве? Но и что нервничать, если все естественно? Между нами все ясно и в первую очередь мне нужно решать, что будет после свадьбы. Вот я и представил этот вариант: мы остаемся у ее родителей. Ане ведь до окончания учебы дольше, чем мне. Почему-то подумал о ребятах по курсу. Одни забарабанят по голове шуточками с миллионной долей яда, другие просто позавидуют.
   Мы с Аней вышли на улицу и все будущие заботы мигом растаяли. Мы договорились в этот день съездить впятером в Загорск, но неожиданно с утра так подморозило, что у Ани желание ехать на улице стало сжиматься до минимума. Лишь подогреваемое моими насмешками оно не улетучилось совсем. А в общежитии Игоря она успокоилась окончательно, потому что он встретил нас так:
   -Ребята, расслабьтесь, бросаем якорь капитально. Начальник Зоя не хочет никуда тащиться по морозу.
   Я хотел было вмешаться в этот вердикт, но Аннушка захлопала в ладоши:
   -Ура! И я не хочу!
   Дальше все устроилось быстро, Игорь решил:
   -А что остается? Мы с Саней идем в магазин, Никола притащит магнитофон, а любительницы теплой жизни хватаются за ножи и обеспечивают нас жареной картошечкой. Никола, выдай своему гарнизону  режущий инструмент и иди поднимай Жору, пусть возвращает мой любимый кассетник. Народ, гулять будем!
   Но на улице он объяснил все серьезно:
   -Это Зойка придумала весь этот спектакль. Коле ехать не в чем. Он же до сих пор ходил в пиджаке, а тут такой мороз - бац. Неудобно ехать в пиджаке, не говоря уже про мороз. А курточка у него такая, что ее выбрасывать пора.
   -Старики у него кто?
   -У него одна мать. Он подрабатывает, ее зарплата - вот вдвоем и тянут его учебу. В общем, туговато с копейкой. Ему на днях должен прийти перевод на куртку. А Зойка пока уговаривает его взять у нее денег и купить.
   -Ты их все же познакомил?
   -Это не я, от судьбы не уйдешь. Хотя и у меня, Санек, глаз-алмаз, -оживился он. - Раз вечером, да после твоих грибов, она к нам в общагу приехала. У нас была бутылка вина, да она еще одну привезла. А за столом, не помню уже как было, она заспорила, что может бутылку вина выпить, не отрываясь от горлышка. Я, ты же знаешь, такие вещи на шутку беру, а Коля сидит напротив нее и молчит. Она только бутылку взяла, а он: «Поставь». Ты же ее знаешь - никого бы не послушалась, а тут поставила. Но Коля это и сказал… Ты бы слышал. Да еще такой увесистый взглядик впридачу.
   -Да толку с того.
   -Не говори, Саня, толк есть. И мы его будем есть, - рассмеялся он своему же каламбуру.- Тебе жареная картошка в общаге не надоела? И супы в пакетах?А нам она в прошлое воскресенье привезла солидную кастрюлю, сварила мировой супец. А мне раньше говорила, что раньше никогда не готовила, только у себя в общаге начала. Мы теперь живем! А ты к теще не думал перебраться? Она вместе с Аннушкой откормят тебя так, что усы будут торчать, а не висеть.
   -Да черт его знает, что делать. Перевестись на заочное и домой уехать? Там с нею жить? Будем вместе на сессию ездить. Меня снова на завод аж бегом возьмут.
   -Ты че, обалдел? Ты же говорил, что у тебя мировая теща. Давай к ней! Они тебя устроят, упакуют, а голова у тебя работает - что еще надо? Будешь жить  и радоваться.
   -Не знаю… Еще не решил. Знаешь, такое состояние, как будто перед всеми за все хорошее, что на меня валится…
   -Да завязывай ты с этой лирикой, мы - технари. Это тебе не на баяне пиликать. Еще такого наизобретаем… Слушай, это я снова ближе к лирике, а ты видел новую секретаршу ректора? Вай, девочка…
   -Ничего, симпатюлечка.
   -Вай, ничего не понимаешь! Не то слово - мечта! Я же этот месяц не терялся, так что дело уже в шляпе. Но что это было! Я тебе поэтому и не говорил пока ничего. Я взял для начала выдумал, что мне нужна справка, пришел к ней печать ставить. Поставила, поболтали. На следующий день подписал у проректора справку на работу, будто хочу устроиться. И опять к ней за печатью. А она: «Я тебе что, даром буду все время печати ставить?» Сама помогла. Я ее и пригласил в кино. Думал, что не придет. Пришла. Провел ее после фильма, а она: «Больше с тобой не пойду, ты мне не нравишься». Я чуть не упал. Вот это выдала! Всем, значит, нравлюсь, а ей нет… Никола выручил: тоже взял у проректора справку на работу, а я взялся на ней печать поставить. Прихожу к ней: «Почему же это я тебе не нравлюсь?» А она: «Ты лохматый». Представляешь?! Это так о моем оригинальном послеармейском причесоне. А она сама рассказывала, что работала с месяц парикмахером, но потом бросила, потому что у нее раздражение на руках пошло. Я и говорю: «Так постриги, ты же умеешь». А она опять смеется: «А это уже, как говорит моя тетя из Донецка, дело магарычевое». А я ее бац - и еще раз в кино пригласил. В виде магарыча. Погуляли после фильма. Не Иришка, а чертенок.
   Так проговорили мы с Игорем до магазина и обратно, возвращаясь с двумя бутылками крепленого вина и тортом.
   В этот день Аня удивительно сошлась с Зойкой. Я не ожидал, что они будут вместе столько болтать, да еще оживленно. Такие разные они… Атаманила, конечно, Зойка.


