Опомнись осмотрись Державин какой ты дичи намарал

«Господь умудряет слепцы, Господь любит праведники ...»
(о священнике и духовном поэте Гаврииле Пакатском)

Эпоха Пушкина к настоящему времени, кажется, изучена настолько тщательно, что в ней для литературоведов почти не осталось «белых пятен». Пушкинская эпоха — это период рассвета русской литературы, русской поэзии. Эта эпоха дала много славных имен русской истории и всей русской культуре. Однако целенаправленное изучение православной культуры России позволяет открывать все новые и новые имена и события.

на фото- первая публикация работы тезки "самого Державина"..

   Современником А.С.Пушкина был слепой священник —протоиерей Гавриил Авраамович Пакатский (1756–1830). Об этом человеке нам мало что известно. Одна из немногих прижизненных публикаций о нем была напечатана в благотворительной газете «Русский инвалид» в 1818 году. По сведениям, сообщенным петербургским протоиереем И.В.Рождественским и профессором Петербургской Духовной Академии И.А.Чистовичем (1828–1893) историку, филологу, академику Императорской Петербургской Академии Наук Якову Карловичу Гроту (1812–1893), Гавриил Пакатский окончил Новгородскую Духовную Семинарию. В 1783 г. принял священный сан. Служил священником церкви Святых равноапостольных царей Константина и Елены, «что при Санкт-Петербургских градских богадельнях под Смольным монастырем», был удостоен сана протоиерея.

Однако отец Гавриил довольно рано полностью лишился зрения. Известно, что уже в 1802–1803 гг. он, по слабости зрения, «пользовался свободою от должности». Семья протоиерея Гавриила Пакатского, в которой было двое детей (сын Ювеналий, в последующем «служивший в звании гувернера и учителя при Воспитательном доме», и дочь Любовь, «воспитанная при Обществе благородных девиц на мещанской половине»), жила в бедности и нужде. Человек же этот обладал огромным поэтическим даром и оставил после себя талантливые поэтические произведения.

Его первый поэтический сборник «Зримый свет», предназначался «для пользы обучающихся юношей и всех вообще любителей стихотворения». В 1814 г. в Санкт-Петербурге им была издана «Священная поэма, состоящая из девяти песней, воспетых устами богодухновенных человеков во славу Триединаго, Всемогущаго, Премудраго и Преблагаго Бога на случай торжественнаго со всеми европейскими державами и с Персией замирения и на окончание войны с Наполеоном».

Кроме того, священник Гавриил Пакатский был автором поэтических переложений ряда библейских книг. В различные периоды времени были изданы: «Поэма Плач Иеремии, переложенный стихами священником Гавриилом Пакатским» (Спб., 1814), «Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова, переложенная в стихи лишенным зрения священником Гавриилом Пакатским» (Спб., 1825).

  [ И вот, когда уже стала "всходить заря Великого Поэта", нашего Александра Сергеевича,-] В 1818 г. в Санкт-Петербурге вышло в свет его вдохновенное стихотворное переложение [всех Псалмов с подробными обьяснениями "мест трудных" -]«Псалтирь в стихах». Наконец, в 1829 г. появилось его поэтическое переложение Великого покаянного канона Преподобного Андрея Критского — «Благочестивое говеющим занятие, или Канон Андрея Критскаго Иерусалимита, преложенный стихами Церкви Святых равноапостольных царей Константина и Елены, что при градских богадельнях, лишенным зрения священником Гавриилом Пакатским».

Об этих поэтических переводах, по-видимому, знал первый поэт России — А.С.Пушкин. Известно, что в конце февраля 1825 г., накануне выхода в свет поэтического переложения книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова, Александр Сергеевич писал своему брату Льву из села Михайловского: «Слепой поп перевел Сираха (смотр. «Инвалид» , № какой-то), издает по подписке — подпишись на несколько экз.»

