Глава 14. Превращаюсь в летуна

                Возвращаться на «Электроприбор» не хотелось, поэтому пошел на Машиностроительный завод, до которого идти на пять минут больше. Приняли учеником литейщика.

 Мастер, сухощавый армянин, показал, как забивать опоку формовочной смесью, трамбовать, и не забыть вставить летники, через которые вливают расплавленный металл. Работа физическая, нужно приноровиться, втянуться, научиться. Мастер время от времени подходил ко мне, делал замечания:

- Летники, почему не вставил?

Забыл по рассеянности. Вся работа насмарку. Приходилось разбивать уже готовую опоку и снова полтора часа трамбовать до готовности. Потом ждать, когда подъедет крановщица и перевернет форму. Только тогда работа считалась готовой.

В огромном помещении работало 50 формовщиков. Некоторые выполняли особо сложную работу, потому и более оплачиваемую. Я же, по своим прикидкам, мог заработать не более ста рублей.

В обеденный перерыв шли в столовую, которая до этого обслуживала городских. Минут 20 в очереди. Обеды комплексные. Готовят лучше, чем на «Электроприборе».

Уже неделю проработал учеником, испытывая неловкость оттого, что время идет, а я неизвестно когда заработаю на хлеб – ученику много не заплатят. Мастер стремился извлечь выгоду из моего ученичества, ставил напарником к более опытному, на станки с вибратором. Только успевай подавать формы и убирать готовые опоки. Я помогал другим зарабатывать деньги, но никто не заикнулся, что и я что-то получу за свой труд.

Однажды мастер попросил остаться после работы – помочь другому рабочему выполнить заказ, пообещал за это заплатить.

Я согласился, чтобы не ссориться с мастером. На следующий день снова был на своем месте у окна на куче формовочной смеси, трамбовал самую простую форму. Подошел мастер и раздраженно спросил:

- А где летники? Нет, из тебя формовщика не получится.

Опытный мастер знал, что говорил. Я понял то же самое. Тем более видел, как рабочие ругаются друг с другом, перехватывая кран, от которого зависел заработок. Я никогда не стану ругаться и требовать, чтобы крановщица подъехала ко мне и перевернула мою опоку. Терпеливо жду, когда крановщица смилостивится и подъедет ко мне. Мастера бесила моя беспомощность, что не хочу ругаться, вырывать работу у других, и он, еле сдерживаясь, снова повторил:

- Нет, из тебя ничего не получится.

Я понимал, если останусь, то мне надо будет вести себя, как все. Это будет сплошная нервотрепка, чего я никогда не люблю. Оставил в покое свою опоку и пошел на второй этаж к начальнику цеха, с требованием, чтобы выдали трудовую книжку.

 Начальник вызвал к себе мастера, и они вдвоем пытались уговорить остаться.
Я напомнил мастеру его слова, что из меня ничего не получится. Он пробовал оправдаться, мол, я его не правильно понял, он подразумевал другое.

Видя моё упрямство, сказали, что я должен отработать положенные две недели на увольнение. Но я уже был битым, не мальчик после школы. Спросил:

- Есть ли такое положение, что ученик должен отрабатывать две недели?

Их обман не прошел, и начальник был вынужден позвонить в отдел кадров. В этот же день мне отдали трудовую книжку, снова ничего не заплатив. Какая зарплата у ученика? Конечно, если бы настоял, что-то и выписали, но не хотелось трепать нервы из-за считанных рублей.

Как ни хотелось, но пришлось возвращаться на «Электроприбор». Итак, за три месяца я уволился с трех заводов и устроился работать на четвертый. На этот  раз встал на набивку трансформаторных сердечников. Работа сдельная, но больше, чем 115 рублей невозможно заработать, не успеваешь при всем желании, даже если и наловчишься.

В бригаде 15 парней, почти все грузины, аджарцы, один я - русский. Нужно голыми руками собрать острые полоски трансформаторной стали, скрепить скобами и завернуть гайковертом. Норма 20 штук.

От неосторожного движения, сталь резала ладони, которые покрывались множеством трудно заживающих порезов,и не могли исчезнуть, пока я здесь буду работать.

