Глава 4. На грани бедности в нищету

          Много позже понял, что произошло. Виновата мать, которая, читая мой дневник, пыталась сделать из меня марионетку, корректировала мою судьбу. Тогда я об этом и предположить не мог, был доверчив, и ни от кого не ожидал подлостей.

Потерю Лиды воспринял спокойно, не очень-то и понравилась. Чистая, неиспорченная, деревенская девушка. Слишком простая, до такой степени, что скучно с ней, слишком глупа для меня. Между нами нет ничего общего — случайно и насильно подведенные друг к другу. Близкие хотели выдать её замуж, а тут я под рукой, вот нас, и познакомили. Не случилось никакой трагедии. Жизнь продолжалась.

Жить вдвоем на 70 рублей в месяц очень тяжело. Мы не голодали, как в детстве, но не могли себе позволить ничего, кроме еды. Почти все деньги я отдавал матери, оставлял себе минимум, на сигареты и автобус.

Даже в кино стал реже ходить. Лишь после аванса и получки. Остальными деньгами распоряжалась мать. Я понимал, что их слишком мало, чтобы требовать большего, чем имели: скудную и невкусную еду. Тем более у матери нет желания что-либо готовить. Я наскоро стряпал сам из тех продуктов, что были под рукой. Чаще, варил вермишелевый суп с редкими каплями жира.

В кинотеатре «Тбилиси» вывесили афишу советско-болгарского фильма «Бегущая по волнам» по Александру Грину, с не очень вразумительным черно-белым рисунком. Двухтомник Грина был у Сергея Шмелёва. Я всё прочитал, но в восторг не пришел. Стиль, какой-то, вычурный, трудно читать. Верно сказал один писатель, словно перевод с английского. Но мне было интересно, что и как покажут из такого, не очень благовидного материала?

Зал наполовину пуст. То, что происходило на чёрно-белом экране, нельзя назвать фильмом, какой-то бред с сумасшедшим капитаном Гез, которого играл Ролан Быков, без конца орущий, и от этого, вызывающий непонятное раздражение: мало кто любит, вот так, кричащих людей. Было жаль потерянного времени. Даже дебютантка кино Маргарита Терехова не запомнилась. Фильм, по сценарию Александра Галича, прошёл стороной, не замеченный критиками. В прессе ни слова: ни хвалы, ни ругани.

И, как же я удивился через сорок лет, вдруг, прочитав хвалебные слова этому фильму. Создалось впечатление, что эта статья была заказной: надо было похвалить в честь юбилея кого-то, причастных, вот, и похвалили. Его, даже, по телевидению ни разу не показали. Во всяком случае, анонс прошёл мимо меня, не заметил.

Однажды мать сказала, что приехала Эля. Остановилась в гостинице с подругой. В голосе матери уловил раздражение, мол, почему сразу к нам не приехала? Не потому ли, что приехала с мужчиной? Будто бы, мать рано утром пришла к ним в гостиницу, и они её на порог не пустили. Я слушал вполуха, прекрасно зная, что мать может и соврать, и наговорить лишнее, что было и не было; как ей выгодно, так и скажет. Всё приплетет.

Я с Элей довольно часто переписывался, но не строили никаких планов на будущее. Да и она о себе не откровенничала, как я. Мне нечего скрывать. Письма от скуки. Вероятно, подразумевалось, что можем, когда-нибудь встретится, а там, чем чёрт не шутит.

Эля пришла к нам и немного разочаровала. Вроде бы, милое личико, кукольное, но рот, неприятно, мал. Позднее первое ощущение подтвердилось: словно куриную гузку целуешь. В такую не влюбишься. Моего роста. Нет девичьей свежести. То ли потаскана, то ли года у женщин идут один за два, стремительно стареют. Себе на уме. Ничего лишнего не рассказывает, душу не открывает, словно и не заинтересована во мне. Приехала, то ли субтропики посмотреть, то ли меня повидать. Непонятно. Соответственно, и я себя вёл.

Поездил с ней по примечательным местам. Сходили на глупый фильм в «Клуб моряков». Она и остановилась в гостинице моряков. После фильма целовались. Но никому это удовольствия не доставило. Но, чувствовал, если бы не полез целовать, нанес бы непоправимую обиду. Да и почему бы, не поцеловать? Своего рода — тест.
 
