Учитель

1.
– Привет, Шеф!
Я ждал этого звонка.
Вчера я дал свой номер телефона Вовке Ежовскому на «Одноклассниках.ру».
– Привет, Ёжик! Рад слышать!
– Решено окончательно: встреча в пятницу в ресторане «Вест».
– Пятница?.. Удобно ли?..
– А ты хотел, чтоб наши пенсионерки пожертвовали выходными и бросили свои сады-огороды?
– У наших пенсионерок нет выходных.
– Зато у меня есть дача.
– Каким ты был хвастуном, таким и остался!

Дальнейший разговор был в общем-то ни о чём.

40 лет – не такая уж и круглая дата, но всё-таки дата. Особенно, если мы вообще не собирались ни разу.
А класс вообще-то был дружным. По крайней мере так это теперь кажется.
Ёжик уже нашёл несколько человек, которые жили в городе, просил помочь найти ещё кого-нибудь.

Мне самому было интересно встретить не просто кого-то из нашего класса, а именно класс. Но было опасение, что всё выльется в скучное мероприятие пожилых людей, которые начнут корчить из себя семнадцатилетних недорослей.
А с другой стороны всё было в наших руках: немного театра, немного острых воспоминаний, немного «за жисть», даже немного танцев...

– Ёжик, а кто из учителей жив?
– Мне дали телефон Раисы Ивановны... Помнишь?
– Химичку? Конечно, отличная была тётка. У нас все учителя были как на подбор... А вот что-нибудь про нашего Кузнецова знаешь?
– Нет, не знаю.
– Ему тогда уже за сорок было. Он же на войне был ранен. Жуткая травма головы...
– Да, вмятина под кожей на лбу...
– Он еще головными болями страдал. И ушёл из историков...
– Да, был после нас учителем труда...
– Видно, мы его доконали... Умер, наверное...

Наш классный руководитель не ходил с нами в походы.
Не возил в Москву, Ленинград, Волгоград и по другими городам и весям.
Для этого были молодые и энергичные учителя. С теми всегда было весело и интересно. Им самим это было интересно.

А Игорь Дмитриевич был просто учителем. Прекрасно знал нас и предмет. И почему-то никогда не рассказывал о солдатской войне. Не той, что в учебниках! Мы были для него самими собою со своими бзиками и набором стандартных школьных шалостей. И если мы убегали всем классом с урока, то нотаций не читал, угроз не было: если надо было, за него это делали другие. Он непедагогично считал наше поведение естественным.
Я потом столкнулся с крайностями такого подхода, когда один директор школы говорил своим педагогам: «Вы ставите двойку не ученику, а себе».
Нет, Игорь Дмитриевич ставил двойки нам. И мы знали, что эти двойки наши.
Но защищал нас, если другие педагоги ставили двойки именно себе.

2.
– Шеф! – Ёжик позвонил на следующий день. – Раиса Ивановна не придёт. Жалуется на возраст и болезни.
– Ну, чего мы захотели от своих учителей!
– Зато я позвонил Игорю Дмитриевичу!
– Не может быть! Он со своими ранами жив?
– Да! И он меня узнал, согласился с нами посидеть. Я его отвезу в ресторан и обратно.
– Это здорово!
Ёжику всё-таки удалось невозможное!

Это делало нашу встречу действительно нужной, просто необходимой. Посидеть с нашим учителем, поговорить, вспомнить.
Да и вопросов было немало к нему...

– У меня перед ним большой долг...
– У нас у всех перед ним долг!
– Ты не понял. Меня однажды поймал директор в туалете с сигаретой. И я, идиот, директора ударил. А Игорь Дмитриевич просто вытащил меня из того дерьма, что тогда закрутилось.
– Ты, знаешь, он многих из нас спасал. А меня вытащил на выпуском экзамене, когда я блеял на английском, и наша учительница поставила мне трояк – сказала, что ещё пожалела... А потом объявили, что мне выставили четвёрку. Я знал, что этого добился он, но было так стыдно... И я ему так и не сказал «спасибо»...
– Он весь класс вытаскивал...

