Космополиты ходят в галошах

              РУССКАЯ ВЕСНА (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

             КОСМОПОЛИТЫ ХОДЯТ В ГАЛОШАХ

              Глава из книги мемуаров


Чтоб не прослыть антисемитом,
Зови жида космополитом.

Советский фольклор конца сороковых

«Ах, не шейте, евреи, ливреи...»
Александр Галич

ПРОФЕССОР  ЛЕВИН,  СТУДЕНТ ВУЛЬФ И РУССКИЙ НАРОД

История эта не попадет в «Серебряный шар» Виталия Вульфа, хотя и стоила бы того.
Мы шли за ним в вечерней темноте осторожно, на расстоянии, так чтобы он нас не заметил, но чтобы не упустить момент, когда понадобится придти на помощь.  И переговаривались под хруст наших шагов на снегу заговорщическим шепотком, хоть было это не очень удобно. Виталик на полторы головы возвышался надо мной, и при этом сильно картавил. Увлеченным театром, в особенности Андровской и Бабановой, двадцатилетний Виталик Вульф был уже тогда. Но был он тогда еще очень худым, очень стройным и очень хорошеньким студентом юрфака из Баку. Но почему-то его никогда нельзя было встретить в девичьем  обществе. То ли дело пожилые актрисы.
Мы были хорошо знакомы, хотя и не стали друзьями. Общественными делами, в отличие от меня, Виталик не увлекался. Но время от времени мы пересекались в факультетских коридорах, а иногда и на улицах Москвы. И тогда он брал меня в полуобнимку или под руку, и мы прогуливались под шелест его сильно грассированной речи. Хорошие были времена. Жуткие времена.
В тот вечер волна сталинского погрома «безродных космополитов» докатилась до нашего факультета.  Однорукий татарин, доцент Аскеров, тряся железным протезом,  громил «безродных».  Громил от имени тех, кто пал за Родину или, как он сам, потерял на войне руку, ногу...  Громил страстно и страшно. А куда денешься - партия приказала.
Но маневры его с протезом, похоже,  были не столь однозначны. Не прикрывали ли они лакуны в обвинительной речи, с помощью которых очень неглупый Аскеров пытался сохранить о себе представление, как о приличном человеке? Чем-чем, а антисемитом он,  похоже, выглядеть не хотел. Взмахи протеза как-то равномерно распределялись между именами таких «космополитов» как, скажем,  профессор Юшков  (история русского права), уж непонятно за какие грехи своей арийской крови угодивший в «безродные», и профессором Левиным – главным героем всего инквизиционного шоу. Доцент Куприц, личный друг Аскерова, вообще помилован. Да и как придраться к человеку, который по складам читает лекции по учебнику. Хотя придраться тогда можно было к чему угодно, равно как и выдумать что угодно.
Помню, как слезно каялся и истово бил себя в грудь перед доброй тысячей комсомольцев в «коммунистической» аудитории  красивый русский студент за то,  что когда-то кому-то признался в симпатии к Дине Дурбин. Мне не было его жалко. Я пожалел только о том, что в свое время влюбился не в Дину Дурбин, а в Вивьен Ли. Стал ли бы я каяться в этой любви?
Иосиф Давидович Левин каяться не стал. То ли философская закалка вкупе с жизненным опытом? То ли еврейское, пополам с польским ( происходил из Варшавы), чувство достоинства не позволили. Профессор Левин, не теряя иронических обертонов, попытался оспорить обвинения в адрес его нашумевшей тогда книги «Суверенитет». Надо же было набраться дерзости в те времена выступить с такой книгой, которая и сегодня может стать мишенью атаки патриотов «суверенной демократии». Негромко, сдержанно, оставаясь внешне спокойным, с толстенными очками на бледном худом лице, Левин делал то, что единственно нужно было делать. Немного смахивавший на Михоэлса профессор Левин четко строил речь, прерываясь в ответ на злобные выкрики, и спокойно возобновляя выступление после пауз. Ничего личного. Ничего лишнего. Только знания и логика.
И тогда с места вскочил студент Мигачев и проквакал:  «Профессор Левин читает нам лекции в галошах и не смотрит в аудиторию. И так же, как он презирает и ненавидит русских студентов, ненавидит он весь русский народ». Я и сейчас слышу срывающийся в крик и в то же время  как будто задушенный голос горбуна Мигачева.   Голос, который, словно из трубы старого граммофона,  накрывает логику Левина левинской галошей.
Остапбендеровский ход галошей, сознаюсь, ошеломил меня. При всей драматичности ситуации я не смог удержаться от смеха. Галоша – хитроумное еврейское оружие! Я представил себе полуслепого Левина, который бросает одну за другой галоши в русских студентов. Московская уличная грязь разлетается как осколки гранаты. Студенты бегут. Профессор, теряя очки и тычась в стены, пытается их задержать. И тут  на его пути встает русский богатырь...Мигачев... Герой...  Защитник... И захотелось спросить, а слыхивал ли этот богатырь о русском профессоре Каблукове,  герое «калошных» анекдотов? Профессор Левин действительно читал лекции в галошах.   И в аудиторию не глядел, поскольку в силу невероятной близорукости держал свои записки прямо перед носом.
Но, стоп! Здесь надо, действительно, остановиться. Ибо тут возникает бесконечная тема, которую я не хочу обойти.  «200 лет вместе». Столетия симбиоза. Фейхтвангеровские «друзья-враги». Столетия чего – отчуждения, антисемитизма, расизма, критицизма, снобизма, калошизма, инфантилизма? Не хочу ее обойти. Я ведь не был и не хочу быть рабом стереотипов. Все равно – еврейских или антисемитских. Исповедь – так исповедь!