За свою «Псалтирь в стихах» в 1819 г. протоиерей Гавриил Пакатский удостоился премии Российской Академии по изучению русского языка и словесности . В «Известиях Российской Академии» отмечалось при этом, что награда эта дана «престарелому и лишенному зрения священнику», который «предпринял великий труд переложить всю Псалтирь стихами. Он совершил сие дело с похвальным усердием и немалым достоинством. Мы видели поднесенную им Академии книгу сию и в заседаниях наших многие псалмы с удовольствием в ней прочитали, находя их хорошими слогом и верно переложенными. Толь достохвальное намерение, никем еще по сие время в полной мере не совершенное, долженствует обратить на себя внимание Российской Академии. Покровительствующая словесным наукам благодетельная и щедрая Александра Перваго десница дала ей ныне способ и постановила в обязанность поощрять труды и таланты. А потолику почитаю я от лица Академии вознаградить вышеозначеннаго священника выдачею ему единовременно пяти сот рублей вместо медали. По выслушании сего предложения все присутствовавшие гг. члены Академии изъявили на оное свое согласие и сходственно с 4-ю статьею Устава Академии утвердили своим подписанием».

А в 1829 г. за поэтическое переложение Великого покаянного канона Преподобного Андрея Критского протоиерей Гавриил Пакатский вновь получил денежное вознаграждение Российской Академии (650 руб.). По свидетельству Святителя Филарета (Гумилевского), архиепископа Черниговского и Нежинского (1805–1866), подготовившего двухтомный библиографический справочник по творениям русских духовных писателей под названием «Обзор русской духовной литературы» , «канон Критского так хорошо переложен, так близко к подлиннику, что едва ли может быть лучшее переложение» (кн. 2, с. 439). Именно это поэтическое переложение, в отличие от всех других сочинений протоиерея Гавриила Пакатского, претерпело в последующем несколько переизданий (1885, 1890, 1895, 1908 гг.).

Помимо высоких художественных достоинств поэтических переложений священных текстов, сделанных Г.А.Пакатским, они, по существу, явились одним из первых опытов своеобразного перевода некоторых книг Священного Писания и богослужебных текстов на русский язык. Не случайно творчеством протоиерея Гавриила интересовался профессор И.А.Чистович, который в 1873 г. в Санкт-Петербурге опубликовал свое исследование «История перевода Библии на русский язык». Достаточно полный список трудов протоиерея Гавриила Пакатского вошел в знаменитую «Роспись российским книгам для чтения из библиотеки Александра Смирдина, систематическим порядком расположенную».

Таким образом, в XIX в. имя духовного поэта протоиерея Гавриила Пакатского не было неизвестным. И лишь в наше время оно оказалось незаслуженно забытым. Литературоведы иногда вспоминают о священнике Гаврииле Пакатском лишь в связи с одним курьезным обстоятельством, которое послужило поводом для поэтической переписки его со знаменитым тезкой — поэтом Гавриилом Романовичем Державиным (1743–1816).

Дом Г.Р.Державина в Санкт-Петербурге. Литография Н.Брезе. 1880 г.

В 1808 г. в дом Г.Р.Державина на Фонтанке близ Измайловского моста (ныне — набережная реки Фонтанки, 118) почтальоном был доставлен пакет. Но адресован он оказался не прославленному российскому поэту, а его соседу-однофамильцу священнику Иоанну Семеновичу Державину, который проживал поблизости — в доме на углу Обуховского проспекта и 2-й роты Измайловского полка.

Известно, что отец Иоанн Державин окончил Новгородскую Духовную Семинарию, до 1807 г. в сане протоиерея служил в Вознесенской церкви C.-Петербурга. В июле 1807 г. был назначен членом Святейшего Синода и обер-священником армии и флота, а в декабре того же года пожалован митрой. Женат был на дочери духовника императора Александра I протопресвитера Сергея Федоровича Краснопевкова, имел четырех дочерей. Скончался отец Иоанн в начале 1826 г. и был погребен в притворе волковской церкви Воскресения Христова.

