Маленький смешной кусочек моей юности

Минск 2009г.                Александр Левенчук.

                (Отрывок из произведения 1глава)


                БЕЗЫМЯННЫЙ РОМАН

          Мы жили с ней в одном городе, но в разных плоскостях. Я парил в облаках, она твёрдо шагала по земле, делая остановки только там, где было нужно,… Я оказался одной из остановок.
Но всё по порядку.
         Когда я её увидел в первый раз, мне было 22 с небольшим.
Я был симпатичным, правильным комсомольцем, с неправильным сексуальным опытом, который приобретал и совершенствовал в женских общежитиях своего района. В те времена с городскими девочками  было много мороки, потому что у них всё практически было, и они мечтали только о  книжной, букетно-конфетной любви. А вот приезжие были более целеустремлёнными, и заветную печать о городской прописке пытались заполучить, причём c большой фантазией. Как говорили честные девушки, «путём унижения и оскорбления своего достоинства». И мы, городские подонки, пользовались этим, оттачивая на них своё мастерство.
               
                Я, ЗАВОД И «ДЕВУШКА ИЗ ЛИФТА».

        Пятница вечер после бессмысленной трудовой недели, что может быть лучше: ты уже чуточку расслаблен, отмыт и отчищен от заводской фенольной вони, с предвкушением приятного вечера стоишь на проходной, теребя в кармане мятые купюры и ждёшь своих компаньонов по весёлым похождениям. А мимо тебя на расслабоне, во всю ширь улыбки, проплывают знакомые лица заводчан, и ты им рад как своей пролетарской семье, и искренне  от всей души желаешь приятных и удачных выходных.  Именно такой щенячий восторг от предчувствия заслуженного отдыха, мог получать только рабочий класс в совковые застойные времена.               
        Если верить известному русскому филологу и составителю «Толкового словаря русского языка» Сергею Ивановичу Ожегову, то завод - это промышленное предприятие с механизированными процессами производства. И отчасти он был прав. Обо всём остальном, о чём не подозревал профессор филолог, и что давал завод советским трудящимся, кроме морального удовлетворения и значка «ударник коммунистического труда», расскажу позже.
         Это непонятное мне тогда слово завод я услышал от папы задолго до того, как столкнулся с ним реально, и вот по какому случаю.
         Моя юность началась в пятиэтажной  новостройке, на окраине города, в квартире, гордо именованной в народе  «распашонка», хрущёвско-брежневской переходной архитектуры. И такой известный лозунг рабоче-крестьянского вождя и учителя В.И. Ленина, что мы сотрём границу между городом и деревней, я увидел в действительности. Окрестные деревни, пущенные под ножи экскаваторов, тут же семьями и дворами переселялись в блочные, со всеми удобствами и неудобствами, пахнущие новосельем квартиры. Квартиры были новые замашки у новосёлов старые, так я попал в реальный социализм из центра города. Привык, сроднился, стало весело. Друзей нашёл быстро, потому что учиться я тоже не хотел, как и те, кто в последствии стали моими соратниками по дворовому братству и времяпровождению. А время мы проводить умели, даже бесцельно проведённое время шло нам на пользу. Одним из любимых занятий была игра в «тюшку» - это, когда свинцовым выпуклым блином уродуют, мастерски или со всей дури, денежки, заботливо данные мамой на школьные обеды. Поэтому наши карманы оттягивали грязные, иссечённые, искривлено-расклёпанные монеты, от чего мы были горды, а кассиры зло бурчали и качали головой. Но в игре всё зависело не только от мастерства участника, но ещё и от «тюшки». Все ребята района в основном играли «тюхами» из свинца, отлитыми из пластин раскуроченного аккумулятора, каждая из которых имела свой фирменный размер и конкретную выпуклость, под руку хозяина. Высшим шиком и пижонством были «тюшки» из латуни, изготовленные на токарном станке и профессионально отшлифованные слесарем механосборочных работ. Для нас, детей не станочников и не слесарей, а деток родителей из сферы услуг и сервиса, латунная гордость была недоступна, ведь в магазине не купишь.
        И вот однажды случилось неожиданное чудо, мой папа, которого я уважал, любил, а иногда и побаивался, позвал меня в кухню, где он после еды, с удовольствием, выкуривал, дорогие по тем временам, сигареты «Космос».
         Папа сидел, ехидно улыбаясь в мою сторону, качал ногой и медленно, с удовольствием выпускал через нос сизый дымок.
Я напрягся. С последней порцией дыма ласково и как то траурно-весело прозвучал вопрос:
 -Как дела, сынок?
Я поёрзал на круглой кухонной табуретке, подобрал под себя ноги и, сняв со стола руки, сложил их как футболист в стенке, только сидящий. Выдержав театральную паузу, с сыновним почтением, я выдохнул:
 -Где, папа?
-Во всех сферах твоей деятельности, сынок, кроме школы, так как  это мамин огород, и сорняки на нем полоть будет она. Понятно?
Я ободрился, со школой хоть и завал, но в остальной жизни был  полный порядок.
-Всё нормально, папа.
-Мама сказала, что у тебя появилась девочка. Это правда, сынок?
Папа многозначительно подмигнул и провёл оттопыренным указательным пальцем правой руки внутри кольца, сложенного из указательного и большого пальцев левой руки. Я пожал плечами и покраснел. Девочка, про которую папе говорила мама, была моей соседкой и ещё ко всему училась со мной в одном классе. И к тому же была доброй и отзывчивой двоечницей. Она постоянно выполняла пионерскую клятву и была всегда готова. Эта девочка была в нашем дворе, как переходящий вымпел  «Ударник коммунистического труда»,  мы ей гордились, и неохотно передавали друг другу на общем собрании.
