Время собирать камни - часть восьмая

 
          Наверное, Ирина думала, что Вера заплачет или даже зарыдает – и от неожиданности, и от растерянности, и от непонимания как жить дальше,  раз теперь у неё нет ни отца настоящего, ни брата.
          Но Вера только прижала руки к щекам и опустила глаза. Как ни странно, она была спокойна. Но каким-то отстраненным спокойствием, как будто смотрела такое необычное кино, где вроде бы рассказывали про её жизнь, но сама она знала, что эту роль играет артистка, а она просто наблюдает и пытается догадаться, чем же закончится фильм.
         Вера почувстовала облегчение от того, что она не должна рисковать жизнью, что судьба вот так заковыристо освободила её от жизненно важного решения. Именно жизненно. Теперь пусть Артем и решает, что для него важнее – жизнь отца или собственное здоровье.   
      А она сегодня же уедет. Ей надо побыть одной, подумать о своей жизни. Спросить, наконец, мать, что было двадцать лет назад, и как получилось, что она вышла замуж, зная, что беременна от другого.
        - Я пойду наверх. Соберу вещи и поеду. Мне что-то не очень хорошо. Вы меня простите. Скажите Артему и… отцу, что меня срочно вызвали домой. Или, если хотите, придумайте, что-то другое. Но я не смогу здесь остаться. Просто не смогу.
       - Да, я вас понимаю. Отцу я ничего не скажу, а Артему попытаюсь объяснить. Вы знаете, ведь результаты анализов нужны только для операции. Если вы не захотите никому ничего говорить, то можете на меня положиться. Я буду молчать, поэтому в наследстве вы будете считаться его дочерью. Ведь в Свидетельстве о рождении он записан вашим отцом. А Артем…. Я могу и ему ничего не говорить. Как скажете.
       - Ирина! Я иногда думаю, что вы можете читать мысли. Как вам это удается?
       - Я легко читаю мысли, которые явно проступают на лице - через глаза. А они у вас очень выразительны. И потом вы  молоды, а людям, пожившим на свете, легко угадывать мысли молодых. Ведь и пожилые тоже были когда-то юными, а люди в сходных ситуациях думают почти одинаково.
       Вере хотелось обнять Ирину и даже прижаться к ней. Но она не посмела. Побоялась расплакаться. Именно сейчас слезы прошли сквозь сердце и подступили к глазам. Еще немного и потекут, потом начнутся всхлипы и стенания. Выйдет Артем, начнет расспрашивать, и всё откроется. А зачем мальчишку тревожить. Пусть уж он рассердится на неё, решит, что она струсила, убежала, а он совершит благородный поступок – спасет отца и потом будет всю жизнь собой гордиться и обижаться на сестру. Хотя, какая она ему сестра теперь? Просто соседка по квартире, девочка, с которой он играл в детстве, которая его защищала и помогала идти по жизни, с которой он совсем недавно ругался, а теперь вроде дружит….
        Вера быстро поднялась к себе в комнату, побросала  в сумку свой небольшой гардероб и спустилась на первый этаж. Ирина ждала её. Всё-таки пришлось обняться, но Вера изо всех сил сжимала кулаки, чтобы не дать слезам вырваться, сухо поцеловала Ирину в щеку и буквально вылетела на улицу.
        Через час она уже садилась в поезд. Народу в вагоне было мало и Вера, заперевшись в купе, наконец-то расплакалась. Ей хотелось это сделать тихо, но рыдания не слушались, она так громко всхлипывала и подвывала, что минут через десять в дврь постучала проводница и спросила:  - Что с вами? Вам плохо?
        Вера открыла дверь, впустила проводницу и попросила валерьянки или еще чего успокоительного.
       Молодая проводница, которая сама иногда любила поплакать, решила, что девчонку бросил кавалер, поэтому сказала обычные в таких случаях слова:
       - Не плачь! Все они сволочи и не стоят наших слез. Сейчас принесу лекарство. Специально держу  для таких случаев. Не ты первая, не ты последняя. Ничего! Прорвемся! И всё будет хорошо, вот увидишь!
