Сказка о новой жизни

                СКАЗКА О НОВОЙ ЖИЗНИ
                рассказ

"Не знаю, сколько было времени, когда я проснулся. Наверное, поздняя ночь. Да и что можно было сообразить спросонок в палатке? Она переползала через меня, вернее, по моим ногам, мне было, конечно, не до времени. Ощущение такое, словно кто-то медленно тащил по мне толстую веревку. Но это точно была змея. Их в округе ползало - хоть отбавляй. Мы и купаясь в озере, сталкивались с ними. И первое, что я подумал, так это о жене: "Ну, вот мы с тобой и помирились…" Я впервые не знал, что делать, казалось, что это уже конец. Разбудить напарника, сопящего рядом? Для этого надо пошевелиться. И в ответ на это получить укус. Шевелиться нельзя было. А она так долго тащила себя через мои ноги. Да и жалко было напарника: а если бы не меня, а его? Вскочил бы в темноте спросонок… Ну, а потом была тишина. Слушал ее до рассвета. Сразу так жить захотелось…"

Это мой друг. Все это я знаю от него. И даже больше, чем он сказал. Дружба - знаешь? Это как любовь. Только в любви ты ребенок, а в дружбе – мужчина. Живешь, живешь, вдруг захочется крикнуть: "Серега, пора!" Пора ему или мне приехать. Свалишься к нему, а он смущенно зарозовеет лысиной и: "Мы вас не ждали, ну, а вы уже пришли". И хочется обнять его вместо рукопожатия.
Он скажет слово, я понимаю на десять. Потому и знаю, потому и чувствую, как он…
Когда-то пели:
"А ты не знаешь,
а ты не слышишь
Мою печаль, мою печаль…"
Наверное, из этого прошлого звучит более современное:
"Не плачь, душа,
не плачь, душа, не надо.
И грустных песен мне не пой..."
А грусти вначале и не было. Он пришел однажды на танцы и снова увидел одну из самых красивых девочек. И еще он в который уже раз увидел, что она слишком красива для него. Я ему этого не говорил. Разве может быть у не самого рослого, ушастого и постоянно из-за этого хмурого блондина с ранними залысинами со лба, такая девочка? А у нее и до сих пор выразительные щеки и губы, по-кукольному округлые, и все такие же распахнутые, с блеском, глаза. А ресницы? Это не ресницы - веера. Опускаются медленно, пышно. Только нет уже вьющихся, длинных волос. Теперь - стрижка. Но не портит, все хорошо. Она любила смеяться, как есть мороженое.
Серега обалдел, когда на белый танец она пригласила его. Он бы не пригласил ее и под дулом автомата. Продолжал бы смотреть издали - и все. Так он ей и сказал во время танца. Она рассмеялась:
-А я видела, что ты смотришь. И такой серьезный всегда, что мне смеяться хочется.
-Больше не буду, - счастливо улыбнулся он в ответ и посмотрел вблизи в эти распахнутые глаза. Нет, не посмотрел, опустился в них, потерялся.
-Что не будешь? Смотреть?
-Нет, серьезным не буду. Давай смеяться.
Это был первый их танец, первый разговор. И почти вся ночь была для них. Серега расхрабрился и вызвался проводить ее после танцев. И храбрость эта уже не покидала его. А она слушала, я уверен - с интересом, и смеялась…
А перед тем, как ему уйти в тот "змеиный" поход, он стоял на пороге спальни, смотрел на нее, спящую, и в который уже раз боль прижигала его сердце сомнением: не ошибся ли он?...
И ведь учили его: не смотри на красивых. Нет, в школе этому не учили. Тем более, в восьмом классе. А ведь именно в восьмом директриса привела в наш класс новенькую. Да такую, что до конца школы не до учебы Сереге стало. И краснел он тогда просто пламенно. А у кого еще было такое имя, не имя, а песня - Виктория? Лицо белое, черты тонкие, а еще и отличница - от и до. Куда ему... О том и намекала соседка по парте: "Сережа, не по себе дерево рубишь". Но как бы там ни было, а именно Серегу и меня пригласила Вика через год на свой день рождения. Она с подругой, мы с Серегой - вот и вся компания. Дурачась, породнились мы тогда: прокололи иглой пальцы и соединили кровь друг друга. Вика еще, помню, сказала: "Вот теперь у меня появились два брата и сестра". Недаром сказано: большое видится на расстоянии. Это был большой день в его жизни. День, пронизанный солнцем и счастьем... Шутя, мы тогда соединились, а разошлись в разные стороны после школы очень даже серьезно. Серега скоро отправился в армию, а Вика пошла учиться дальше.
