Невроз переноса

Марина Куновская

Невроз переноса

Сценическая фантазия по мотивам «Обыкновенной истории» Ивана Гончарова

Действующие лица
Петр Иванович, около 40 лет, бизнесмен и начинающий коуч.
Александр,  около 20 лет, выпускник провинциального вуза, клиент Петра Ивановича.
Евсей, земляк и сверстник Александра, делит с ним квартиру.
Василий, около 30 лет, помощник Петра Ивановича.
Елизавета Александровна, женщина без возраста, коуч и супервизор Петра Ивановича.

Место действия -  большой город, возможно, столичный, в постсоветском государстве во времена первоначального становления рынка.
Система координат, в которой разворачивается действие – то, что одни называют коучингом, другие – психологическим консультированием. Автор предпочитает первое из названий потому, что не хочет отсылок ни к какой  конкретной психологической школе.  А коучингом называют что угодно.
Надеюсь, что и обычные педагоги, тренеры и прочие наставники юношества тоже могут найти в этих диалогах что-то для себя близкое.

Картина первая

Кабинет Елизаветы Александровны. Петр уже на пороге, собирается уйти после консультации.

ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Петр, вот еще что. У меня есть для тебя дело. Не хочешь ли сам начать консультировать?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. У меня, вроде, работы и так хватает.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Ты у нас в группе самый опытный, пора уже передавать опыт.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Опыт, конечно, надо передавать, а то его просто уже девать некуда. Вчера на заводе мне мастер говорит, мол, глину опять плохую завезли. А я ему – посмотри на эту проблему под другим углом зрения, может, это послание твоего бессознательного. Потом, правда, опомнился, пошел звонить на карьеры.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  Сочиняешь?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.Фантазирую. Общение с тобой пробуждает воображение.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.   Воображение - это хорошо, если  в меру. Но ты не ответил.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ты уже присмотрела мне клиента? 
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Ну, в общем, да. Я его ребенком знала,  так что не хочу собственных проекций. Но обещала его матери, что за ним присмотрю.  Думаю, вы друг другу понравитесь.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Думаешь, мои проекции будут как-то ярче и интереснее, чем твои?
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. У тебя сегодня какое-то странно игривое настроение.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ага. Я понял, что общение с симпатичной женщиной, которая знает тебя насквозь, и при этом сохраняет уважение, - это радость. Вот и радуюсь.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Смехом можно обесценить суть.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.Суть я уловил. Ты озабочена судьбой некоего юноши и хочешь поручить его мне как  клиента. И при этом заботишься и о моем развитии. Спасибо за заботу. А что у него, кстати, за проблемы?
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  Ничего трагического. Не хочу тебя настраивать заранее. Будешь ему позитивным примером.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.Я - примером? Все-таки удивила. Ты же говорила – проекцией.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  Ну так что, согласен?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.Сомневаюсь, но не могу тебе отказать.  Давай.

Картина вторая.

Кабинет делового человека. Петр Иванович у зеркала, тщательно причесывается. Входит Александр.Петр Иванович продолжает прихорашиваться. Александр робко застывает у порога.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Слушаю, молодой человек.
АЛЕКСАНДР. Э-э. Я пришел… Мне хотелось бы… Дело в том, что я нуждаюсь в мудром житейском руководстве в этом шумном и беспокойном городе.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да? А я причем?
АЛЕКСАНДР. Мне Елизавета Александровна сказала, что вы предлагаете индивидуальный …  индивидуальное…индивидуальные консультации. Я всегда мечтал поучиться правилам разумной жизни у настоящего практика, мастера этой жизни. А не просто у знатока университетских наук.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Елизавета Александровна… Кто она вам?
АЛЕКСАНДР. Родственница, дальняя, но когда-то часто бывавшая у нас. Она считает неправильным сама меня наставлять. Да и мне ваш опыт кажется более привлекательным. Я имею в виду, я же не собираюсь специализироваться только…в советах и наставлениях.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А в чем собираетесь?
АЛЕКСАНДР. Э-э-э…
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Понятно. Вы способны оплатить свою работу?
АЛЕКСАНДР. Матушка дала мне с собой тысячу. Ну и потом, я ведь не думаю сидеть сложа руки, буду как-то добывать деньги.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну что ж, хорошо. Запишитесь на следующую неделю у Василия. 
АЛЕКСАНДР. Вы не можете представить себе, как я вам благодарен… дядя Петя!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Какой я тебе дядя?
АЛЕКСАНДР. Извините, вырвалось. Просто мне всегда не хватало…кого-то вроде дяди.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Интересно… А что с твоим настоящим дядей?
АЛЕКСАНДР. Просто мне хотелось бы, чтобы он у меня был. Понимаете?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Не совсем. Ты, вроде, взрослый и на сироту не похож. Да и сиротам чаще не хватает отца.
АЛЕКСАНДР. Отец будет…командовать. А дядя…он же за меня не отвечает, и я его слушаться не обязан. Только слушать. Понимаете?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Так ты же пришел, чтобы я тобой немного покомандовал, нет?
АЛЕКСАНДР. Не совсем, дядя Петя.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я бы предпочел, чтобы ты звал меня Петром. Лучше на ты, у нас так принято.
АЛЕКСАНДР. Как можно, Петр Иванович…Я не смею.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Кстати, а с чем, собственно, ты пришел?
АЛЕКСАНДР. Я оставил небольшой гостинец в приемной. Мед со своей пасеки, сушеная малина, варенье.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Это еще что за глупости? Я спрашиваю, что ты хочешь получить от нашей работы?
АЛЕКСАНДР. Понимаете, здесь, в этих каменных джунглях, все как-то не так, и с этим трудно смириться. Здесь дома, дома и дома, камень и  камень,  все одно да одно... нет простора и  выхода  взгляду:  заперты  со  всех  сторон, кажется, и мысли и чувства людские также заперты.
Однако же при этом я чувствую, что мне нужно быть здесь. Я мечтаю о благородном труде, о высоких стремлениях, и вижу, что энергию для этого я найду здесь, а не у себя, среди милых сердцу палисадников. Понимаете?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ты-то сам понял, что сказал? И, главное, как?
АЛЕКСАНДР. Мой профессор эстетики очень хвалил мое красноречие.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Забудь своих сельских олухов. Говори проще. Чего тебе не хватало дома?
АЛЕКСАНДР. Дома все одно и то же, все скучно.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ты снимешь квартиру в центре, откроешь клуб?
АЛЕКСАНДР. Ведь это очень дорого.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Значит, ты приехал не развлекаться. Тогда зачем?
АЛЕКСАНДР. Меня  влекло  какое-то  неодолимое  стремление,  жажда   благородной деятельности; во мне кипело желание уяснить и осуществить...те надежды, которые толпились...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ты, наверное, пишешь стихи?
АЛЕКСАНДР. И прозой тоже. Хотите послушать?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Нет, что ты, я просто спросил! Ты,  кажется, хочешь сказать, что приехал сюда делать карьеру?
АЛЕКСАНДР. Именно, дядя…Петр Иванович, вы поняли правильно!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вряд ли получится. Ты мечтатель, а  мечтать  здесь  некогда. Лучше сразу назад вернуться.
АЛЕКСАНДР. Я постараюсь приноровиться к современным понятиям, если  вы  не  оставите меня вашими советами...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну, мы здесь не совсем советуем. Ладно, разберешься по ходу. Василий! Запиши молодого человека ко мне на следующую неделю. А теперь пока, мне пора на завод.
АЛЕКСАНДР. У вас целый завод?
Петр Иванович молчит, складывая бумаги в папку. Александр секунду мнется на пороге, потом уходит.

Входит Василий.

ВАСИЛИЙ. Записал, на четверг. Какой трепетный юноша. Хочет что-то продать, купить, или  на должность претендует?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Бери выше, Вася. Буду учить жить молодежь.  Мой первый клиент.

Картина третья

Александр и Евсей дома. Евсей чистит туфли.

ЕВСЕЙ. Третий раз за день. Крема не напасешься. А дорогой он здесь, зараза.
АЛЕКСАНДР. Смысл стараться?
ЕВСЕЙ.  По одежке встречают. Тем более, меня. Тебе повезло жить с будущим знаменитым модельером. Хочешь, и твои почищу?
АЛЕКСАНДР. Как-то это странно.
ЕВСЕЙ. Я люблю наводить блеск. А ты чаю сделай. Обмен услугами.
АЛЕКСАНДР. Я и так могу чаю сделать, без этого вот…
ЕВСЕЙ. Не ищи смыслы, где их нет.  На работу устроился?
АЛЕКСАНДР. Нет. Зато к коучу записался.
ЕВСЕЙ. К кому-кому?
АЛЕКСАНДР. К консультанту по личным вопросам.
ЕВСЕЙ. К сексопатологу, что ли?
АЛЕКСАНДР. Думаешь, мне нужен сексопатолог?
ЕВСЕЙ. Откуда я знаю?
АЛЕКСАНДР. Нет, про секс мы с ним не говорили еще.
ЕВСЕЙ. Чем только люди не зарабатывают.
АЛЕКСАНДР. Он вообще-то крупный бизнесмен. А это почти хобби.
ЕВСЕЙ. Так он бесплатно с тобой нянчится?
АЛЕКСАНДР. Нет, бесплатно нельзя.
ЕВСЕЙ. Есть вещи, которых я никогда не пойму. Зачем платить деньги за общение? Может, и мне с тебя брать?
АЛЕКСАНДР. Ты этому не учился.
ЕВСЕЙ.  И слава богу. Потом в простоте слова не скажешь.
АЛЕКСАНДР. Он как раз очень просто говорит. 
ЕВСЕЙ. А ты уже запал, я вижу. Вот и где справедливость? Я месяц тебе понравиться стараюсь, а какой-то пузатый дядька  - раз-два и в дамках.
АЛЕКСАНДР.  Евсей, он не пузатый. А у меня нормальная сексуальная ориентация.
ЕВСЕЙ. Надо говорить – традиционная.  Ладно, верю, ты запал, но не в том смысле.
АЛЕКСАНДР. А в каком, интересно?
ЕВСЕЙ. Не знаю, как объяснить. Я же этому не учился.