-Так что с девочкой, сынок? Есть или нет? А, покраснел, значит есть. Ты, сынок, будь аккуратней, а то с тебя папаша хреновый, и я для дедушки ещё не дорос. Ладно, не буду тебя смущать. Смотри, что я тебя принёс.
Отец откинул край скатерти со стола, и мне в глаза резанула огнём отполированная до зеркального блеска латунная «тюшка». Я застыл от неожиданности, широко раскрыв глаза.
-Вот, сынок, эта «тюха» заводская, её для тебя сделал мой друг, начальник отдела кадров завода.
Я тут же представил папиного друга в дорогом пальто и пыжиковой  шапке у токарного станка, потому что видел его раз в жизни, и то зимой.
-Так вот, сынок, если будешь заниматься тем, чем занимаешься сейчас, и не возьмёшься за ум, то место тебе на заводе моего друга гарантированно, и к концу жизни ты будешь с закрытыми глазами делать это чудо-изобретение человеческой мысли из латуни.
Вот так я впервые  услыхал слово завод.  Теперь, стоя на проходной этого милого сердцу учреждения,  спасающего от статьи УК за тунеядство, я понимаю, как ты, папа, был прав.
          Вдруг внутри меня потеплело, и радостно забилось сердце, весело скалясь и потирая руки, ко мне подбирались  мои товарищи, делая наигранно-нахальный вид. Обнялись, похлопали друг друга по спине и пожали руки. Потом вместе, как мушкетёры из доброго советского сериала, положили по два вытянутых пальца правой руки на  кулаки своих левых и отчеканили: « Один за всех платить не будет, всё делим ровно пополам», весело заржали как жеребцы, выбегающие на выпас, и с общей массой заводчан двинули на улицу.
          Вечер начался. План мероприятий согласовывали по дороге в магазин, потому что правильно начатый отдых 50% успеха.
          В вино-водочном отделе гастронома шумно. Те же родные до боли заводские лица, обсуждающие в красках, ярко, со смаком планы последней пятилетки, попутно решали, сколько брать на скольких.         
      Поясню: пьющие заводчане делятся на четыре типа не зависимо от пола, вероисповедания и профессии.
      Первый – это самонарезщики. Им собутыльники не нужны, пьют быстро, прямо из бутылки, по дороге домой или на работу, могут и на работе, поэтому всегда напряжены и не многословны.
      Второй тип – это спринтеры. На проходной стоят первыми и с заводским гудком летят в магазин, по дороге сбиваясь в тройки, время поджимает. Дома ждет ворчливая и вечно подозрительная жена, поэтому нужно принять дозу и прибежать трезвым; пройти на входе в квартиру фэйс-контроль и дрэсс-код, услышать фразу: «Иди жрать», выдохнуть и только после этого разомлеть.
     Третий тип – это бухари-собеседники. К этому типу относятся: разведённые взрослые мужчины, мужья, на которых махнули рукой, и махровые холостяки. Вот эти пьют обстоятельно, делая между короткими тостами большие перекуры, с обсуждением мировых проблем и чужих жён. Они, как правило, берут две беленьких на троих, а потом, не спеша, догоняются пивком.       
      Четвёртый тип - это   комсомольцы. Пьют всё, везде, всегда с молодёжным задором, главное, чтобы было весело, а здоровье позволяло.
       Есть ещё одна категория пьющих заводчан, которая подходит под все перечисленные типы - это  начальство и инженерно-технические работники. Пьют они тихо, скромно, но много, как большинство спивающихся интеллигентов. Об их страстях часто говорят их лица и не редко случайные свидетели.
        В тот момент, в монолитной пролетарской массе, я и мои друзья были заводчанами четвёртого типа.
        Очередь, предвкушая, возбуждённо гудела, и двигалась к продавщице, с лицом уставшего ребёнка, плотной организованной толпой.  Каждый подходивший к прилавку, разжимал  потный кулак, и высыпал из него советские деньги, говоря при этом: «Здесь без сдачи», что бы не задерживать очередь и не томить своих товарищей. Вот оно алкогольно-заводское братство. 
        Наконец то наш, пластиковый самодельный  пакет, вырезанный и спаянный из полипропиленового  мешка, забит атрибутами застолья. А это плавленые кисломолочные сырки, любимая в народе, жирная эстонская колбаса, свежий ситный хлеб и королева застолья жареная мойва. Алкогольное меню состояло из пары «Столичной», бутылочки модного тогда коктейля «Три апельсина», вдруг там, куда мы идём, окажется капризная дама и  бутылки дешевого плодово-ягодного вина, для особого случая.  А шли мы сегодня в заводскую общагу, так как  девочки из трёхместной комнаты, в нашу честь, давали званый ужин. По дороге хлебнули почти бесцветного, разведенного пивка, из бочки на колёсах, и к 18.00 подошли к, многоэтажному, заводскому общежитию. 
        Вахтерша на входе нас приветствовала как своих родных внуков, и тому была причина. Во-первых, мы выгодно отличались от жильцов и остальных гостей общежития: галантностью, внешним видом, манерами и правильно поставленной русской речью. Во-вторых, плиткой шоколада преподносимой ей каждый раз при посещении потенциальных невест. И, в-третьих,  для таких случаев мы  надевали комсомольские значки, а это давало статус положительных молодых людей.