В примечаниях Я.К. Грота к 9-ти томному собранию сочинений Г.Р. Державина , читаем: «По отзывам знавших о. Иоанна современников, он был человек умный, даровитый и имел в Синоде большую силу. Независимость своего характера доказал многими мнениями, которые он представлял, расходясь с большинством своих сочленов, и в которых почти всегда был с ним согласен позднейший духовник императора Александра II В.Криницкий. К этим сведениям, за доставление которых приносим искреннюю признательность И.А.Чистовичу, прибавим, что от протоиерея Державина остались три речи, говоренные им перед воинством в 1812, 1813 и 1814 годах. Из них более других замечательна первая, пропущенная в смирдинской “Росписи” , но имеющаяся в здешней Публичной библиотеке под рукописным заглавием “Слово о должности воина”. Вот из нее довольно любопытное место: “...А какое зло может превышать варварский характер Наполеона? Еще за 18 веков почти некоторый знаменитый римский философ изобразил чувства и правила праотцев его. «Вот, — говорит он, — законы корсиканцев: мстить, лгать, хищничать и отвергать Бога». По всем явлениям жизни и дел видно, что Наполеон намерен ничего не щадить, чтоб на земли не существовали отнюдь благоденствие, права и добродетель и чтоб гибельными навыками к его правилам заражены были все сущие под солнцем. И сие ли зло останется от вас ненаказанным!?”» (т. 3, с. 425).

Раскрыв пакет и убедившись, что послание предназначено не ему, а другому Державину, Гавриил Романович, особо ценивший свой личный покой, а также «довольство, здравие, лад и мир» в доме, написал своему менее именитому однофамильцу довольно ироничное стихотворение под названием «Привратнику» , в котором рекомендовал своему слуге: «Не рушив моего покою», «В Державиных различье знать» — «державу с митрой различать».
Привратнику

Един есть Бог, един Державин, —
Я в глупой гордости мечтал, —
Одна мне рифма — древний Навин,
Что солнца бег остановлял.

Теперь другой Державин зрится,
И рифма та ж к нему годится.
Но тот Державин — поп, не я:
На мне парик — на нем скуфья.

Итак, чтоб врат моих приставу
В Державиных различье знать,
Пакетов, чести по уставу,
Чужих мне в дом не принимать,
Не брать от имреков пасквилей,
Цидул, листов, — не быть впредь филей,
Даю сей вратнику приказ:
Не выпускать сего из глаз.
<...>

А чтоб Державина со мною
Другого различал ты сам, —
Вот знак: тот млад, но с бородою,
Я стар — юн духом по грехам.
Он в рясе длинной и широкой,
Мой фрак кургуз и полубокой.
Он в волосах, я гол главой;
Я подлинник — он список мой.

Он пел молебны, панихиды
И их поныне всё поет;
Слуга был Марса я, Фемиды,
А ныне — отставной поэт.
Он пастырь, чад отец духовный,
А я правитель был народный;
Он обер-поп, я ктитор муз,
Иль днесь пресвитер их зовусь.
<...>

Различен также и делами:
Он ест кутью, а я салму .
Он громок многими псалмами,
Я в день шепчу по одному.
<...>

И словом, он со мной не сходен
Ни видом, ростом, ни лицом;
Душой, быть может, благороден,
Но гербом — не Державин он!
В моем звезда рукой держима ;
А им клюка иль трость носима.
Он может четки взнесть в печать —
Я лирою златой блистать.

А потому почталионов,
Его носящих письма мне,
Отправя множеством поклонов,
Ни средь обедов, ни во сне
Не рушь ты моего покою;
Но позлащенной булавою
С двора их с честью провожай, —
Державу с митрой различай.