Как началось, так и закончилось. Она уехала. Я её не провожал, и она об этом не заикалась. Возможно, она даже осталась в городе, но для меня — уехала. Потом прислала письмо, где была фраза:

«Хотела бы повторить тот вечер, когда мы стояли и целовались после кино».

Я не ответил, понимая, что опыт был неудачным. Наша переписка прервалась.

И снова наступило одиночество, от которого тошно и горько. Я боялся подойти к понравившейся девушке, потому что не мог ей соответствовать, и себе тоже. Пустой карман ставил жесткие условия. Почти все вечера сидел дома и слушал прекрасную музыку по радио. Если позволяли немногочисленные помехи, то записывал, и радовался. Часы летели. Сон, и снова на работу. И так изо дня в день.

К Славке почти не хожу, ему есть с кем дружить. И он меня тоже забыл. У всех своя жизнь. Один я, бобылем.

Возле почтамта Сергей познакомил меня с молодой женщиной, с которой начал встречаться. Очень похожа на Наталью Варлей из нового нашумевшего фильма «Кавказская пленница». Позавидовал ему. Работает стюардессой на теплоходе «Тарас Шевченко». Дочка, лет пяти, у бабушки в деревне, под Свердловском. Это не понравилось. Что за мать, если дочка растет без неё? Уж я-то знаю, каково без отца, а без матери ещё хуже. Уже один этот факт многое говорил о её характере. Понять всё можно: в деревне не найти работу по душе, а в городе некуда деться с маленькой дочкой. Но моя мать всюду ездила со мной.

С сентября мать уволили с работы. Она и раньше говорила, что её хотят уволить с работы. Но, благодаря тому, что я был в армии, и не мог в таком бы случае ее содержать, от неё отступились. Теперь же, ничто не мешало уволить, что они и сделали.

Мать поехала в Москву, хлопотать о восстановлении. Приехала комиссия, разбирались, но увольнение оставили в силе. Мать продолжала писать письма в Москву, жаловалась на местное начальство, строила планы, мечтала, что приедет комиссия, её восстановят, и выплатят жалование за все месяцы, что она не работает. Я понимал, что правды она не добьется, даже если она и права, но переубедить мать невозможно.

Ей предлагали работу в другой школе. Но она уперлась на своем, и хотела восстановления, чтобы выплатили крупную сумму и извинились перед ней.
Мать стала писать во все инстанции, требуя правды и восстановления на работе. В мечтах представляла, как всё это произойдет, и, заранее торжествовала. Гадалки говорили, что её восстановят и выплатят всю задолженность, которая с каждым месяцем увеличивалась и превращалась в манящее богатство.

В классе она чувствовала себя владычицей, перед которой преклоняются, боятся и любят. Это ей нравилось. Видела свою значимость и избранность в безрадостной, серой жизни. Свою властность и любовь к власти пронесла через всю жизнь. Она не могла себя представить в роли рабочей,  нянечки в детском саду. Лучше голодать, чем так унизиться.

Она чувствовала себя избранной. А все препятствия, испытания ; это лишнее доказательство любви Бога, лично к ней. Она всё перенесет и станет святой. Не зря же, Ангел так часто приходит во сне, а иногда и днем, когда она задумается. А что нет денег, так и не беда, всю жизнь их не хватает, пусть и сын привыкает.

А, тем временем, мы нищенствовали. Часто возникала острая необходимость купить что-то, казалось, будь, хотя бы ещё десять рублей, и всё бы, наладилось, пришло в норму. Но где их взять? Только у Черновых, но гордость не позволяет обратиться.

Сергею, самому, мать дает деньги. Попросил у Валеры Красильникова, до зарплаты. Он, как-то, хвастался, что продает выловленную рыбу на десять рублей. Но он отказал. Предложил, выходить вместе с ним в море, на ловлю рыбы. Конечно, продавать я не смогу, не так воспитан, но рыба не помешает, при нашем безденежье. И я согласился.

С получки купил леску, крючки. Валера помог сделать самодур, на леску навязали крючки с приманкой из разноцветных перьев, ниток мулине, научил вязать узлы. Сфотографировался на удостоверение-разрешение на выход в море, которое выдавали пограничники всем рыбакам, выходившим в море, чтобы никто не смог удрать в Турцию. Видимо, я прошёл проверку на лояльность к власти: ни в чём предосудительном не замечен, не привлекался, не судим.