Картина четвертая

Через месяц. Александр входит к Петру Ивановичу. У него в руке планшет.

АЛЕКСАНДР. Петр Иванович, я решил, что пора рассказать о нашем с вами общении моей матушке. Она очень интересуется всем, что со мной происходит. Но боюсь ее напугать,  ведь у нас дома о таких консультациях слыхом не слыхивали. Я принес вам письмо, хочу, чтобы вы оценили, как его может прочесть человек другого поколения.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я, вообще-то, твоей мамы не знаю, так что могу только гадать, как и что она воспримет.
АЛЕКСАНДР.  Все равно, я хочу, чтобы вы послушали.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Ну что ж, желание клиента закон. Читай.
АЛЕКСАНДР (загружает письмо). Я сразу с вас и начну.
Мамочка, ты волновалась, как я смогу приноровиться к здешней жизни и следовать современным порядкам. Скажу тебе, что мне в этом помогает один человек, своими советами и консультациями. Теперь обращаться к таким людям становится модным, ну вот и я не ушел от этой моды.
Это как бы личный наставник, только не в науках, а просто по жизни. Я встречаюсь с ним примерно раз в неделю, и мы вместе с ним разбираем мои поступки. Я про себя зову его дядей Петей: мне так почему-то проще.
Дядя Петя очень умен, только человек весьма прозаический, вечно в  делах, в расчетах... Дух его будто прикован к земле  и  никогда  не  возносится  до чистого,  изолированного  от  земных  дрязгов  созерцания  явлений  духовной природы человека. Небо у него неразрывно связано  с  землей.
Он горд  не  горд,  но  враг  всяких  искренних излияний. Никогда не сердит особенно, ни добр, ни печален, ни весел. Сердцу   его чужды   все порывы,  все  стремления к прекрасному. Бывает, говоришь ему  о чем-то великом и возвышенном, говоришь вдохновенно, и сам радуешься, как точны слова, как вольно течет речь. А что же Петр Иванович?  Слушает, подняв брови, и смотрит с  холодным интересом,  или засмеется как-то по-своему, таким  смехом,  который  леденит  у  меня  кровь, - и прощай, вдохновение! Я иногда вижу  в  нем  как  будто  пушкинского демона... Впрочем, Пушкина, он, думаю, и не читал.
ПЕТР ИВАНОВИЧ смеется.
АЛЕКСАНДР. Чего я смешного сказал?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я вообразил себе, как сообщаю своей маме, что встречаюсь с демоном.
АЛЕКСАНДР.  Думаете, не надо отправлять письма?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Тебе виднее. Но описание странное и далекое от правды.
АЛЕКСАНДР. А какое было бы правдивое?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Хочешь, чтобы я продиктовал тебе письмо о своей персоне? Я могу. Только не маме, а лучше какому-нибудь школьному товарищу. С чужими мамами, знаешь, можно  иногда и впросак попасть.
АЛЕКСАНДР. Продиктуйте. Я другу тоже собирался писать.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Ну, пиши.  Обращение, дата, как полагается. Готово? Пропусти пару строк, там напишешь, что я твой дядюшка или нянюшка. Мне это не выговорить. Ну и дальше так.
Петр Иванович не глуп и не зол, мне желает добра, хотя и не вешается мне на шею. А желает добра потому, что не имеет причины желать зла, и еще потому, что я его клиент.
Он  ни демон, ни ангел, а такой же человек, как и все, только  не  совсем  похож  на  нас  с  тобой.  Он думает и чувствует по-земному,  полагает,  что  если мы живем на земле, так и не надо улетать с нее  на  небо, где нас теперь пока не спрашивают, а заниматься человеческими делами. И мне предлагает рассматривать жизнь в реальном свете, а не заноситься бог знает куда.
Между  честными  людьми он допускает возможность симпатии, которая, от частых встреч и  привычки  становится дружбой.  Но  он полагает также,  что в разлуке  привычка  теряет силу, и люди забывают друг друга, и что это вовсе не преступление.  Поэтому он уверяет, что я тебя забуду, а ты меня. Это мне, да и  тебе,  вероятно,  кажется  диким,  но он советует привыкнуть к этой мысли, отчего  мы  оба  не будем в дураках. О любви он того же мнения, с небольшими оттенками: не верит в неизменную и вечную любовь, как не верит в домовых – и нам  не  советует  верить. Впрочем, об этом он советует мне думать как можно меньше,  а  я  тебе  советую. Целый век мечтать об одной любви - глупо, это значит отказывать в уважении своему разуму. Петр Иванович любит заниматься делом, что советует  и  мне,  а  я тебе. Он  не всегда думает о работе, знает наизусть не только Пушкина..."
АЛЕКСАНДР. Вы, дядя Петя?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ничего, что я  хвастаюсь?
Александр вскакивает, достает из кармана небольшой сверток и бросает в окно.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Что это было?
АЛЕКСАНДР (едва не рыдая). Это вещественные знаки... невещественных отношений... Кольцо и носовой платок от Софьи, на память... при прощанье...Вроде талисмана у меня теперь. Сам не понимаю, почему выбросил.  Кажется, потому что ошибся с Пушкиным.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Из деревни привез? Лучше бы ты привез еще мешок сушеной малины.
АЛЕКСАНДР. Как назвать мне мой поступок, как его объяснить?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Выбрасыванием из окна ненужного хлама. Некультурно по форме, но по сути верно. Через несколько лет эти знаки напомнили бы тебе глупость, от которой бы ты краснел.
АЛЕКСАНДР. Краснеть от такого  чистого,  святого  воспоминания?  Стало быть, вы никогда не любили?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. В дураках оставаться не любил.
АЛЕКСАНДР. Это какая-то деревянная жизнь! Прозябать без вдохновенья, без  слез, без жизни, без любви...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. И без сопливых платочков.
АЛЕКСАНДР. Как вы можете так холодно  издеваться  над  тем,  что  есть лучшего на земле?  Вспоминая Софью, я чувствую святые волнения…
ПЕТР ИВАНОВИЧ. В каком месте чувствуешь?
АЛЕКСАНДР. Дядя, дядя, за что ж вы меня так…
Александр выключает планшет и собирается уходить.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (с досадой).  Что, даже не сохранил? А я-то думал, хотя бы сам перечитаешь…
Александр уходит.

Картина пятая

На следующий день. Кабинет Елизаветы Александровны. Петр и Елизавета сидят в креслах напротив друг друга.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. У него есть такт, и на это можно опираться. Без предупреждения не является и когда заметит, что время закончилось, сразу уходит. Но есть и странности…Говорит, как  в романе 19 века. К тому же, зовет меня дядей Петей.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Чего же тут удивительного? Ты уже, чай, четвертый год в нашей группе, и мог убедиться, что мы склонны переносить черты одних важных для себя людей на иных.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Не берусь даже  думать, что это за иной. Я вот тебя никогда ни мамой, ни Марьей Петровной не называл, хотя мысли возникали всякие.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. А кто такая Марья Петровна?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Моя первая учительница.  Я в нее был по-детски влюблен.  Дело прошлое, поэтому могу признаться. А этот чудак совсем не стыдится своих фантазий.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Это у тебя стыд – любимое чувство, у него, наверное, другое. Но перенос – свойство общечеловеческое. И, редкий случай, вы оба сразу отдаете себе в нем отчет.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я уже пять раз у него спрашивал, мол, ты кого имеешь в виду, что там за дядя Петя. Никого, говорит, это мечта.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Ну и оставь это за скобками. Он же жить  к тебе не  заселяется, денег в долг не просит. Человек имеет право помечтать.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Не очень-то комфортно быть чьей-то фантазией.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  Мы всегда чьи-то фантазии, просто об этом не догадываемся. Кстати, а он сам тебе кого напоминает?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да... Меня самого в какой-то период. Только у него все куда более запущено.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Как интересно!
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Он дает полную волю воображению, и меня это пугает. Как бы совсем не спятил.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  Ты пугаешься своего воображения, а он дает ему полную волю. У вас должен быть хороший контакт.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. И такие чувствительные создания мне прежде встречались только среди совсем юных девиц. Да и те быстрее взрослели.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  Да, характер, ориентирующийся на эмоции – редкая штука среди мужчин. Но не невозможная. Просто не бери на себя лишнего. Исправлять характер и не нужно, это ведь не патология. Достаточно поведения.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я должен учить его притворяться?
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. В последнюю очередь. Начинать лучше с его отношения к своим страстям.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Слушай, а почему ты вообще решила, что мне пора консультировать? Мало у тебя готовых коллег?
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  Ты ведь сам говорил на последней группе: мол, тяжелый опыт становится хорош тогда, когда им можно поделиться, передать кому-то через воспитание или хотя бы консультации. Ты все не можешь пережить свою драму с этой, как ее, Варенькой. Вот тебе и случай превратить тяжелый опыт в положительный.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А юноши тебе не жалко?  Мне его чувствительность кажется дикой, в настоящем деле она помешает. Но кто сказал, что он должен стать деловым человеком? А я - кого еще я могу из него сделать?
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. А кем он станет без тебя? Сестрой милосердия?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Сестрой милосердия ему бы подошло.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Он взрослый человек, пришел к тебе в здравом уме, понимая, что ему нужно. И всегда может перестать тебя слушать.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну,  пусть пеняет на себя.