Отслужив, он успокоился в ее сторону. Как казалось ему и всем. Помогло этому и то, что Вика уехала далеко. Серега же вскоре встретил на танцах свою кудряшку. Поначалу все у них ладилось: меньше было проблем и забот. После второго ребенка ему пришлось сменить работу. Денежный пресс давил. Вернее, безденежный; На новом месте Серега приживался тяжело: то ли люди попались такие, то ли не мог забыть всех по прежней работе. А жена... Он вдруг заметил, что она перестала думать о нем каждый день, думать, заботиться, любить. Ссоры из-за мелочей затягивались на месяц. Оба молчали, говорили друг с другом лишь по необходимости, в основном из-за детей. Простыв как-то на работе, он уже неделю мучился кашлем, горло просто выдирало. Ближе к ночи, когда смотрели телевизор, она предложила:
-Давай горчичники поставлю. И вода в кастрюле греется.
-Не надо. Я ноги попарю. А кастрюля с водой потому и греется, что это я ее поставил.
От нее уже ничего не хотелось. Предложилась через неделю. А до этого он будто и не кашлял. Душили кашель и злость. Перед сном, когда дети уже ушли к себе, она остановилась у кресла, где он сидел:
-Ты почему спишь в зале?
-Мне в спальне не спится,- ответил он, глядя в телевизор.
-Хватит дуться, пойдем. Мне холодно без тебя.
Он посмотрел на нее. Тихая, покорная и жалкая. Не узнать.
-Только сейчас стало холодно? А почти весь месяц было тепло?
-И тогда было холодно, я же звала тебя.
Он промолчал. Она ушла. И он ушел. На кухню. Курил и думал: "Что же ты раз-два в месяц зовешь? Мимоходом. Так все - походя. Как на рынке. Он знал, что если бы вернулся в спальню, она обняла бы его из всех сил, обвила руками и ногами в постели, вжалась в него. Но не верил, что нужен он, а не тепло его тела. Не хотелось быть вторым одеялом. Удивляло и злило, что ей не приходит в голову свалиться неожиданно к нему ночью на диван, а не зазывать его во время ссор раз-два в месяц к себе в спальню. Или это ему необходимо было начать жить проще? Без больших требований к себе и к ней? Ложиться и греть ее, заниматься любовью. Иногда его одолевали сомнения: а бывают ли вообще такие семейные пары, как мечтается в юности? Может, заразился чьей-то выдумкой? Как и многие в этом мире. Отсюда и боль, отсюда и смерть. Или отторжение, как у медиков. Брак- это союз? Взаимный, конечно. А медик сказал бы, что брак - это взаимная трансплантация душ, имплантация чувств. И поэт ему вторит:
"Вначале мы еще не знаем,
С кем нам положен общий путь,
Что мы найдем, что потеряем,
Не зная спутника ничуть..."
Жизнь, она, в общем-то, штука долгая. После затяжных ссор с молчанием и разбежками по разным комнатам, начала которых они и вспомнить-то не могли, наступало, часто просто и неожиданно, перемирие. И довольно долго шли спокойные и радостные дни. В один из таких дней, выпив за обедом водки по случаю какой-то семейной покупки, Серега услышал по радио строчку из песни:  "Я куплю тебе новую жизнь..." И сразу же радостный повернулся к жене:
-Я тоже куплю тебе новую жизнь! Вот как-нибудь соберусь с мыслями, выиграю в какую-нибудь лотерею кучу денег и мы уедем отсюда.
-Чтобы выиграть кучу денег, надо сначала кучу денег потратить.
-Смеяться будешь потом. Я процентов на пятьдесят - везучий человек. Или' больше? В общем, где-то так. Значит, когда-нибудь клюнет. Надо начинать играть.
Эта идея очень его захватила. Казалось, что многие их проблемы связаны с серой жизнью городка. А вот на новом месте... Они часто шутили по этому поводу. Когда однажды он предложил выложить плиткой панели в ванной, она засмеялась:
-Зачем? Мы ведь все равно уедем к моему брату в Одессу. Там тепло, там море.
-Или к моей сестре в деревню,- добавил он, обняв ее.- Там домик у речки купим.