Г.Р.Державин. Гравюра В. Иордана с портрета работы С.Тончи

Это стихотворение Г.Р. Державин вместе с полученным им по ошибке пакетом отправил их адресату — священнику Иоанну Державину. Получив такое ироническое «послание» от своего сановитого соседа, священник Иоанн Державин, по-видимому, ознакомил с ним своего друга — протоиерея Гавриила Пакатского, с которым в свое время учился в Новгородской Духовной Семинарии. Отец Гавриил от имени своего друга написал знаменитому поэту близкий по стихотворной форме иронический ответ, получивший название «Приказ моему секретарю».
Приказ моему секретарю

Опомнись, осмотрись, Державин,
Какой ты дичи намарал!
Одна ль тебе есть рифма Навин,
Кой солнца бег остановлял?

Един есть Бог и Вседержитель,
Державин есть — державы житель:
В державе житель не один,
А рифма есть ни род, ни чин.

Нет нужды спорить мне с пиитом,
Богатой рифмы мне не жаль ;
Я должен толковать с левитом
Начало веры и скрижаль.
<...>

Я знал различье между нами,
Хотя мы сходны именами:
Я — млад летами, ты — старик,
Ношу я митру, ты — парик.

Я — член Святейшего Синода,
Ты был правителем народа;
Я Ветхий с Новым чту Завет,
Тебе ж известнее балет.

Я — в рясе длинной и широкой,
Власы имею и браду,
Твой фрак кургуз и полубокой
И плешь поверх его в виду.

И то скажу с отважным риском,
Что мне нельзя твоим быть списком:
С чего власы, браду мне снять?
Чем рясу с фрака дополнять?
<...>

Я пастырь есмь овец словесных,
Завистник ты красот телесных;
Я тайны сердца исповем,
Ты, зная их, расскажешь всем.

Бужу всех многими псалмами,
Едва ль внушу по одному.
Кутью ж едят миряне сами,
Один ты кушаешь салму!
<...>

Мой герб есть книга, крест и митра,
Твой герб — звезда в руке без скиптра!
Клюка ж — хранитель отставных,
А четки — ангелов земных.

Что ты ни в чем со мной не сходен,
Признался ты, и я не лгу,
И быть душою благороден
Всегда хочу я и могу.

Ошибка ль чья тому виною
Или игрушка надо мною,
Что подан мой тебе пакет, —
Моей вины однако ж нет!
<...>

А ты, Козьмин, мой тайник верный,
Возьми пасквиль его прескверный
И мной написанный ответ
Хранить на случай в кабинет,
Чтоб встречей нам сему подобных
Вперед с тобою не видать.
При случаях на то удобных
Сие имеешь наблюдать:
Приемля и нося пакеты,
Различья помни и приметы,
Подложных писем не примай
И сам печати не ломай.

Г.Р.Державин. Гравюра с оригинала А.А. Васильевского. 1815 г.

Это яркое полемичное ответное стихотворение, вероятно, глубоко задело Державина, и он поначалу решил было даже написать своему «обидчику» ответ. Но этот ответ сохранился лишь в черновой рукописи поэта:

Что дать в ответ на брань святаго мне отца?
Всяк прав иль виноват считается делами.
Пойдем на суд к людям своими мы стихами;
Увидит всяк из них, кто волк или овца.
Мне должно ль говорить, где злобно меня колют?
Избытком лишь сердец уста у нас глаголют.

В окончательной же его редакции, вошедшей в собрания сочинений Г.Р.Державина, поэт благоразумно ограничился достаточно спокойным четверостишием, названным им к тому же «отзывом»:

Уже ль мне отвечать
На то, что так меня за шутку злобно колют?
Благоразумнее молчать:
Избытком лишь сердец уста у нас глаголют.

История этой поэтической переписки была хорошо известна современникам. Я.К.Грот в книге «Жизнь Державина по его сочинениям и письмам и по историческим документам» (Спб., 1880) писал, что «стихотворения вместе наделали много шуму» (с. 932). Обе «пьесы Державиных» ходили по рукам в множестве рукописных списков, в различной их редакции, стихи распространялись и в рукописных сборниках под одним общим заглавием «Спор Державиных». Однако считать поэтическую переписку «спором» двух поэтов было бы безосновательным. Отнюдь не для спора, а тем более не ссоры ради ставит автор ответа Державину в самом начале своего стихотворения вопрос:

На что же было издеваться,
Что мог Державиным назваться?..
На что ж вставать из-за обеда,
Писать обширный сей приказ
И столь невинного соседа
Колоть не в бровь, а прямо в глаз?