Перед сменой все бросались в сушилку, выбирать наиболее удобные катушки, пропитанные маслом. Иногда попадались плохо намотанные, горбатые, их при всем желании невозможно вставить в сердечник, время потеряешь. Курили во время работы, чтобы не отвлекаться, старались не потерять ни минуты. Если напарник, или сосед был разговорчивым, можно поговорить, скрасить нудную, однообразную работу.

Бригадиром – красивый грузин, ко мне относился доброжелательно. Я старался изо всех сил, чтобы заработать больше, но не хватало сноровки, опыта. Рядом работали молодые аджарцы, которым надоедало сидеть за столом, они часто уходили на перекур, а зарплата выходила такая же, как у нас всех, потому что они приписывали себе количество сделанных сердечников. Нехватку сердечников распределяли на всех.

Кое-кто возмущался. Приписчиков хватали за руку, но они сынки начальников. Наказание символическое – удержали стоимость приписанного. И они продолжали, как ни в чем, ни бывало, работать с нами. Я поражался наглости – воровать у своих же товарищей! И без стыда работать с нами. На такое способны только аджарцы. Они здесь хозяева. Как-то среди рабочего дня раздался голос:

- Пожар! Все на улицу!

      Благо, двери широкие, по обе стороны цеха, и все без давки выбежали, не поняв, где пожар, и что происходит? На улице кто-то сказал, что загорелся шланг у кислородного баллона, и, если бы он взорвался, то осколки разлетелись бы во все стороны.

 Скоро нашелся бесстрашный: набросил на горевшее место куртку и потушил пожар. Говорили, что смельчаку директор пообещал большую премию, которая оказалась в два раза ниже.

Пожар не состоялся, мы вошли и снова продолжали работать, разговаривая друг с другом. Сосед вернулся из отпуска, был в Москве, и рассказал, что на Красной площади было совершено покушение на Брежнева. Стрелял какой-то офицер, приехавший в Москву к брату. Я не мог понять, как можно стрелять и промахнуться? Если уж рисковать, то наверняка, чтобы поразить.

 В газетах о покушении ни слова. Если так и было, то зачем скрывать? Значит, всё слухи. А слухов очень много, довольно противоречивых. Народ не знает, чему и кому верить? Не понимал и не видел  смысла в умолчании о покушении. В любом случае, народ должен знать правду, но мы уже привыкли, что от нас всё скрывают, питались только слухами. Ощущение двойственное: жаль жертву, но ещё сильнее жаль, что покушение не состоялось. Словно, это был последний шанс, и он упущен.

 Через 20 лет у Авторханова прочитаю:

«23 января 1969 года, через два года после своего назначения шефом КГБ, Андропов подослал некоего лейтенанта Ильина «убить» Брежнева у кремлевских ворот, чтобы напугать Брежнева, заставить его вернуть «органам» власть и привилегии, которых лишил их Хрущев. Я не одинок в этом мнении. Французский полковник русского происхождения Михаил Гардер пишет: «После чехословацких событий КГБ предпринял сложный маневр с целью проникновения в партократию и захвата в ней ключевых позиций. Маневр этот начался с покушения на Брежнева 23 января 1969 года. Исполнитель, лейтенант Ильин, был явной жертвой чекисткой провокации. Для КГБ это покушение было бы беспроигрышной лотереей. При всех вариантах можно было объяснить, что для безопасности олигархам необходимо вернуть чекистам их былые привилегии». («Часовой», ноябрь 1984 г.)

Сегодня уже ясно, что это Андропов, играя на честолюбии Брежнева и потакая его амбициям, собственно, и создавал «культ Брежнева», сравнимый по внешней помпезности только с культом Цезаря. Причем Андропов делал вид, что бесконечное возвеличивание Брежнева – это не его инициатива, так хочет благодарная партия, армия, чекисты, народ. Иногда Андропов намекал даже на то, что сам Брежнев презирает подхалимов, льстящих ему. Но и тут Андропов действовал так, как действовал шекспировский герой: «Я говорил Юлию Цезарю – Юлий Цезарь не любит льстецов, говоря это, я ему льсти».

Но пока никто из нас ничего этого не знал и не понимал. Иногда, раздумывая о деятельности генсека, мелькала мысль, что он лишь марионетка, ширма, за которой прячется группа, управляющая им. Но этой группой могло быть лишь политбюро. А зачем им прятаться за ширмой? Когда они и без того все на виду? Это было выше моего понимания.