Картина шестая

Через неделю в кабинете Петра Ивановича. В креслах – Петр Иванович и Александр. У Александра в руках папка.

АЛЕКСАНДР. Петр Иванович, я хотел вас спросить: давно ли вы читали Пушкина?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. На той неделе, кажется. Перечитывал Медного всадника. Сегодня ты дашь мне денег, чтобы узнать мои литературные вкусы?
АЛЕКСАНДР. Я просто спросил.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я люблю приятный досуг, который дает искусство. Вчера был в театре.
АЛЕКСАНДР. Как бы я хотел пойти с вами!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. И сел бы мне на колени? Купи билет – и иди.
АЛЕКСАНДР. Я  давно   хотел   вам   показать...   стихи:   вы   однажды интересовались...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Что-то не помню…ты пока не Пушкин…
АЛЕКСАНДР. Я думаю, что служба - занятие сухое,  в  котором не участвует душа, а душа жаждет выразиться, поделиться с ближними  избытком чувств и мыслей ...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Проще говоря, ты хочешь заняться, кроме службы, еще и литературой?
АЛЕКСАНДР. Да, дядя Петя, только сомневаюсь…
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Сомневаешься, что у тебя  есть  талант? Верно, без таланта ничего не заработаешь.
АЛЕКСАНДР. Вы и это меряете деньгами? Награда поэту - слава...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Что ж хорошего, когда на тебя показывают пальцем, как на клоуна? Да и на что смотреть?
АЛЕКСАНДР. Поэт  заклеймен особой  печатью: в нем таится присутствие высшей силы...
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  А что, сделай я из нашей глины и на нашем оборудовании фарфор лучше лиможского, разве тут не было бы присутствия высшей силы?
АЛЕКСАНДР. Вы путаете искусство с ремеслом.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Нет, не путаю. Но творчество может быть и там, и там. Разве тебе об этом не рассказали твои профессора?
Александр достает из папки бумаги, протягивает Петру Ивановичу.

ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Это и есть стихи? Читает:

Кто отгадает, отчего
Проступит хладными слезами
Вдруг побледневшее чело...
Комментирует: Как же это так? Чело пОтом проступает, а не слезами…
И что тогда творится с нами?
Небес далеких тишина
В тот миг ужасна и страшна...
Комментирует:  Ужасна и страшна - одно и то же.
Гляжу на небо: там луна...
Комментирует:  Куда же без луны. А дальше будет мечта и дева?
Гляжу на небо: там луна
Безмолвно плавает, сияя,
И мнится, в ней погребена
От века тайна роковая.
Комментирует:  Это лучше… А в целом – ни плохо, ни хорошо! Впрочем, другие  начинали и  хуже. Пиши,  раз тянет – вдруг и проснется талант…
АЛЕКСАНДР. Вот еще перевод из Шиллера...
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Так ты знаешь языки? Давно бы сказал: язык кормит. Вот тебе адрес: в сельскохозяйственном отделе как раз не хватает переводчика с немецкого.
АЛЕКСАНДР. В сельскохозяйственном?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Я действую не совсем по правилам, давая тебе этот адрес, ты бы должен найти его сам…Но если можно помочь деловому знакомству, то, думаю, ничего плохого  здесь нет.
АЛЕКСАНДР (грустно). Хорошо, раз вы советуете. Мне взять с собой мои сочинения?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Лучше подари их мне.
АЛЕКСАНДР. С радостью! Я вам сделаю оглавление в хронологическом порядке.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Нет, это лишнее. Василий! Возьми, нам нужна была бумага упаковать сервиз для Марьи Алексеевны.
АЛЕКСАНДР. Упаковать?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ведь ты подарил?  Значит, не твое дело, что я сделаю с подарком.
АЛЕКСАНДР. Вы не щадите ничего... ничего!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Не будешь краснеть после и скажешь мне спасибо.

Картина  седьмая

Александр, Евсей дома.

ЕВСЕЙ. Я тащусь от ваших высоких чувств. У тебя на диске-то твои творения остались?
АЛЕКСАНДР. А какая разница? Правильно он сказал, стихи – только селедку завернуть.
ЕВСЕЙ. А по мне так складные. Чуть осовременить, и можно на музыку класть.
АЛЕКСАНДР. Думаешь, я способен писать то, что сегодня поют? Я беременна, но это временно…Жуть.
ЕВСЕЙ. Так ты пишешь просто в свое удовольствие? Тогда вообще непонятно, зачем ты с ним совещался.
АЛЕКСАНДР. У него есть вкус.
ЕВСЕЙ. У всех есть какой-нибудь вкус. Если ты делаешь это для себя – какой смысл собирать чьи-то мнения?
АЛЕКСАНДР. Ты бы меня понял, если бы сам к нему записался.
ЕВСЕЙ. И о чем, по-твоему, мне нужно консультироваться? Брать у него отзывы на свою коллекцию?
АЛЕКСАНДР. Например, ты мог бы перестать ждать подвоха от каждой заказчицы.
ЕВСЕЙ. Так они же и правда все время разводят меня на лишнюю работу. Но я особо не страдаю.
АЛЕКСАНДР. А свою коллекцию делаешь уже год.
ЕВСЕЙ. Это, по-твоему, много? Я считаю, для человека, вынужденного зарабатывать себе на хлеб – нормально.
АЛЕКСАНДР. А ты себя не обманываешь?
ЕВСЕЙ. Если бы я говорил, что у меня уже готова коллекция – вот это был бы обман.
АЛЕКСАНДР. И ускориться не хочешь?
ЕВСЕЙ. Меня философствования на ровном месте не ускоряют.
АЛЕКСАНДР. Ты просто боишься попробовать.
ЕВСЕЙ. У меня хватает странных развлечений, чтобы пробовать еще и твое.
АЛЕКСАНДР. Это не совсем развлечение. Это… не знаю как описать….
ЕВСЕЙ. Что-то вроде законной дозы?
АЛЕКСАНДР. Понимаешь, он говорит, вроде бы, банальные вещи. Сперва подумай, потом делай, не вешайся всем на шею, уважай то, что ты умеешь. Классный час в третьем классе. Только слышишь ты эти вещи совсем по-другому, из расхожих фраз они превращаются в правду, которой нельзя не следовать.
ЕВСЕЙ. Да…Что-то интересное вы там курите.
АЛЕКСАНДР. Знаешь, он предложил мне подрабатывать переводами. Я уже взял первую статью. Сравнительная характеристика конского навоза и птичьего помета как средств повышения урожайности огурцов.
ЕВСЕЙ. Ну, это дело житейское. Я вчера тоже подкладку на каком-то ширпотребе менял. Главное, чтобы платили.
АЛЕКСАНДР. То есть в этом ты его одобряешь?
ЕВСЕЙ. Я и тебя одобрю, если на нормальный прикид себе заработаешь. А то ходишь как сирота.
АЛЕКСАНДР. Но почему все-таки познакомиться не хочешь? Не думаешь, что в твоей жизни нужно что-то менять?
ЕВСЕЙ. Я меняю потихоньку, по своему разумению.
АЛЕКСАНДР. И других слушать не собираешься?
ЕВСЕЙ.  Так, как ты слушаешь – нет. Слишком много страсти, а секса никакого.

Картина восьмая

Через полгода.  Петр Иванович снова у Елизаветы Алексеевны.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Поздравь меня, я почти справился. Мой клиент устроился в солидную организацию, да еще подрабатывает статьями. Уже не только переводит, но и пишет сам аналитику по сельской экономике. Правда, по-прежнему  ахает и охает на каждом шагу, и делать с этим, кажется, ничего не собирается.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Завидуешь его страстям?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Чему тут завидовать? Сумбур, неразбериха. Дикость!
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Тогда что спросить хотел?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Да вроде как скучаю я по нему. Странно. Будто настоящий родственник. А он заходит все реже и реже.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. У тебя был настоящий племянник?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Не было, в том-то и дело.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  Тогда по кому скучаешь?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Так, вроде, и Александр – настоящий. С руками, ногами, головой и сердцем.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  Любовь с первого взгляда? Да еще к мужчине… Ты вообразил себя древнеримским патрицием и решил пережить влюбленность в ученика?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну, не преувеличивай. Какая там любовь…
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. С первого взгляда бывает только перенос.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Наверное, такое чувство было бы, если бы у меня был реальный племянник,  мне его как бы поручил брат или сестра, а я не могу толком за ним присмотреть. Бред какой-то, нет у меня ни братьев, ни сестер.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Ну да, если кто и поручил, то я. Но я тебе не сестра.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. И это меня радует. Что ты не сестра, я имею в виду.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Мы не можем путать работу и личные отношения. От этого всем только хуже.

Петр Иванович молчит.

ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Дай объявление, бери еще клиентов.
Петр Иванович разочарованно качает головой.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Ну… Женись…Появятся свои дети, и педагогический зуд утихнет.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (смущенно). На тебе жениться?
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА (снисходительно улыбается). Придумал…Жизнь – не одни консультации...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Жаль.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Впрочем, что-то мне подсказывает, что твой якобы племянник еще не раз тебя навестит. Он уже давно в городе, пора ему в кого-нибудь влюбиться. Это хорошее время для изменений.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да, я уже видел признаки.  Даже, кажется, догадываюсь, в кого.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. В общем, лично я за него спокойна. Так что  если твое подсознание вдруг решило, что ты должен выполнить домашнее задание, которое я дала, на пятерку, то можешь себе эту пятерку поставить.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да ну тебя. Я давно знаю, что ты не Марья Петровна. Да и от нее не пятерок ждал.

Уходит.

Картина девятая

На следующий день, в кабинете Петра Ивановича. Входит Александр.