Ответ протоиерея Гавриила Пакатского имеет глубоко назидательный смысл.

«Приказ моему секретарю» является, вероятно, единственным светским стихотворением, которое пришлось написать священнику-поэту. Протоиерей Гавриил Пакатский — автор целого сборника духовных стихотворений, в каждом из которых заключены поэтический взгляд на мир вдохновенного песнопевца и мудрое назидательное пастырское слово. В связи с историей поэтической переписки двух поэтов интересно привести стихотворение протоиерея Гавриила Пакатского «Земля», в котором находим созвучные мысли о мире, о человеке и его месте в этом мире, сотворенном Богом:
Земля

Колико целый мир имеет
В себе сокровищ дорогих,
Когда обильно богатеет
Земля изяществом благих.

Ногами землю попирает,
Покуду каждый жив из нас,
Земля обид не разбирает,
Как бы уважив Творчий глас,

Который оную устроил
И, давши туне бытие,
Быть нашим поприщем изволил
И бремя ей носить сие.

Иной, не требуя услуги,
В такой нас вводит договор,
Чтоб не забыли сей подруги,
Подъемля гордый к небу взор.

Как древо в ясный день листами
Приятны тени подает,
Земля безмолвными устами
К тебе, о! смертный! вопиет:

«Здесь прежде ты приуготован,
Здесь вид твой был изображен,
Со мной ты сходно именован,
Со мною тесно сопряжен.

Воззри на зрак мой умиленно!
Не всё ль богатство я дарю,
В моих объятьях сокровенно,
Тебе, мой друг! Как дань царю?
<...>

Всемерно оказал ты тщанье
И с потом прилагал труды
Мое улучшить достоянье,
Возделать, угобзить бразды.

Я сим намереньям согласно
В возмездие твоих трудов
Представлю море нив прекрасно,
Обилье трав, цветов, плодов,

Крушцы блестящи и металлы,
И камней драгоценных род;
Разверзну внутренни каналы,
Открою весь подземный ход,

В которых разновидны руды,
Как жилы, протянясь, лежат.
А в них сребра и злата груды
Тебе, мой друг, принадлежат.

Сойди в проходы потаенны,
Копай и извлекай на свет
Сокровища всевожделенны
Из утесненных оных мест.

Коль здесь кажусь я небогата,
Прострись в дальнейшую страну,
В Аравию, где больше злата,
Или к индийскому руну.

Повсюду новыя богатства
В моих я недрах покажу,
Одних любимцов тунеядства
Разделом сим я обхожу.

Повсюду я неистощима,
Хотя летами и древна,
Но юною бываю зрима,
Когда приближится весна.

Умею с переменой года
И виды новы принимать;
Несметнаго птенцов я рода
Благоуслужливая мать.

Се зришь, о! смертный! Превосходство
И дары матери твоей!
Познай, познай и благородство
В познании стихии сей.

Воззри на образ селянина,
Кой в свойства оныя проник,
Без преимуществ и без чина
Пред гордым мудрецом велик,

Кой дерзко землю измеряет
Мечтой и вдоль, и поперек
И любопытных уверяет,
Где Асций есть и Периек,

Который, мысля о сближенье,
Противуножников своих,
Проводит ось в воображенье
Сквозь центр полкружий обоих.

Так землю он преображая
По произволу своему,
Узнал ли годы урожая
И время сеянья всему?

Земля есть благости небесной
Живейший образ и довод,
Которая в союз толь тесной
Ввела премудро смертных род.

Чем зрится здесь земля обильна,
Тем скуден есть другий удел.
Так Вышняго рука всесильна
Дарам уставила раздел.