«Литературная газета» №42 –1990 г. Олег Мороз. «Железная маска». «22 января 1969 года во время очередной встречи космонавтов, младший лейтенант СА Виктор Ильин, переодетый в милицейскую форму, вышел из оцепления возле Боровицких ворот Кремля, выхватил два пистолета Макарова и стал стрелять в лобовое стекло «Чайки», следовавшей в колонне второй. Он успел сделать 16 выстрелов, разрядить две обоймы, прежде чем один из мотоциклистов эскорта сбил его, и на него навалились крепкие молодцы.

Пуленепробиваемое стекло оказалось пулепробиваемым. Был убит водитель «Чайки», легко ранены находившиеся в ней космонавты Береговой и Николаев. Отскочившая пуля, ранила того мотоциклиста, который направил на покушавшегося, свой мотоцикл.

Это было трагическое недоразумение. Ни одна из 16-ти пуль не предназначалась пострадавшим. Согласно установленному ритуалу, во второй по порядку машине должен был ехать Генсек. В него и целил Ильин.

Более 18-ти лет Ильин пробыл в одиночной камере – четыре метра на метр двадцать. Кровать, столик. Никаких контактов с другими обитателями больницы. Через три года повесили на стенку репродуктор. Разрешили читать газеты. Лишь в августе 1988 года, после неоднократных просьб матери, его перевели в Ленинград, в обычную психбольницу. В многолюдное отделение, в палату на шесть человек. Но после вечности, проведенной в одиночке, привыкать к многолюдью ему было тяжело».

Приехал в отпуск Славка Чернов, он служил сверхсрочником в Петропавловске-на-Камчатке. Пришел к нему в гости с Викой. Он накрыл стол, поставил красную икру в банке. Смеясь, рассказывал, как их знакомая ела икру столовой ложкой и приговаривала:

- Икру я люблю.

Со своей мнительностью я принял слова на свой счет, и к икре не притронулся, как и Вика.

Он привез новый магнитофон «Комета», который не нравился не только дизайном, но и малой вместимостью кассет, всего лишь по 250 метров пленки. Удивлялся, почему он не купил лучше. Сейчас появился хороший выбор, которого раньше не было, покупали то, что было. Подарил ему две кассеты по 250 метров, на моем по 350 м. Он включил магнитофон и пригласил Вику на танец. Она отказала, потому что не умеет. Он всё настаивал.

Я с усмешкой наблюдал за его похотливым взглядом, и улыбался про себя. Понимал, была бы возможность, он с легкостью пошел бы на то, чтобы наставить мне рога. Морали в нем нет.

 В эти дни он рассказал, что был у сестры Лиды в Махинджаури, которая вызвала у него такую страсть, какую не имел с Галей, которая намного красивей и моложе, а эта женщина старше его на шесть лет.

Славка показал большую коллекцию марок в нескольких кляссерах. Мне оставалось только завидовать. У меня не было таких кляссеров, хотя и марок несколько сотен, сколько у него тысяч. Хвастался службой. И я снова завидовал. Думал: может, и мне поступить на сверхсрочную, и как-то определиться?

Сосед Николай, его жена родная сестра Лиды, завёл старый «Москвич» сороковых годов, и повез нас в город на Пушкинскую улицу. В машине тесновато, но всё же не в автобусе трястись. Я показывал Славке свои изрезанные руки и жаловался на плохую работу. Он щедро обещал разузнать и написать мне. Больше мы не встретились.

После его отъезда подумал, что незачем ехать на Камчатку, можно попробовать устроиться и здесь. Вон, Володя служит и не жалуется, всем обеспечен. Служить не хочется, но что же делать? Как вырваться из нищеты? Там я хоть буду немного лучше обеспечен.

Я поехал в Верхний городок и стал искать командира. Походил по военному городку, и так тошно стало от знакомой солдатчины, что с облегчением уехал, и больше не принимал попыток устроиться на сверхсрочную службу. Конечно, это было от отчаяния. Я ненавидел солдатскую службу, и вообще, эти воинские отношения. Но в какой-то момент показалось, что сверхсрочная служба сможет спасти мою семью от того унизительного положения, в котором очутился.

Раз в неделю я или Вика ходили к открытию бани и в кассе покупали номер. Желающих было много, поэтому сорокакопеечные номера расхватывали влёт. Мы приходили к указанному времени, около десяти минут сидели в коридоре, в ожидании, пока номер освободиться, пропустить, или прийти строго к назначенному времени — нельзя, могли продать твой номер желающим.