-На шестой этаж мальчики, сладенько промурлыкала всёзнающая старушка, пряча в стол шоколадку «Алёнка», давайте, давайте вас, уже заждались наши красавицы. Я коменданта предупрежу, чтобы вас не беспокоили.
После этих слов мы расстались с той бутылкой плодово-ягодного вина, для особого случая. Формальности были соблюдены, подношения розданы.
      Заводское общежитие. Кто бывал, тот помнит эти дурманящие запахи жареной картошки с луком, манящий ароматы недорогих цветочных духов и тяжёлый запах гуталина. Шум, грохот, смех и детский плач.
       Лифт, обиженно всхлипывая, нехотя, резко останавливаясь на каждом этаже, вёз нас в объятия романтического вечера. А меня увидеть мельком моё будущее счастье. Девушку, полоснувшую меня огненным взглядом и ударив в колено дорожной сумкой, на выходе из лифта.
Пока двери лифта поглощали  её стройное тело,  мой друг знающе и многозначительно изрёк:
-Она не даёт.
Мы заржали и вошли в скрипнувшие двери 624 комнаты. Настроение было отличное.
      Нас встречала 18 метровая женская комната: шикарно, по-домашнему, накрытым  столом и девушками с натуральным природным румянцем. Обалдеть, их было пятеро: причесанных, взволнованно-нарядных, потенциальных невест, издавших в нашу сторону надрывно-радостный визг и нежно потащивших нас за стол. И началось…
      Суббота. Раннее утро, сидим в  простынях, мужской компанией, за столом с недоеденными, подсохшими продуктами и пытаемся заставить организм принять первую похмельную рюмку.
Такое наше состояние мы называли «утро стрелецкой казни».
Собрались с силами, перекрестили воздух, чокнулись, тяжело выдохнули и с отвращением, безысходно, всё-таки  вогнали в себя эту так необходимую организму рюмку. Затрясло, поморщились, прокашлялись. Закурили. Начало отпускать.  Потянуло на разговор.
-Ну, как мужики?
-Отлично.
-Да, они просто звери!
Мы радостно заржали и налили по второй. Вечер удался. Осадок приятный. Вспомнил девушку из лифта. Её горящие глаза. Потрогал ушибленное колено. К чему бы это?
        Пора вернуться к вопросу. Что ещё кроме общежития и досуга в нём предлагал завод своим работникам? Обсудим эту тему.
Завод по своей структуре напоминает город: со своим укладом, традициями и населением. Наш завод выглядел маленьким средневековым городком со своим справедливым хозяином «бароном», его вассалами и слугами, ремесленниками и челядью. Каждое утро наш директор «барон» стоял на проходной и приветствовал свой народ, понимая, что ни он, ни его завод ничего не решают в большой индустриальной стране со стреляющим именем СССР. Но мы об этом не думали. Потому что для нас завод и это его стояние в семь часов утра на проходной, в чистой телогрейке и норковой шапке, было высшей верой в бесконечность советской власти. И от этого прилива лояльности иногда хотелось честно трудиться, но только иногда.
      Так вот завод это не только цеха, план, продукция, выполнение соцобязательств и прочее.… Это ещё всевозможные заводские, районные, городские, спортивные мероприятия, конкурсы художественной самодеятельности, туристические слёты, фестивали, профессиональные олимпиады. И во всём этом по партийным, комсомольским и профсоюзным планам участие работников обязательно. Дальше идут сезонные поездки в подшефные колхозы на сбор урожая и много всякого такого, чего сейчас не помню. Короче, принимая активное участие в жизни завода, работать, было некогда. А я был активистом, поэтому своей профессией электрик так до конца и не овладел.
        Ещё мне очень нравились заводские вечера и огоньки, проводимые профкомом и приуроченные к большим советским праздникам и новому году. Эти мероприятия были с размахом в трёх частях: с докладом и президиумом, с концертом неизвестных, но народных артистов и всеми ожидаемым банкетом и танцами. И вот там, на банкете, заслуженные передовики производства, обвешанные вручёнными вымпелами, грамотами и юбилейными значками, и просто сознательные работники завода, выпивая  и закусывая за счёт профкома, по настоящему, по взрослому были счастливы. А завтра на демонстрации трудящихся, если она прилагалась к празднику, опохмелившись, заводчане вспоминали вчерашний банкет и спорили о сумме потраченной на гулянку профкомом.
       То сватовство в общаге закончилось вовремя, как раз за пару дней до первомайских праздников. Профком готовил торжественный вечер, а мы готовились поразить всех умением праздновать и  хореографическим мастерством. И вот этот день настал. В 19.00 к заводскому клубу стал подтягиваться нарядно одетый, отутюженный народ. Заводчане соскучились по совместным праздникам, и были готовы самоотверженно отдаться мероприятию.  Я пришёл попозже, чтобы не скучать на торжественном вручении грамот и премий передовикам производства и не слушать надоевшие песни о Ленине, партии и родине с берёзками. Пришёл прямо к открытию буфета и танцам.
В буфете, который располагался в помещении столовой,  было многолюдно, шумно и весело, из дальнего угла неслась разухабистая песня про тёщу, стоял дым коромыслом и пахло селёдкой под шубой. Народ сидел за сдвинутыми столами со своими семьями, цехами, бригадами, отделами, службами и дружно поднимал тосты за Первомай. Космополитично, весёлой ватагой, обособленно от празднующих, в центре буфета гуляла заводская молодёжь. Мне оттуда помахали приветливо-подзывающие  руки, и уже через мгновение я влился в общее русло праздника. Возле меня быстро наполнили граненый стакан, и тамада стола, он же комсорг завода, дёрнувшись волной от таза до головы,  торжественно произнёс:
-За вновь прибывших. Я думаю, если меня поддержат товарищи, то это достойный кандидат на поездку в молодёжный лагерь в Карпатах.