                21.

   И снова, как когда-то, у меня записка на вахте: «Приезжай в любой день. Я до двадцать первого на больничном. Сестра». Ну, вы, сестры, даете, - подумал я, прочтя. И очень остро все вспомнилось. Я вспомнил время, когда получал такие записки от Любы. Теперь от Зои. Первая записка от нее. Да и понятно: каникулы, Игорь уехал домой.
   Обратил внимание на то, что написано «приезжай». Конечно, поеду один. Оно и кстати, потому что в общежитии пустота и скука.
   Вышел из трамвая на ее остановке, помедлил и повернул к маленькому кондитерскому. Но тортов не было. Купил килограмм мармелада. И неторопливо пошел. Спешить некуда, у нее, наверное, опять что-то с горлом.
Она простыла перед Новым годом, мы приезжали ее проведать. Тогда тоже все было белым-бело. И Аннушке понравились показавшиеся из-за деревьев и поворота новые и светлые дома впереди. А когда мы подошли совсем близко к ним, я показал на общежитие Зои и сказал, что нам сюда, она не поверила: «Правда? А я думала… Да что же это такое? Какие пивбары строят, а для людей какой-то древний сарай…»
   В общежитии привычно, не глядя в раскрытые двери комнаты дежурной, прошел по сумеречному коридору. Постучал.
   -Они у телевизора, - долетело от девушки, стоявшей у комнаты дежурной.
   Плохо видя после белизны улицы, я нащупал ручку двери. Вошел. У телевизора сидели несколько человек. С крайнего стула поднялась Зоя. Поздоровались и пошли к ней. В комнате, сняв куртку и шапку, я сел у бывшей кровати Любы и взглянул на Зою с улыбкой:
   -Ну что, сладкоежка от мороженого, как поживаешь?
   -Нормально, - ответила она бодро .- Скоро уже на работу. Чай будешь? Давай, давай, не думай
   Она принесла чайник, булочки, а я достал мармелад, и когда она разливала, усмехнулся:
   -Чайку-то на время болезни припасла?
   -Я теперь беру только на заварку. Знаешь, как у нас строго стало? У-у-у… А чай как пили по нескольку раз, так и пьют. Титан уже высосали - овальный стал.
   И тут, по иронии судьбы, в комнату заскочила девушка и что-то зашептала Зое на ухо, отозвав ее к порогу. Но Зоя оборвала ее, не дослушав:
   -Да иди сюда.
   Девушка вошла и стала у шкафа, а Зоя начала доставать из него пачки чая. Девушка отдала деньги и вышла.
   -А это чего? - кивнул я ей вслед. - Раз я все видел, значит, я в доле.
   -Это не мой, серьезно. Это Райка. А я уже не ношу. Залетишь еще из-за этого чая. Ну, рассказывай, как Новый год встретил, а то мне Игорь в двух словах все выдал.
   -В почти семейном кругу. Вечером у Ани хорошо выпили с ее папочкой, а потом со своим курсом всю ночь гудели в общежитии. Ну, с теми, кто не разъехался на все четыре стороны. Нормально было.
   -А,- махнула она рукой, - тебе и рассказывать нечего. Слушай. Мы с девчонками договорились никого из ребят не приглашать, а тут приезжает один мой знакомый с другом. Прямо тридцать первого.
   -Откуда, из Воронежа?
   -Нет, он из Ростова. Я раз убежала из дому и добралась до Ростова. А там деньги кончились. И от вокзала не отходила. А тут еще привязались одни идиоты: руки ломают, тащат с собой. Выпившие. А я пообтрепалась в дороге, вымазалась - думали, что все можно с такой. Еле удрала от них. Иду по городу, по какой-то аллее, а ночь уже. Расплакалась от обиды: и заступиться некому. Тут останавливается неподалеку грузовая машина, и шофер кричит из кабины: «Девушка, вас подвезти?» «Не надо,- говорю,- да и некуда». А он заметил, что плачу и вышел из машины. Я ему рассказала, что еду к сестре в Москву, а деньги украли. Видела, что не поверил, а все же отправил меня в Москву. И адрес Любки записал. А теперь вот приехал под Новый год сюда в командировку. И напросились с другом к нам, а то им негде встречать. Я с ним всю ночь проговорила за столом, а его дружок - с Надькой Шепиловой. Чего я ему только не рассказала! Представляешь, в эту же ночь он предложил мне выйти за него замуж.
   -Это мне представить трудно, но зато я могу представить, сколько вы за эту ночь выпили…
   -Да перестань! Это было как в кино. Но я, конечно, не согласилась. Хороший парень, а не мой.
   -А если это то?
   -А то уже при-то-то,- рассмеялась она счастливо.
   -А как зовут это то? Не Коля?
   -Да, Колюнчик. Мой. А шофер тот еще приезжал. Через две недели. Снова предлагал руку и сердце. Серьезный парень. Несчастная любовь в прошлом.
   Помолчали немного, задумавшись каждый о своем. Потом она:
   -Я недавно звонила Владимиру Афанасьевичу. Полина Павловна умерла.
   -Это ей, по-моему, было уже хорошо за девяносто.
   -Да, кажется. Я с Владимиром Афанасьевичем ездила на кладбище.
   -А Люба, наверное, ничего не знает?
   -Я вчера от скуки написала. Сижу здесь одна, когда девчонки на работе.
   -Да что мне твои девчонки?! Где сейчас Любаня?! Уехала - пропала. Ни письма, ни звонка.
   -Да дома она, в Воронеже. На квартире живут. Они сначала уехали в Петропавловск-Камчатский, а потом вернулись.
   -Ну, как они?
   -Мать пишет, что Лешка не пьет, работает водителем. А Любка на свой завод пошла.
   -Возвращение на круги своя… Поняла? Ходи поровнее, без резких поворотов - так путь короче.
   -Не морочь мне голову, я умею ходить…


                22.