Я удивлялся, никто у нас не спрашивал паспорт, словно у нас на лицах было написано, что мы муж и жена. За час нужно раздеться, помыться, согрешить, и снова одеться, чтобы уборщица успела приготовить номер следующей паре. По идее, здесь должно быть столпотворение из желающих пар, но нет, наша пара самая молодая из всех пришедших. Да я особо и не приглядывался, приятно сознание своего положения, да и в номере время с молодой женой стремительно пролетало.

Но, когда живот заметно оформился, мы перестали брать номер, чтобы не спровоцировать преждевременные роды из-за горячей ванны. Беременность Вика переносила отлично, никакой тошноты, хороший аппетит, и на лицо не подурнела.

Мы много гуляли. Выходили на Приморский бульвар, если не было нового фильма в кинотеатре.

Как-то, зашли в гости к Зое, однокласснице Вики. Она жила с матерью в большой двухэтажной квартире, в трехстах метрах от железнодорожного вокзала. Двухэтажный каменный дом дореволюционной постройки ничем не выделялся среди других домов. На первом этаже под лестницей, ведущей на второй этаж, где и была большая спальная, размещена кухня с керосинкой, и весь, ненужный на первое время, скарб.
   
Работал телевизор. Шла программа «Клуба кинопутешественников». Режиссер Владимир Шнейдеров что-то рассказывал. Мы коротко поговорили о его программе, которую каждый раз смотрели с интересом. 

Зоя среднего роста, чуть в теле, миловидная женщина, но не в моём вкусе, это у неё в общежитии мы переночевали в Москве.
 
Много позже Вика расскажет, что девочки её класса были влюблены в учителя немецкого языка Семена Лазаревича. Самая красивая ученица класса на немецком языке призналась ему в любви, но он коротко ответил:

— Для меня ты лишь ученица.

Но это не помешало ему закрутить любовь с Зоей, и даже свозил её в Израиль.

В какой-то день одноклассницы Вики устроили день встречи, и я пошел вместе с нею. На стол не собирали, просто общались. Все девушки, один я мужского пола. Отметил несколько красивых. Ко мне никто не приставал с расспросами, подколками, я держался стесненно.  Через час мы ушли.

Приближалось время родов, и Вика сказала, что это время надо пожить у матери. Я не возражал.

Зима с холодной слякотью и промозглой сыростью. Втемяшилось, что этого можно избежать, если купить войлочные ботинки с кожаной окантовкой. Хоть ноги будут в тепле. Как-то, я видел такие в продаже, и недорогие, всего 12 рублей.

Но сейчас, когда мне выделили деньги на покупку – я обосновал, для чего мне нужны деньги, теща с сомнением посмотрела на меня, словно подозревала, что я собираюсь пропить эти деньги. Но нужных ботинок не нашел. Да и к лучшему, потому что в сыром климате они не годились, нужны кожаные, но они стоят дорого, нет таких денег.

Тёще вздумалось поручить мне, выкрасить стены и потолок на веранде в синий цвет. Чтобы не задохнуться от едкой ацетоновой краски, окна настежь.

Я сильно замерз, недоумевая, почему она не могла подождать наступления тепла? Каких-то два месяца, если не месяц. Понадобилось именно сейчас,  когда на улице холодрыга, меня начинает знобить.

Стоило закончить работу, как свалила жесточайшая ангина, впервые в жизни. Препротивнейшее состояние: сильная температура, слабость, беспомощность, и безмолвная тёща, которая, казалось, думала: Нашла дочка, кого выбрать, болезненного хлюпика, теперь днями лежит в моей комнате и на нервы действует.

Отношения с тёщей нейтральные. Оба принимали друг друга, как неизбежность, когда другого выбора нет.  После моего решительного поступка она опасалась заводить скандальные разговоры, в чем-то упрекать. Когда ей что-то не нравилось, действовала через Вику. Хотя я старался делать всё, чтобы как можно меньше действовать ей на нервы. Но одно моё присутствие её тяготило. Я это понимал и страдал, чувствуя бессилие.

После женитьбы моё питание улучшилось. Ни дня без мяса. Блюда разнообразные.
Вика как-то спросила, ем ли я кроликов?