Все одобрительно заурчали, закивали и потянулись стаканами, чтобы чокнуться со мной. Рядом сидящая девушка, с кошачьими глазами и  копной волос непонятного цвета, протянула мне солёный огурец:
-Закусите, красавчик, а то с такими темпами вы можете пропустить самое интересное.
Я оскалился в ответ:
-Сударыня, поверьте, я тронут Вашим вниманием, и постараюсь выжить исключительно  из любопытства.
Все, кто это слышал, засмеялись, а девушка наиграно-кокетливо отвесила мне воздушный поцелуй и демонстративно театрально потеряла ко мне интерес. Она мне понравилась.
          Застолье плавно набирало обороты. Кто-то что-то рассказывал, вспоминали армейские приколы, анекдоты, совместные похождения и поездки. Я тоже рассказал пару весёлых историй из своей армейской и школьной жизни, и мне показалось, что этих жизнерадостных людей я знаю много лет, и  мне с ними, в тот момент, было душевно и приятно. Вдруг откуда-то у симпатичного, черноволосого, с правильными чертами лица парня, сидевшего во главе стола,  появилась гитара.
Все оживились и загалдели.
-Давай нашу.
-Нет, лучше Митяева или вот эту про горы Визбора.
-Пой Высоцкого.
Гитарист правой рукой, нежно, как девушку за талию, обнял инструмент, а левой снизу вверх прошуршал пальцами по струнам, облизал пересохшие губы и зажмурился. Стол замер в ожидании.
      Песня зазвучала неожиданно плавно и как-то трогательно нежно.  Я впервые  вне телевизора с удивлением слушал такое профессиональное исполнение песни под гитару. Чем громче, набирая обороты, звучала песня, тем тише становилось за соседними столами. В итоге, все посетители  буфета сидели в пол-оборота, а некоторые подходили к музыканту и сопереживали словам песни. Особо буйно-весёлых, не унимающихся успокаивали  соседи по столам и жёны. Весь зал слушал песню. Это было что-то.
       Вдруг, среди подошедших к нашему столу слушателей, я заметил девушку, которая двинула меня сумкой в общаге. И я по мужской охотничьей привычке, как бы невзначай, прошёлся по ней, оценивающим взглядом самца.  По её выражению лица можно было прочитать, что она неприступная скала, но в тоже время милая, может даже  привлекательная, и в ней есть что-то доброе, непонятное и манящее. Неожиданно, она покосилась в мою сторону, и глаза наши встретились. На мгновение, как мне показалось, мы заглянули друг в друга, и в тот момент между нами, сами того не осознавая, произошёл внутренний, необъяснимый природой, контакт. Меня что-то кольнуло в низ живота и убежало под левую лопатку. Перехватило дыхание. Очуметь. Девушка медленно отвела  от меня глаза, надула губы и, взяв под руку свою подружку, картинно положила ей голову на плечо.
       А песня всё лилась,  обволакивая нежностью притихший зал, настраивая слушателей на минорно-любовный лад. Мужчины угрюмо сглатывали комок, подступающий к горлу, а женщины, полными слёз глазами, смотрели в даль. Влюблённые парочки плотней прижимались друг к другу.  Так мог исполнять песню только человек,  знающий что-то такое о любви, что дано знать не каждому, о чём не узнаешь даже из умных и добрых книжек.
       Как я позже узнал, перед песнями этого слесаря виртуоза, женщины просто таяли. Поэтому три счастливых брака и масса разбитых женских сердец.
        На танцы я так и не попал, потому что девушка с кошачьими глазами, предлагавшая мне огурец, пригласила меня к себе домой отремонтировать свет. Я ведь электрик и хотел искренне помочь, а ещё я не хотел пропустить, то самое интересное, о чём предупреждала эта странная особа. Я взял в буфете всё необходимое для завтрака, и в приподнятом настроении мы отправились разбираться в электричестве.
        Вечер был по-весеннему тёплый. Я шел по безлюдной улице, поддерживая за талию, виснувшую на моей  шее, икающую и щебечущую о высоких материях девушку, не слушая её. Мысли мои были заняты той другой, непонятно, чем зацепившей меня, как я её теперь называл «девушкой из лифта». Но лица её почему-то я вспомнить  не мог, хотя видел недавно. Предельно ясно вырисовывались только глаза: яркие и пронзительные. Ладно, разберёмся, а пока займёмся любительницей сюрпризов….
Как утром выяснилось, девушкой грамотной, умной, утончённой, с художественным образованием и, как все талантливые люди, со своими заскоками.
      Начало мая отгремело государственными праздниками с демонстрациями трудящихся, военным парадом и салютами. Народ пришёл в себя и заскучал, потянулись трудовые будни, ещё как назло испортилась погода и закончились деньги. И тут, в самый разгар депрессии, неожиданно и вероломно, завод накрывает благая весть: «Будет проводиться туристический слёт с выездом на природу». На проходной, в самом центре доски объявления, на куске ватмана первого формата, закрывшим собой все приказы и распоряжения администрации, как будто они уже были не важны, красочно и почти грамотно сообщалось следующее.
               
               

                ВНИМАНИЕ!
 ВСЕМ РУКОВОДИТЕЛЯМ ЦЕХОВ, ОТДЕЛОВ И СЛУЖБ, А      
                ТАКЖЕ РАБОТНИКАМ ЗАВОДА.