   Последняя картина. Мы все за одним столом: я с Аннушкой, Игорь с Ирой, Люба с Лешкой и Зоя с Колей. Почти идиллия. Почти… У каждой пары свои проблемы. Но… Но самое главное для этого дня то, что стол, за которым мы все собрались, в Москве, в трехкомнатной квартире на Нижней Масловке.
Аннушка вся в белом и воздушном, я же в строгом костюме, постриженный и без усов (чего не сделаешь ради любимой). А за окнами лето, лето и лето. И мы только что пережили сессию. А родители наши делят нас. Мои бьют на то, что Игорь у них такой, что домой его уже не заманишь после института. Они и на свадьбу-то в Москве согласились, надеясь, что эта уступка родителям Ани смягчит их. Где жить Коле с Зойкой? А нас тащат в две квартиры. После свадьбы поедем на лето к моим, там видно будет, что делать и как нам быть. И насколько сильно мы заскучаем по Москве. Мы еще с Аннушкой не уехали, а я уже представляю, как мы вернемся, погуляем в центре, а потом свернем с шумной Горького в тихие дворы, купим там что-нибудь вкусненькое в кондитерском киоске…
   Но до всего этого свадебного грома мне все же удалось хоть немного поговорить с Любой:
   -Ты изменилась маленькой черточкой: у тебя глаза стали грустными.
   -Ой, Саш, а чего мне радоваться, если я не беременею? Я не могу уже без ребенка. Лешка ничего, а я не могу. А может, и он переживает, только виду не подает. Особенно плохо, когда он уезжает в командировку, а я думаю о ребенке: купала бы его сейчас, ноготочки постригла, что-нибудь рассказала ему на ночь или почитала. Уговариваю Лешку взять мальчика из детдома. Я же так всегда хотела сына. Не знаю, может, в больницу сходить? Да что толку, они же меня предупреждали…
   Что я мог ей сказать теперь? Что все будет хорошо, как раньше твердил? Так ведь то, желаемое хорошо, уже пришло. Было трудно и я верил. Теперь все иначе. Да и что мудрить, мы с нею говорили, а в душе-то знали, чувствовали, понимали: что-то находим, что-то теряем…
                Часть 2. Записки взрослого человека

               
                1.

   Дневник я веду со школьных лет. Потом были студенческие записи, после которых жизнь так ускорила ход, что стало как-то не до чистых листов  и авторучки. Разве что иногда, в выходные, коротко и о главном. Вот как раз, «в строку», вспомнилось написанное дочкой:
                «Словно с дерева -
                за листочком лист,
                Моих лет немереных
                осыпает жизнь…»
   Она у нас в своем университете газету редактирует. И в отличие от меня свободно пишет и на русском и на украинском языках. Было время, когда Игорь «шпилил» меня по поводу Украины. Звонил на домашний телефон или на рабочий и:
   -Братка, я уже Усть-Неру прочесал, Мирный и Нерюнгри, может к тебе на Украину махнуть за топливной для бульдозера? Украина - это же житница была Союза, значит, богатница. Только отвечай по-русски, не балакай.
   -Игорек, у меня и при желании не получится балакать. Как был я русским, так и здесь во всех анкетах записан. А бульдозеры, Игорюня, это же не мой профиль. Так что - ищи.
   -А я твоему Виталику позвоню в Москву, он же у тебя милиционер. Давай номер.
   -Не получится. С ним только дочка общается, да и то через Интернет. А Интернет - это паутина, ты там запутаешься.
   Было время - и так шутили. Невесело. А сыну моему недавно уже капитана присвоили, и не видел я его почти десять лет. Да что видеть - ни одного звонка из Москвы на мой мобильный не пришло. Вот так его Аня с тещей воспитали.
   Что-то я все никак к началу не пригребу. Козьма Прутков голову морочит: «Где начало того конца, которым оканчивается начало?»
   Зато хорошо помню, как я прибежал к теще на работу в ее кабинет. Охрана в издательстве меня уже знала. Вбежал к ней и с порога: «Все! Сын!» А она давай плакать на радостях и поцеловала меня. А на улице прямо перед издательством мне захотелось крикнуть: «Принимай, Москва, нового москвича!» Он им и стал. Но скоро от этой большой радости мало что осталось. Как и от семейной жизни к завершению учебы. Теще нужен был лишь внук да ее дочь, а зять с туманным будущим - это лишнее: того и гляди увезет ее дочечку из-под теплого крылышка в глушь. Помню, что сыну, когда он заканчивал школу, я написал в письме: «Мужчину определяет не возраст, а поступки». Только вот дали ли ближайшие родственники дойти этому письму до сына? А до того, получив квартиру на Украине, я попробовал вернуть Аню и сына, но ее любовь к маме, видимо, с самого начала превышала любовь ко мне.
   А дело было так: декан нашего факультета имел друга - директора завода на Украине. И тот попросил его направить к нему толкового выпускника. Выбор декана пал на меня. Лестно, конечно, да мне, правда, тогда уже было все равно.
   Примерно раз в год я приезжал в Москву к сыну. Останавливался сначала у Зои и Николая, который устроился дворником и получил небольшую жилплощадь. В Измайловском парке показывал сыну место, где впервые увидел его маму. И на рыбалку его возил. Но с годами он становился все отчужденнее ко мне. И вовсе не захотел видеться, как только закончилась моя выплата алиментов. Его, видимо, «воспитывали». А я обжился на Украине, мне понравилась работа, женился, родилась дочь. Жизнь продолжалась.
   В последний раз я был в Москве сразу после развала СССР. Шел по бывшей уже Горького пешком рано утром и видел, что строители-иностранцы изменяют Москву. Подумал тогда: «Это будет Чикаго?» И шел я тогда спокойно, как дома, на родине, не опасаясь, что милиция спросит паспорт. К тому времени Николай и Зоя уехали из Москвы по направлению Николая после учебы. Я не знал куда, а Игорь не мог мне этого сказать, потому что бросил учебу за год до окончания.
   У Чистых Прудов я докурил сигарету до конца. Этого хватило на воспоминания о Любе, наших прогулках. Вспомнил даже квартиру Полины Павловны, которая была неподалеку. «Там, наверное, уже не родственники ее живут, а совсем чужие люди», - подумалось мне тогда с грустью.
               