Купил пол-литра водки хозяину лодки, который соглашался взять меня в море, плюс 50 копеек за бензин. И летом, в погожий день, вышел в море, в восемь часов утра. За полчаса выплыли на рыбное место, знакомое рыбакам, и заглушили моторы среди десятка других лодок на расстоянии полусотни метров. Забросили самодуры с гирляндой крючков. Грузила я выплавил из припрятанного свинцового кастета, который, ради интереса, выплавил перед армией, и однажды, с дури, даже положил в карман, когда пошел на танцы в клуб офицеров, что было не очень удобно, сильно оттягивал карман, да и никто не собирался на меня нападать.

Клевала ставрида, мерланка и катран — черноморская акула метровой длины. Во время войны её ели, а сейчас, стучали о борт головой и выбрасывали за борт, чтобы более не попадался. Катран благодарно вилял хвостом и уплывал в глубину.
Кроме меня, в лодке ещё четверо. Каждый налавливал по два ведра.

У меня и одного не набралось. С непривычки и неумения, часто запутывалась леска, долго снимал рыбу. Не успевал опустить снасть на глубину, как рыба начинала клевать, вынуждая, поднимать самодур, и так, без конца. Никакого рыбацкого азарта. Рыба прёт дуриком. День солнечный, спокойный, качка почти не ощущается, но, стоило сойти на землю, как ощутимо покачивало целый час.

 Два дня, после этого выхода, ели рыбу. Большую часть улова раздарили соседям, так как холодильника у нас нет. Через три дня снова вышел в море, с тем же результатом. Рыба приелась, и я перестал ходить в море, так как понимал, торговать рыбой не смогу. Отдал Валере снасть и грузила. Он работал на железной дороге сцепщиком, а его жена, Люда, на нефтеналивных цистернах, тоже от железной дороги.

Она довольно миловидная, и полноватая, чем привлекала внимание аджарцев, которые любят пышных, приставали к ней, и она начала погуливать. Первой у них родилась девочка, похожая на Валеру, поэтому и некрасивая. Второй ребенок — очаровательный мальчик, с грузинскими чертами лица. Валера сам понимал, что мальчик не от него, но поделать ничего не мог. Часто с ней ругался, но понимал, что если прогонит, то будет жить без женщины, мало кто на него польстится.

Как-то, я решил полюбоваться видом залива с дамбы, на которой, когда-то, мы, пацанами загорали, купались, но дошёл лишь до стены с маленьким уступом, по которому, мальчиками, легко пробирались, поэтому пришлось повернуть назад. На берегу я прошел мимо трех пацанов, лет семи. Один из них, сидя на гальке, яростно теребил свою вялую письку, и с азартом, даже, с каким-то вызовом, подняв голову, посмотрел на меня, проходящего мимо, мол, вот что я умею.

 От удивления, я не нашел, что сказать, и прошел, один раз оглянувшись. Его сверстники молча наблюдали за его действиями.  Мы, в их года, такого не знали, и даже не подозревали. Неужели он испытывает какое-то удовольствие? Нам никто не говорил, что такое возможно. Просвещенный век?

Летом, с Валерой, без билета поехали на электричке в Цихис-Дзири за ежевикой. С собой взяли по алюминиевому баллончику, и, часа четыре, лазали по горам среди колючей заросли, пониже домов отдыха и санаториев.

 Ежевики очень мало, сезон давно закончился, едва набрали по две трети баллона. И на обратном пути не взяли билет, сошли, не доезжая до конечной остановки, хотя, в основном, проверки были гораздо дальше по пути. Дома мать сделала из ежевики вареники. На один раз поесть. Затраченный труд не стоил того. Весь день убили.

Валера давно уговаривал, поехать в Кобулети за раками, которых я ел только на Кубани. Тогда их можно было заказать в любой столовой, пивном ларьке. Но, ехать в такую даль?! Всё же, поддался на уговоры.

Рано утром выехали на электричке. Через полтора часа были в Кобулети. Проехали весь, не так уж и большой город, на автобусе. Прошли на окраину, где, в лужах, Валера наловил лягушек. Я, категорически, отказался этим заниматься, так как брезглив от природы. Потом пошли на пустынный берег реки, опустили в воду шесть садков с привязанными лягушками. И уже через несколько минут начали вытаскивать раков, понемногу заполняя вёдра.