-Помечтай, помечтай,- иронизировала она,- Пока ты купишь нам новую жизнь, мы здесь и на пенсию выйдем. А пока нам хотя, бы диван отремонтировать.
-Зачем нам это старье? Что, мы с собой его потянем? Там новый купим.
Разговоры эти слышали, конечно, и дети. Но относились к идее по-разному. Сын без колебаний соглашался на переезд из-за рыбалки, которая была ему уготована в обоих случаях. Дочь же, которая была старше, не хотела ни в деревню, ни в. Одессу:
-Тогда уезжайте без меня. Я останусь у бабушки. У меня здесь школа и Ксюха.
-Школы везде есть,- обняв дочь за плечи, словно уговаривал, Серега. -А подруга твоя будет писать тебе письма и приезжать в гости. Так своей Ксюхе и передай.
-Хватит вам сказки обсуждать,- тормозила его жена. - Размечтались на пустом месте.
-А мы с дочкой в сказки верим. Иди, доча, начинай прощаться с Ксюшей.
-Ну, папа!- сердилась дочь.
Жена не понимала дружбы их дочери с одноклассницей Ксюшей. Розовый шрам на бледном с веснушками лице со лба к носу явно не украшал Ксюшу. Почему именно с нею? Вон сколько других девочек. Серега же ничего не имел против и сердце его каждый раз щемила жалость, когда он слышал у порога ее мелодичный с грустинкой голосок: "Дядя Сережа, позовите, пожалуйста, Машу". А вот к ее братьям, Мишке и Гришке, известным всему городу алкашам, у него была постоянная неприязнь. Ведь не кто-то, а именно они, подравшись, столкнули родную сестру с лестницы. "А какая была бы симпатяшка,- думал каждый раз Серега, открывая ей дверь.- Если бы шрам... Если бы не ее тупые братья. Да мало ли... Бывает и хуже".

Отпуск ему дали уже в конце лета. Его это устраивало. С женой снова не ладилось. Большие деньги не выигрывались, а зарплаты едва хватало. Навестят родители или тесть с тещей - все нормально, они оба улыбаются. А возвращаясь с работы он перестал смотреть на окна квартиры, уверенный, что его никто не ждет. По дороге думал: "Может на этот раз я сделал что-то не так? Но что? А она молчит". А ведь совсем недавно все было хорошо. Ему даже иногда казалось, что он счастлив. Надеялся, что и ей хорошо, ведь он старался для этого. Хотел, чтобы старалась и она для него. Но это было редкостью. Она привыкла больше принимать, чем отдавать. Или это он ее приучил?
До сих пор помогала работа. Она отвлекала, ею глушилась боль. И вот – отпуск. Длинный тупик. А ведь жаль каждый прошедший день. Порой мысли о ней доводили его до бешенства. Но было и другое: протянула бы молча руку - принял бы. Самому? Не мог простить невнимания.
Вечером он все же решил ей сказать, надеясь:
- Завтра я иду в поход.
- Опять?
- С прошлого раза уже три года прошло.
И это все. Он умирал без нее, но и от нее уже больше ничего не хотел. Он не знал, что делать, что будет. Только что-то необычное, безумное для нее могло все спасти. Но она обыкновенная, на безумства не способна.
Дети уже ушли к себе, Сергей с женой читали. Он в кресле, она - на диване. Видимо, ждала и она. Он не понимал: ей, также больно или она хочет быть сильнее его? А ему так хотелось, чтобы рядом была просто женщина, которая если бы и не любила его невероятно, то хотя бы помнила о нем всегда. Которая хотя бы раз в месяц интересовалась его делами, работой, здоровьем, наконец. Этого не было. Да, всегда все выстирано, еда приготовлена, в квартире порядок. Она знала, что у него пошаливает сердце, но не помнила об этом. Время уколов закончилось - здоров, значит, можно забыть.
На пороге спальни она спросила:
-Ты собираешься здесь всю жизнь спать? Он промолчал,  она ушла. Минут через десять он постелил себе на диване и тоже лег. Тишина. Сердце не давало заснуть, да он и не хотел этого. Завтра в поход. Так и уйти? За окном шумел ветер, а он прислушивался к скрипу кровати: встает? Нет- тишина. Она спит на их большой кровати, на которой так удобно заниматься любовью. Не спалось ли ей хотя бы одну ночь? Он этого не знал. Это было то: коса на камень, лед и пламень.