НАДОЕЛ МНЕ ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС
Много-много позже описанных событий я сочинил песенку, которая начиналась словами: «Надоел мне еврейский вопрос...».
Надоел мне еврейский вопрос -
Одежонка подростку на вырост.
И хотя у меня длинный нос,
Он в России родился и вырос.

Пробирали его январи,
И степные ветра иссушали,
И стоградусные « на троих»
Синевой, как мороз, украшали.

И красавица русская - нос,
Расставаясь, взасос целовала,
Наплевав на проклятый вопрос,
Благородным его называла.

И пропив свой природный прононс,
В русском мате нос горбился гордо.
Но однажды - в еврейский вопрос
Он уперся „жидовскою мордой“.

А совсем недавно наткнулся я в интернете на некую статью, автор которой, как и немало других подобных, зовет к экстерминации русского еврейства, поскольку...  И понял, что «еврейский вопрос» мне еще не надоел. Мне не захотелось выплескивать в адрес автора истерических воплей – под суд его, нациста...  Я задумался над его основным аргументом – у евреев другой менталитет. А действительно ли у евреев, в данном случае у интеллигентных столичных жителей России с еврейскими генами, «другой» менталитет? И что из этого следует? Ведь, в самом деле, похоже на то, что постоянно склонна эта интеллигенция к оппозиции, к критике, к переменам. И заглянув в себя, задал не совсем риторический вопрос – а не этих ли еврейских корней мое собственное с молодых ногтей неприятие империи Сталина, Грозного, двух Николаев Романовых... Словом то, что теперь однозначно окрестили бы «руссофобством».
Разумеется, я мог бы сослаться на «еврея» Островского, который видел в России Темное Царство. Или даже на такого уж кумира антисемитов как Достоевский, который глубинную, ментальную  жуть этого царства на суд всего мира вынес. И это только начало списка. И все-таки, от них ли лично ко мне пришла страсть покончить с «империей зла» или ...? Ведь я с детства не принадлежу ни к еврейской религии, ни к еврейской культуре, ни к еврейской истории. Когда бабушка, Вера Моисеевна, мамина мама, разложила передо мной, пятилетним разрезную еврейскую азбуку (были тогда еще такие вещи возможны), отец попросил ее убрать буковки и больше этого никогда не делать. А ведь не забыл я это.
И другое не забыл. Примерно в том же возрасте на даче спросили меня вдруг дети во время игры в «поезд» - ты русский? И я – пузырь - вдруг почувствовал странное смущение, и не ответил на вопрос. Почему?
Учительница первых классов, Анна Петровна, добрая морщинистая женщина, корила балбеса Иванова. «Вот смотри, Алик и Сема – вроде бы не русские, а пишут  по-русски правильно. А ты не можешь...». Похвалила вроде  бы... И это я тоже запомнил. И тоже  - царапиной.
В родных пришкольных переулках московского центра схватили вдруг меня, малыша, два подростка и прижгли «еврейчику» папироской попку. Не то чтобы очень было больно. Но запомнилось на всю жизнь клеймом. Только на ком клеймом? Я был довольно хорошеньким мальчуганом, и в отличие от закадычного друга Семы совсем не так уж «еврейски» выглядел.
Но вот во время войны, в эвакуационном Свердловске, где я был едва ли не кумиром учителей, заслушивавшихся моими «политинформациями», поймала меня в коридоре орава старшеклассников и старшеклассниц, и, затащив в класс  с криками «жиденка привели», стала колотить и щипать. А ведь война шла как раз  с нацизмом, значит с расизмом, с антисемитизмом, как я понимал. И по моей инициативе собрала тогда школа деньги на танк. И я получил благодарственное письмо от товарища Сталина, которое до сих пор  хранится в моем архиве. Точно также как эпизод с «жиденком» в моей памяти.