Мы еще обсудили, кого удалось найти, кого ещё ждать на встрече.
Но самое главное было уже сказано.

3.
И только в ресторане выяснилось, что наш классный руководитель приехать отказался. Ёжик пересказал разговор по телефону. Начало было обескураживающим: Игорь Дмитриевич не узнал Ёжика, что было странно. А дальше наш учитель вообще нёс такую околёсицу, что Ёжик не стал сообщать подробности. Учитель, мол, не собирается уезжать из дома, потому что боится за свой пиджак с наградами. Можно было догадаться, что он насмотрелся передач, в которых стариков-военных грабили из-за медалей.
А он застал войну, повоевал. Значит, ему было что охранять.
И это было ценнее, чем посиделки со своими давно забытыми учениками...

Ну что ж.
Видимо, наш учитель жил уже в своём мире. И наши планы и действия уже мало его интересовали. Понятно было, что он было очень стар и на самом деле мог забыть нас. Это ведь было 40 лет назад! И учил он не только нас!

Встреча прошла весело. И не смотря на то, что мы были в общем-то чужими друг другу, что-то ещё оставалось общее. Вспомнили и наших учителей, и наших одноклассников. Кто-то умер, кто-то был далеко. Общее место: мы немножко почувствовали себя тем самым десятым «А». И с нами всё-таки был классный руководитель.

И хотя рассказывали о себе, даже исповедовались, но что-то проснулось юношеское. Не было морщин, животов, внуков. Были смешные воспоминания.

Вечер прошёл, нас осталось человек пять. И мы решили всё-таки поехать на днях к Игорю Дмитриевичу, навестить. Выбрали день. Назначили встречу...

Мы созванивались, как будто предвкушая урок, к которому отлично подготовились. Нам было что сказать своему учителю. Мы готовы были его слушать. И готовы были выслушать оценку. Сколько бы не прошло времени, а его авторитет оставался незыблемым. Он оставался для нас сильным мужчиной средних лет, имеющим своё мнение и относящимся к нам, как к личностям. Наверное, он много нам дал, подспудно, незаметно, вопреки нашим представлениям о справедливости.

Но накануне того самого дня Ёжик дал отбой.
Ёжик с обидой сообщил, что учитель опять не узнал его. Более того, прямо обвинил в том, что мы жулики, специально пытаемся пробраться к нему в квартиру, чтоб обворовать или даже убить бедного пенсионера.

Это было неожиданно.

Но ожидаемо.

Страна наша такая.

Но что-то в этом было не так. Маразм у нашего Игоря Дмитриевича? Даже не смотря на ранение в голову?
Как бы то ни было, встреча не состоялась.

4.
Я поставил себя на его место.

Он помнил нас, юношей и двушек, полных жизни и надежд.
Он помнил себя, сильного и мудрого мужчину.
Он представлял нас, повзрослевших, нашедших свою судьбу.

Он видел, что его окружает: одиночество, забвение, пыль, старые вещи и пиджак с наградами в шкафу.

Он видел себя: старого, разбитого, бледного, с дрожащими руками.

Он знал, что таким не может остаться в нашей памяти.

Нам не о чем говорить с ним: всё осталось в прошлом. Даже наше будущее.

Ему не о чем говорить с нами: мы не поверим со своим чувством жалости. И попытками быть великодушными. И будем всего лишь разочарованы.

И всё-таки, я попробую к нему дозвониться. Он не должен нас бояться: мы давно воспринимаем жизнь такой, как она есть. Нет ничего, чтоб убило в нас чувство благодарности.

Успею ли позвонить?

Июль 2012

Использована картина Екатерины Лутохиной «О моем дедушке (Память)»
http://lutohina.ru/site/13