                2.

   Игорь в те годы позвонил первым. Да и как иначе, если ни я, ни родители не знали, куда он подался из Москвы. Особенно отец переживал, но в первую очередь из-за того, что брат не доучился, остался без престижного московского диплома. Сначала он коротко сообщил мне и родителям, что уехал в Якутию. Здесь у него армейский друг, с которым он переписывался и после армии, отец которого и помог ему попасть туда. Сказал, что устроился на золотой прииск, учится на бульдозериста.
   Мне было трудно представить брата в таком серьезном районе страны. Но через год он прилетел в отпуск. К родителям, конечно. Потом уже поездом приехал ко мне на Украину. Под водочку и селедочку мы и наговорились. Лена моя немного посидела с нами, потом пошла к нашей малышке, а мы остались на кухне надолго. Игорь кивнул вслед жене:
   -Ты ей сразу сказал, что платишь алименты?
   -Да, конечно. Я ей все рассказал.
   -Ну и как она?
   -А она умная. Игорек, мне уже скоро тридцать, пора уже не забывать о голове на плечах.
   -Да ты ее, вроде, никогда и не терял,- усмехнулся Игорь.
   -Да бывало. Особенно с Аней. Но теперь-то я уже понимаю, что чувства-чувствами, а жениться на одних чувствах, без ума, не стоит.
   -Ну, вот за это давай и по рюмочке! За умные чувства!
   Мы выпили, немного помолчали, каждый свое вспоминая. Но жить было интересно сегодня, поэтому я и поинтересовался с улыбкой:
   -Ну, с работой твоей я понял: пашешь бульдозером камни. А женщины там есть?
   -А как же без них? Они везде есть. Некоторые даже мешают по улице идти, потому что голова им вслед поворачивается.
   -Шею не сверни.
   -Не, я уже в одну сторону смотрю. А сначала я там вообще головой не вертел. С Женькой, с моим армейским корешем, встретились, посидели у него дома. А потом я как ударился в учебу. На курсах быстро раскусили, что у меня не только среднее образование, как я сказал. Слишком легко все схватывал.
   -Не жалеешь, что институт бросил?
   -Уже нет. Все правильно. Тебя вот к тридцати годам поставили начальником цеха - ты этого хотел?
   -Вообще-то я хотел в КБ работать. Но одно другому не мешает. Я сейчас такую нужную штуку задумал для цеха - весь конвейер изменится.
   -А вот так уже не надо,- замахал руками Игорь.- Так хорошо начал - о женщинах, а сейчас будешь на листке чертить, объяснять…
   -Годится. Так в какую ты там сторону смотришь? Ты сказал, что в одну.
   -Какая якуточка, Саня… И умная,- добавил, словно вспомнив что-то.- В техникуме учится.
   -А как ее зовут? Имя якутское?
   -Надя. В Якутии, вообще, русских, украинцев, белорусов - на каждом шагу. Но Надя не чисто якутка, есть в лице что-то русское. Наверное, ее мама от русского родила. Там на это не обращают внимание, даже хорошо, когда так получается, потому что от русского дети здоровее.
    - А Ира?- перебил я его.- Мы ведь так ничего и не знаем, что у вас случилось. Мою, к примеру, семейную лодку потопили бытовые мелочи и мелкая любовь, ее.
   -Потому и не рассказывал, что долго болело,- посерьезнел братка.- Какая Москва ни огромная, а Иришка в ней всегда была бы рядом. Поэтому я и уехал.
   -Что-то у нас с тобой московская любовь не сложилась. Мне Анютка сама предложила разойтись.
   -А мне такое предложение сделал папа Ирины. Саня, мне и сейчас вспоминать жутко. Почему ее родные сразу меня не предупредили, что у них в роду по женской линии не ладится? Хотя, я, наверное, не поверил бы, и все получилось бы как получилось.
   -Что-то я в этих линиях ничего не понял.
   -Это какое-то психическое заболевание. И мать ее время от времени лежит в психиатричке. Представь: мы Иришку искали с ее отцом ночью с фонариками по темным подъездам соседних домов. Забьется где-нибудь на верхнем этаже, сидит на ступеньках, вцепившись в перила, а глаза- затравленного зверька. Потухающие. Ее надолго положили. Не хочу больше об этом. Наливай.


                3.