Но товарища Сталина, несмотря на это письмо, я на самом деле не возлюбил. А затем, уже где-то в 9-ом классе, возненавидел. За многое, о чем уже писал выше. Но разве в том числе не за возврат к «имперству», к черносотенному старорежимству? К культу погон и мундиров. К средневековой сословности и крепостному праву. За внезапный в середине года поворот учебной истории, когда Шамиль из борца-освободителя превратился в одночасье в простого английского агента. За историческую подлость плохо говорившего по-русски грузина, когда он в первой своей послевоенной речи вспрыснул дешевенький наркотик «комплекса величия» – иначе не назову – под  кожу «старшего брата». Разве не это, в числе прочего,  привело, в конце концов, к развалу СССР?  Комплекс неполноценности в ответ на комплекс величия.  Ведь рухнула сталинская империя именно на фоне повсеместной ревности к «старшему» со стороны «младших» братьев.  Ревности, переходящей в ненависть, которую большинство ни в чем особом не повинных рядовых русских так до сих пор не может понять. Но ненавидел я самопроизведенного  генералиссимуса, несомненно, и за иезуитский антисемитизм. Хотя именно Сталин был виновен в создании еврейского государства.
Я не принадлежал к еврейству ни по вере, которая вообще отсутствовала,  ни по культуре. Я не интересовался специально еврейской историей. Но когда по самодельному приемнику я услышал позывные «Тыкве» израильского радио и  представил себе, что есть евреи-солдаты, евреи-полицейские, к горлу подступили слезы. Почему?
Может быть потому, что помнил мамины рассказы о том, как еврейские девушки в украинском городке боялись царских офицеров. Или о погроме, от которого ее, ее младенца-сестренку и старшего брата спасла украинка, хозяйка дома в подполе. Но ведь был и рассказ о том, как мой шестнадцатилетний отец пытался записаться добровольцем в деникинскую армию.
И все же,  в общем и целом, я ощущал себя нормальным советским ребенком, потом подростком. Я много читал, любил «антисемита» Гоголя, интеллигента Чехова, Островского, Грибоедова, Лермонтова,  Маяковского. Но с детства увлекался переводной литературой – от Вальтера Скотта и Фенимора Купера до Кронина, Мопассана, Фильдинга. Обожал Сервантеса и Свифта. Знал наизусть первый том Истории дипломатии. Я дружил с несколькими русскими мальчиками.  Но, - и я ловлю себя на этом, - закадычными моими друзьями детства были и оставались, пока жили, мальчики из еврейских семей.  Почему?
Другое дело – женщины. Я как-то подсчитал – по совокупному составу крови почти у половины моих женщин она была еврейской. И самые длительные давно уже дружеские отношения я сохранил со своей первой еврейской женой. И все же большинство моих женщин не были еврейками. По крайней мере,  чистокровными. И мои самые длительные романы и браки – официальные и гражданские - были также не с еврейскими женщинами.
И я никогда не пользовался «еврейскими» связями по принципу : «мы же с вами евреи». Мне это было противно. В итоге к зрелым годам я самодентифицировался как русскоязычный космополит, гражданин мира. А на вопрос о национальности отвечал : московит, москвич. И действительно, если понимать под национальностью глубинные слои культуры, мироощущения, речи, привязанности, то многоэтничная и космополитичная  Москва, в моем представлении,  гораздо более гомогенна, чем Россия. Не говоря уж об СССР.    И потому моя личная национальность –par exellence - московская. По крайней мере так было до последних перемен.     И тут я нахожу место порассуждать о «развилках» в истории народов. О  русском еврействе, о столичном русском еврействе, о московском еврействе, которое одна из таких «развилок» на путях истории.
Я не являюсь поклонником перенесения еврейской истории на территорию под названием «сегодня». Те евреи, о которых мы что-то знаем или думаем, что знаем, из источников Торы, Талмуда и прочего – давно ушли в вечность. Того народа, хорош он или плох, уже нет и все попытки вернуть его на землю настоящего, оживить, возродить, превратить древность в современность, означают на самом деле лишь обреченные попытки превратить современность в древность. Но они отнюдь не безвредны, как для самих евреев, так и для других. Таков мой взгляд. Я высказал его, в частности, в переписке с мыслителем и поэтом Давидом Гарбаром по поводу отношения к еврейской истории и роли в ней религии. Рискую воспроизвести его здесь.
