Мой Учитель

Он ни разу не оставлял мне возможности усомниться в нём, в его словах, мотивах, поступках, намерениях. Уверенность в том, что он всегда - всегда - знает, что делает, не покидала меня ни на минуту. При этом никто никогда не замечал в нем самодовольства или тщеславия. Прямая спина, твердые шаги, речь, не терпящая возражений. Сила и достоинство - это максимум, что он позволял увидеть за стеной процеженных сквозь зубы циничностей и насмешек, от которых те, кто посильнее духом и нервами, от обиды скрежетали зубами, а те, кто послабее, чуть ли не срывались в слёзы и обмороки. Я ухитрилась не попасть ни в одну из этих категорий.
Он весь состоял будто из камня - каждое движение, каждый шаг твёрдой походкой, каждый поворот головы, каждая манипуляция тонкими мужественными пальцами, каждый взгляд черных глаз-тоннелей поражали чёткостью и бескомпромиссностью. Каждое слово, произнесенное приглушенным бархатным баритоном, действовало как обездвиживающее заклинание - его нельзя было не слушать и не слышать. При этом что-либо возразить или поспорить было также сложно - любое утверждение было взвешено и аргументировано. Спорить с ним и перечить ему мог, пожалуй, лишь Гарри Поттер, и это объяснялось не столь гриффиндорской упертостью и машинальной принципиальностью с элементом героизма, сколь детской убежденностью Поттера, что перед ним - враг.
Первое время я не то что бы боялась... скорее не считала себя вправе смотреть на него прямым взглядом. Когда он был в непосредственной близости от меня, я автоматически прятала глаза в книгу или отводила их в сторону. Когда наши взгляды случайно пересекались, я чудом удерживала себя от дрожи в коленках, локтях и голосе, заметной ему. Ему нечасто удавалось отпустить в мой адрес колкость - наверное, завороженная, я старалась как можно благороднее себя вести, касаемо как заданий магии, так и постановки себя в коллективе. И, уверена, это он сделал меня такой, какая я сейчас - он мой Учитель. Он учил не только зельям и защите от тёмных сил, он учил силе и мудрости. Он учил меньше говорить и больше делать. Не сомневаться, если делаешь, и не делать, если сомневаешься. Не позволять себе позорной слабости и очень избирательно прощать ее другим. Отличать трусость от страха, позор от самоедства, любовь от пляски инстинктов, истину от лжи. При любом раскладе. Безошибочно.

Уча этому, он не читал нудных пространных лекций и не бил палочкой по крышке стола, если заметит неприлежность. Информация и знания, которые он передавал единственно правильными и прямыми для этого путями, не нуждались в толковании, инструкциях по применению и путеводителях.

Когда я официально была осведомлена о том, что он мой ментальный куратор, я уже воспринимала его именно так. Не знаю, как там обстояли дела у остальных с их кураторами, но я... Я не знаю, в каком болоте прожила бы всю оставшуюся жизнь, если бы ни он. Все беседы с ним, не сказать, что многословные и теплые, останутся непреложными у меня в сознании.

Он говорил о себе совсем немного. Всё, что он рассказывал, было частью его уроков - он сосчитал носом каждую ментальную ступеньку лестницы, с которой его многократно сбрасывала судьба, он омыл своей кровью все камни, из которых строил крепость, защищая жалкие остатки своего прошлого, в котором фальшивыми, но поразительно навязчивыми отблесками били в глаза прежние иллюзии вечной любви и хоть какой-то человечности. Он не рассказывал мне подробно ни о мародёрах, ни о Лили Эванс, ни о Поттере, Дамблдоре и тёмной стороне. Он заставлял меня говорить о себе, заставлял разжевывать и разбирать по крупинкам все свои мысли, страхи, мотивы... потом он бескомпромиссно указывал мне, где я ошибалась и где глупила, из-за чего и чувствовала боль. Все нотации, которые он мне читал, очевидно для меня были пропитаны его собственной жизнью, его собственной нескончаемой, невыносимой и так привычной болью.

Один из наших последних вечеров то и дело всплывает у меня в памяти и стоит миражом - будто это было вчера... Его осязаемость тогда напоминает мне сейчас все его уроки и не дает мне вновь скатываться в болото.
Мы тогда сидели снова на этой кухне во флигеле, оба полуночники, измотанные длинным трудным днём, каких за весь год, что нам подарила судьба, было немало. Как обычно, была уже глубокая ночь, все из нашей группы спали, а мы сидели на кухне, широкие окна которой сквозь маленькую щель пропускали ночную летнюю прохладу. Странно - уже год прошёл, а я всё ещё не осмеливаюсь посмотреть на него напрямую. Я слышу только голос...
В тот вечер я подняла-таки глаза. Он смотрел в окно, и это облегчало мне участь. Чёрные волосы слегка сбились, пара прядей упала на лицо, пересекая черными перьями высокий лоб с глубокой морщиной между бровей, таких же чёрных, с волевым изгибом. Глаза были чуть прикрыты, в них отражался огонь свечки, стоявшей на столе, отражение пламени металось в его зрачках, будто пленник. Он положил подбородок на сплетенные пальцы рук, в ложбинку между большими и указательными. Его поза была, как обычно,  тверда и спокойна. Мы молчали, и я тихонько смотрела на него, пытаясь увидеть то, что он ещё не скрыл от меня. Он знал, что я пытаюсь. И не скрывал.
- Профессор...
Он слегка поднял бровь - дал понять, что готов слушать дальше.
- Вы...вы ведь не погибли тогда, в мае?... Скажите мне. Нет?
Вопрос вытек у меня как-то сам, и я поначалу испугалась, что спросила глупость, но не тот был момент, чтобы пугаться.
- Смерти нет, Лигейя. Её нет для тех, кто верит...
Он сказал это как будто не своим голосом... тихим, человеческим, без грамма привычного металла. Я не уверена даже, что он произнёс это вслух - вполне вероятно, что я наконец научилась слышать мысли.

Если бы я не верила в эту сказку, границы той реальности, где профессор зельеварения и защиты от тёмных сил Северус Снейп и я сидели на маленькой кухне с горящей свечкой на столе, были бы железобетонными стенами. Если бы я не верила, я бы никогда не увидела и не услышала его - моего Учителя. Если бы я не верила, то он был бы, разумеется, мёртв. На страницах той маггловской книги. Простите мне мою глупость, профессор.

Это был наш последний вечер, который длится для меня до сих пор. Я всё ещё смотрела на него, и вдруг... вдруг он повернулся и обратил свой ледяной тяжёлый взгляд на меня. В мои глаза. В моё сознание. В моё сердце. Не знаю, лёд там был или пламень, но на этот раз меня не затрясло в коленной дрожи, и к голове не подступило предательское кружение.
Я встала из-за стола и подошла к нему сзади. Машинально. Мои пальцы осторожно провели по черным прядям, затем ладони легли на плечи, облачённые в сюртук из гладкого чёрного сукна. Поверх моей левой руки легла его ладонь - слегка теплая, немного жесткая, похожая на нагретый солнцем гранит. Я чувствовала его запах - глубоко въевшийся в одежду и волосы запах кардамона, немного озона, сливавшегося с ночной свежестью из окна, и совсем чуть-чуть вереска. Его ладонь слегка стиснула мою.
- Обещайте мне, мисс, что больше не будете делать глупостей.
- Обещаю, - ответила я то ли словами, то ли мыслью. - Обещайте и вы, профессор, что никогда не оставите меня.
- Обещаю.