   Через пару лет после развала Союза я попробовал восстановить былые связи. Мои родители уже не переписывались с родителями Любы и Зои. Ни я, ни Игорь ничего не знали о них. Естественно, что прояснить все можно было только в Воронеже. Жена не возражала, на работе как раз подошли две недели отпуска по графику - я и махнул в Воронеж. На месте, побродив немного по городу, почти забытому со школьных лет, добрался вечером к дому тетки. В квартире я застал только Зою, Колю и их сына. Когда Зоя открыла мне дверь, я еще у порога понял по красным пятнам на лице и блеску глаз, что она выпивши. И состояние это такое же застарелое, как и небритость Коли. Были, как обычно в таких случаях, радостные восклицания, ужин, состоявшийся благодаря продуктам, которые я купил по дороге. Была, конечно, водка. Я и узнал почти все, что хотел. Отца Любы и Зои нашли однажды мертвым на вокзале. То ли собрался ехать куда-то и умер, то ли убили собутыльники. После этого их мать рассчиталась и уехала к старшей сестре в деревню. Коля после окончания учебы добился направления сюда, работал мастером на заводе. Зоя была «на хозяйстве». И получалось из разговора с ними, что время, когда Коля учился и работал дворником в Москве, было лучше теперешнего: хоть и меньше денег было, но спокойнее.
   -Ну, а с Любой и Лешей видитесь? Как они, где работают?- наконец среди шума-гама поинтересовался я.
   -Братец, ты что?- посмотрела на меня Зоя мутно.- Они же рядом с тобой, в Москве. А нас Любка уже знать не хочет, загордилась, забогатела.
   Я кивал, поддакивал, а сам думал: «С вами все ясно. Вы уже не помните, что я останавливался у вас в дворницкой квартирке, приезжая с Украины.
   На следующий день, с утра пораньше, попрощался и уехал. В поезде думал: кого же они вырастят, что будет с их сыном? В связи с этим вспомнился и телефонный разговор с братом. Я тогда упрекнул его:
   -Ты чего родителям не звонишь и не пишешь?
   -Я звоню, но трубку все время отец берет, поэтому я и прерываю связь. А с матерью поговорил бы, конечно. Но ты же ей и так все обо мне рассказываешь в письмах и по телефону.
   -Игорюня, что-то я не заметил, что тебе отец плохого сделал?
   -Да они же из-за него не приехали к нам на свадьбу. А Надя очень хотела познакомиться с ними. Но мы не могли поехать к ним до свадьбы: то у Нади учеба в техникуме, то беременность. А отец меня довел до белого каления по телефону: женился, говорит, на узкоглазой, вот и живи с такими, потому что мне узкоглазые внуки не нужны. Чего, говорит, тебе в Москве или здесь не хватало? Разве им все расскажешь? По телефону все не объяснишь. Ладно, хватит о плохом. Помнишь, как мы на Нижней Масловке тогда все собрались на твоей свадьбе? Вот и у нас с Надей было шумно. Жаль, что вы с Леной не приехали. Ты бы увидел, как твой брат чуть в обморок не упал.
   -Ты что, там от морозов ослабел?- засмеялся я.
   -Это тесть меня чуть с ног подарком не сбил. Я вам, говорит, мала-мала денег собрал. И сберкнижку мне подает. Я посмотрел в нее и подумал, что у них здесь, наверное, шутки такие. А оказалось - правда. Представь, Саня, на сберкнижке был настоящий, советский миллион рублей!
   -Ну, Игорюня, мне с моей зарплатой трудно представить такую сумму. Математически, конечно… Но в жизни… Или это ты шутишь? Сказка какая-то.
   -Саня, не забывай, что я в Якутии, а тесть мой коренной якут. Он всю жизнь охотится, а еще мыл и сдавал золото. Мне про него рассказывали, что о его промысле никто ничего не знает. С вертолета пытались за ним следить, а он дошел до распадка и исчез. Он рядом будет - ты его не увидишь.
   -А у нас зато абрикосы прямо на улицах осыпаются!- парировал я для смеха.- Приезжайте на фрукты.
   -Приедем. С такими деньгами можно кататься. Да я и зарабатываю неплохо. Наследника мы ждем. Или наследницу - все хорошо. Ты не представляешь, - засмеялся Игорь,- как якуты о таких случаях говорят. Один скажет, что его дочка ребенка приведет, а другой и вообще спокойно заявит, что его дочка скоро опоросится. А сколько тебе до работы ехать?- вдруг перескочил он в разговоре.
   -Минут сорок, а что?
   -А на дачу, ты говорил, час уходит или больше? Мы эти расстояния, братка, ликвидируем. Вот родит Надя, приеду и купим тебе машину.
   -Ты так миллион растрынькаешь.
   -Ничего, хватит.
   -А интересно,- сменил я тему,- куда делась Люба со своим Лешей? Они ведь тогда в Воронеж уехали. Он сошел на берег с корабля совсем. Где-то они, чем занимаются?
   -Саня, если они нас не ищут, то чего и нам оглядываться по сторонам?
   -А если искали? Я в Украине оказался, ты вообще в Якутии - нас не найдешь.
   -Через родителей нашли бы. Да мало ли…


                4.

   Отец Любы и Зои был родным братом нашего с Игорем отца. После его смерти и отъезда его жены в деревню переписка родственников заглохла. Но лет через несколько я взял и написал тетке в деревню по адресу, привезенному от Зои и Коли из Воронежа. И ответ получил. Она писала, что Люба в Москве, у нее двое сыновей. Старший недавно женился.
   Письмо напомнило мне студенческую молодость, когда тетка написала мне в Москву из Воронежа. Но и сейчас у тетки с ее сестрой нет в доме мобильного телефона, поэтому и письма.
   Еще она писала, что Люба загордилась: ни к ней в деревню не приезжает, ни к сестре. От нее же я узнал, что Зоя с Колей из-за долгов разменяли трехкомнатную родительскую квартиру на двухкомнатную. Затем им пришлось расстаться и с этой квартирой и переехать в деревню под Воронежем. Приезжали они как-то к ней, просили денег, но она с сестрой решила по-другому: дала им пять мешков картошки, а то деньги пропьют-прогуляют. Теперь, писала, им в этом деле сын помогает, который недавно вышел из тюрьмы.
   

