Последний старец по страницам 80

- Вы никого не обидели, - замахал на неё руками Науманн. – Вы не знаете всех моих сотрудников. Как и я не знаю многих ваших… друзей. Вы меня, я надеюсь, верно поняли?

- Думаю, что да, - в меру сил играла девушка-разведчица. – Конечно, если бы я могла поспать некоторое время, затем встретиться с вами снова…

- О, я понял! Не стоит дальше, - Науманн немедленно приблизился к ней. С сияющим лицом объявил: -  Вы немедленно будете отпущены на свободу! У тайной государственной полиции рейха нет и не может быть улик против вас. Отныне вы должны себя чувствовать под нашей защитой. Так и будет. Это ваше, - он протянул ей свёрток вощёной бумаги.
 
   Ане хотелось ему сказать, что б он подавился своими вонючими бутербродами, но она усилием воли выгнала эту мысль.

- Я прошу вас выполнить одну мою просьбу, - сказала она, глядя мимо него в пространство.

- Весь к услугам, - ласково улыбнулся он.

  Они молчали всего минуту. Он с интересом ждал, понимая, что лёд тронулся. Началась оперативная игра разведчика и контрразведчика.

- В камере со мной сидела пожилая женщина. В платке с рисунком из синих и красных нитей, - начала она. – Я не знаю, в чём её вина перед Германией. Но я вас прошу проявить к ней снисхождение.  Пусть её хотя бы покормят. Моя просьба выполнима, герр Науманн?

  Тот снова двинулся на неё с намерением взять руку. И поцеловать её. Вот идиот… Но Науманн лишь остановился рядом. Попытался заглянуть ей прямо в глаза. Это у него почти вышло. Но затем он благоговейно рассмеялся.

- Вы само милосердие, - сыграл он неподдельное восхищение. – Ваша просьба будет тот час же исполнена. Я сам прослежу. Возьму под контроль, - он нажатием кнопки электрического звонка вызвал Менцеля. Что-то черкнул самопишущим золотым пером на листке розовой бумаги для записи. Тот выбросил перед собой руку. Повернувшись, точно на шарнирах, вышел вон. В коммутаторе на столе скоро что-то звякнуло. – Я отдал распоряжение позаботиться об этой несчастной. О, это так грустно!  Это великая жатва - война!  Помните – «отделить зёрна от плевелов»!?! Библия! К сожалению, не все осознали себя зёрнами. Увы, милое дитя, - он сокрушённо развёл свои сильные белые руки. Под тонкой лощёной тканью перекатились мышцы спортсмена. – Вам дано не попасть в костёр. А многим вашим соплеменникам не дано сохранить себя в адском пекле. Я знаю, ваша мораль говорит обратное: все люди братья! «…С Интернационалом воспрянет род людской!» Так поют у вас на парадах. Сталин не смог отделить зёрна от плевел? Кха-кха… О, я знаю многое! – хитро улыбнулся этот лис. – Я был знаком в 26-м году с самим Тельманом. Мы стояли рядом на ратушной площади в Мюнхене. Плечом к плечу. На нас напала полиция. Нас стали лупить дубинками. Сюда и сюда, - он игриво выпучил глаза. Стал показывать на себе как больно ему попало от проклятых шуцманов. – Эрнеста ударили в голову. Я помог его дотащить до кареты скорой помощи. В это трудно поверить, но это так…

    Да, этому трудно было верить. Но это была правда. Аня, чувствуя это, ощущала себя вне событий. Необходимо было вернуть себя на их стезю.

- Я надеюсь, что нам удастся поговорить об этом в более спокойной обстановке, - она физически ощутила запёкшиеся кровью губы, вздувшийся от ударов нос. – И о другом тоже.

   Капля коричневой крови скатилась на пол.

- Я тоже на это надеюсь, - он слегка нахмурился. Но тут же совладал с собой: - Я провожу вас до подъезда. Вас доставят на моей машине.

   Когда они вышли  в замкнутый квадрат двора, она увидела у стены, где была исполнена команда «к финишу!» знакомый силуэт в разорванной окровавленной рубашке. Он стоял на коленях с заложенными на затылок руками. Рядом с ним – два солдата службы SS. Один наносил ему удары в грудь концом резиновой дубинки. Другой с вынутым из кобуры пистолетом осматривал обойму. Пересчитывал в ней патроны. Оба похохатывали. Возле дымил работающий на холостом ходу «Опель-Плимут» с широкими крыльями.