АЛЕКСАНДР. Извините, я без записи. Можете меня сейчас выслушать?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Как ее зовут?
АЛЕКСАНДР. Кого? Вы посылали за мной следить?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Конечно, нанял частного детектива! Вид у тебя особенно глупый, вот и видно  – влюбился.
АЛЕКСАНДР. Да, и я счастлив!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. В ту самую маленькую брюнетку? С бородавкой у носа?
АЛЕКСАНДР. Какая бородавка, дядя Петя, вы все путаете! Это у ее матери бородавка.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Варенька?
АЛЕКСАНДР. Наденька!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. У меня есть пятнадцать минут. Рассказывай. Не думаю, что я узнаю что-то новое.
АЛЕКСАНДР. Так просто такие вещи не рассказываются.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Хорошо, тогда я сам тебе все расскажу. Нет, лучше даже покажу, вместе с Васей. Василий, подыграй мне, пожалуйста.
Входит Василий.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Давай покажем молодому человеку объяснение влюбленных. Только подтверди, что мы не обсуждали его похождения, и ты даже не знаешь, как зовут его любимую.
ВАСИЛИЙ. Нет, не знаю.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ты за Наденьку, я за Александра, мы гуляем в саду.
ВАСИЛИЙ. Понял.
АЛЕКСАНДР. Ну откуда вы знаете!
ВАСИЛИЙ. В саду так в саду. Пусть это будет яблоневый сад. В этом году яблони зацвели как-то странно рано. И цветки такие большие.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да…И розовые…Они должны быть белые – а сейчас розовые… Маменька говорила, в такой год случается много свадеб. Вам нравится этот цветок?
ВАСИЛИЙ.  Да. А почему вы спросили?
АЛЕКСАНДР. Ох…
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Потом вы взглянули друг на друга, и покраснели, потом… Машенька, передо мной этой весною открылся новый мир.
ВАСИЛИЙ. Вы серьезно?
АЛЕКСАНДР. Наденька!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Только теперь, когда я увидел вас, я узнал настоящую цену жизни.  Я и раньше видел вас, будто во сне. Предчувствовал встречу с вами. Наверное, мы встретились не зря. И сегодня я готов посвятить вам все мои сочинения, все стихи и прозу…
АЛЕКСАНДР. Вы подслушали нас!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да, бегал за тобой по кустам.  Других занятий у меня нет.
АЛЕКСАНДР. Откуда же вы знаете?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. С Адама и Евы одна и та же  история  у  всех! Ты же писатель, не должен удивляться!
АЛЕКСАНДР. И что будет дальше?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Будешь прыгать дня  три,  как помешанный, вешаться всем на шею. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж другого, поцелуя например...
АЛЕКСАНДР. Поцелуй Наденьки!
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Без этого никак. Влюбленные сильно заряжены, от поцелуев заряд уменьшается. Когда совсем сойдет на нет – начинается охлаждение...
АЛЕКСАНДР. Какой цинизм!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Будешь дальше смотреть?
АЛЕКСАНДР. Да… Но зачем я соглашаюсь!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Василий, давай. Что будет после поцелуя?
ВАСИЛИЙ. Так вы меня очень любите?

Петр Иванович делает карикатурно восторженное выражение лица.

ВАСИЛИЙ.  Как хорошо… Но что же дальше? Александр, а скажите, чего вы боитесь в будущем?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Есть у меня один знакомый бизнесмен: он все учит меня бояться бедности.
ВАСИЛИЙ. А разве  бедные не бывают счастливы?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Мой знакомый говорит: им не до того, одолевают заботы о хлебе насущном.
ВАСИЛИЙ. Можно ведь думать не только о еде!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вы ангел, Наденька!
ВАСИЛИЙ. А я боюсь вот чего: эта минута больше не повторится.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Что же может разрушить этот  мир  нашего счастья? 
ВАСИЛИЙ. Эта минута не повторится больше - я чувствую...
АЛЕКСАНДР. О, это ужасно, ужасно! Сколько раз я  давал себе слово таить перед вами то, что происходит в душе.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А почему не сдержал?
АЛЕКСАНДР. С кем же мне разделить избыток чувств? А вы без милосердия вонзаете свой анатомический нож в  самые тайные изгибы моего сердца.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ты сам просил  моих  советов.  И некоторые тебе пригодились.
АЛЕКСАНДР. Пусть же я буду вечно глуп в ваших глазах, но я не могу существовать с такими понятиями о жизни, о людях. Вопреки вашим предсказаниям  я  буду счастлив, буду любить вечно!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Разум любви не помеха.
АЛЕКСАНДР. Разумна не любовь, а философия. В любви мы забываем себя для другого.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Животное себя не помнит, а человек всегда должен. Иначе это не любовь...
АЛЕКСАНДР. А что же?..
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Так, гнусность, как ты говоришь.
АЛЕКСАНДР. Я готов жениться прямо сейчас, чего же здесь гнусного!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вот чего я точно не советую  - это жениться на женщине, в которую ты влюблен.
ВАСИЛИЙ. Это и для меня новое, я такого не слыхал…
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Женятся, конечно, и влюбленные, потом разводятся через год. Но ты создание нежное, для тебя развод будет трагедией.
АЛЕКСАНДР. Как же жениться... по расчету?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. С расчетом, а не по расчету. И речь не только о деньгах. Придет время, и ты рассчитаешь, что пора жениться,  станешь выбирать  подходящую женщину.…А любовь заслонит от тебя недостаток качеств, которые хочешь видеть в жене. Любовь пройдет,  и  тогда  женщина,  которая казалась  тебе идеальной,   может   быть,   покажется   очень несовершенною. Придется разводиться, а это болезненно.
АЛЕКСАНДР. Я  буду счастливым мужем, а Наденька  -  счастливой женой. Не хочу жениться по уму, просто потому, что время пришло.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Бредишь.
АЛЕКСАНДР. Только вот беда: она говорит, что мы  молоды,  должны  испытать себя... целый год... и тогда...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Это  она предложила? Какая умница! Сколько ей лет?
АЛЕКСАНДР. Восемнадцать.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А тебе уже двадцать три. Но она в двадцать три раза умнее  тебя. С тобою развлечется - и упорхнет.  Думаю, за год как раз подыщет тебе замену.
АЛЕКСАНДР. По-вашему, я не достоин быть мужем?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Женщины ищут опоры в жизни. А у тебя пока вся зыбко. Да и…просто время не пришло.
АЛЕКСАНДР. Думаете, девушки хотят только денег? Тогда бы женились одни миллионеры.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Не только денег. Девушки ищут партнеров, которые смогут содержать …хотя бы будущих детей. Тех, кто шаг за шагом идет к нормальному качеству жизни. Правда, такие мужчины порой холодноваты в общении, поэтому до замужества неплохо погулять с трепетным юношей вроде тебя. Но это временно.
АЛЕКСАНДР. С кем вы жили всю жизнь, с кем имели дела,  кого  любили,  если  у  вас  такие черные подозрения?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Жил с людьми, любил женщину.
АЛЕКСАНДР. Вы после этого скажете, что и я изменю?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Со временем и ты.
АЛЕКСАНДР. Кто  же  я  в  ваших глазах?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Человек.
АЛЕКСАНДР. Не все одинаковы. Знайте же, что я, не шутя, искренне дал ей обещание любить всю жизнь.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Ну хватит, ты сейчас в бреду, с тобой говорить бесполезно. Иди лучше воздухом подыши.
АЛЕКСАНДР (грустно, отдавая ему деньги). Спасибо за консультацию.

Александр уходит.

ВАСИЛИЙ. Хочешь обратную связь?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну?
ВАСИЛИЙ. Я не понял, зачем ты его расхолаживаешь. Пусть бы радовался, пока молодой.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Всегда полезно посмотреть на себя со стороны. Такие страсти до добра не доводят, вредят делу.
ВАСИЛИЙ. Влюбленность люди прощают. Зачем рассматривать ее в увеличительное стекло?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. В уменьшительное, чтоб с радости не  одуреть  и  не  вешаться всем на шею.
ВАСИЛИЙ. И грусть тоже в уменьшительное?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Грусть  в  увеличительное:  ее легче  перенести,  когда  вообразишь неприятность вдвое большую, чем она есть. С ума не сойдешь, вешаться не побежишь.  А когда придет радость, не будешь прыгать как ненормальный и людей пугать. А этот парень живет по-детски.
ВАСИЛИЙ. Помнишь ли, на последней группе вспоминали: ребенок есть в каждом из нас. Может быть, это ты держишь своего в ежовых рукавицах? Ребенок верит, что родители будут любить друг друга вечно – и сам к этому стремится. Разве не бывает любовников-супругов, которые счастливо живут всю жизнь?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Привычка – второе счастье. Верно, есть супруги, которые живут всю жизнь вместе.  Но разве любят всю жизнь друг друга? Все время ищут друг друга, глядят и не  наглядятся?
ВАСИЛИЙ. Этот самообман никому не вредит. А по-твоему выходит, любая женщина изменит? Любая жена?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Если предвидеть - нет. Как видишь опасные симптомы - просто принимай меры.
ВАСИЛИЙ. Отчего же ты до сих пор не женат?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Может и правда пора?

Картина десятая.

В баре за столиком – Евсей и АЛЕКСАНДР. Начинается трансляция хоккейного матча.