Разумеется, существуют этнические гены. Не надо отказываться от генетического еврейства. И вовсе не надо отказываться от изучения еврейской истории, однако, лишь в общем потоке изучения истории мира. Без сакрализации этой истории. Без мистификации еврейства в себе, в нашем сознании, в нашей сублимированной русско-европейской культуре. Попытки же возродить кровородственную мифологию и мистику древности в душах и телах современных народов приводили, как правило, к той или иной форме тоталитаризма и нацизма. Самый яркий, но отнюдь не единственный пример – немецкий национал-социализм. Еврейский нацизм привлекал бы меня ничуть не больше, чем русский или немецкий.
Мне не очень внятно высказывание: «история собственного народа». Что такое «свой народ»? В попытке ответить на этот вопрос, я прихожу к выводу, что племенная, генетическая общность с населением древней Иудеи или Израиля, даже если что-то от нее сохранилось, еще не дает мне основания сегодня считать историю этого населения «своей» историей. Что там, собственно, «своего»? Что общего со мной  имеют эти пастухи, землепашцы, торговцы, интриганы, жестокие правители, узурпаторы власти, братоубийцы и участники междоусобных кровавых войн? Я пытался когда-то, ощутить, нащупать это родство. Но я шел не от идеи, что мол, нужно изучать историю «своего» народа, а от внутреннего ощущения некоторых особенностей моей собственной генетики. Потому и искал его в стихах. Да, отдаленное генетическое (племенное) родство существует, и грешно от него отрекаться. Но не более того.
Антисемитизм и Холокост - вот что главным образом питает мое еврейство. Но не столько с генетических позиций  «своего народа», сколько с позиций гуманного, либерального интеллигента, не зависящих или не очень зависящих от племенной принадлежности. Как сказал мне однажды интеллигентный немецкий политик: «Мы все евреи».
Я - еврей по рождению,
Русский - по образованию,
Москвич - по культурным основам,
Скептик и релятивист - по философским взглядам,
Христианин - по моральным ценностям,
Космополит - по убеждениям,
Немец - по нынешнему моему гражданству.
Так кто я? -
-  Человек!
Такой вот «стих» в духе Экклезиаста (!?) я недавно отыскал в своих старых дневниках. Но ты же европеец, - заметил на это Давид. Интересная мысль. Однако,  мое образование было на русском языке (отчасти, правда и на английском), в русском (российском, советском) окружении, хотя с учетом начитанности в западной литературе и множестве «западнических» предпочтений. Делает ли это меня европейцем по образованию, не знаю. Все-таки и Москва – часть Европы.
Но пойдем дальше. Существует ли вообще сегодня еврейский народ? Есть формирующееся в новый «народ» население Израиля. Чтобы, однако, действительно превратиться в «народ», этому населению, разноязычному, разномастному в культурном и даже религиозном отношении, страдающему от различных комплексов и противоречий между традицией и современностью, не говоря уже о  специфике объективных условий, понадобится не меньше сотни лет. Я не уверен, что они у него есть. Вряд ли можно заново пройти этапы истории, которые делают племя народом, если эти этапы навсегда пропущены. Во всяком случае, это будет другой народ, мало связанный с тем древним.
            Так что же происходит? А происходит попытка заменить историю религией. Вместо реального народа создать некую народозаменительную идеологию. Причем и это зачастую делается довольно топорно. Примерно так, как насаждался «научный коммунизм» в СССР. И тоже вполне добровольно.