   Судьба Игоря радовала больше. Он не любит писать письма, поэтому звонит часто. Я все же уговорил его закончить институт заочно. И он это сделал. Отец его армейского друга снял его с бульдозера и предложил другую работу. Ему, как председателю артели, больше нужен был «пробивной» характер Игоря и его умение вступать в доверие, чем еще один бульдозерист. Игорь мотался по всему Северу на машинах и вертолетах в поисках запчастей для техники, получая на руки для этого большие суммы наличными.
   -Такие дела доверяют не каждому,- говорил он, позвонив.
   -Хвастаешься?- смеялся я.
   -Да нет, оно так и есть. Так что, как у Высоцкого: ни единою буквой не лгу. И в артель привожу, что надо, и мне перепадает. Когда вы уже приедете?
   -Далеко. Мы работаем, дочка заканчивает учебу: три разных графика.
   -Самолетом все близко. А мы бы с тобой на охоту сходили. Я вот недавно с Женькой был. Представь сугробы метра под три, а мы в них вырыли яму для ночевки. Женька притащил бревно, и оно горело всю ночь. Я так и не научился его разжигать. Они его здесь как-то выдалбывают вначале, разжигают, и оно горит внутри. Хорошо белку погоняли. Он с мелкашкой, а мне карабин дал - куда с ним на белку, только на волка или росомаху. Но я у него иногда брал мелкашку.
   -А как же вы по таким сугробам в лесу?
   -Так у нас же снегоступы - трамбуем снежок.
   Рассказал я брату все новости от тетки.
   -Ну, вот видишь, нашлась тебе Любаня. А ты говорил - потерялась,- отреагировал он легко и бодро.
   -Да только и известно, что адрес в Москве. Номера телефона нет. Я уже писал два раза, но ответа нет. Может, переехали. Сам знаешь: в Москве затеряться легко, а найти человека попробуй…
   -Саня, хватит пробовать. Я твоей дочке на день рождения что подарил?
   -Ноутбук.
   -В-о-о-т! Сань, ты какой-то старый стал, медленно мозгами шевелишь.
   -Сам такой! Не знаю как у кого, а мои пятьдесят - самый расцвет жизни. И жить интересно! Ко мне на завод недавно пришел такой башковитый парень после института. И уже подал первое рацпредложение.
   -Я рад за него и за тебя. А чтобы тебе было еще интереснее, скажи дочке, пусть она через Интернет поищет сыновей Любани. Ты же фамилии-имена их знаешь?
   -Конечно. Где-то в теткином письме есть.
   -Вот и вперед! Где-нибудь в «Одноклассниках» и найдет родственников.
   -Ладно, попробуем. И насчет приехать подумаем с Леной. Пора нам встряхнуться. А ты уже никуда оттуда?
   -Привык. Здесь мой дом. А знаешь, братка, чем эти края отличаются от других? Я поездил, повидал. Здесь плохие люди не задерживаются.
               

                5.