       Она накапала Вере в стакан какого-то пахучего лекарства, погладила Веру по голове и сказала – ложись поспи, я постарюсь в твое купе никого не пускать, мест много, в другие места поселю. Спи!
         Вера прилегла на подушку, накрылась тонким «казенным» одеялом и постаралась не плакать. Мерное движение вагона и лекарство подействовали волшебно и через десять минут она уже спала. Так прошла ночь, и утро, и день.  Её разбудила проводница, которая уже много раз открывала и закрывала дверь, проверяя, жива ли её подопечная. Но потрясения эти дней было так велико, что организм решил не тратить сил на завтрак и обед, а подкрепиться молодым глубоким сном.
        Поезд через час должен был прибыть в Питер. И что ожидало Веру никто не знал.

        … Она вышла из здания вокзала на проспект, решила, что деньги тратить на такси нет смысла, раз чемодан не тяжелый, и поехала к матери на метро.
По дороге позвонила по мобильному, но телефон металлическим голосом повторял одно и то же: «Абонент временно отключен….»
       Однако Вера не могла ждать и решила, если матери не будет дома, то она поедет к ней на работу, если и там нет, то будет искать до тех пор, пока не найдет. Почему-то она не могла ждать до завтра. Какой-то азарт или, вернее сказать, огонь нетерпения буквально сжигал её изнутри, хотелось посмотреть в глаза матери и тут же открыть тайну, о которой она и не догадывалась до сих пор.
       Да, мамочка в своем репертуаре: одну ягодку собираю, на другую гляжу, третью примечаю, как в детском мультике про девочку с кувшинчиком. Неужели она и с отцом встречалась и с другим крутила роман? Что говорил «папа» в первый их вечер? Что он был безнадежно влюблен в неё, она его отвергала четыре года, а потом вдруг сама женила его на себе.
      А Вера об этом и не знала. Мама всегда говорила об отце с презрением, со злостью, никогда не сказала о нем ни одного доброго слова. Только ругала. И что теперь? Что скажет она дочери, как оправдается. Да и надо ли ей это? Просто рассмеётся и переведет разговор на другое, как делала она это всю жизнь. Редко когда она разговаривала с Верой, как настоящая мама - обнявшись, шепотом, прижав дочку к груди, спрашивая и отвечая на сложные детские вопросы. Эти минуты Вера помнила потом очень долго. Это помогало ей беречь в сердце любовь к матери. Хотя это не было нежной и теплой детской любовью, а скорей осторожной любовью человека, который не знает, что ждать от близкого человека – отталкивания или сближения.
      Вера уже приготовилась долго звонить в дверь, ждать, а потом уже бежать на работу. Но, к своему удивлению, вдруг услышала шаги за дверью, звонкий голос матери: «Иду, иду, одну минуточку» и  дверь через мгновение открылась.
      -  Ой, Вера! А что ты не позвонила? Я буквально через десять минут собиралась уходить! Ты что уже приехала? Что это у тебя такой вид странный? Что-нибудь случилось?
            Вера смотрела на такое знакомое лицо и думала: что мы знаем о своих родителях, кроме того, что они нам сами решают показать? Только внешние какие-то проявления:  вопросы, ответы, обеды, завтраки, покупки, отговорки, детский сад, школа, упреки, подозрения, шутки, слезы. Что мы знаем о их мыслях, о логике их поступков, о любви и ненависти в их сердцах?       
            Редко кто из родителей позволяет детям войти в их внутренний мир, раскрыться  перед ними и в высоких, и низких своих поступках. Всегда есть барьер, через который никто не имеет права перейти. Чтобы сохранить авторитет? Чтобы ребенок относился к родителям не как к «чужим людям», а как к тому, кто неподсуден никогда и кого нельзя критиковать ни при каких обстоятельствах.
          Как сказать матери о том, что Вера знает о её грехе. Как мать оправдается и как теперь искать настоящего отца?