Вот что вкратце подсказывает мне мой трезвый взгляд. А поскольку я все же принадлежу к этой отмеченной особыми чертами породе людей - к еврейскому племени, то и считаю своей обязанностью трезво и критично к нему относиться. Так же, как любой либеральный интеллигент любой этнической принадлежности должен относиться к своему этносу, будь то «народ», «племя», «национальность» и т.п.   Что меня при этом все же радует, так это склонность многих интеллигентов еврейского происхождения именно к критическому отношению к миру вообще, и к «своему народу», в частности. И потому я не разделяю претензий моих соплеменников на «избранность». И если уж говорить  об истории иудаизма, то по настоящему ее можно постичь лишь в сравнительном исследовании с другими древними мифологиями и религиями, начиная, скажем, со сказания о Гильгамеше. Очень похоже на то, что Моисей, если он в самом деле существовал, просто придумал своего Бога, дабы дать ведомой им орде некий «свыше» освященный устав жизни, что более или менее, хотя не бог весть как однозначно, ему удалось.  Но был ли Моисей на самом деле иудеем? И как жили евреи до Моисея и до его Бога? Или все они «до того» прошли «гиур»? Жили ведь все-таки. И долго. И если Моисей был единственным иудеем по духу, то что можно сказать о «народе», который до Моисея с этим духом не имел ничего общего, а затем, получив «указание сверху», страха божия ради вдруг преобразился и притом навсегда? Не напоминает ли это кое-что, хорошо известное из новейшей истории?
Мне трудно согласиться и с тем, что именно религия позволила евреям диаспоры сохраниться как «народу», в то время как другие «народы» пришли в упадок. Даже если бы это было так, я  подобной «самоконсервацией» не стал бы кичиться. На самом деле, евреи как «народ», давно уже пришли в упадок – достаточно почитать идишистскую литературу. «Идишистская» литература (в русских переводах) сама по себе талантлива, но то что она описывает - местечковую жизнь -  и есть картина народного упадка. Евреи в ней ( так же как и в картинах раннего Шагала или Тышлера) выглядят трогательно, но очень уж убого.
Религия же помогла лишь в двух отношениях – средневековые христиане и мусульмане позволяли евреям делать то, что не позволяли себе. И это дало евреям возможность выжить путем приспособления к христианско-мусульманскому миру в тех отраслях, где коренным (по вере) жителям дорога была закрыта – ростовщичестве, средневековом банкирстве, финансовой политике, виноторговле и т.п.  С другой стороны – религия позволяла создать некую квази-государственную власть раввината, обеспечивающую иерархическую структуру общин. Последнее в свою очередь способствовало успехам евреев в международной торговле при известном перераспределении богатств. Разумеется, эти особые условия потребовали многих жертв, но и стимулировали особые способности евреев. Так же, как из христианской теологии и теософии выделились выдающиеся логики и философы, религиозные бдения и необходимость жизни «по Книге» способствовали развитию отвлеченного мышления и породили целую плеяду еврейских мыслителей, а позднее , по мере эмансипации, ученых,  юристов, литераторов, художников, музыкантов. Но это были уже не столько «евреи», сколько «французы», «немцы», «русские».
Что касается «вырождения» других, современных древним иудеям народов, то они не столько выродились, сколько преобразовались в некие новые нации и народы, создав новые, в чем-то более высокие культуры, перешедшие, в конце концов, в современные цивилизации. И это – главное во всей проблеме. Именно плодами этих цивилизаций, в том числе и литературными, внося в их возделывание свой посильный вклад,  пользуется сегодняшнее еврейство, а вовсе не плодами религиозного отчуждения. Короче, есть широкий, диффузный, либеральный подход и есть, на мой взгляд, узенький – религиозный. Когда все приводится к Богу. Волей Бога можно объяснить все что угодно, а значит - ничего. Или?