АЛЕКСАНДР. Ну и зачем ты меня сюда притащил?
ЕВСЕЙ.  Ты никуда не ходишь, а здесь сегодня все. Побудешь среди людей, развеешься.
АЛЕКСАНДР. Мы с Наденькой вчера ходили слушать орган.
ЕВСЕЙ. Это не считается. У тебя там тусовки нет.
АЛЕКСАНДР. У меня нет потребности в тусовках.
ЕВСЕЙ. Все мысли только о дядюшке?
АЛЕКСАНДР. Я ему не верю уже так сильно.
ЕВСЕЙ.  Что за корова сдохла?
АЛЕКСАНДР. Есть вещи, которые он никогда не поймет. Он живет одним рассудком, и думает, что это правильно.
Евсей. Спорим, ты еще год-другой ему деньги носить будешь.
АЛЕКСАНДР. Это почему?
ЕВСЕЙ. Противоположности притягиваются.
АЛЕКСАНДР. Я все-таки чувствую, что он не совсем противоположность. Иначе зачем бы он ходил в театр, читал классику?
ЕВСЕЙ. Я бы на твоем месте устроился в приличную фирму переводчиком. К примерно такому же крутому дядьке. Только чтобы он тебе платил, а не ты ему.
АЛЕКСАНДР. Как Вася? Вася ему ассистирует, когда он со мной работает. Я бы так не смог.
ЕВСЕЙ.  Да нет, не к коучу. К обыкновенному бизнесмену, хоть на производство, хоть в торговлю. С четкой логикой и, раз уж ты так хочешь, традиционной ориентацией. Тебя это возбуждает. Ну вот и останешься в тонусе, только без лишних расходов. И без страданий на ровном месте.
АЛЕКСАНДР. Я не страдаю. Я стараюсь понять. Вот что ты делаешь, чтобы понять, как здесь все устроено?
ЕВСЕЙ. Здесь – это в большом городе? Ничего. В маленьком люди такие же, только одеты иначе. Я одеждой и занимаюсь, собственно.
АЛЕКСАНДР. Не только в городе. Вообще…
ЕВСЕЙ. Хоккей смотрю. Серьезно. Здесь все как на ладони. Когда забрать шайбу, когда отдать, что с противниками делать.
АЛЕКСАНДР. Наверное, я не командный игрок. Да и на площадке одни пацаны. Только война, никакой любви.
ЕВСЕЙ. А про любовь твой дядя Петя прав. Это или развлечение,  или невроз.
АЛЕКСАНДР. Но ты же художник. Художник не может без любви.
ЕВСЕЙ.  Не будем преувеличивать. Я дамский портной. 
АЛЕКСАНДР. А твоя коллекция?
ЕВСЕЙ. Я решил в это не вкладываться. Слишком много мороки.  Подожди,  сейчас  наши забьют.

Александр уходит.

Картина одиннадцатая

Прошло еще полгода. Петр Иванович входит в кабинет Елизаветы Александровны  с большим букетом цветов.

ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Ого. Это что-то новенькое.  Раньше ты, бывало,  дарил напитки и парфюм.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Раньше я носил презенты, в благодарность профессионалу. А эти цветы – просто дарю тебе (протягивает букет).
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА (берет с опаской). И как это понимать?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Как цветы, которые дарит мужчина женщине. Цветы обычно ставят в вазу.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Я вижу, что цветы, и знаю, что в вазу. Но на что ты намекаешь?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Ни на что, в общем. Мы ведь не можем путать работу и личные отношения. Но ты красивая женщина, а у меня есть глаза, и я это вижу. И, думаю, имею право выразить свое восхищение.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Ну ладно. Мне приятно. Это единственная цель твоего визита?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Раз уж пришел,  расскажу и про Александра.  Ты давно предсказала, что он должен влюбиться. Роман длится уже не первый месяц, он надеется на неземную любовь до гроба, а девушка уже, похоже, понемногу смотрит в сторону.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Все как у тебя когда-то.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. У него глупее.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  А как бы ты поступал на его месте?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. По моему сегодняшнему разумению – ушел бы первым, чтобы не мучить и себя, и ее.  Как-нибудь пережил бы, за работой. Но он не такой.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Я рада, что ты это видишь.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Если не успел бы первым – ну, поехал бы куда-то развеяться, завел бы там курортный роман для переключения.  Но связь без обязательств – это снова не про него.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Ну и какой прогноз?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Будет соперник, возможно, будет драка. Как бы друг друга не покалечили. Будет хандрить с полгода, но не больше. Парень энергичный, такие не вешаются.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Твой план?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Есть только программа-минимум –  умерить его пыл, чтобы сопернику ребра не переломал и в тюрьму не сел. А за большее сейчас вряд ли могу браться.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.  Ну так, мог и не советоваться.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Мог. Не мог не зайти. Знаешь, все таки скажу…Очень хочется перенести наше с тобой общение в другое пространство. Ну… Мечтаю посмотреть на тебя не из  кресла клиента…А вдруг из этого и произойдет что-то…хорошее для нас обоих. Ты говорила, что любишь современный балет. Через неделю будет большой фестиваль, я бы мог сделать нам с тобой персональную аккредитацию.  Пройдем и на все концерты, и за кулисы.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА. Заманчиво, конечно, но…Я уже давно не хожу ни на  какие концерты. Ни на что, кроме работы, просто нет времени.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Не передумаешь?
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.   Нет.

Картина двенадцатая

Миновала неделя. В кабинет Петра Ивановича вбегает Александр со зверским выражением лица.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Что сейчас точно не надо делать - это драться.
АЛЕКСАНДР. Откуда вы опять знаете?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.У тебя же на лбу написано большими буквами: Саша хочет убить соперника.
АЛЕКСАНДР. А я думал, устранять конкурентов вам нравится больше, чем любить.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (смеется). Так я еще и на мафиози похож, не только на дядюшку? Вот скажи, на кого особенно сердит: на него или  на нее... как ее... Анюта, что ли?
АЛЕКСАНДР. Я его ненавижу, ее презираю. Подумать только, мы же с ним почти подружились!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Положим, этот парень и станет защищаться, начнется настоящая драка. Так ты же и выйдешь со сломанным носом, если не больше. Ты же, прости меня, не атлет.
АЛЕКСАНДР. Бог на стороне справедливости. Иногда побеждают и слабейшие. И…я хотел просить у вас телефон тренера по рукопашному бою. Вы говорили, знаете хорошего.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Ну, предположим, бог тебе поможет, и нос обидчику сломаешь ты. А лучше руки-ноги и шею. Разве ты этим вернешь любовь красавицы? Нет,  она  тебя  возненавидит. А ты сядешь в тюрьму, ведь ты инициатор драки.
АЛЕКСАНДР. Телефон не дадите?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Даже и не надейся. У меня и тренеров-то на примете нет.
АЛЕКСАНДР. Вы же сами мне как-то рассказывали: ваш товарищ однажды убил конкурента и даже не отвечал. Оформил как необходимую оборону.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я думал, ты знаешь, что такое терапевтическая метафора. Или хотя бы догадываешься.
АЛЕКСАНДР. Нет, не знаю.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. История, реальная или вымышленная, которую рассказывают клиенту, чтобы яснее представить какую-то ситуацию.  Можно сказать, художественное произведение.
АЛЕКСАНДР. Так вы все сочинили.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (разводит руками). Я законопослушный человек. И тебе того же советую.
АЛЕКСАНДР. Но что же мне делать?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ничего! Оставить дело так: оно уж испорчено.
АЛЕКСАНДР. Вы не знаете моих мучений! У вас каменное сердце, вы останетесь спокойны, даже если весь мир обрушится. А мне тюрьма теперь милее свободы.
АЛЕКСАНДР. Полно дичь пороть, Александр! Мало ли на  свете  таких,  как  твоя  - Марья или Софья, что ли, как ее?
АЛЕКСАНДР. Ее зовут Надеждой.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Надежда? А какая же Софья?
АЛЕКСАНДР. Софья... это в деревне.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Видишь, там Софья, тут Надежда, в другом месте Марья.  Сердце большое, места хватит многим.

Пауза.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. За это надо было взяться иначе. Действовать как цивилизованный человек. Он дружелеюбен – а ты еще дружелюбнее, а его ухаживаний за девушкой будто и не замечаешь. Но при этом не оставлять их ни на минуту наедине, и будто нечаянно показывать этой, как ее, Наденьке…слабые стороны  соперника. Чтобы и она наконец разглядела: он просто рисуется в ее глазах, а на самом деле – человек вполне заурядный. Да где тебе!
АЛЕКСАНДР. Прибегать к  лукавству,  чтоб  овладеть  сердцем женщины!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А ты к дубине прибегаешь. Это разве лучше?  Сам говоришь, овладеть сердцем! Так вот: надо овладеть не только сердцем, а разумом и волей, подчинить ее характер своему, чтоб  она  смотрела  на  вещи  через тебя, думала твоим умом...
АЛЕКСАНДР. Мы с вами никогда не сойдемся! Ваш  взгляд на жизнь не успокаивает, а отталкивает меня от нее. Мне грустно, на душу веет холод. До сих пор любовь спасала меня от этого холода; ее нет - и в сердце теперь тоска; мне страшно, скучно...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Займись делом.
Александр роняет голову на руки.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Стыдись! Ты же мужчина! 
АЛЕКСАНДР. Я думал, у вас тут все плачут.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да…Извини, вырвалось…Плачь, если нужно, а я сейчас. (Уходит, потом уходит и Александр).

Картина тринадцатая

Тот же день, тот же кабинет, только в кресле консультанта – Василий.

ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Вася, не хочу далеко ходить, оцени-ка ты мой прожект по поводу Александра. Видел, он все хандрит? Уже и работу стал забывать.
ВАСИЛИЙ.  Ну.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я решил дать ему деловое поручение. Думаю, он из почтения ко мне согласится.  Предполагаю, его утешит только новый роман. Вот, пусть влюбит в себя девушку сам. Я даже знаю кого: Тафаеву.
ВАСИЛИЙ. Честно говоря, звучит нелепо. Да за ней ведь и ухаживает этот, Сурков.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Вот именно. Еще и соперника обыграет, получит символический реванш. Суркова обыграть просто, он зануда.
ВАСИЛИЙ.  Вряд ли Александр сумеет влюбиться по заказу.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Сразу конечно нет. Но это даже лучше. Будет действовать разумно, вот и поймет, что чувства доступны разуму. Будет ухаживать за ней, будет сознательно донимать соперника. А поймет вкус победы – и, может, даже влюбится. У Тафаевой очень недурная фигура. Я бы сам не отказался, если бы не было других планов.
ВАСИЛИЙ. Старый сводник!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну и как тебе план?
ВАСИЛИЙ.  Не знаю. Все логично, но мне не нравится чисто эстетически.  Мне кажется, не выгорит.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А давай поспорим! Помнишь  две  вазы,  что  понравились  тебе  на заводе? Если не выгорит, они твои, и я соглашаюсь задуматься, какая такая эстетика может быть в реальной жизни.
ВАСИЛИЙ.  Ну ты даешь! Впервые вижу, чтобы консультант давал залог за свою провокацию. Наверное, хочешь сам себе что-то доказать.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да нет, просто, как могу, выражаю уважение к твоим эстетическим чувствам. У меня эстетика – только в театре.
 
Картина четырнадцатая

Александр у себя дома, пишет письмо на планшете.

Здравствуй,  Поспелов!
Не писал тебе целый год, но теперь решусь. Кто же еще поймет меня? На тебя одна надежда. Хотя то, чем хочу с тобой поделиться, странно и для меня самого.
Начну издалека. Ты, конечно, помнишь, нашего профессора эстетики, Ивана Семеновича.  Помнишь его пламенные речи с кафедры. Мы им восхищались, его мысли казались нам великими истинами.  Не берусь судить, насколько они были важны и оригинальны, ведь от проблем эстетических исследований я теперь очень далек.  Да это и не важно. У него было вдохновение,  и он умел нас им заражать. За это мы и готовы были идти за ним на край света.
Приехав сюда, я познакомился с человеком, у которого есть примерно такое же вдохновение. Только оно относится не к эстетике, а к жизни вообще.  Это деловой человек, у него свой немаленький бизнес. И еще подработка для души – наставлять на путь истинный молодых людей, вроде меня. Эти задушевные беседы называют коучингом и берут за них деньги. Так принято, передача денег вроде как защищает нас обоих от каких-то неприятностей.
Я хожу к нему на консультации весь этот год, под его влиянием нашел неплохую работу, стал увереннее чувствовать себя в обществе. Я благоговел перед ним, как студент-первокурсник. Мне хотелось подражать ему если не во всем, то в очень многом. Купил свитер, как у него, даже взял в библиотеке книгу по производству керамики, потому что он этим занимается. Уверен, что это общение действительно плодотворно, его глазами я часто вижу вещи в совсем новом свете и начинаю действовать по-другому.
А теперь подумай, друг Поспелов, что бы ты стал делать, если бы узнал, что Иван Семенович нам лжет? Пусть в небольшом. Например,  вдруг выяснилось бы, что ни в какую Грецию он не ездил, и его восторги по поводу идеальных античных форм получены только из телевизора.  Или хуже того – ты бы вдруг бы стал чувствовать, что наше общение с ним для него просто развлечение? И нет разницы, наши беседы об эстетике или обсуждение футбольного матча за кружкой пива. 
Лично мне было по-настоящему плохо.  Петр Иванович сам мне признался, что многое сочинял.  Как будто бы, в этом жанре общения, коучинге, правда и выдумка ценятся одинаково. Но как же так…Ведь он берет на себя смелость руководить моими мыслями и поступками. Приводит примеры – а этих примеров в жизни не было!  Ты скажешь, что и писатели порой пишут преувеличенно и странно, но мы учимся от их фантазий.  Но для меня есть очень большая разница, знаю я, что это фантазия, или нет. А разве для всех людей не так?
В последний раз я пришел к нему в очень тяжелом состоянии духа, а он был совершенно спокоен. Ему было как бы все равно, что я на грани. Я так долго опирался на его мнения и советы, но оказалось, что в основании многих из этих советов – ничего. Даже нет реального сочувствия. Что мне делать со всем этим?
Самое глупое, что я все равно пойду к нему снова и через неделю, и еще  не раз. Евсей считает, что это наркотик, но, кажется, ломка после него мне нравится даже больше, чем сам факт употребления.
Извини, что нагрузил  И…можешь не отвечать, потому что я сам не знал бы, что ответить на такое послание.

Отстраняется от планшета.

Можешь не отвечать…Может, тогда и отсылать не надо?

Картина пятнадцатая

Прошел  еще год. Петр Иванович сидит в кресле в своем кабинете,  входит Александр, молча садится напротив. Пауза.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Зачем пришел?
АЛЕКСАНДР. Сам не знаю. Чувствую, что участия и сейчас не найду,  но вы не отказываетесь меня слушать, и что-то требует от меня говорить вам о моих терзаниях.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну так говори.
АЛЕКСАНДР. Я имел друга, которого не видал несколько  лет,  но  для  которого  у меня всегда оставался уголок в сердце. Дня три назад иду по улице и  вдруг  вижу  его. 
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Подожди. Василий, нужна твоя помощь…
Входит Василий.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Давай, попробуем пофантазировать на тему встречи старых друзей, а то у Александра новая душевная драма.
АЛЕКСАНДР. Опять будете меня передразнивать?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Нет, попробуем по-другому. Как будто Вася – и есть твой друг детства. Рассказывай дальше.
АЛЕКСАНДР. Я протянул ему руку и не мог от радости сказать ни слова: дух захватило.  Он пожал руку и сказал: "Здравствуй, Адуев!" - таким голосом,  как  будто  мы вчера только с ним расстались.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вася, давай.
ВАСИЛИЙ. Здравствуй, Адуев.
АЛЕКСАНДР. Удивился, что мы до сих пор не встретились, спросил, что я делаю, где работаю, уведомил, что  доволен своей судьбой…...  потом сказал, что ему некогда, что он торопится в гости …  после долгой разлуки с другом юности, он не мог отложить обеда...
ВАСИЛИЙ. Извини, Адуев, я спешу, обещал  быть к  двум. Меня не поймут. А ты, знаешь что, приходи ко мне вечером…. Да, я так бы и сказал,  что же - мне ради нашей встречи рвать все отношения?
АЛЕКСАНДР. Да, в обществе приличия важнее дружбы, я с этим смирился. И действительно он позвал меня к себе на другой день -  и  исчез. "Так  и  быть,  думаю, пойду". И что же? У него было несколько приятелей. Весь вечер он то старался заставить смотреть меня какой-то дурацкий боевик,  то напоить водкой.
Наконец, я сам потребовал его внимания. Тут он вдруг будто ожил и  засыпал  меня  вопросами:  "Что с тобой? У тебя какие-то проблемы? Не могу  ли  я  быть  тебе  полезным?" Я покачал головой и сказал  ему,  что  я  хотел  говорить  с  ним не о делах, а  о  том, что ближе к сердцу. Он,  представьте, даже  не  дал  мне  договорить. Потом  я заговорил о моей любви, о мучениях, о душевной пустоте... И вдруг он разразился хохотом!
ВАСИЛИЙ (добродушно смеется). А ты, Адуев, все такой же мечтатель!
АЛЕКСАНДР. Я  убежал  от  этого чудовища.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Тебе кажется, он поступил с тобой как-то коварно? Скажи ему об этом.
АЛЕКСАНДР. Кому? Его здесь нет.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вася за него, все люди одинаковы.
АЛЕКСАНДР. Это какая-то странная комедия, но ладно, раз вы просите… Поспелов, ты ли это?! С тобой ли мы говорили о том, что друг ради друга готов пожертвовать всем. А я ведь не прошу никакой жертвы, просто сбросить на минуту эту маску туповатого позитива и разделить мою печаль. Зачем ты отталкиваешь меня?
ВАСИЛИЙ. Если честно…Я просто не знаю, что тебе ответить. Я не умею замещать душевную пустоту. Вот и защищаюсь. Но я ведь готов помочь тебе делом, даже денег одолжить. Ты не  примешь это как доказательство нашей дружбы?
АЛЕКСАНДР. Верно, он предлагал деньги. А я готов отдать  все  деньги  за  одно приветливое слово друга.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да, коварство! Заметил на лице друга кислую мину и давай расспрашивать о его трудностях  -  какое гнусное любопытство! Да еще - верх коварства - осмелился предлагать свои услуги, помощь, деньги!  И  никаких  искренних  излияний!  Ужасно, ужасно!
АЛЕКСАНДР. Смейтесь, вы правы, а виноват я один.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А вот скажи, на кого похож твой друг своим коварным поведением?
АЛЕКСАНДР. На вас. Причем очень сильно. Я потому и пришел – узнать, как такими становятся.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А я на кого похож?
АЛЕКСАНДР. На дядю Петю. Крутого такого, всезнающего. Поспелов раньше был другим.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Так у тебя все-таки был дядя? Или дядей ты теперь называешь своего друга? Или я теперь чудесным образом превратился в  твоего Поспелова, и ты можешь расспросить у меня о его жизни? Что-то я совсем запутался.
АЛЕКСАНДР. Не было, я ведь уже говорил. Я жалею, что у меня не было дяди.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Но родители-то были?
АЛЕКСАНДР. Я находил в родительском доме то, чего не нахожу сейчас за его пределами.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Тогда что я могу рассказать тебе о твоем воображаемом дяде, или о твоем друге? Может, лучше поговорить напрямую?
АЛЕКСАНДР. Если бы он мог ответить…
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Чего же ты  хотел  от  своего  друга?  Чтоб он на стену полез или кинулся из окошка?
АЛЕКСАНДР. Теперь  уж  жертвы  не потребую - не беспокойтесь. Я благодаря людям снизошел до  жалкого понятия и о дружбе и о любви...Я только понять не могу – что его так изменило. 
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Каждому возрасту – свои привычки.  А ты что, думаешь всю жизнь жить как в средневековом романе?
АЛЕКСАНДР. Я сам чувствую в себе эту силу чувств и горжусь ею. Мое  несчастье только в том, что я не встретил существа, достойного моей любви и одаренного такою же силой...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Сказал бы еще - силой слабости.

