Сон 46

Сражение с пивным горшком закончилось совершенно дурным опьянением, которое свалило меня с ног и уложило в постель на несколько часов беспробудного и тяжелого сна. Свет вечернего солнца, проникая через плотно сомкнутые веки, тревожил внутренний взор золотистым полумраком, словно я погрузился в полуденное озеро Виктория и наблюдаю, как границу между верхним и нижним мирами равномерно вспарывают резные африканские весла.
Был ли то сон или определенная разновидность яви, но что бы я ни захотел видеть перед собой, тотчас же оказывалось вокруг и, таким чудесным образом, я окружил себя уходящими далеко за горизонт банановыми плантациями с ослепительно-зеленой листвой. Здесь будут цапли к длинными прямыми клювами, здесь будут угри, таящиеся в острой траве, здесь будет хор бечуанов и далекие низовья Конго на западе! И одинокая смоковница, под которой я разобью лагерь в виде несуразного стула из рисовой соломы, чтобы наблюдать, как тяжелеют гроздья плодов!
Всегда, когда Пан усыпляет меня игрой на своей флейте, я приветствую вечность, но всякий раз бываю грубо вытолкан в мир суеты и насилия, потому что не существует еще способа все время болтаться на одной стороне. Хотя некоторые уверяют, что где-то существует дверь, вечно скрипящая своей болтающейся от сквозняка створкой, а за этой дверью тот самый золотистый свет, мед, вино и дикие пчелы, но ни одна экспедиция ее не обнаружила. Сам я вообще отгородился от всяких соблазнов пуститься в путешествие и в эти белые ночи за окно не выглядываю, ибо знаю, какие рвущие сердце береговые линии нынче плавают в бледных небесах. Дырка в шторе наспех заштопана суровыми нитками – хватит с меня грез старого города!