Тому дает она богатство,
Другому чести высоту,
Сему премудрости изрядство,
Иному лестну красоту.

Такая разность дарований
Была взаимности виной
И тех важнейших оснований,
Чтоб в дружбе жили мы одной.
<...>

Сию прекрасную картину
В природе начертавший Бог
Внушил рабу и господину,
Что жить никто один не мог.

Коль так взаимство непременно
К снисканью на земле благих,
Почто же ты чело надменно,
О! перстный, взносишь на других?

Не часто ль зрится в сей юдоли
Червяк ползущий по земли?
Твоя его подобна доле,
Ты ползанью его внемли!

Это стихотворение — из сборника духовных стихов «Зримый свет в стихах, или возницающая Аврора» (Спб., 1805), который вышел в свет в самом начале поэтического поприща священника Гавриила Пакатского.

Содержательно сборник «Зримый свет в стихах» представляет собой поэтическое переложение бывшей весьма популярной в России конца XVIII – начала XIX в. книги «Свет зримый в лицах». Вышедшее в России в 1773 г., это издание, в свою очередь, явилось переводом с немецкого языка на русский книги «Orbis sensualium pictus. Sichtbare Welt», представляющей собой разновидность детской энциклопедии. Перевод книги был сделан членом Российской Академии Иваном Хмельницким. В своем предисловии к «Зримому свету в стихах» Гавриил Пакатский так пишет об издании, лежащем в основе его поэтического сборника, а также о причинах, побудивших его взяться за поэтический перевод книги «Свет зримый в лицах»:

«Любезнейшие читатели! Важность и достоинство книги сея уже давно почтенной публике известны; она в разныя времена, в разных нациях многократно выходила и всегда от любителей словесности со удовольствием была приемлема, да и в нашем Отечестве вторым тиснением была по желанию публики в 1789 году напечатана.

Сочинитель поместил в ней сто разных в царствах природы созерцаемых и любопытство наше занимающих предметов <...> А достойный своего имени переводчик оныя, Российской Академии профессор, господин Хмельницкий немало, по-видимому, прибавил чести и самому ея сочинителю, украсив перевод свой величественными российскаго слога выражениями.

И автор, и переводчик по высокопарности сего сочинения признавали оное достойным особеннаго внимания витиев, стихотворцев и живописцев; однако ж и тот и другой выдавали его в прозе под названием «Свет зримый в лицах».

Но как в естественном кругообращении обыкновеннаго дня созерцаемый нами свет не равные имеет степени, но инаков является поутру, инаков в полдень и инаков ввечеру, так и в мысленной сфере нашей не во всех верстах человеческаго возраста одинакия усматриваются силы и действия ума.

Сим чувственнаго и мысленнаго света действиям сообразуясь, когда во время данныя мне по слабости зрения моего от должности свободы, руководствовал я к стихотворению обучавшагося оному в 1802 и 1803 годах малолетнаго моего сына, то решился я сию толь изобильную мыслями и пылкими выражениями книгу переложить употребительнейшими у нас четверостопными стихами; и применяясь к незрелым детскаго ума полетам, не лишая при том и прежняго именования, назвал ее возницающею Авророю, которая хотя и предвещает наступающий день, но с одной токмо стороны приманивая восхищающихся взоры, даже и половины полушария румяным своим блеском не досязает.

В преложении же оныя всемерно я старался не токмо авторския мысли, но сколько позволяла мера стихов удерживать и переводчиковы слова, продолжал труд сей при помощи сторонних чтецов чрез целые два года, выучивая прочтенные ими периоды и превращая оные в стихи. И таким образом не токмо сам я мог с удовольствием провождать время, но и оставить моим детям пример трудолюбия.

Оценка посильнаго труда сего зависит от произволения великодушной публики. Но я ласкаюсь, что начинающие стихотворствовать юноши, которые не только охватить красоту и связь пылких стихотворцев, но и мыслей собрать и расположить не в состоянии, да и премногие из любителей стихотворства, которые сами не выше сего опыта могут простираться, примут сию мою услугу не без пользы и удовольствия».