Настенные часы пробили час ночи. Он осторожно поднялся и пошёл на кухню курить. Открыл форточку, сел на маленький стульчик. Тишина. Он и сегодня не нужен. А засыпать больно. И все это было дико до помрачения рассудка. Куда вдруг девается все хорошее? Билось сердце, голова его горела. Были мысли о смерти. И ее и своей. Но дети, дети... А перед смертью, думалось, он сказал бы ей: "Я хотел всего лишь, чтобы меня любили. Очень сильно. Каждый день. С утра до ночи. Как я тебя". И в этом обкуренном бреду сердце вздрагивало навстречу, как казалось, звукам из квартиры. Она? Идет? Но шумела природа за окном, а она спала. Как обычно в такие ночи. Или притворялась, когда он заглядывал перед сном в спальню? Но сначала он заходил к детям с теплой мыслью: "Зайки мои". К жене такого уже не было: "А ты уже не зайка". Перед сном-провалом он вспомнил вычитанную где-то фразу: "Ибо ей не вытянуть такую высокую ноту неистовства в любви".
У него еще было утром время до встречи с напарником по походу. Специально долго пил чай у телевизора, выжидая ухода детей в школу и жены на работу. Уходя, она задержалась в прихожей, глядя: ему в спину (он это чувствовал), но ушла, ничего не сказав. "Ну, вот и проводила,- подумал он,- пора трамбовать рюкзак".
А на рынке, куда он по дороге к автостанции зашел за сигаретами, его поджидало новое волнение, но совсем иного рода. На соседнем торговом ряду он увидел Вику, Викторию, свою светлую школьную песню. Вроде этой:
"Часто быть с тобою радом
И не сметь сказать о главном…
Этого не пожелаешь и врагу…"
Они не виделись столько лет, что он даже засомневался: она ли это? Потом он уже понял, что сомневался лишь для того, чтобы топтаться на месте. Как можно было не узнать это тонкое лицо, эту спокойную и единственную осанку? "Одна среди людей". Он бессознательно отошел в сторону, глянул на нее издали, затем вернулся поближе. Она похудела, была рассеянна. Он почти убедился, что это Виктория. А сердце заторопилось, как в школьные годы. Подойти? И тут же начал отговаривать себя: в такой одежде, с рюкзаком? Да и помят лицом после бессонной ночи. Она, наверное, в отпуск приехала, еще увидятся. Напарник ждет на автостанции, пора ехать к реке, к лодке, которая понесет по течению... И всю дорогу грело его душу все то хорошее, что бывает у нас в детстве и ранней юности. Все то, чему возврата больше нет. Лишь эхом оттуда - сладкая боль. Временами, иногда очень нужная... Сколько ни живи – не то, хорошее по-своему, а не то...

Из похода он вернулся в воскресенье рано утром. Городок только просыпался, У своего дома он сбросил рюкзак на лавочку и медленно опустился сам. Закурил. Торопиться было некуда. Дома все спали. Улыбнулся, представив спящих детей: "Зайки мои". Время тянул, не зная, как встретиться с женой. В голову лезли всякие варианты, но трудно было знать, что надумала она за две недели его отсутствия. На глаза попался первый пожелтевший лист, медленно спланировавший в детскую песочницу. Как листок календаря. Он подумал, что скоро уже осень и вспомнил такое:
"Все в этой осени напрасно,
Ведь мы с тобой почти враги.
И смотрят клены безучастно
На наши мертвые шаги..."
Тут же поднялся и быстро направился к подъезду из-за мысли, что она могла за это время уйти к родителям.
Они столкнулись в прихожей, как только он открыл своим ключом дверь. Она увидела его загорелым, небритым и даже, кажется, постаревшим. Она же, в тапочках и халате, вся немножко помятая от сна, показалась ему почему-то маленькой, беззащитной и... такой родной. Он вдруг увидел ее глаза в коричневых впадинах, и в глазах этих - боль. И боль, и слезы, и одиночество. Все было в этих знакомых и незнакомых глазах. У него что-то сжалось внутри до страшного холодка: "Что же я сделал с нею?" Они молча и одновременно шагнули навстречу друг другу, она ткнулась головой ему в грудь, он обнял ее и прижался щекой к её голове. Через несколько мгновений, не отрываясь от нее, он прошептал:
-Прости меня.
-И ты меня прости. Я буду хорошей.