В ПОСЛЕДНИЕ ВЫХОДНЫЕ ТЕКУЩЕГО МЕСЯЦА, СПОРТ КОМИТЕТ СОВМЕСТНО С ПРОФСОЮЗНЫМ КОМИТЕТОМ, ПАРТИЙНОЙ И КОМСОМОЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИЯМИ ЗАВОДА, ПРОВОДИТ ТУРСЛЁТ ПОСВЯЩЁННЫЙ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЕ НАД ФАШИСТКОЙ ГЕРМАНИЕЙ И ОТКРЫТИЮ ЛЕТНЕГО СПОРТИВНОГО
                СЕЗОНА.
      УЧАСТИЕ КОМАНД ВСЕХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ 
                ОБЯЗАТЕЛЬНО.
ЗАЯВКИ НА СПОРТИНВЕНТАРЬ МОЖНО ПОДАВАТЬ В СПОРТ КОМИТЕТ.

                АДМИНИСТРАЦИЯ.

               
              Со следующего дня треть работников завода оживилась, и почти без ущерба производственному процессу, начала готовиться к поездке. В срочном порядке ковались топоры и правились пилы, повсеместно мастерились добротные мангалы и нержавеющие шампуры, костровые треноги и решётки, алюминиевый колышки и полиэтиленовые тенты, а также ещё много всего нужного на природе, в народном хозяйстве и дома. По территории  завода весь день бегали возбуждённо-озабоченные туристы, обсуждая списки участников команд и свои шансы на победу в конкурсах будущего слёта.  Дремавший завод заметно оживился, и даже создавалось впечатление, что темпы производства возросли вдвое, а может и втрое, что давало неплохие шансы в этом месяце выйти на первое место среди предприятий нашей отрасли.
           Глядя на все эти сборы и приготовления и общее приподнятое настроение, я захотел стать туристом и поехать на слёт. Морально я уже был готов. В электроцехе, к которому я был приписан, за культурно массовую и спортивную работу отвечал комсорг, бывший моряк, притворяющийся весёлым здоровяком, редкий болван и жлоб. Я нашёл его сидящим в курилке с видом отрешённого от мира мыслителя, он о чём-то напрягал мозги и морщил лоб, делая пометки карандашом в грязном блокноте.
-Привет, комсорг, на кого пишешь?
Он вздрогнул, закрыл блокнот и пожал мою протянутую руку.
-Привет, вот, считаю, сколько чего брать на команду, запарился совсем, работать некогда. Пьёшь?
-Пью, но только водку, желательно белую.
-А спирт?
-Могу и спирт, в армии потреблял.
-Раньше ездил на турслёты?
-Нет, но в палатках жил, с костра питался.
-Вот и хорошо, сдавай деньги, ты в команде, тебе понравится, коллектив у нас мужской, сплочённый. Ну, всё, бывай, у меня много дел. Я побежал.
Мы распрощались, и каждый пошёл по своим каморкам досиживать нелёгкий рабочий день электрика.
           И вот  долгожданная пятница. За пару часов до конца первой смены, участники слёта, в количестве ста пятидесяти человек или больше,  толпились весёлыми, гогочущими стайками на площадке у проходной, в ожидании торжественного построения, погрузки и отъезда на мероприятие. В одной из группок туристов я заметил ту из лифта, которая не выходила у меня из головы и жила там уже почти месяц. Она стояла в компании девушек и интеллигентного вида мужчин и над чем-то заразительно смеялась, прикрывая, изящно и кокетливо, рот ладошкой. Я засмотрелся на неё и не заметил, как меня кто-то обнял сзади за шею, и, подув в затылок, произнёс:
-Нравится девочка?
Я резко обернулся, и у меня в руках затрепыхалась одна весёлая особа, моя старая знакомая, большая любительница аквариумных рыбок.  Она плотно прижалась ко мне и, чмокнув в кончик носа, с нахальной улыбочкой прошептала:
-Привет котик.
После чего с издёвкой, скорчив удивление на лице, пропела:
-Туристом заделался, дружочек, на природе порезвиться захотелось, у костра песенки погорланить и в палаточке девочек  потискать? А?
-Да, нужно когда-то начинать привыкать к бытовым трудностям. А ты как здесь оказалась?
-Подруга пригласила, она работает бухгалтером в вашей столовой. А вот и моя подружка собственной персоной.
К нам подошла худенькая, миловидная девушка, и, наиграно погрозив пальчиком, произнесла:
-Хорош обжиматься, а то завидно, и люди смотрят, всем захочется.
Только после этих слов я заметил, что почти вся притихшая площадка, правильно воспитанных, советских людей, с любопытством и интересом, наблюдает за нами. Я украдкой, из-за плеча своей знакомой, прошёлся взглядом по окружающим меня лицам. На какое-то мгновение столкнулся с заинтересованными глазами «девушки из лифта» и потупился. «Вот досада, выставил себя перед ней каким-то полным придурком», и это был минус. «Зато теперь одной проблемой, в этой, как мне кажется, весёлой поездочке, будет меньше», а это плюс.
        И вот я стою на обрывистом берегу неглубокой прозрачной реки, наслаждаясь запахом соснового леса, и смотрю в убегающую даль. Лепота, как говорил царь Иван Васильевич, в одном весёлом фильме, осматривая землю православную, с балкона типовой многоэтажки. Я стоял, любовался природой, радовался бытию и не догадывался, что жизнь моя после этой поездки неожиданно измениться, и в ней появится некий сакральный смысл. 