Нет, уж слишком они напоминают кошку в освежеванном виде. Я не видел, но фантазия богатая, сразу представил и содрогнулся.

Лишь много позже прочитал у Ивлина Во в романе «Офицеры и джентльмены», что кролики от кошек отличаются количеством рёбер. Но и он не сообщил, сколько же их должно быть и у кого. Ещё один факт бесполезного знания, которое никогда не пригодится.
      
       Вика ничего не сказала, но выводы сделала. Однажды после работы, сидя на веранде, я с аппетитом доедал куриную, как я посчитал, ножку с пюре, и вдруг увидел, что у всех на тарелке такая же ножка.

— Вы что, две курицы купили? — с удивлением спросил я.

Вика прыснула от смеха, улыбнулась и тёща. Я прислушался к себе. Ничего страшного не произошло. Съел за милую душу. Оскоромился. Да и довольно вкусно.

В журнале «Наука и жизнь» прочитал, что какой-то ученый открыл, что повышенные приёмы витамина «С» до 1-2 двух граммов в сутки, могут предохранить организм от простуды. Как раз то, что мне нужно! Купил баночку витаминов и начал регулярно принимать три раза в сутки, радуясь, какой я предусмотрительный и мудрый.

В гости пришла старшая сестра жены - Лида с дочкой Катей 11-ти лет, которая углядела на столе коробку с витаминами, и, пока  взрослые разговаривали, умяла все оставшиеся витамины, более половины пачки. Взрослые не могли понять причину, когда увидели, что девочка на глазах вдруг покрылась красными пятнами и волдырями. Потом она призналась, что съела все витамины. Мы посмеялись над безрассудной жадностью девочки. Это был первый звонок для меня, который я не понял.

Купил новую коробку витаминов, и однажды ночью проснулся от сильного зуда. Не понимая, в чем дело, выскочил на улицу и умылся холодной водой.

Зуд стал немного тише, и я ушел спать, недоумевая, в чем дело? Никогда со мной подобного не было. И этот второй звонок был не понят, как и последующие. Я не связал их с приемом витаминов, которые перенасытили организм и вызвали аллергию.

Мне понадобилось десять лет, чтобы это понять и прекратить издеваться над организмом, который сам в достаточном количестве вырабатывал витамин и не нуждался в избыточном количестве.

Работа сборщика сердечников настолько не нравилась, что я решил перейти термистом в тот же цех, где работал на ножницах. Зарплата намного меньше, но больше свободного времени, и руки не будут изрезанными.

Работа не трудная: загрузить намотанные сердечники в печь и два часа обжечь при определенной температуре. Весь цикл занимал шесть часов. На разграфленной температурной сетке выписывалась кривая всего цикла обжига, от которого во многом зависело качество трансформатора, его свойства.

Однажды ночью повалил обильный снег, который при плюсовой температуре пропитывался водой и становился неимоверно тяжелым. В том цехе, где я до этого работал, рухнула крыша. Благо, там никого не было. Утром завод не работал. Всех вывели на крыши – чистить снег, которого навалило, чуть ли не с метр, и он всё больше тяжелел.

Приближалась весна, +5. По шаткой лестнице взбирались наверх, и там ещё как бы ни сверзиться с крыши. Снега очень много, хватило на четыре часа работы, и только потом отпустили по домам.

Тёще тоже понадобилось чистить крышу. Бесполезная работа – снег растаял бы на следующий день. Но отказаться не мог, чтобы не упрекали в лени. На следующий день снега не осталось и на земле. Всё растаяло.

Тёща курила папиросы, её приучил второй муж, Анохин. Вот уж не могу представить, как можно женщину приучить? Папиросы по-дешёвке приносила подружка, работающая на табачной фабрике, обычное дело, кто где работает, тот то и ворует. Предложила и мне перейти на папиросы «Беломор», которые казались суше сигарет, но дело в привычке, и я согласился. Главное — экономия.

Но через месяц понял, что нет смысла экономить, сигареты курить приятнее.

Вика хорошо переносила беременность, никакой тошноты. Много ходили по улицам города, что особенно полезно в её состоянии. Тянуло не на солёные огурцы, а на мандарины, которые продавали как бы из-под полы, потому что колхозы план по сдаче ещё не выполнили, и даже на рынке их не было в свободной продаже, но то и дело подходили люди с предложением, купить у них мандарины.

Продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/22/470