-А ты чего не спишь? Рано еще, а ты ведь любишь это дело?
-Машка что-то кашляет. Но ничего серьезного. Снимай свою торбу, скиталец. Пока умоешься, я сбегаю на рынок. Пива тебе купить?
И на сердце у него сразу так полегчало. Все: он дома!
И пошло все по-хорошему. Они старались даже случайно не заговорить о прошлом. Все темное и тяжелое просто сгинуло. Последние дни отпуска растаяли у Сереги в мелких домашних делах. По утрам он с улыбкой слушал смущенную Ксюшу: "Дядя Сережа, позовите, пожалуйста, Машу".
-Что, невесты,- провожал он в школу дочь и ее подругу, - про уроки не забываете? Или пацаны на уме?
Девчонки смеялись и убегали.
Как-то закрыв дверь за девчонками и сыном, он обнял жену:
-Не дуйся против Ксюшки. Пусть дружат.
-Да семья у них - сам знаешь какая. Еще и шрам этот уродливый...
-Брось, нашу Машку ничто плохое уже не собьет. А шрам - что? Бывает и хуже. Хотя, конечно, для девочки - это беда. А может, встретит того, кто купит ей новую жизнь.
Закончил он с улыбкой, засмеялась и она:
-Я вот уже встретила, только пока одни обещания. Скоро купишь?
-Скоро тираж. Тебе по телевизору ответят.
-Да их уже было... Лотереи для того, чтобы проигрывать. Все это знают, но почему-то продолжают играть.
-Терпение, мадам, терпение. А тебе что, плохо здесь со мной?
-Хорошо, нам с тобой везде хорошо.
И взгляд ее при этом был таким, что он сразу поверил, а счастье прилило теплой волной.,(
А встреченный у киоска с сигаретами одноклассник подтвердил недавнее :
-Ты знаешь, что Вика приезжала?
-Слышал, но мы не встретились. Как она, что говорит?
-С мужем разошлась, думает с дочерью сюда перебираться. Да она почти и не изменилась, только вялая какая-то и похудела.
Вот это-то последнее и объяснила ему вечером жена:
-А ты знаешь, что твоя главная одноклассница очень больна?
-Ты это о ком?- машинально спросил Серега, сразу почувствовав, о ком она говорит.
-О Вике Косаревой. Я ведь помню, что это твоя школьная любовь. Говорят, у нее рак. И уже последняя стадия.
-Может, вранье? О ней много всякого трепали. Она, наверное, из-за этого и уехала отсюда.
-Да нет, это точно. И она уже вернулась, вместе с дочерью. Об этом все знают, поэтому она живет у брата, а это километров семьдесят отсюда.
За ужином он был молчалив. Молча же достал из холодильника бутылку водки и налил себе. Жена отказалась, но спросила:
-Как ты себя чувствуешь?
-Я себя не чувствую,- ответил он, помедлив. А на рюмку с водкой смотрел долго, прежде чем выпить, до пощипывания в глазах.
Утром же, собираясь на работу, он спросил:
-У нас деньги есть?
-Есть немного, зачем тебе?
-Машину заправить. Съезжу к Вике. У нас скоро встреча класса, надо узнать все о ней точно. Наши ведь ничего о ней не знают. Ты в курсе, где ее искать?
-Там на въезде в город памятник стоит - танк, так вот где-то в микрорайоне сразу за ним. Знакомая была у них, рассказывала.
-Ладно, пойду.
-А на работу?
-Договорюсь. Работы всегда больше, чем людей...
Его удивило, что жена не возмущается. Она лишь сказала: "Ну, это только мой муж станет на последние деньги покупать бензин, чтобы проведать одноклассницу".
Дорога была"местного масштаба", без суеты, но ехал он не спеша: было еще рано, да и старенький "Москвич" уже шибко не бегал. И предстоящая встреча волновала. Он не .думал о том, что у него, в общем-то, нет адреса, просто был уверен, что найдет. Не это было главным. "Неужели все так серьезно?" 'Это заботило. Два раза он останавливался покурить. На ходу не мог, хотелось постоять под склоненными вдоль дороги деревьями. Во время второго перекура удивила автоинспекция: остановились рядом и через открытое окно поинтересовались:
-У вас все в порядке?
-Наоборот. Все плохо. Но я сам разберусь. Спасибо.