   Дверь машины открыл неслышно (пневматика была отличной!) низкорослый плотный эсэсманн. Но прежде чем зайти в салон, Аня повернулась к истязаемому. К своему удивлению она увидела на нём брюки военного образца и сапоги на гвоздях с двойным швом, каковые носили солдаты вермахта. Да и лицо его показалось ей до боли знакомым. Где это…

- Это позор рейха! – торжественно произнёс герр Науманн. Он на минуту задержался около экзекуции. Показал глазами на себя. – И я обязан это пропускать через себя! Каждый день и каждый час, милое дитя! Пусть о нас, сотрудниках РСХА, думают как о палачах. Но я вам скажу, что мы жертвы! Вы удивлены?

- Нет, почему же, - в темноте Аня не скрывала своей ненависти. – Какое там удивление… Я всё вижу сама. Представляю себя на вашем месте. Я бы так не смогла. Ни за что на свете. В чём вина этого человека?

- Это недочеловек, - презрительно бросил Науманн, так, чтобы «нечеловек» его услышал. – Это гомосексуалист. Содомский грех! У вас за это сажают в лагерь, у нас – отправляют в газовую камеру. Затем в печь крематория, - усмехнулся он. – Для него это освобождение от порока. Не так ли? – он грозно обратился к истязаемому солдату, не оборачивая головы.

- О, да… да, конечно! – заикаясь, молвил тот. Его глаза заплыли от кровоподтёков. Из рассечённой брови на левую сторону длинного, худого лица лилась кровь. – Я жду смерти. Пожалуйста, убейте меня, герр…

- Не сомневайся, подлый содомит, - поморщился шеф тайной полиции. - У нас это выйдет неплохо. Ты отработанный материал. Как и твой братец, если он будет в чём-нибудь уличён перед фюрером и рейхом. Его освободили из лагеря. Пока он честно трудится на заводах компании «Мерседес», ему ничто не угрожает. Вздумает взяться за своё – вылетит пеплом в трубу крематория. И повстречается с тобой. Узнаёшь эту фройлен? – он кивнул в сторону Ани. – Ну-ка быстро!

   Эсэсманн пнул его концом «гумы» в подбородок.

- Да-да, хороший господин!  Я узнал эту русскую фройлен, - заикаясь, отвечал тот. – Я очень виноват перед ей. Готов молить у неё о прощении. Я написал на неё донос. Я подлый, мерзкий ублюдок. И содомит. Накажите меня… - он попытался закрыть лицо руками.

- Руки, мразь! – рявкнул эсэсманн.

- Прекратите, шарфюрер, - устало произнёс Науманн.

   Он подал руку Ане. Осторожно усадил её в мягкий, покрытый замшей салон машины. Там мурлыкал радиоприёмник. Лилась какая-то музыка. «…От советского Информбюро, - донеслось оттуда, как из другого мира. – За истекшие сутки под давлением превосходящих сил врага советские войска вынуждены были оставить города Вязьму,  Брянск, Орёл…»
   

               
*   *   *

   …Сергей бежал, сломя голову, по грязной, расползающейся под ногами земле, более похожей на жижу. Ноги увязали в ней по ступицу. Сверху беспрестанно лил злой частый дождь. Он заливал голову. Как сито, она пропускала капли. Во всяком случае, так ему казалось. Потом ноги (давно уже слетели парусиновые туфли, и он шлёпал в носках )  нащупал под собой какие-то продолговатые  предметы. Каменной твёрдости. Будто брёвна кто уложил в ряд. Он запрыгал по ним. Затем, поскользнувшись на одном, с размаху грянул оземь. Его рука к тихому ужасу нащупала чьи-то пальцы. Холодные как лёд. На своей щеке он ощутил прикосновение чьих-то губ. Страшная догадка осенило его. Он бежал по трупам. Он лежал на трупе. Здесь расстреливали. Следовало бы сорваться с места. Припустить, не помня себя, с новой силой. Но он ощутил невероятную усталость. Понял, что надо отдохнуть. Провалился в туман забытья. Наверху пару раз стрекотал мотор немецкого мотоцикла. Доносилась лающая команда. Красноватой мерцающей точкой слетел окурок. Затем захлопали открывающиеся борта машин. Зашумели, чавкая по липкой грязи, множество ног. Затем, грянул залп из трёхлинеек. Покатились, как брёвна, с неуклюжими взмахами   рук, человечьи тела.

