Штирлиц и Дыни

Штирлиц сидел в баре «Элефант». Бар располагался в темном полуподвальчике, с немытыми окошками под самым потолком. Зал был маленький, метров двадцать квадратных, в помещении стояло два стола. Стол, за которым сидел Штирлиц, был сколочен из наскоро обструганных досок и шатался. Между досками просвечивали щели, в которых местами виднелись остатки от предыдущих трапез. Скатерти не было, но на столе зачем-то стояли пустая салфетница, солонка и перечница. Пол, как и водится в таких случаях, был порядком заплеван, со стен местами отваливалась штукатурка. С центра сводчатого потолка из красного кирпича свисала аляповатая люстра «под медь». Тем не менее Штирлиц был одет с иголочки и сидел почему-то в фуражке. Он боялся даже прикасаться своими чисто вымытыми руками к этому грязному столу. В зале звучала музыка Вагнера.
«Ну почему всегда этот Вагнер, у них другой музыки нет, что ли?» - подумал Штирлиц. Ему самому нравился «Ласковый май», вот это – «Люди украсят вами свой праздник лишь на несколько дней и оставляют вас умирать…» Какая глубокая философия! Может, и сами люди лишь украшение чьего-то праздника? Как давно он не слушал «Ласковый май» - поставить русскую попсу в этом баре стоило несколько тысяч рейхсмарок за песню, сплошное разорение.
Штирлиц уже заказал официанту-эсэсовцу яичницу с беконом и ждал. Напротив Штирлица сидел коренастый мужичонка в ватнике и мял в руках шапку-ушанку.
- Благодетель! Барин! Заступник! Не дай пропасть! У меня дочка…
- Ты кто вообще такой? – Штирлиц не понимал, как он очутился в этом баре и кто сидит перед ним.
- Ну как же, барин… заимочка у вас… в Щепачихе… под Нижним… а мы ваши благодарные холопы…
- Какая заимочка? Я штандартенфюрер СС фон Штирлиц! А вы несете, извините, какую-то ахинею…
- Штандартенфюрер, оно понятно. Но заимочка-то есть. Кабанчики. Вы ж давеча приезжали, постреляли, погуляли, водочки выпили. В церквушку нашу сходили, и правильно. А я верный раб ваш, за кабанчиками вашими присматриваю. Кабанчики, они знаете, заботу любят. Лежат такие довольные в лужице, похрюкивают. А ты подойдешь к ним…
- Так что вам нужно, простите? – Штирлицу была неприятна эта слащавая речь и он решил дать мужичку, что он просит и спокойно заняться уже наконец яичницей, которую почему-то всё не несли.
- Лучезарный! На вас одна надежда. Дочь школу закончила, ей бы в МГИМО, но она, как назло, языков не знает. Вы бы пристроили, а?
- Какое МГИМО? Ты на себя посмотри! Тебя вообще как сюда пустили? Сюда вход только для членов НСДАП!
- Оно понятно. Да только где ещё вас встретить-то? Светоч мысли! Дайте ваш сапожок поцелую…
Мужичок начал сползать по стулу, явно намереваясь залезть под стол. Штирлиц посмотрел на свои начищенные до блеска кирзовые сапоги, вспомнил о том, что ноги его завернуты в портянки, несвежие портянки, он вчера зарубил ими очередного агента Клауса…
- Прекратите сейчас же! Что вы себе позволяете! Официант!
Штирлиц повернул голову и сильно удивился. Ещё бы. За соседним столом сидел гигантский комар в компании с подводной миной. Официант как раз принимал у них заказ. Комар монотонно бубнил гнусавым голосом:
- Мне пожалуйста кровь девственницы первой группы, непременно с отрицательным резусом. Четыреста капель.
Официант невозмутимо записывал. Теперь говорила мина каким-то механическим скрипучим голосом:
- Мне машинного масла поллитра. Только вы уж проконтролируйте, пожалуйста, а то давеча принесли рапсовое, а нам, минам, рапсовое не подходит, знаете ли.
Зачем мине машинное масло? Мины, они же не ездят, они плавают? Штирлиц вздохнул, обернулся и обомлел. На месте мужичка сидел ни кто иной, как генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич собственной персоной.
- Товарищ штандартенфюрер! Мне тут доложили, что для вас пожалели Оскара. Негодяи. Ну что им, жалко, что ли? Вот нам не жалко. У нас этих Оскаров как грязи. Награда должна найти своего героя. Давайте свою грудь.