А еще из этой поездки ему запомнилась раздавленная чьей-то машиной большая змея на дороге. Мелькнуло очень сильное желание: "Если бы это была ее болезнь..."
Во время перекуров вспоминалось все связанное с Викторией. Воспоминания отвлекали от скорой встречи, от плохого. Много лет сожалел он об одном случае, произошедшем в какой-то праздничный день по окончании школы. Отмечали у одноклассника, Вика зашла зачем-то в ванную, по кухонным делам, он вызвался помочь, а их кто-то закрыл снаружи. Музыка гремела, все пили вино и танцевали. Открывать их никто не хотел. Да он и не старался особо, чтобы их услышали, ему и так было хорошо. Вика взобралась тогда на что-то, хотела посмотреть в небольшое окошко, а он подхватил ее и поставил на пол: "Свалишься". Она была в его руках, совсем рядом, но он так и не поцеловал ее.
А через пять лет после школы, на встрече класса, вышло не очень хорошо. Бывшая соседка по парте, когда решили сфотографироваться, выйдя из ресторана, начала всех расталкивать: "Подождите! Сережа любит только меня и Вику, поэтому мы - первые". Жена была рядом, все, конечно, слышала и при первой же ссоре эта сцена ему припомнилась: "Тебе не нужно было жениться, если ты так сильно ее любил!"
На поиски и ушло-то всего часа два. Помогли дворники и то, что у ее брата была довольно приметная "иномарка", на которой он иногда приезжал к родителям, и Сергей ее видел. Вот рядом-то с его шикарной машиной Серега и припарковал свой "Москвич". Припарковать нельзя было только сердце, которое заработало так, что он даже плохо помнил, кто ему открыл дверь, что он говорил. Но главным ведь было то, что их с Викой оставили в ее комнате наедине, а сами хозяева квартиры куда-то ушли, кажется, по магазинам бродить. В последний раз он ее видел на рынке перед походом. И прошло-то всего ничего, а она так изменилась: волосы были коротко острижены и поредели, на лице выделялись скулы и впавшие глаза. Но улыбка осталась прежней. Вот ее-то Серега и сфотографировал с разрешения Вики:
-Сереж, я же страшная стала, куда мне фотографироваться?
-Все нормально. Особенно, когда ты улыбаешься. Вспомни школу, наш класс и улыбнись. А я нажму кнопочку очень быстро.
-Ну, хорошо, давай!
Она держалась на удивление спокойно, говорила тихо, часто уставала, прикрывая глаза:
-Ты, наверное, уже знаешь, что со мной?
-Поэтому я и здесь. Вчера узнал.
-Сережка, я умираю.
-Почему я раньше не узнал? Я бы что-нибудь придумал.
-Нет, Сереж, все уже перепробовали: и врачей, и химию, и бабок с колдунами. … А ты знаешь, я, в общем-то, хорошо пожила…
Говорили они обо всем, что было им интересно в прошлом и настоящем, словно можно было наговориться и за все ушедшие годы и хотя бы на какое-то время вперед. Вспоминая первые годы после школы, он с каким-то естественным спокойствием напомнил ей и наконец-то договорил недописанное:
-Помнишь, ты в письмах обижалась, что я свои к тебе начинал безлико: здравствуй - и все?
-А что же ты так? Трудно было назвать меня Викусиком?
-Дело не в этом, Викусик. Тогда я не мог тебе написать, что такое, по-моему, бывает только в отношении к самому близкому человеку. Ну, самому родному. Когда человек, который тебе дорог, хотя бы мысленно всегда с тобой, ты и говоришь ему в письмах просто, как при встречах по утрам: "Здравствуй". И без восклицательного знака, А еще, Викусик…
Тут он усмехнулся и притронулся к ее руке.
-Интересно называть тебя Викусиком. Мне нравится, А еще я всю жизнь жалел, что так и не поцеловал тебя. Ведь были же подходящие случаи, да все что-то останавливало или мешало,
-А теперь уже и не хочется,- сказала она тихо и грустно, прикрыв на время глаза и откинувшись на подушку.- Без помех...
Ее глаза как раз начали открываться, когда он наклонился и бережно поцеловал ее в губы...
Но входная дверь все же хлопнула, оповестив о том, что вернулись ее родственники, о том, что ему пора. И ничего, ничего не остановить! Ему очень захотелось крикнуть в небо:  "Жизнь, что ты делаешь? Зачем ты так?!"