   И снова весна. Снова я звоню Любе. Только в руке у меня теперь мобильник и прошло уже больше  двадцати пяти лет с того весеннего звонка из общежития моего института. Я немного волнуюсь, стою у окна, смотрю на березу, посаженную мною, и все не нажимаю зеленую кнопочку. В юности все проще: делаешь, не задумываясь - на чувствах.
   В телефоне долго звучит громкая и непонятная песня, никто не берет трубу.
Но вот:
   -Да, слушаю, - женский голос.
   -Любовь Ивановну хочу,- говорю с улыбкой, вспомнив фильм «Мимино» и еще не до конца узнав ее по голосу.
   -Хотеть не вредно! Это кто?
   -А это, Люба, тот, кого ты лет двадцать пять назад называла в Москве братиком.
   -Саш, ты?! Господи, я бы и не узнала. У тебя такой солидный голос стал, такой тембр…
   -Да я и весь теперь солидный. Я ведь главный инженер завода. Положение, как говорится, обязывает.
   -Ой, Саш, обалдеть, мы же столько не виделись. Столько хочется спросить. Мне Димка говорил, что твоя дочка через Интернет нас разыскивает. Хорошо, что он там зарегистрирован.
   -А плохо то, что еще раньше письма мои не дошли. И адрес ведь такой интересный был: улица Чернышевского. Это же улица, где ты жила на квартире у той старушки, Полины Павловны, так?
   -Да я и сейчас здесь живу, Саш! В ее квартире! А теперь она наша!
   -Ну, милейшая, вы меня удивили.
   -Послушайте, милейший…
   И мы снова рассмеялись.
   -Слушаю, слушаю,- продолжил я.- А мои письма?
   -Я их получила. Уже даже и конверт в Украину купила. И письмо начала писать, но, ты же знаешь, я ленивая.
   -Я думал, что за двадцать пять лет это прошло у тебя.
   -Да нет, что ты? Еще хуже стало, - засмеялась она.- Господи, столько лет прошло, а как будто вчера все было. А на баяне ты не разучился играть?
   -Да забросил я это. Некогда было. А теперь уже и не тянет. Мне хватает музыкального центра. Да и жена у меня на гитаре играет. В общем, музыки у меня достаточно. Слушай, я же лет десять назад был в Москве, покурил у Чистых, тебя вспоминал, а ты, значит, в это время была рядом, в старой квартире на Чернышевского?!
   -Да! Чего не зашел? Мы давно чаю вместе не пили, - смеялась она.
   -Надо было меньше прятаться.
   -Да не пряталась я, жизнь у меня такая получилась. Быстрая какая-то.
   -Быстрая она у всех, только не все это замечают.
   -Саш, а ты звонишь с домашнего или с мобильного?
   -С мобилы.
   -Мы сейчас все твои деньги проговорим.
   -Ничего, я его хорошо «заправил». А ты какая стала?
   -Мне кажется, я немного подросла. Но то, что не помолодела, - это точно. Но мужики на меня посматривают, значит, я еще ничего, ягодка опять.
   Ее речь по-прежнему искрилась смехом, но в голосе появились трещинки и глуховатости. Я даже подумал, что она, наверное, курит, что у женщин часто бывает не от хорошей жизни, поэтому и спросил:
   -А ты работаешь там же? На чайной фабрике?
   -Ой, Саш, я уже и забыла о ней. Я теперь мастером работаю…
   -Да иди ты! - не дослушал я и засмеялся.- Мастером чего? Рукопашного боя?
   -При департаменте есть хозяйственная часть, в ней есть плотники, слесарь, сварщик, а командую ими я.
   -Получается?
   -А то… Я как скажу слесарю строго: Анатолий Федорович, берите ключи и за мной! Они еле успевают за мной бежать. И Лешка мой там же. Здесь Владимир Афанасьевич работал. Теперь это департамент, а не министерство, а Леша мой там шофером. И он уже Алексей Петрович. У него там времени полно, поэтому он уже столько книг перечитал, не то, что у меня.
   -Значит, в море его не потянуло больше?
   -Саш, нам не до разъездов было тогда. Это вы с Аней кувырнулись разок на кровати - и она уже беременная. Да и со второй женой тоже, наверное, проблем не было?
   -Да, выносили и родили нормально.
    -А нам пришлось и молиться, и лечиться. Я с тех пор «Отче наш» лучше имени своего помню. Одних уколов в живот штук сто влепили. Ничего у нас в Воронеже не получалось, не беременела я. Так хотелось ребенка, что обо всех и обо всем забыла. Без детей разве жизнь? Вот я и позвонила Владимиру Афанасьевичу в Москву - вдруг что-то посоветует, врача, клинику. У него же связи, знакомства. А он мне сказал, что лучше для этого перебраться в Москву.
   -Ну, это не всегда лучше,- вклинился я в ее рассказ.- Я тоже когда-то перебрался, а теперь уже лет десять не видел сына. Бывшие мои москвичи отобрали его у меня. Вроде и препятствий особых нет, а вот вижу, что он ко мне не тянется. Но ничего, жизнь кончается не завтра, да и до него, думаю, дойдет в конце-концов…
   -Ты будешь слушать?!
   -Чего буянишь? А поговорить? Ладно, бухти дальше.
   -Это мне Владимир Афанасьевич за мою жизнь второй раз такое предложил.
   -Такие люди уже редкость, - снова я ее перебил.- И сами жили и другим давали жить. А сегодняшние и не думают, что в гробу карманов нет. Так что он тебе предложил?
   -Сказал, что квартира Полины Павловны свободна, что она принадлежит ему. А еще сказал, что я очень вовремя позвонила. Жена настаивала, чтобы он квартиру продал, а ему хотелось иногда сюда приходить. Если чужим продать - все, не зайдешь. В его возрасте, как он мне потом все объяснял, деньги уже не имеют такого значения, как в молодые и зрелые годы. Мне что-то такое и Полина Павловна когда-то говорила. А еще он привык к этой квартире, столько воспоминаний. Вот он и тянул, не продавал. А тут я звоню. Он и предложил нам эту квартиру. Не бесплатно, конечно, но и не по московским ценам, хотя тогда и цены были не такие сумасшедшие, как сейчас. Это для его жены деньги. Зато к нам он может приходить, когда захочет. Я с ним и на могилу Полины Павловны езжу.
   -Повезло вам с жильем.
   -Да мы бы по любому здесь остались. Хоть дворницкое жилье получили, хоть сняли бы квартиру. Нам деньгами Лешины старики помогли. А здесь сначала жил, ну, после Полины Павловны, сын Владимира Афанасьевича,- сказала Люба и голос ее насторожил.- Здесь жил, здесь и умер. Наркоман он был.
   -А как твое здоровье? Кровя не шалят?
   -Я пока беременела и себя подлечила. Сейчас ничего, бывает иногда, но это уже не в счет. Саш, извини, мне на домашний звонят, это с работы. У нас там вчера небольшая авария была, поеду, хоть и суббота. Звони завтра с утра.


                6.