«… я не гордый, я согласен на медаль…», - почему-то пронеслось в голове у Штирлица. Он вскочил.
- Товарищ генеральный секретарь! Благодарю за заботу и доверие! Только вот немного не понимаю, за что такая честь…
- Вы что, будете ставить под сомнение решение партии и правительства?
Нет, Штирлиц не мог пойти на такое святотатство. Строевым шагом он подошел к Леониду Ильичу, стук каблуков возвращался из-под кирпичных сводов гулким эхом. Взгляд опять упал на соседний столик. Их заказ уже успели выполнить, вот гады, а Штирлиц целых полчаса ждет свой бекон.
- Я же просил четыреста, а здесь четыреста две?
- Не умничай, а то я твою комариную харю начищу так, что мало не покажется. Всего-то делов две капли не допить.
Между тем у мины из двух отростков или пупырышек или как там они называются, вылезли два щупальца, отвинтили крышку еще одного отростка и бережно влили туда масло. Раздались хлюпающе-булькающие звуки, вызывавшие почему-то отвращение. Штирлица что-то укололо - это Леонид Ильич пришпандорил ему Оскар прямо к телу.
- А-а-а-а-й! Что вы делаете, мне же больно и к тому же негигиенично – иголкой под кожу. Вы её хотя бы продезинфицировали?
- Настоящий коммунист не должен бояться грязных иголок. Так надежнее будет, не отвалится.
Генеральный секретарь причмокнул. Штирлиц понял, что теперь нужно три раза поцеловаться взасос. От губ Леонида Ильича дохнуло болотной тиной.
- Ну что, Исаев, на брудершафт.
У Штирлица в руках оказалась литровая банка с коньяком. «Хотите, чтобы я покончил с этим?» - почему-то пронеслась какая-то непонятная фраза. У коньяка был вкус вишневого компота. До дна. Штирлиц икнул.
Вот те на – генеральный секретарь исчез, Штирлиц остался один за своим столом. Вдруг на улице что-то загрохотало. Штирлиц поднялся на цыпочки и выглянул в окно – там по мостовой проезжал танк под парусом. На башне сидел соловей-разбойник и кричал:
- И-и-и-и, раз!
С этими словами соловей-разбойник дунул в парус, танк приподнялся на гусеницах и покатился вперед.
- И-и-и-и, два!
Одновременно соловей-разбойник оходил плеткой двух других членов танкового экипажа, которых звали «гребибля» и «гребубля». У них в руках были весла, которыми «гребибли» неистово колотили по мостовой. Из булыжника высекались искры, щепки от весел летели в разные стороны. Вскоре вся эта конструкция, лязгая гусеницами, скрылась за поворотом. Штирлиц вернулся за свой стол.
На столе появилась трубка мобильного телефона. Штирлиц нажал одну кнопку.
- Алоизыч! Да, сколько лет, сколько зим. Слушай, у тебя танки под парусами ходили? Чего? Давно так не смеялся, со времен «Большой разницы», где нас раскрасили? Да, понял, привет супруге.
Из трубки полилась песня «Рыбачка Соня как-то в мае, причалив к берегу баркас…». Потом трубка серьезно посмотрела на Штирлица, сказала «Служу Советскому Союзу» и медленно растворилась в Пустоте.
Штирлиц закрыл глаза. Какая-то странная картинка – опушка леса где-то в Белоруссии, дорога, какие-то грузовики, на грузовиках флаги со свастикой. Генерал РККА. Фамилия. Нет, не разобрать, только начало. Хацки… Ахлю… Ники… Самолеты с крестами приветливо машут крыльями. Он, Штирлиц, сидит в одном из самолетов. Он как-то ухитряется руками держать штурвал, а голую жопу выставлять в бомболюк. Да, вот такое у Штирлица гибкое тело. Красноармейцы на земле смеются, даже не так, они ржут, тычут пальцами в голую жопу Штирлица, крутят ему кукиши, а потом медленно растворяются в Пустоте.