Первое издание сборника духовных стихов священника Гавриила Пакатского. Титульный лист

Читая дивные стихотворения протоиерея Г.А. Пакатского из поэтического сборника «Зримый свет в стихах», невольно вспоминаются слова самого отца Гавриила, сказанные им о сборнике «Свет зримый в лицах»: «Какая при описании каждаго предмета усматривается точность и ясность! Какое нежное со нравами человеческими сближение! Какое обширное поле восхитительных мыслей! Какое изобилие прекрасных подобий, мудрых изречений, редких примеров! Какое полное собрание трогательных для сердца картин, в самых малейших творениях безпредельное величество благости, премудрости и всемогущества Зиждителева представляющих!».
Снег

Что может быть белее снега?
Какая кисти высота,
Какая с ним сравнится нега
Или природна красота?

Художник сколько ни трудится
Над нежной тканей чистотой,
Пред снежной белизной стыдится,
Что подражать не в силах той.

Замерзлый сыплется, но белый
Из облаков он, как волна,
Стремясь чрез воздух охладелый
Покрыть всю землю исполна.

Дождя престол он заступает
Зимой в пределах дольних мест,
Его природа осыпает
Шестиугольным блеском звезд.

Его толь чудное сиянье
Являет ризы горних сил,
Или Христово одеянье,
Что на Фаворе Он носил.

Блестящий всюду белизною
Для путников во мрачну ночь
Другою служит он луною
И страхи отражает прочь.

Здесь отрок снегом веселится
И юноша цветущих лет,
И пожилой муж воскрилится,
Отрадный видя сей предмет.

Восторгом дети восхищенны,
Забыв и глад и зимний мраз,
Едва совсем не обнаженны,
Его встречают в первый раз.

Хотя они и содрогают,
Пустясь на санках по горам,
Но дружка дружку настигают
По нежно устланным буграм.

А пожилы для той же встречи
Особый делают привет,
Надев что потеплей на плечи,
Кругом весь объезжают свет.

Но очи, как бы утомленны
От созерцанья белизны,
Стремясь в пределы отдаленны,
Объять не могут новизны.

Куда ни обращают взоры,
Везде блестит ея чело,
Покрыты ею лес и горы,
Вода, земля, поля, село.

Под сим покровом соблюдает
Согрето поле нежный сев
И прозябенья учреждает,
И корни бережет дерев.

А дальни к северу народы,
Где больше властвует Борей,
Из снега созидают своды
С придачей внутренних алей;

В оледенелых там громадах
Зимой с восторгом зрим народ;
Как в наших летом вертоградах
С игрою музыки и вод.

Как твердым снег ни признается
И как ни лестна белизна,
Едина хлибкость остается,
Когда приходит к нам весна.

Весною солнце согревает
Земли поблеклыя хребет,
А снег на нем растаевает
И тут всю нежность погребет.

Одно убежище надежно
Ему хребты высоких гор,
Где он себя покоит нежно,
Увеселяя птичий взор.

И там живет он нерушимо,
Как в доме знатных лиц вино
Храниться может невредимо,
Чрез много лет соблюдено.

Не все ль изящны свойства снега
Для нравов наших суть пример?
Едина им не сродна нега,
Котору хвалит лицемер.
<...>

О! если б наших вид деяний
Не чернотою был затмен,
Но как виссон бы оправданий
И яко снег был убелен!
Весна