На улице он сел не в машину, а на скамейку у подъезда, снял кепку и расстегнул куртку. Закурив, посмотрел на ее окна "Не может быть!" Как никогда я нужен был ему в то время: поговорить, выпить, опереться на нашу дружбу, А я был далеко, в Москве. У меня не было даже адреса и телефона для связи с ним. Я работал с утра до ночи и ничего не знал.
Я не знал, что через месяц, возвращаясь с работы, он встретил у дома свою дочь с подругой. И Ксюша первой сказала:
-Дядя Сережа, к вам сегодня приходила тетя, она сказала, что ее зовут тетя Люда и просила вас сразу зайти к ней.
-Ой, а я и забыла,- виновато улыбнулась ему дочь.
Он понял о ком идет речь. Она открыла ему дверь и сразу заплакала:
-Сереж, ее уже привезли сюда. Похороны завтра.
Он вошел, прислонился спиной к двери и замер, глядя и ничего не видя. Потом спросил :
-У тебя выпить есть? Налей.
-У меня коньяк есть. Проходи, мои все на даче. И я с тобой выпью. Я там с ее матерью обревелась.
Выпив, он закурил и сказал:
-Значит, не помогло...
-Ты о чем, Сереж?
-Я месяц назад ездил к ней. А через день повез к ней Генку Савенкова. Я не знал, что делать. А Генка, ты же знаешь, по-настоящему человек верующий, молиться умеет. Я сначала пришел и попросил помолиться за нее. А он сказал, что ее надо убедить исповедаться, что это очень важно. Вот я его и повез на следующий день. Он с собой банку с какой-то водой прихватил, еще что-то в пакете. А по дороге мы заехали в церковь и купили икону, которая, как Генка сказал, помогает в таких случаях. Когда приехали, он сказал, что ему будет лучше говорить без меня, а то при мне он так не скажет. Вот я и сидел все время у ее подъезда и курил. Знаешь, когда он вышел, я ничего не спрашивал, но по его лицу понял, что он доволен разговором. Я обрадовался, мне показалось, что у нас есть надежда. Не помогло… Я завтра с утра объеду всех наших. Плесни еще, пойду я…

Это было невероятно, но он снова, зацепился о порожек в квартире родителей Вики. И снова с нею на руках. Только на этот раз он помогал выносить гроб с нею. В первый раз он был в этой квартире еще школьной порой, когда Вика пригласила нас на день рождения. Мы тогда расшалились после бутылки сухого вина, он подхватил ее на руки, собираясь, как сказал, показать, где край света, но споткнулся о порожек квартиры и чуть не упустил ее. Во второй раз он выносил ее из квартиры уже с нашими одноклассниками. И снова порожек. Зацепился ногой слегка, никто не заметил, но он вспомнил тот счастливый майский день. А может, и не сразу вспомнил, а лишь когда мы с ним встретились и пошли на кладбище помянуть Вику.
Заказанная машина почему-то немного опоздала и они до самого кладбища несли Вику на руках, а машина тащилась следом. Но эту дорогу и все остальное Серега помнил смутно. Ему не верилось, что все это на самом деле, что все это с ним. "Знаешь, - сказал он мне потом, - это как-будто всю жизнь слушал одну мелодию, которая звучит в тебе, а потом ее уже вдруг нет. и больше не будет. Сколько ни вслушивайся. Вот перестала звучать - и все..."
Но ему запомнилось, что, когда они подходили к кладбищу, он почему-то посмотрел вверх и увидел: в небе кружит большая птица, тонкая в высоте, похожая на аиста. В наших краях таких никогда не было. На мгновение: только он и большое, такое далекое небо с парящей птицей. Увидел и почти сразу забыл. Он Вику нес, на руках... Только не так, как когда-то мечталось. Потом вспомнил, но никому не рассказывал, только мне.
На следующий день, возвращаясь с работы, он вдруг ощутил какую-то пустоту вокруг себя. Ему даже показалось, что в городе почему-то мало людей. Понял и даже замедлил шаг: ее нет и уже НИКОГДА не будет...