   Ему то ли показалось то ли на самом деле: «…Польска не сгнела!» Кто-то выкрикнул по польски. А щёку когда лежал, царапнуло о воротник военного образца. При свете выглянувшей из-за пепла туч луны, он заметил блеск змеистой вышивки. Так, по моему, нашивались галуны у польских офицеров. А если так, то…

    На рассвете Сергей выбрался изо рва. Примыкая к концу шоссе, тот  выходил прямо к лесу. Оставалось лишь юркнуть незамеченным в мокрые тёмные заросли. Вдали за рекой Днепр, что утопала в розовато-белом тумане, с обрушившимися, наполовину ушедшими в воду перекрытиями моста, виднелся город с зубчатыми стенами, крепостными башнями, куполами церквей и пятиглавым собором. Оранжево-чёрный германский указатель из трёх планок подсказывал направления до трёх населённых пунктов. По одной из дорог с лязгом ползла маленькая танкетка с парой пулемётов из башни. Её стальной угловатый борт опоясывал стальной трос, в специальных нишах покоились кирка да лопата. Сергей тут же сравнялся с землёй. Танкетка проскрежетала рядом. Светя через фильтры фарами, шли по другой дороге в направлении города громадные, как вагоны, трёхосные грузовики с длинными радиаторами. С зачехлёнными в брезент кузовами, из которых пели германские солдаты.

    Затем пришлось продираться через лес с облетевшей листвою. Она красно-жёлтым ковром устилала мшистые поляны. Природа, казалось, торопила осень и зиму. Ему было холодно в одном пиджаке, наброшенном на майку с эмблемой «Динамо». Но он терпел. Что-то не срослось в выполнении его миссии. Хотя само задание и было выполнено, Сергей чувствовал себя ещё  т а м. Он видел перед собой глаза Вильнера. Они держали его. Приковывали к той ситуации, что осталась далеко позади. С чего бы это? Он задавался этим вопросом. И никак не мог найти подходящий ответ. Он висел на тонюсеньком волоске. Готовый оборваться в любой момент, этот волосок не давал ему жить. С этим ощущением было опасно возвращаться за линию фронта по известному каналу. А возвращаться было нужно.

    Немецкий указатель сделал своё дело. Сергей, ориентируясь  на местности, быстро  отыскал верное направление. (На учениях, что проводили в конце мая начале июня с сотрудниками НКВД при «Осовиахим», где он числился в секции волейбола от МГУ, он научился ориентироваться на местности.)Через три километра севернее от противотанкового рва находилась деревенька. Со смешным названием. Если пройти ровно километр от северной же окраины, будет поляна. От дерева, надрезанного пилой, сделать сто шагов вправо. Затем… Добравшись до места, Сергей пошарил рукой. По жухлой листвой, тщательно застеленной мхом, обнаружилась металлическая скоба. Потянув за неё, он вынул не без труда «куб». Это была заслонка из дерева с пластом земли. Открылся лаз. Узкое четырёхугольной пространство, ничем не освещённое. А дело было хоть и утром, но осенним. Он сполз по прислонённой лесенке. Потянув за верёвку, установил заслонку на место. Натыкаясь на какие-то ящики, исследовал «мёртвое место». Оно, судя по всему,  не так давно было создано. Чёрт… Не было спичек, чтобы осветить. Сергей было полез обратно, как вспомнил про коробок от Вильнера. Встряхнул. Убедился: спички там есть. Но что если они входят в шифр? Ай-ай-ай… Как говорится, нельзя. Однако тяга принять решение подстегнула его. Он осторожно, нащупав в темноте коробок, извлёк из него спичку с фосфоресцирующей головкой. Ощупал её. Убедившись, что на ней ничего нет, осторожно чиркнул. Вспыхнул зеленоватый огонёк. Зажглась лучина.

    Стенки этого низкого помещения, приготовленного загодя для канала «обратной связи», были отделаны жердями. Пол земляной. От полевых мышей явно уберегал мышьяк или какое-нибудь спецсредство, изобретённое Центром. В конце-концов могли шкуру снять с убитого кота. Могли, теоретически… Среди уложенных вдоль стены ящиков из железа, окрашенных в зелёное, он заметил маленький. Ага, вот здесь радиостанция. Он раскрыл крышку. Осмотрел: плоская портативная, модель «Партизан». Их стали изготавливать по германской лицензии незадолго до начала войны. Теперь следует выйти наружу. Лучше, дождавшись темноты. Тогда – сеанс связи. Позывные – «Заря, Заря 1». Ему же по волне «401» следует отправить морзянку. «С заданием справился. Принят хорошо. Жду дальнейших указаний. Юкас». Само собой, дождаться ответного шифра.