        Программа турслёта была насыщена спортивными и художественно-развлекательными мероприятиями, но о них я рассказывать не буду. Расскажу лишь об одном соревновании, которое по утверждённым планам оргкомитета называлось, юмористический конкурс «А ну-ка девушки». Он проводился в субботу вечером для отдыха, развлечения и радости, уставших за сутки от спорта и прочей беготни, и уже принявших на грудь туристов.
       Юмористический конкурс начался неожиданно и смешно. Вдруг взревела оглушительная музыка, испугав окрестности, организаторов слёта и тем более расслабленных ожиданием зрителей. Под марш «Парад алле», в центр поляны, окружённой обалдевшими от неожиданности и загалдевшими туристами, выскочили председатель заводского спорт комитета, пухлый мужчина с пшеничными усами, и его вертлявая помощница. Выдержав не большую паузу, под раскаты циркового марша, под дружные вопли приветствия и одобряющее улюлюканье зрителей, ведущий и его помощница, стали пофамильно вызывать участниц конкурса. Разнокалиберные дамы, услыхав свою фамилию, выбегали из-за штабной палатки оргкомитета с поднятыми машущими руками, приветствуя публику, и выстраивались  в центре импровизированной арены. Всё это действо проходило с таким серьёзным видом, что создавалось впечатление, будто в старом цирке шапито проводится чемпионат мира по французской борьбе, но среди женщин. И вот после объявления очередной участницы конкурса, весело приветствуя публику, и застенчиво отвешивая безадресные  воздушные поцелуй, из-за палатки выскочила та самая, зацепившая меня, «девушка из лифта». Она подбежала и  стала в один ряд с остальными участницами конкурса, выглядев на их фоне маленькой, беззащитной девочкой, испуганной школьницей отличницей и недотрогой. Но как я позже понял, первое мнение о ней было обманчиво.
      Марш внезапно замолчал и перед затихшими зрителями, в лучах заходящего солнца, магически красиво, и чарующе  привлекательно, стояли десять «А ну-ка девушек». Они настолько казались неземными существами,  что их даже не портила бесформенная спортивная одежда,  лыжные красные номера, приколотые булавками на грудь, и бойцовская решимость на лицах.
Это всеобщее оцепенение от эстетического прозрения длилось не долго, но оставило приятные впечатления.
         Человек, который придумал испытания для девушек конкурсанток, вероятно, когда-то работал в женской колонии или по другим причинам сильно ненавидел лучшую половину человечества, поэтому некоторые конкурсы очень напоминали изощренные пытки, но так как задания считались юмористическим, то всем было весело и смешно.
         Участницы боролись самоотверженно, не щадя себя, с полной отдачей, и с расчётливой стервозностью свойственной только женщинам готовым на всё. Ведь на кону стояла победа, а это возможность доказать всем, что ты всё таки лучше остальных, приз - пластмассовый набор туриста, изготовленный на родном заводе и заветная грамота, которая будет украшать доску объявлений в твоём цехе или отделе, хоть чем-то хорошим прославляя тебя.
         Я не стану описывать все конкурсы и испытания, через которые мужественно и изобретательно прошли девушки, а расскажу лишь об одном задании, которое действительно поразило, и не только меня. Конкурс назывался «ужин идиота». В тазик с мукой был зарыт шарик для настольного тенниса, а в оцинкованную детскую ванночку, наполненную водой из реки, были брошены яблоки, огурцы, сосновые шишки и выпущена пара полуживых, но ещё активных карасей. Каждая из девушек по очереди, за несколько минут, должна была быстро отыскать теннисный шарик в муке, и выловить как можно больше продуктов питания из ванны с водой, причём без помощи рук, то есть ртом.
         И вот после двух часов беспрерывных соревнований, взмокшие, растрепанные, перепачканные, в ссадинах и царапинах,  с натянутыми улыбками и лихорадочным блеском в глазах, остервеневшие девушки приступили  к, описанному нами, конкурсу.
        После проведённой жеребьёвки, а её проводили перед каждым испытанием, первой проявить себя в «ужине идиота» выпало моей симпатии, «девушке из лифта». По большому счёту, она таки заслуживала уважения, потому что, как могла, в меру своих сил и возможностей, билась за лидерство в конкурсной программе,  уступая лишь  более взрослым, опытным и физически сильным соперницам,  то есть всем. Несмотря на её неудачи, я весь вечер как завороженный, с теплотой и нежностью, следил за этой самоотверженной, и уже казавшейся мне давно знакомой девушкой, от всей души желая ей удачи, волнуясь, переживая и болея за неё. Мне стоило большого труда скрыть это внутреннее состояние от своих товарищей по команде, ведь там, на поляне, за честь нашего мужского цеха, боролась приглашённая нами бывшая гандболистка, девушка рослая, крепкая, спортивного телосложения, с тяжёлым ударом и задорным смехом. Ещё она любила пошутить. Схватит ничего не подозревающего низкорослого мужичка за голову, своей совсем не женской, натренированной пятернёй, сожмёт, как гандбольный мяч, развернёт лицом к себе, и, заглядывая нежно в глаза, спросит:
-Ну, что разыграем штрафной, доходяга?
После этих слов она заразительно смеялась, и целовала в лоб перепуганную жертву изысканной шутки. Некоторые особи мужского пола её опасались и старательно избегали.