Жестокий север уж теряет
Свою в полях воздушных власть,
Весна юнейша ускоряет
Вступить в его правленья часть.
Она летит на колеснице,
Украшенной венцами вкруг,
Златы ключи держа в деснице
В сопровождении услуг.
Трофеев всюду вид зеленый
Являет нам зимы конец,
И жаворонок восхищенный —
Первейший сей весны певец, —
Навстречу вешней колеснице
Направив легкой свой полет,
Природе — общей всех царице —
Победну сладко песнь поет,
Котора новым одеяньем,
На каждый день пленяя взор,
И новым к нам благодеяньем
Всеобщий производит хор.
Здесь колеснице предлетают
Зефиры с мирной тишиной,
А грации все возседают
На оной с самою весной.
Оне поддерживают нежно
Тяжелый изобилья рог,
В котором ей благонадежно
Вручил сокровищ виды Бог.
Сия послушница Владыки,
Храня Всевышняго завет,
Те дары малы и велики
На нас повсемственно лиет.
Гряди, гряди, весна блаженна!
К тебе простерты очи всех,
Для всех ты зришься вожделенна,
Твоих все твари ждут утех.
И звери, птицы и растенья
Отверзли недра все свои,
И человеки, полны рвенья,
Спешат в объятия твои.
И самый старец поседелый,
Кой не сходил почти с одра,
Приемлет дух в себя веселый,
Зря блеск природнаго ковра.
Берет свой ветхий посох в руки
И бодро на село идет,
Где он, труждаяся без скуки,
За шестьдесят иль больше лет
Терновыя тогда ограды
Отца его устроевал,
И тамо скрытой их отрады
Скотам вредить он не давал.
<...>

Толико твари оживила
Весна, превыспренний сей дар,
Толико в чувствах вспламенила
Ко внутренним движеньям жар.
Она влияла силы новы,
И пастырь, вол и соловей
Равно соделались готовы
Любовь питать в душе своей.
Но обрати еще вниманье
К весне со нравственной страны,
Почто земное достоянье
И скважины обнажены?
Не с тем ли, чтоб на сей картине
И смерть, и гроб ты созерцал,
Чтоб чаще помнил о кончине
И саму вечность проницал?
Не с тем ли, чтоб сие внушая,
Свою ты роскошь уменьшил
И, все умеренно вкушая,
Не чувствам суетным служил.
Но духа следуя закону
Свое безсмертье постигал
И к горнему достичь Сиону
Душевны силы напрягал.
Чтоб блещуща весны порфира
Расположила мысль твою
Познать сего Владыку мира
И в век грядущий Судию?
О! коль премногих низлагает
С подобной лютостью весна,
С какою осень отторгает
Листы дерев с плодом грезна !
Коль многи дряхлость поборали
Почти чрез полный жизни круг
И над зимой верх одержали,
Но их весна подсекла вдруг!
И кто весны не превозносит
И обожать ее не рад!
Но не для всех она приносит
Веселий токи и отрад.
Литература

1. Давыдова Е. «С чего начну мой плач и горькое рыданье...» // «Независимая газета», 1998, № 46 от 18 марта, с. 15.
2. Грот Я. Жизнь Державина по его сочинениям и письмам и по историческим документам.– Спб.: Изд. Императорской Академии Наук, 1880, с. 932.
3. Грот Я. «Приказ моему привратнику» // Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота: В 9-ти тт. Т. 3 Стихотворения.– Спб., 1866, с. 420–430.
То же: Т.3.– 2-е изд.– Спб., 1870.
4. Пакатский Гавриил Абрамович // Русский биографический словарь.– Спб., 1902, с. 128.
5. Пакатский Гавриил Авраамович // Энциклопедический словарь / Ф.А.Брокгауз, И.А.Ефрон. Т. 44.– Спб., 1897, с. 597.
6. Гавриил Пакатский // Филарет (Гумилевский), архиепископ Черниговский. Обзор русской духовной литературы. Кн. 2. 1720–1863.– 3-е изд. попр. и доп.– Спб., 1884, с. 438–439.
7. «Известия Российской Академии», 1820, кн. VIII, с. 7–8.
8. Человек к месту // «Русский инвалид», 1818, № 270.

**
Материал подготовлен сотрудницей
издательского отдела Православной Гимназии
кандидатом педагогических наук О.А.Павловой,
источник - тот же, http://www.orthgymn.ru/publish/istved/iv6/biografy.php