  Значит, придётся кантоваться на объекте до ночи. Сергей вздохнул. Принялся шарить по другим ящикам. Найдя в одном из них банки с тушёнкой, а в другом аккуратно уложенные золотистые сухарики, тут же приятно оттянулся. А спичку, что из «коробка связи» (то бишь контейнера) герра Вильнера, он спешно сунул на место. По назначению, так сказать. В голову внезапно пришла мысль. Что, если спички – всего лишь спички? Что они так, для прикрытия? Выполняют свою роль в операции «контроль»? Представив себе, как бы поступил на его месте «дубовый сотрудник» (с растопыренными руками стал бы шарить по углам, расшибая себе колени и лоб), он затрясся от внутреннего хохота. Удивительно! Губы лишь кривились. Хохот клокотал внутри. Скоро он стал разрывать грудную клетку. Ужас, охвативший душу парня, стал медленно отступать лишь под воздействием специально выработанных внушений. С минуту он посидел, выравнивая дыхание.  Сосчитал до десяти. Затем, когда к мышцам вновь прилила кровь, а в голове вместо пустого звона возникло приятное оживление (будто сверху заструился ручеёк!), упал на пол. Отжался, чувствуя ладонями земляную крошку. Упал на неё грудью. Полежал, снова считая до десяти. Снова отжался…

   Когда он выдвинул «куб» наружу, было темно. В кудряво-густой тени, обступившей чёрно-синюю поляну, бывшую неподалеку, перекликались какие-то ночные птицы. Наверху сиял огнями Млечный путь. Неужели и там такое творится? Тоже есть планеты, где есть разумная жизнь? Где двуногие или какие-то ещё представители высшего разума сеют разрушение и смерть? Как в «Аэлите» у Алексея Толстого, на Марсе? Который, кстати, хоть и граф, но работал по ведомству ВЧК, засланный в среду белой эмиграции. Работал хорошо: помог вернуть Куприна, что до того прочно обосновался «на сене», где облаял в своём фельетоне советский павильон на всемирной выставке. Мерзавец этакий… Он закрепил проволочную антенну на  ветке, что показалась ему надёжной. Одел кожаные подушечки наушников и, включив питание, стал «водить» тумблер настроечной таблички. Местами слышались (на коротких волнах) приёмо-передающие сигналы германских полевых радиостанций. Это были обычные плановые разговоры командиров частей по поводу снабжения, поломок и ремонта техники. Какой-то обер-лейтенант  Зибель-Швиринг донимал по рации полковника фон Хеппинга. Донимал, надо сказать, рискуя многим: мало того, что открытым сеансом, так ещё и в резких выражениях требовал проявить заботу о какой-то русской. О последней, у Сергея сложилось такое впечатление, обер-лейтенант был явно не равнодушен. Поковник, проявляя необыкновенный либерализм, обещал подумать. После повторного «дранг», обещал посодействовать. Сергей на минуту вздохнул. У нас бы так…

   После сеанса связи, он живёхонько смотал антенну. Уложил наушники. Получив нужную информацию из Центра, ему следовало немедля ретироваться в нужное направление. Германцы только-только развёртывают здесь свою «сеть». Значит, возможно, не успели наладить радиоперехват. А у них эта служба отлажена. И автобусы «опель» с радиопеленгаторами, что напоминают крутящиеся гимнастические кольца. И самолёты люфтваффе, приданные 5-му реферату министерства авиации.

   Вскоре, уложив «куб» и набросав на него листвы с мхом, Сергей пустился в путь. Он был облачён в гражданский костюм и мятый демисезонный плащ. В кармане измятого пиджака находилось призывное удостоверение на имя Брокмана Игоря Анатольевича, 1905 года рождения, проживавшего по месту постоянной прописки в Сепухово. Не женатого. В графе особые отметки значилось: «Прошёл полный курс обучения при  кружке радиолюбителей общества «Осовиахим» по месту жительства».


*   *   *

…Что, допрыгалась, подлая? – возникла старуха из 32-й. Её сморщенное личико с жиденьким хвостиком волос смотрело из проёма двери. Выставив, как крыса, два зуба, она плюнула: - Будешь и дальше так шляться, голову начисто оборвут!

- Идите спать, бабушка, - устало заявила девушка. Её ноги едва не подкашивались. – Спать пора.

   Только сейчас она заметила: грудь в клетчатом платье была покрыта коричневато-серыми, неопрятного вида кляксами. С счастью, само платье было жемчужно серых тонов.

- У-у-у! – недружелюбно протянула та. – Бесстыжая! Шлюха дворовая! Сама иди. Валяйся по постелям с немцами. Что б они тебя совсем пришибли, мерзкую.

- Иди ты на х…! – не выдержала девушка. Её глаза загорелись таким огнём, что дверь моментально закрылась. – Дура старая. Контуженная…

   С одной стороны приятно, когда проявляется такая забота. С другой обидно. В глубине души, разумеется. В то же время знаешь, разве можно по другому? Достали…