      Но вернёмся к программе. Итак, жребий брошен, конкурс объявлен, зрители в восторженном ожидании, я волнуюсь, музыка гремит. И вот под мелодию песни «Раскинулось море широко», в исполнении Леонида Утёсова, плавно, как в замедленных съёмках, босиком, не опираясь розовыми пяточками о землю, на маленьких пальчиках чистеньких ножек, с ядовито-красным педикюром, выплыла она, «девушка из лифта».  Это было, что-то. Вместо красных синтетических спортивных брюк а-ля «Адидас»,  производства фабрики «Коминтерн» и белой трикотажной майки отечественного легпрома, её молодое, упругое тело подчёркивал, импортный, производства ГДР, закрытый купальник. Он держался на одном плече, оголяя другое, чёрный, блестящий, с широкой оранжевой полосой, высоко открывающий бёдра, что по тем временам было вызывающе, но являлось высшим шиком у  городских модниц и веселых пловчих. Она подошла и замерла у исходного рубежа, превратившись в натянутую струну, ожидая команду старт, сконцентрировавшись на емкостях, в которые придётся погружаться. Поэтому её волосы были собраны в тугой пучок на затылке широкой бархатной лентой, открывая миловидное, почти детское, без макияжа, улыбающееся лицо.
Она плавно завела руки  за спину, взяв их там, в замок и расправила плечи, тем самым, подчеркнув высоко вздымающуюся, от взволнованного дыхания грудь. На миг её стройная девичья фигура, в решительной позе, напомнила мне картину, из учебника средней школы «Комсомолка на допросе».
          Я глубоко вздохнул, и, качая головой, медленно, выпустил воздух через надутые губы, отчётливо понимая, «я попал, причём попал круто, сам того не ожидая». От этого всего мне стало грустно и как-то не по себе, а где-то в глубине меня, тихо, зарождался приступ паники. «Выпить, срочно выпить». Больше меня происходящее на поляне не интересовало, я был поглощён исключительно своими мыслями, но могу сказать без преувеличения, что это единственный конкурс, который выиграла «девушка из лифта». Вся в муке, она нырнула, словно голодная чайка, в мутную воду, взрывая мириадами брызг  ванну.  Выбрасывая оттуда зубами, со скоростью швейной машинки, огурцы, яблоки и шишки, и к всеобщей радости присутствующих,  выдернув и контузив мёртвой хваткой, обделавшегося  от страха и неожиданности, умирающего от инфаркта, пучеглазого, скользкого  карася. Больше никто, из девушек конкурсанток, подобного феерического шоу, повторить не смог. Это была победа.
        Сложив свои мысли компактно в голове, я понял, что готов серьёзно, по- взрослому  заняться этой чудо рыбачкой, с хорошей реакцией и правильным прикусом, и, если мне повезёт и всё сложиться как надо, оказаться на месте «счастливчика» карася. Решено, сегодня на ночной дискотеке начну к ней, изыскано и галантно, приставать. Но на танцах  она не появилась, чему я  обрадовался, возможно, больше, чем огорчился, и  остаток ночи зажигал, под мелодии и ритмы советской и зарубежной эстрады, со своей старой знакомой.
         Рассвет застал меня, и остатки дискотеки на берегу реки, за распитием спиртных напитков, которые уже не усваивались нашими организмами, а вливались по инерции. Уже было не весело, тяжёлые веки опускались сами по себе, язык ленился выговаривать некоторые слова, мысли играли в прятки, поднялся на ноги с третьей попытки:
-Друзья, я устал, пора…………………… пойду помаленьку.
        Кое-как на автопилоте, собрав последние силы в кулак, нашёл, в дымке утреннего тумана, вроде бы своего цвета палатку. Обрадовался, разулся у входа, и по-хозяйски откинув полог, сгруппировавшись, нырнул туда, но упёрся головой в чью-то мягкую попу.
-Не понял…! Это, что за ночлежка? Хозяин  спать пришёл…!
 Стало обидно, и я, похлопав непонятно чьи ягодицы, раздражённо, в ультимативной форме заныл:
-Уже заняли…? Кто вы бессовестные люди…?  Без спроса разлеглись на моём матрасе…? Кто вас сюда звал…? Пошли вон…! Я пришёл домой уставший и хочу спать. Понятно…?
В спальных ватных мешках кто-то зашевелился, и оттуда как из  коконов, выглянули две растрёпанные женские головы, с припухшими сонными лицами.
-О, черти, похожие на девок, перекрестился я, чур, меня.
Первая голова тут же сквозь зубы злобно зашипела.
-Ты чего здесь орёшь, с утра пораньше, людей будоражишь! Залил глаза до свинячьего состояния…! И шарахаешься по палаткам! Ещё не нагулялся? Придурок! Посмотри на себя сам как чёрт!
Лицо девушки, говорившей со змеиным акцентом, мне показалось каким-то очень знакомым, надо припомнить, где мы встречались. Я уже собирался напрячь  память, как писклявый голос второй головы, пронзил меня ультразвуком:
-Ты посмотри на этих алкашей, трезвые ни за что не придут, а как нажрутся сразу любви давай.
И тут меня пронзила догадка: та первая голова, которая обозвала меня придурком, «девушка из лифта». Бог есть, и он даёт мне шанс поговорить с ней и объясниться. Это судьба.
-Извиняюсь, дорогие дамочки. Во-первых, я не ору, потому что нету сил, а во-вторых, любви мне от вас никакой не надо, я просто устал и хочу поспать. А вообще я не пью, я турист.