Почему же не несут заказ? До Штирлица долетали обрывки разговора за соседним столом:
- Каждый комар выпивает пять миллиграммов крови. Следовательно, поскольку для приведения человека в небоеспособное состояние требуется выпить у него два литра крови, расчет потребного количества комаров составит…
- Каждый осколок будет снабжаться системой наведения «свой-чужой». Как только осколок будет видеть на шее потенциальной жертвы православный крестик, он будет совершать маневр…
- В каждой комариной дивизии необходимо иметь роту прозрачных комаров-разведчиков…
- Про пауков не забудь…
- Батальон комаров-жужжальщиков…
Штирлиц вздохнул. Кто-то сзади похлопал его по плечу. Штирлиц обернулся. Сзади стояла Дыня.
- Герр полковник, поступили в ваше распоряжение.
Штирлиц три раза моргнул. Дыня не исчезала.
- Э-э-э-э… А зачем вы мне?
- Как зачем? Мы, герр полковник, Дыни государственные. Но вам, как нашему командиру, положен один процент от…
Снаружи снова что-то происходило. Штирлиц встал и выглянул в окно – улица была вся заполнена Дынями. Раздавались команды – «повзводно, шагом, марш!». Да уж, тяжелая поступь у этих Дынь, так и землетрясение недолго устроить. Штирлиц обернулся к Дыне, которая похлопала его по плечу, и услышал конец фразы:
- Сладкие, прям сахарные Дыни на завтрак, обед и ужин.
Вот и официант. Такое красивое блюдо с блестящей полукруглой металлической крышкой. Внутри может быть только что-то вкусное. Официант отточенным движением поставил блюдо на стол и снял крышку.
- Что это?
- Овсянка, сэр!
Штирлиц попытался придать своему лицу грозное выражение. Не получилось. А официант, гад, стоит с такой каменной физиономией, как будто из последних сил сдерживается, чтобы не засмеяться.
- Господин Исаев, так вы едете или нет?
Почему он должен куда-то ехать с этими Дынями? Но овсянка выглядела так неаппетитно, что другого выхода не было.
- Поехали. А куда мы едем?
- Как куда? На заседание какого-то общественного совета. Вы непременно должны успеть, поэтому мигалки у нас не только спереди, но и сзади, и по бокам.
Какой необычный автомобиль, похож на скорую помощь. Так и есть, внутри больной. По бокам два санитара. Так может, сперва завезти больного в больницу? Нет, больному всё равно уже не поможешь, санитары выразительно кивнули на дисплей какого-то прибора, на котором отображались какие-то непонятные линии. А Штирлиц обязательно должен успеть, от этого всё зависит. Что – всё? Всё – всё. Может, у Штирлица получится что-то сделать для больного? Да, можно попробовать. Штирлиц должен изгнать из больного беса. Какого беса, Штирлиц ничего не знает про бесов. Да ладно, не знает, всё он знает, ему просто нужно напрячься. И-и-и-и – у-м-м-м… И-и-и-и - у-м-м-м-м... Вот бес и вылез – маленький такой, зелененький, с трезубцем в руках. Он погрозил Штирлицу кулачком, пукнул каким-то вонючим серым дымом и вылетел в открытое окно автомобиля. Штирлиц закрыл глаза и помотал головой.
Опять всё изменилось, ну прям хоть не моргай. Теперь они ехали в катафалке, на месте больного был гроб. Санитары превратились в суровых поджарых дедов в чёрных костюмах. Деды затянули: «Упокой, господи, душу усопшего раба твоего…». Ну и куда они поедут с этим гробом? Как куда, он и будет толкать речь. Кто? Гроб. Как гроб может толкать речь? А вот так. Приехали. Только это не общественный совет, это совет каких-то графистов. Если раньше угадывалось начало слова, то теперь конец. Деды торжественно вынесли гроб к микрофону. Гроб прокашлялся и затянул:
- Современный общественный строй, представляющий собой гремучую смесь из догоняющей Запад либеральной модернизации, произвола «местных начальников», всепроникающей коррупции, не устраивает большинство россиян…
Весь зал был забит Дынями. Одна из них подошла к Штирлицу и начала быстро шептать ему на ухо:
- Ваше выс-бла-родие, мы тут поймали нацбольчика, свеженького, розовощёкинького. Не угодно ли попотчевать его вашим сияющим сапожком? Вы не волнуйтесь, мы его крепко держим.
Штирлиц, не оборачиваясь, одной рукой отпихнул назойливую Дыню и она покатилась по проходу.
Гроб продолжал:
- Эйфория либеральной демократии закончилась! Пришла пора — делать дело!