Александр молчит.

ВАСИЛИЙ. Чем ты еще сейчас занимаешься? Что читаешь?
АЛЕКСАНДР. Басни Крылова. Какие верные портреты людей!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Чем же тебе так противны люди?
АЛЕКСАНДР. Своею низостью, мелкостью души... 
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Хочешь переделать людей?  Человек заботится в первую очередь о себе, даже когда думает, что хочет изменить других. С  тобой самим что случилось?
АЛЕКСАНДР. Измена в любви, какое-то грубое, холодное забвение в дружбе... Противно, гадко смотреть на людей, жить с ними! Все их мысли,  слова, дела - все зиждется на песке. Сегодня восхищаются одним,  завтра ругают; сегодня горячи, нежны,  завтра  холодны... за кого ни хватишься, так какой-нибудь зверь из басен  Крылова  и есть.
ВАСИЛИЙ. Гибкость, говорят,  способствует успеху в жизни. Может, в этом что-то и есть, раз большинство так поступает?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  А какой я, по-твоему, зверь?

Александр молчит.

ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Ну, а ты сам?
АЛЕКСАНДР. Я не сделал людям зла!
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  У этих зверей ты несколько  лет  находил  радушный  прием. Другой бы  только в благодарность за это был бы к ним снисходительнее.
АЛЕКСАНДР. Это простая вежливость, так принято в обществе…
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А твой друг?  Другой  бы давно забыл ваши детские игры, отвернулся бы от тебя при встрече. А он пригласил тебя к себе, с участием расспрашивал, стал  предлагать тебе помощь, уверен, что дал бы и денег. Он, я вижу, человек порядочный... а по-твоему, коварный.

Александр не отвечает.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. А еще скажи, любишь ли ты свою мать?
АЛЕКСАНДР. Я  ее обожаю!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. И, наверное, догадываешься, что для нее каждое письмо от тебя – праздник. Скажи, когда ты ей писал в последний раз?
АЛЕКСАНДР. Недели... три
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Уверен? Открой блокнот – когда последний раз отправлял почту?
АЛЕКСАНДР (достает блокнот, листает, с раскаянием произносит). Четыре месяца. Откуда вы знали?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я не первый год живу среди людей.
АЛЕКСАНДР. Так чудовище я?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Скажу только словами любимого твоего автора:
          Чем кумушек считать трудиться,
          Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?
и быть снисходительным к  слабостям  других. Пожалуй, на сегодня закончим?

АЛЕКСАНДР. Вы теперь будете меня презирать?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Зачем я буду себе портить кровь? Я только хотел  разыграть  роль  медведя  в  басне:  "Мартышка  и зеркало". Хорошо получилось?
Александр молча отдает деньги.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (берет как бы неохотно).  Если у тебя трудности, то ты скажи. Со старыми клиентами я иногда работаю в долг.

Александр молча уходит.

ВАСИЛИЙ. Воля твоя, но не понимаю твоей тактики. Зачем было его размазывать, он же и так еле живой?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Сколько времени он ко мне ходит? Пора бы ему уже повзрослеть и не маяться дурью. А не хочет – так надо помочь. (Хватается за поясницу). Ох, устал, будто вагон разгрузил.

Картина шестнадцатая

Петр Иванович падает в кресло, машет Василию, чтобы тот его оставил. Остается один. Садится в кресло. Звучит плавная музыка и текст: то ли из магнитофона, то ли у него в голове. В любом случае, голос его же.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Здесь и сейчас я сижу удобно и спокойно,  мои руки расслабленные, теплые, тяжелые. Я обращаю внимание на мои руки, сначала на одну, потом на другую, потом на обе сразу.  Теперь я обращаю внимание на все мое тело. Теперь на дыхание, я чувствую, как воздух касается моих губ и входит в легкие. Раз…два…три…четыре…пять…Когда я досчитаю до десяти, я хочу оказаться там, где нет напряжения, нет страхов, нет  стыда и вины, и мое подсознание может общаться со мной совершенно свободно. Шесть, семь, восемь, девять, десять.  Я хочу, чтобы на берег этого океана пришла моя творческая часть,  моя самая свободная часть, и показала мне мои сегодняшние проблемы в новом ракурсе, помогла мне увидеть, что можно сделать по-другому.
В комнату входит Василий и выразительно кашляет.
ВАСИЛИЙ.  Извини, что прерываю твою медитацию, но, во-первых, там к тебе пришли с завода, а во-вторых – и сам не могу молчать.
ПЕТР ИВАНОВИЧ (открывает глаза).  О, черт, а я и забыл. А что у тебя?
ВАСИЛИЙ.   Не знаю, почему я так включился в дела этого Сани. Но раз ты и сам привлекал меня к этой теме, я думаю, что  могу тебе сказать.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Кстати, вазу получил?
ВАСИЛИЙ.   Да, спасибо.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Одна, потому что выигрыш пополам. Операция «роман с Тафаевой» удалась, только роман этот нашего печального рыцаря ничему не научил.
ВАСИЛИЙ.   Хорошо, что ты это знаешь.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну и в чем я неправ?
ВАСИЛИЙ.  В том же, в чем и с Тафаевой.  Твой здоровый цинизм хорош в сорок, но не в двадцать. В двадцать – время мечтать и любить, верить и заблуждаться, делать свои ошибки. Ты твердишь, что любви нет, а есть одна привычка. Кому? Двадцатилетнему мальчику, для которого любовь – все! Преподаешь теорию любви прежде, чем он толком начал любить!  Любя, он уже изучает любовь, как студент рассматривает  труп в анатомичке, и, вместо красоты форм,  видит только мускулы, нервы...
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Лучше говорить диким языком, писать плохие стихи? Курам на смех!
ВАСИЛИЙ.  Влюбленный часто нелеп в глазах окружающих, но всякий делал подобные глупости. Юноша хотел, чтобы его чувствами руководили, а ты заменяешь их сухим анализом. Вот он и разуверился в людях. Я тоже мог бы слишком сильно тебе поверить, только вовремя понял, что не все в твоих словах правда.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Руководить чувствами, не думая? Наверное, так умеют няньки годовалых младенцев. А я не нянька.
ВАСИЛИЙ.  Человек не перестает чувствовать,  когда начинает мыслить. Одно идет за другим каждый божий день до старости. А у тебя одно – вместо другого. Александр назвал это деревянной жизнью, и что-то в этом есть.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Просто он слишком испорчен дома, вот и развивается так медленно. Ничего, всему свое время. От многих глупостей я его предостерег, - и то хорошо.
ВАСИЛИЙ. Он не стал счастливее от твоих рассуждений. Счастье сделано из иллюзий, надежд, доверчивости к людям, уверенности в себе ….
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Счастье человек себе добывает сам. Консультант – не господь бог. Мы только помогаем посмотреть на себя со стороны, увидеть, чего от нас ждет общество.
ВАСИЛИЙ. Так непременно и надо следовать  всему,  что  требует общество?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Конечно. Мы ведь живем среди людей.
ВАСИЛИЙ. И при этом считать  все ненадежным, надеяться только на себя?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А как иначе?
ВАСИЛИЙ. Надо  больше  любить дело, чем любимого человека, не надеяться  ни  на  чью  преданность, верить, что любовь должна кончаться охлаждением, изменой или привычкой?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Это, по-моему, общеизвестно.
ВАСИЛИЙ. Правда и то, что умом надо действовать   с  близкими  людьми?
ПЕТР ИВАНОВИЧ (хватается за поясницу). Василий, хватить меня донимать. Я разогнуться не могу, а ты мне тут морали читаешь. Распустились работнички.  Скажи там, в приемной, пусть еще пять минут подождут.

Василий уходит, Петр Иванович снова откидывается в кресле. Опять звучит плавная музыка и голос Петра Ивановича.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я благодарю свое бессознательное за согласие на диалог, и прошу прощения, что  не могу сейчас его продолжать. Может быть, в обычной жизни, сегодня, завтра или послезавтра я увижу некий предмет или событие,  которое подскажет мне, как правильно действовать дальше. Я снова обращаю внимание на свое тело и дыхание, свои руки. Мои ноги твердо стоят на полу, и я возвращаюсь к повседневным делам.

В комнату вбегает Александр.

ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Александр, мы ведь попрощались на сегодня.  Меня ждут, я не могу сейчас тебя принять.
АЛЕКСАНДР. Я вас долго не задержу. И это единственный раз. Я пришел попрощаться насовсем.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. И выражение лица снова дикое. Будто меня убить решил. Или не меня?
АЛЕКСАНДР. Убить…Что вы, Петр Иванович, не убить и не повеситься. Я просто больше не приду за вашими советами.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну…  в общем-то, я должен радоваться, что ты стал самостоятельным и усвоил все, что мог, из наших бесед.
АЛЕКСАНДР.  Первое, надеюсь, правда, второе -  нет. Я мало что усвоил, я просто, наконец, окончательно понял, что они не для меня. Не хочу разбирать жизнь по косточкам, хочу просто жить.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Как же это не для тебя? Чем ты такой особенный?
АЛЕКСАНДР. Я постоянно наступаю на те же грабли и бываю смешон. Я напрасно слишком много требую от людей. Но лучше быть неправым, чем…неживым. Мне кажется, вы поняли мою натуру с первого раза  и,  несмотря  на то, хотели переработать ее.  Знайте же, что это невозможно... Вы только возбудили во мне  борьбу  двух  различных  взглядов  на жизнь и не смогли примирить их. Все  превратилось  во  мне  в сомнение, в какой-то хаос.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну,  вот  из  хаоса  я  и хотел сделать что-нибудь.
АЛЕКСАНДР. Хотели, верно… Но нельзя ничего сделать с человеком против его воли. А чтобы менять чужую волю, мало хорошего замысла.
ПЕТР ИВАНОВИЧ. А что, по-твоему, нужно?
АЛЕКСАНДР. Давеча я почувствовал это особенно хорошо. Я снова показал себя самовлюбленным дураком, и вы прекрасно дали мне это понять. Но пока вы это делали, я понял и другое: по большому счету, вам все равно, что я такой дурак. Я для вас – как кусок глины. Можно слепить что-то путное, можно отложить в сторону.  Вот мне и надоело быть глиной.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Вообще-то я тебе сочувствовал, как мог. Просто взрослые люди не выражают это слишком ярко. Я думал, что разговариваю со взрослым человеком, а не подростком. Ты этого не знал?
АЛЕКСАНДР. Мне уже все равно. Я ценю ваши намерения, дядя Петя,  и  от души благодарю за них. Что делать, что они не удались? Мы не поняли друг друга - вот  в  чем  наша  беда!  Что  может  нравиться  и годиться вам, другому, третьему - не нравится мне...
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Скажи хоть сейчас, почему я дядя Петя.
АЛЕКСАНДР. Наверное, потому что не тетя Лиза.  Послушайте, а ведь точно!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Что еще за тетя Лиза?
АЛЕКСАНДР.  Моя дальняя родственница и подруга моей мамы. Дама со многими странными привычками, но с благородной душой. Ее когда-то бросил человек вроде вас, уехал делать карьеру. Хотя сначала притворялся, что влюблен. Я ей очень сочувствовал.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Вот оно как, оказывается. Скажу тебе, что он, скорее всего не притворялся. Просто сделал непростой выбор.
АЛЕКСАНДР. Неужели такие люди, как вы, могли быть страстно влюблены?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Разве я не человек?
АЛЕКСАНДР. Что же вы тогда сделали с собой, Петр Иванович? И зачем?
ПЕТР ИВАНОВИЧ.  Александр, к твоему сведению, я сам себя вполне устраиваю, и окружающими людьми тоже доволен, в отличие от тебя. И, кстати,  с какими-то старыми девами себя не отождествляю. Мне и своей жизни хватает.
АЛЕКСАНДР. Ну так прощайте наконец. Спасибо за все хорошее.

Александр уходит.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (кричит вслед). У  меня главное оправдание: когда  ты  явился  сюда,  я ведь советовал  тебе  ехать назад?  Ты не послушал. Так зачем теперь  нападаешь на  меня?
АЛЕКСАНДР оглядывается. Я вас не виню, я вам благодарен, Петр Иванович. Будьте счастливы.

Петр Иванович снова хватается за поясницу.

Картина семнадцатая

Елизавета Александровна и Петр Иванович пишут друг другу письма. Они делают это одновременно,  каждый у себя в комнате, и неизвестно, кто получит письмо первым.

ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.
Дорогой Петр!
Извини, я не сказала тебе об этом лично при последней встрече. Честно сказать, смутилась, я ведь тоже человек. Я поняла, что больше не могу тебя консультировать.  Если хочешь, могу сама поговорить с Игорем или Татьяной, они, думаю, с удовольствием тебя у меня заберут.
Дело, конечно, не в тебе, а во мне. Ты же знаешь, что смешивать нашу работу и личную жизнь нельзя, что в большинстве случаев источники этого смешения иллюзорны. Но бывает,  сам не можешь рассмотреть,  в чем иллюзия, и тогда это общение как-то чересчур захватывает. А настроение должно быть ровным,  ради этого мы, по большому счету  так  упорно и работаем над собой. Ну вот, у меня по поводу тебя оно вдруг стало каким-то неровным.  И, следовательно, общение с тобой как с клиентом для меня становится невозможным. Зато я чуть-чуть надеюсь, что со временем станет возможным общение просто как с человеком. Ты же предлагал когда-то, а я тогда искренне верила, что отказалась наотрез.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. 
Дорогая Елизавета Александровна!
Пишу тебе не как коучу или супервизору, а просто как человеку, женщине, которой я восхищался, перед которой благоговел. Теперь я уезжаю – прощай же и не поминай лихом. Хочу верить, что и ты видела во мне не только объект научных изысканий.
Рука моя дрожит, сжимая перо, и рыданья, как будто, сейчас вырвутся из груди. Я всегда знал, что мужчины не плачут, но теперь меня никто не видит, так что можно дать волю чувствам. Мне очень не хочется оставлять здесь все, что занимало мою жизнь, и в первую очередь тебя и нашу группу. Но и оставаться здесь я более не могу.
Я уезжаю к морю, и пробуду там неопределенное время. Я уже продал завод, квартиру пока сдаю на год. Консультации тоже оставляю – может, Василий будет для тебя лучшим последователем.

ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.
Мне немного смешно, что я пишу такое письмо Татьяны к Онегину. Или Онегина к Татьяне? Сама не пойму, отказываю  я тебе сейчас, или,  наоборот, зову. Ты же знаешь, что фантазию о влюбленном консультанте переживает почти каждый клиент, ситуация эта почти анекдотическая.  Просто ли  уважающей себя женщине и профессионалу быть героиней расхожего анекдота?
Знаю точно, что отказать как клиенту должна. Могу ли звать как человека – не уверена... Это же полностью разрушит зону минимально необходимого комфорта,  которую очень долго для себя создавала. Я действительно научилась быть счастливой без всяких романов, и жила так уже много лет. А ты уже слышал мой отказ, и вряд ли теперь поверишь, что что-то переменилось.
Моя совесть чиста, потому что ничего такого не было с самого начала. Было нормальное отношение как клиенту:  немного любопытства, немного сочувствия.  Но время шло, мы встречались в моем кабинете, меня порой захватывала твоя манера рассуждать. Но тогда мне еще удавалось не увлекаться слишком сильно. До тех пор пока ты однажды не принес цветы. Я отказалась выходить за пределы нашего рабочего пространства, но задумалась…И к сегодняшнему дню этих раздумий стало слишком много.

ПЕТР ИВАНОВИЧ.
Причина моего отъезда: у моей жены обнаружились симптомы тяжелого заболевания. В Европе его лечат лучше. Врач говорит, что и перемена климата пойдет жене на пользу. Я же сам думаю, что нужна полная перемена нашего образа жизни.
А ты ведь и не знаешь про жену! Помнишь, я пришел к тебе с большим букетом роз? Ты отказала – наверное, правильно. Я это принял, и следующий такой же букет подарил уже своей невесте.
Я стыдился сказать это в группе, да и тебе лично. Ведь жена – твоя полная тезка, и внешне немного похожа. Хотя теперь уже не стесняюсь, ведь все люди немного похожи, и хорошо, что одни светлые чувства в настоящем дополняются другими, пусть и давно пережитыми.
А по характеру моя Лизонька скорее как Александр, клиент, которого ты мне сосватала. Такая же несоразмерно чувствительная, так же любит искренние излияния. Я ей этого дать не мог, и теперь должен отдавать больше. Вернее, не могу не отдавать.
Я, не без твоей помощи, разучился верить в сильную любовь, женился по простой симпатии и разумному рассуждению. Но это чувство, по-прежнему кажущееся мне немного диким, пришло незаметно. Наверное, я правильно не говорил о нем на группе, вы бы быстро меня от него вылечили. Жена, похожая одновременно на тебя и на самого неотвязного из клиентов – это же, по-вашему, явно ненастоящая страсть, замещающая кого-то иного. Только я не хочу знать, кого именно, и рад этому безумию. Хочу лишь одного, чтобы моя Лизонька поправилась.
Бог не дает нам детей, с ними бы, может, все решилось бы само собой.
Вот мы и едем в теплые страны. Будем гулять по променаду, смотреть на звезды и, возможно, я снова научусь рвать желтые цветы…хотя бы с клумбы. Поделом мне, зачем смеялся над бедным Александром.

ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСАНДРОВНА.
Да, у нас ведь есть еще и групповые занятия...  И получается, я должна просить не ходить и на них, а ведь группа – это не одна я. Ведь ты там не случайный человек, бывал почти на каждом занятии… Как все это объяснить остальным? Удастся ли сохранить группу? Честно говоря, я вообще не знаю, что делать. Я в такой растерянности, в какой не была уже очень давно. Понимаю, что ты за мои переживания не отвечаешь, но хочу верить,  что хотя бы им посочувствуешь.
Надеюсь, что прощаюсь не навсегда.
Любящая тебя Елизавета.

ПЕТР ИВАНОВИЧ.
За последний год я стал немного мистиком. Все время думаю: есть ли какой-то тайный знак в том, что я лишен радости стать отцом. И стал находить в этом предопределение, вытекающее, впрочем, из моего образа мыслей. Мы стремимся к покою и комфорту, но боги ждут от нас совсем не этого. И когда мы говорим: живите как все люди, ведь все люди одинаковы – они и оставляют нас одних. Природа ведь не любит полных повторений.
Я уезжаю смотреть на звезды, рвать желтые цветы и втайне надеюсь, что это даст настоящее продолжение моему браку. Мне скоро пятьдесят, и на репетиции времени нет.
Петр, один из многих влюбленных в тебя клиентов.

Конец.