Потом, наставив палец пистолетом на «девушку из лифта», я укоризненно и надменно, как в дешёвом вестерне,  прогнусавил:
-А тебя, женщина- рыба, я искал на дискотеке, намереваясь сказать, что ты мне давно нравишься, и нам пора немедленно наладить отношения. Вот так, вот. А теперь раздвиньтесь, я буду здесь спать. Я как порядочный мужчина женщин на улицу гнать не буду, двигайтесь.
От моих слов её глаза наполнились интересом, а брови удивлённо поползли вверх, но тут запищала подруга, почти уже моей девушки.
-С тобой, алкаш,  она будет встречаться только через мой труп, понял? И спать ты здесь не ляжешь.
Я нахмурил брови, вытянул руки с полураскрытыми ладонями, и с кровожадной улыбочкой, словно зомби-вампир, потянулся вперёд.
-Тогда мне придётся тебя придушить.
Я заржал, потому что из нас троих шутка понравилась только мне.
- Пошёл вон, скотина!
-Убирайся!
 И с этими словами я получил двойной пинок, выбросивший меня на улицу.
-Больно же, заразы, зачем лягаться?
Я сел, почесал ушибленное место, стряхнул рукой пыль с волос, выплюнул изо рта песок с сосновыми иголками, и,  в откинутый полог палатки, громко заорал:
-Ты, ископаемое из лифта, будешь моей женой! Чтоб я сдох!
Палатка в ответ засмеялась и как-то уже беззлобно произнесла:
- Лучше я сдохну, если это произойдёт.               
Мне от этого всего стало радостно, и я завалился тут же, у соседней палатки, на чьё-то брошенное одеяло, погружая в сон свои тупые, пьяные мысли. Через час с небольшим дрожа от холода, с головной болью, влажный от утреней росы, почти протрезвевший, я проснулся.
       Обхватив себя руками, пытаясь согреться, я шёл, колотясь, в свою команду, прокручивая в гудящей голове снова и снова фразу, брошенную в запале: «…будешь моей женой». И чем больше я об этом думал, тем сильней меня укрепляла мысль, а почему бы и нет. Девушка мне нравиться, отработанными фокусами постараюсь её влюбить в себя, не получится, возьму измором, ведь я настырный и терпеливый, если мне это надо. Поразмыслив ещё немного почти трезвыми мозгами, взвесив все за и против, я решил, что с этого момента перевожу «девушку из лифта» в новое звание - «моя девушка». Это магическое словосочетание «моя девушка», произнесенное в слух несколько раз, неожиданно и сиюминутно одарило меня  ранее никогда не испытываемым мужским чувством, чувством собственника. Короче говоря, в то утро я заделался человеком, у которого появилась цель, совершенно понятная и реальная, но далёкая, призрачная и бессрочная. Мне предстояло, как великому учёному и собаколюбу Павлову, прививая определённые рефлексы, экспериментальным путём ускорить эволюционный переход «девушки из лифта» в «мою девушку». После этого, не снижая темпов, в «девушку невесту», и, если в дальнейшем эксперимент будет протекать в правильном русле, в «девушку супругу», желательно мою.
        Она конечно обо всём этом совершенно не догадывалась, и не могла себе такое представить, даже в самом страшном, кошмарном сне, что услышанная непонятно от кого, необдуманная, пьяная фраза «…будешь моей женой» уже зловеще повисла над ней и её  ничего не подозревающей судьбой, остро отточенным дамокловым мечом.
        Ну что ж, женой так женой, с понедельника не спеша, и начну. А поездочка, скажу вам, удалась.
 
                Я, ЗАВОД И «МОЯ ДЕВУШКА».

        В понедельник весь завод ещё жил прошедшим выездом на природу. В цехах и отделах-победителях вывешивались почётные дипломы и грамоты, выставлялись кубки и призы, рисовались газеты-молнии и готовились фото-отчёты. Активные туристы, так же, как до поездки, бегали по территории завода, перемещаясь из цеха в цех, от курилки к курилке, и, там, задыхаясь от восторга и  дыма,  рассказывали не успевшим разбежаться случайным слушателям в мельчайших, нудных подробностях, о своих героических победах на слёте. Ни в чём неповинные курильщики, тихо ненавидя туристов, тупо узнавали о беседочных узлах, самозажимных альпийских карабинах, что такое аболаковский рюкзак, и как быстро заточить зубами, сломанные каким-то негодяем, карандаши на пикетах спортивного ориентирования. Но заводчан из курилок, как людей мыслящих, пытливых, коллективных, болеющих общественной жизнью, интересовало совершенно иное, их интересовали сплетни. Ведь всегда приятно глядя в след, попавшему на языки человеку, понимающе качать головой и показывать в спину, на радость посвящённым, всякие нелепые пантомимы.
       Как мы знаем из личного опыта, слухи и сплетни живут отдельно от своих главных персонажей. Одни расползаясь, увековечивают твои подвиги, заставляя окружающих  завидовать, другие выставляют тебя полным идиотом и всеобщим посмешищем. Всё зависит от того, как к тебе относится человек, первым запускающий сплетни в экзальтированные народные массы. И как показывает практика, лучше, если это будет человек весёлый, с позитивным мышлением и уважаемый в коллективе. Тогда в любом случае, ты положительный персонаж, может быть слегка смешной, где-то чуточку оступившийся, любящий весело отдохнуть в хорошей компании и активно участвующий в демографической программе, одобренной и утверждённой  коммунистической партией Советского Союза. Такие слухи, как правило,  обрастая новыми героическими подробностями и дополненные словами рассказчика «Это происходило на моих глазах…» или «Я был тому свидетель…», переходили в разряд народного эпоса.

  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.