В жизни всего много, если жить по-человечески. Со временем все пройденное с женой стало казаться Сереге диким сном. Но теперь они уже боялись потерять эту новую жизнь и скорее спохватывались, если появлялись отголоски прошлого. Им уже не хотелось никуда уезжать, хотя желание это угасло и не совсем. Они по инерции продолжали покупать билеты различных лотерей, иногда выигрывая небольшие суммы, но особых иллюзий уже не питали. И когда однажды, в обычный четверг, в карточке у Сереги совпали все цифры, жена была на кухне, иногда интересуясь оттуда скептически, а дети готовили уроки. Остальные карточки Серега уже и не проверял. Эта одна давала все: и новый телевизор, вообще любую мебель, и отдых у моря, то есть, он купил, наконец, ту новую жизнь, которую обещал жене. Вернее, теперь ее можно было купить. Он сидел в кресле обалдевший, то улыбаясь, то сосредоточенно барабаня пальцами по столу, когда его окликнула жена:
-Сереж, открой, звонят. А то у меня котлеты подгорают.
На пороге стояла дочкина одноклассница:
-Дядя Сережа, передайте, пожалуйста, Маше учебник, Я у нее брала.
-Ксюш,- засмеялся он, беря учебник, - счастья хочешь? Знаю, знаю, можешь не отвечать...
Самым трудным оказалось не проговориться сразу жене. Тем более, что за ужином в тот день он выпил больше обычного и был весел, как никогда. Он успокоился лишь после перевода денег на открытый им счет. Он сделал все так, что никто кроме него не знал о выигрыше. А сколько сразу появилось соблазнов, купить хотелось все. Но в последнее время они и так не бедствовали, как раньше, благодаря его новой работе, где было трудно, но денежно.
В воскресенье, когда дети ушли к бабушке, Серега, выпив немного за завтраком, повернулся к жене с улыбкой:
-Кто выпьет водки по утрам, тот поступает мудро! Тарам., тарам, тарам - на то оно и утро! Так Винни пел? Но я имею к тебе другой интимный вопрос. Если бы мы выиграли кучу денег, чтобы ты сделала?
-Да чего я буду попусту мечтать?
-Ну, тогда давай я помечтаю. Ты же знаешь, что у меня к этому делу слабость. Изменим вопрос. Ты дала бы мне самому решить, что делать с деньгами?
-Да делай, что хочешь, только сначала выиграй.
-Все, ловлю на слове. И сообщаю официально: деньги лежат на нашем счете в банке и я даже снял вчера кое-что для доказательства.
Серега встал, вытащил из-за книг пачку денег и бросил перед женой на стол.
-Я тебя задушу, - вскочила она, смеясь.- Что же ты молчал? Ах ты, счастье мое!
Они обнялись и поцеловались. И еще в объятиях и с улыбкой он охладил ее:
-Помнишь мультик про почтальона Печкина? У нас, как и у них в Простоквашино: посылка есть, но я вам ее не отдам.
По ее лицу пробежала тень, но сказала она спокойно:
-Ты выиграл, тебе и тратить.
И Серега высказался:
-Я хочу отдать их дочкиной подруге, Ксюше.
-Сереж, ты не сдурел? Ребенку из алкашеской семьи?
-Не спеши, дослушай. Я долго думал. Такое, может, раз в жизни бывает. Хотя я еще играть буду. А знаешь, как приятно почувствовать себя волшебником? Я ведь могу убрать шрам с лица этой девочки, который может загубить ей всю жизнь. Ты же сама видишь, что Ксюшка не такая, как вся их семейка. Мы можем спасти ее, подарить ей новую жизнь.
-Я поняла. Деньги - на пластическую операцию?
-Да, я уже ездил, узнавал. Это возможно. Ну, женщина, не хмурься. Мы что, плохо живем? Квартира, обуты, одеты - что еще? Давай сделаем это? И нам зачтется. Ты же девочка большая уже, знаешь, что счастье не из диванов и тряпок лепится.
-Ну, раз ты так решил... Ладно, как пришли, так и ушли. Не были мы богатыми, не стоит и начинать, как говорится. Нам хоть что-нибудь останется?
-Останется. Сколько - еще не знаю, но на новый диван точно хватит. А то этот уже пружинами в ребра впивается.
-А ты что, еще когда-то собрался на нем спать?
-Да вроде бы нет...
-Никаких вроде бы! Хватит, я тебя больше из спальни не выпущу!
-Да мы еще не заходили в нее,- засмеялся Серега,- а ты уже угрожаешь.
 -Ночью зайдем.
-А что нам сейчас мешает?
-Отстань, дети скоро придут.
-Ничего, мы успеем. И вообще: я дома или как?..
                Пилюгин Юрий.