Пообедали бутылкой слабого вина, которое мать взяла у знакомых. Оно не пьянило, но придало настроения. Мать же, и собрала еду. Валера с собой ничего не взял. Но моих запасов хватило, заморить червячка. Днем, почему-то, не купались в речке, не было желания. Да и особой жары-то не стояло, вполне и так, комфортно. А купаться, лучше в морской воде, а не пресной, тем более на незнакомом месте.

На другом берегу, чередой, прошли два местных парня, и Валера, ничего не объясняя, стал торопить с уходом. Наловили два ведра раков, можно и домой. Видя, что нас никто не преследует, он вздохнул с облегчением. Меня тоже не устраивала встреча с местными парнями, но страха не было, лишь брала досада, что вынуждены кого-то бояться.

Дома Валера разделил улов поровну, хотя я и сказал, чтобы он взял больше, так как я был, лишь помощником. Но он настоял на равном разделе. Половину раков моя мать раздала знакомым, а остальное  сварил, купил пиво и пригласил Сергея, пошел к нему домой.

Как-то, Люда предложила, познакомить меня с девушкой на дне рождения Валеры, которое он собирался провести. Пришел Слава Чернов с Галей. Меня посадили с Аидой, стройной метиской, не очень симпатичной, но и не дурнушкой, чуть выше меня ростом. Был еще и друг Валеры, красивый парень, из-за которого случилось неприятное происшествие: вдруг Галя ушла домой, за ней и Славка.

Потом уже Люда сказала, что Галя вешалась на шею парню, поэтому Славка и увел её. Я же, ничего подобного не заметил. Не хотел никого судить, сами разберутся. Выпили несколько стаканов вина, и мне показалось, что Аида, с улыбкой глядевшая на меня, почему-то сидит далеко, и я рывком притянул её вместе со стулом.

Она укоризненно покачала головой, но ничего не сказала. Завели пластинку, и я впервые танцевал твист и модный чарльстон, которому обучился в армии, дежуря дневальным ночью. Видел, как санитарный инструктор Михайлов выбрасывает в стороны ноги.

Проводил Аиду, и договорились, встретиться в воскресенье.

На свидание пришел с цветком камелии, которая пышно расцвела большим кустом у нас в огороде. Встретились на углу Руставели и Ленина.

— Ко мне ещё никто не приходил на свидание с цветком. Какой красивый. Спасибо.

Часа два походили по улицам. Общей темы для разговора нет. Может быть, сказывалось и то, что она не очень нравилась. Проводил домой, назначил новую дату встречи. Но не пришел. Не было настроения, желания. Что-то не ладилось в моей жизни.

Пошли осенние дожди. Днем становилось так тоскливо, что уже жалел о несостоявшемся свидании с Аидой. Пошел к ней домой на край города за мореходкой. Вышел отец, сказал, что дочери нет дома. Через Люду передал, что хочу с ней встретиться.

Но, на этот раз, не пришла Аида. Я не стал выяснять причину, которая была ясна. Отомстила тем же.

Приближалась зима, новый 1967 год. Потом снова будет лето — трясина бедности, из которой не вырваться.

Яша написал, что я смогу устроиться у него, до устройства в общежитие. И я решился на отъезд. Мать тоже понимала необходимость перемен. До нового года уволился с завода, рассчитывая получить хорошие отпускные к зарплате, но мне выдали столь мизерную сумму, которую и отпускными назвать нельзя. Но, выяснять не стал. Возможно, при моей грошовой зарплате и отпускные маленькие. Матери пришлось, занять денег, чтобы купить чемодан мандаринов и несколько пучков редиски, в гостинец.

В аэровокзале, неожиданно, увидел Нелли Полякову и её мужа, красивого украинца. Мы коротко поговорили. Она улетала в Одессу, на зимнюю сессию. Дружелюбно попрощались в последний раз. С чувством горького сожаления, сознавал, что столь красивой жены у меня никогда не будет: красавицы не живут в нищете.

Стояла дождливая, прохладная погода в 10 градусов тепла. На мне драповое пальто, вполне пригодное для зимы в субтропиках.

Продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/22/474