Из людей в зале были только деды да рядом со Штирлицем сидел этот, как его, Ху… Хуци… да, вот он. Он повернулся к Штирлицу, ехидно улыбнулся и медленно растворился в Пустоте.
«Да что ж это такое, что ж они все растворяются», - подумал Штирлиц.
Вдруг где-то в середине зала со своего места вскочила желтая сморщенная Дыня и строгим учительским тоном выпалила:
- Тема сисек не раскрыта!
Две другие здоровые зеленые дыни мгновенно ухватили нарушительницу спокойствия и поволокли её к выходу.
Гроб тем временем развивал мысль:
- Необходимо нашим школьникам показывать сотню самых хороших фильмов мирового кинематографа. Причем мы уже знаем, где брать эти фильмы, - деды выразительно посмотрели на Штирлица, - у нас появился обладатель Оскара.
- Но этот оскароносец не наснимал сотню фильмов, - вставил кто-то из зала.
- Да, совершенно верное замечание. Именно поэтому мы будем показывать отдельные фильмы по два, по три раза. Чтобы благородные истины впечатывались, так сказать, в детские неокрепшие мозги. И это будет лучшей прививкой от растлевающего влияния…
- За непосещение расстреливать на месте, - продолжались реплики из зала.
- На сеансах нужно уши проверять и вату из них вытаскивать.
- В глаза спички вставлять!
Выпитый коньяк просился наружу, Штирлиц встал и направился в туалет. Только он шагнул в кабинку… нет, это Штирлиц думал, что шагает в кабинку, а на самом деле он плюхнулся на лошадь. Белую лошадь. Серое небо, угрюмые купола церквей. Голые ветви деревьев, каре на плацу, промозглый ветер. У Штирлица за пару секунд отросла борода, и от этого его лицо приобрело значительный вид. Каре гаркнули:
- Слава государю императору!
Штирлиц должен им ответить. Но что сказать? Что первое взбрело в голову:
- Здравия желаю, товарищи курсанты!
- Здравия желаем, товарищ генеральный секре царь!
Курсанты улыбаются. Лыбятся. Чего это они лыбятся? Штирлиц ощутил на своей голове буденовку. «Наверняка с красной звездой», - подумал он. Ну а там, где буденовка, там должна быть и рация за спиной. И точно. Кто-то сзади потянул за лямки. Штирлиц обернулся – у лошади появилась еще одна пара ног, а спина стала вдвое длиннее. Сзади сидел какой-то сухонький деловитый субъект.
- Зачем вам моя рация?
- Какая рация, генералиссимус? Это ядерный чемоданчик. Давай сюда, - субъект явно не собирался церемониться. – Срочно нужно ввести код, ракеты уже на подлете.
- Какие ракеты?
- Вероятного противника, какие же ещё. Соберись, генералиссимус, у тебя всего три минуты.
Музыканты грянули:
«Нас вырастил Сталин — на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил!»
Нужно вспомнить код. Но Штирлиц не знал никакого кода. На его лбу выступила испарина – если он не вспомнит код, противник останется безнаказанным. Какой ужас!
…
Штирлиц проснулся. Ну вот, он так и знал – ему приснился кошмар. Штирлиц взял с тумбочки книгу - «Чапаев и Пустота».
«Не нужно читать на ночь всякую ерунду, не будут сниться кошмары», - подумал он.
Рядом лежали шкурки от дыни. Он вчера ел дыню, поэтому она ему и приснилась. Как просто. Штирлиц вспомнил – он выполнил задание. Он раскусил этих подлых гестаповцев, которые хотели изничтожить всех российских ёжиков. Он разоблачил операцию «Игельс», шифровка вчера ушла Юстасу. Или Алексу? Да какая разница.
Штирлиц подумал о том, что так здорово не быть барином, не иметь холопов, не иметь на груди орденов, никем не командовать. За ним сегодня придут, Штирлиц это знал. Его будут пытать, а потом расстреляют. Он им ничего не скажет, потому, что и сам ничего не знает. Он выполнил задачу, и его здесь ничего уже не держит. Он сегодня растворится в Пустоте, и ему ничто не будет мешать. От этой мысли по всему телу Штирлица разлилась приятная истома. Он встал, открыл окно и вдохнул свежий морозный воздух. Может быть, в последний раз. А за окном, как вы, наверное, уже догадались, шел белый снег и рота эсэсовцев в тёплых телогрейках.