   Теперь, с возрастом, я и в выходные встаю рано. В будни это дает возможность спокойно попить чаю перед работой, почитать за чаем газету. И еще мне нравится не доезжать одну остановку до завода и идти пешком. Мне интересно по дороге смотреть на здания, замечать перемены в них, нравится встречаться с утренними прохожими, многие из которых знают меня и здороваются, а я с удовольствием желаю доброго утра дворнику возле завода. А еще, почти каждое утро, думаю о сыне, мысленно разговариваю с ним, представляю нашу встречу.
   Вот и на следующий день после разговора с Любой я поднялся рано и заперся от жены и дочки, которые еще спали, чтобы не мешать им. Мимолетный взгляд в зеркало снова напомнил о времени: по бокам лба легкая седина, а над ним уже не такие густые волосы, как раньше. Я усмехнулся и подмигнул своему уже не молодому отражению в зеркале, подумал, что пора уже и позвонил.
   -Саш, ты чего так рано?- ответила она недовольно.- Выходной же.
   -Это тебе только кажется, - засмеялся я.- Пора шевелиться, а ты валяешься.
   -Да я уже на кухне, а Лешка в магазин пошел. Сейчас будем завтракать. Приедешь? После завтрака пойдем на Чистые Пруды, погуляем, как когда-то.
   -Ага, сейчас, только тапочки на туфли поменяю. Москва - это же за углом. А приехать - это мы с Леной намечаем. Да, наверное, и дочку заберем с собой. Москва - она же как раз на пути у нас в Якутию.
   -Какую Якутию? Шутишь? Там же холодно, наверное, даже летом.
   -Зато там брательник. Соскучился. На охоту сходим, водки попьем.
   -Игорь?!- громко удивилась она.- Он в Якутии?
   -Я тебе разве не писал о нем?
   -Нет, ты только кратко о себе. А о нем, что он с Ириной расстался - и все.
   -Так говорить же лучше, чем писать,- засмеялся я.
   -Ну, как он там? Что делает?
   -Жил сначала в поселке на прииске. Там женился на полуякутке.
   -Это как?- перебила она меня.
   -Его Надю мама родила от русского. Получилась красивая девочка. В поселке у них сын родился. А потом они перебрались в Якутск. Дом купили, большой. Работал он главным инженером котельной, потом избрали его депутатом, а сейчас он - заместитель мэра Якутска.
   -А был такой заводной в молодости, баламут. Я его по твоей свадьбе хорошо запомнила. Никогда бы не подумала, что из него чиновник может получиться.
   -Да вот, получился. Слушай, твоя мать писала, что ваш старший уже женился. Так?  А младший?
   -Старший-младший… Слушай ты ее больше. Она ничего не знает. Они у меня родились с разницей в несколько минут. Они у нас и не близнецы и такие разные. Это, наверное, лечение перед беременностью так отразилось. Димка - да, женился, работает, все у него нормально. А вот Генка…
   Она так затянула фразу, что я представил, как она там, в Москве, покачала головой.
   -А что он у вас? – спросил я с улыбкой.- Жениться не хочет?
   -А он не у нас. Он в Америке.
   Она сказала это так просто, буднично, что я сразу и не понял о чем она:
   -Какой еще Америке? Ты не выпила с утра?
   -Какой же еще? Той самой - США. У него это еще в садике началось, года в четыре. Воспитательница нам как-то сказала: а вы не замечали, что ваш Гена необычный, не такой, как Дима и другие дети? А когда нам было их различать? С утра до ночи работали, чтобы за квартиру рассчитаться, а Лешка еще и по выходным подрабатывал. Воспитательница сказала, что он обо всем новом для него слушает очень внимательно, а любое иностранное слово сразу запоминает и может повторить идеально. А лет в семь они его и забрали в Америку.
   -Кто, пришельцы?- решил я пошутить.
   -Саш, теперь уже можно и шутить об этом. Мы уже привыкли. Почти. А тогда… Помнишь же, как я хотела сына? А тут возьми и с детства отдай его чужим людям, да еще за океан. Этого не объяснишь. Я и до сих пор не разобралась: хорошо, что так получилось или плохо. Это Лешка на работе тогда взял у напарника адрес американской семьи, а откуда тот его получил - не помню. И начал с ними переписываться. Напишет, а наша соседка- учительница, переводила ему на английский. А потом они приехали сюда в отпуск. И убедили нас, что у Гены нашего, с его способностями к языкам, будущее здесь не ахти какое. Не сразу, но убедили. И Владимир Афанасьевич был на их стороне, говорил, что ради будущего ребенка можно и потерпеть, тем более, что у нас их двое. Мы с Лешей думали, думали и согласились. В общем, оформили опекунство и здесь и там до окончания учебы, и поехал наш сынок в штат Калифорния. Владимир Афанасьевич помог с документами. Он хоть и на пенсии уже был, но связи-то остались.
   -Да, представляю каково вам было… Он у них в семье живет?
   -Да. У них ресторанный бизнес. Наш Гена сначала закончил частное учебное заведение, а сейчас уже заканчивает институт усовершенствования иностранных языков.
   -Приезжает?
   -Конечно. Раз в год. У него двойное гражданство. Ему там продлили пребывание до 21-го года. И знает он у нас аж семь языков. В совершенстве. Языки все европейские.
   -Вот это парень! Вам уже можно начинать гордиться им.
   -Саш, я до сих пор ломаю голову: откуда у него это? Никаких вундеркиндов у нас в роду не было, кроме мата никто никаких других языков не знает. А этот вдруг шпарит на всех языках. Димку же вместе с ним родила, а он ничего, нормальный.
   -Люб, а Гена не нормальный? Да все у вас нормально. А может, даже и лучше. А откуда что берется, так это никому не известно. Ну, а дальше-то что? Куда Гену вашего тянет?
   -Саш, меня радует, что пока еще его домой, к нам, тянет. А дальше – поживем-увидим.
   -Да… Хотел бы я пообщаться с этим пареньком.
   -Может и поболтаете скоро. Этим летом он собирается приехать в Москву и будет поступать в МГИМО.
   -А в Америке что, нет институтов по международным отношениям?
   -Саш, даже там признают, что МГИМО дает лучшее образование.
   -Да, ребята, долго вы раскачивались, но уж родили так родили…
   -Теперь ты понимаешь, какая у нас жизнь была?
   -Почему была? Она, такая же, продолжается. Разве нет? И впереди еще столько интересного…
   -Ну, ты  как всегда, - сказала она и засмеялась…


                Пилюгин Юрий.