Вопрос же о культурной компоненте этноса сложен. Но если есть специфика культуры, то она должна быть генетически обусловлена, иначе непонятно, чем еще? Само понятие «предки» говорит о наследственности. Культура же биологически не наследуется. Евреи сохранили черты характера и особенности поведения, даже внешние черты породы, но не сохранили государственности, права, чего религия не заменяет. Более того, мы в СССР (особенно в столицах)  не были ни религиозны, ни культурно связаны с особой еврейской традицией, не были организованы в общины, не имели особого языка и, тем не менее, считали себя евреями и нас таковыми считали и опознавали. Как тут отрицать генетику? Но генетика сама по себе к «расизму» не ведет. Это всего лишь один из системообразующих факторов «национальности» или «этноса». Вообще же, меня проблема «предков» мало волнует. Мы не живем в племенном мире. Во всяком случае, не обязаны в нем жить. Это нацисты воссоздали Тотем (читай Нольте!). У них был культ предков-германцев. Памятник Арминию и битве в Тевтобургском лесу существует до сих пор. Но Лион Фейхтвангер сотворил из него другой, литературный памятник - предвестник Холокоста. Так вот, без Холокоста еврейство еще можно себе представить, а без антисемитизма вряд ли. Возможно, как раз еврейский консерватизм и явился подлинной причиной антисемитизма. Так что вопрос переворачивается – без консервации («сохранности») еврейства и включения в нее необходимым (в том числе и для самих евреев) компонентом «культуры» антисемитизма, чувствовали бы мы себя «евреями» или нет? Скорее всего – нет. Так, иногда поминали бы далеких предков, как французы поминают франков, а англичане – саксов. Антисемитизм же, как и Холокост,  делает всякого порядочного человека евреем. Сказал же, немецкий депутат Вайскирхен: мы все евреи.
Я попытался ответить на вопрос, почему евреи сохранились как народ, с исторических, а не с религиозных позиций, хотя и объяснил функцию религии (в частности – экономическую) и раввината. Использование религии в качестве инструмента консервации еврейской общины и, таким образом, в интересах, включая небескорыстные, раввинской власти также не стоит упускать из виду. Тему эту можно было бы продолжить, ибо консервация еврейства, например, диктовалась и отсутствием у него территории. Другие - завоеванные - племена и народы оставались на своей территории и под воздействием пришельцев изменялись, сливаясь с ними. Разве это всегда было к худшему? Тезис о религии, кстати, и ведет неизбежно к тезису об особом предназначении. Иначе «религия» – это лишь некий отнюдь не обязательный и не священный набор противоречивых правил поведения – хуже, чем систематизированное и более или менее рационально обоснованное «право».
На это Давид возразил : «… Есть мнение, что сохранению евреев как народа (совокупности наций) способствовало и то, что к раннему средневековью только они (изо всех древних народов) подошли, имея не только устоявшуюся религию, но и систему социальных, юридических, культурных и иных установлений, объединённых в Танахе и комплексе сопутствующих ему книг (Талмуд и другие). Так что роль религии (и как системы мировозрений, и как системы установлений, и как системы ценностей, и даже как литературно-эстетических ориентиров) нельзя недооценить».
Ну что же, тезис об «установлениях» мне странен. Другие (преобразованные и ОБРАЗОВАННЫЕ) народы подошли к раннему средневековью с римским правом, греческой философией, христианской этикой и теологией, монастырями, университетами, библиотеками, городской архитектурой, рыцарскими кодексами чести, религиозной и светской музыкой, иконописью и отчасти уже светской живописью, универсализмом латинского языка – одним словом со всем тем богатством культуры, которое сделало историческую Европу образцом национального развития, в то время как еврейство (в среднем и массовом)  – выглядит в истории средневековья провинциальным народцем, цепляющимся за свою культурную ветошь, что демонстрирует отчасти и Израиль – страна живописная, противоречивая, восхищающая достижениями современности и удручающая провинциальной отсталостью. Боюсь, что великие древние тексты, оставаясь великими в древности, от этой исторической реальности не спасают.
Итак, я  презираю и ненавижу антисемитизм, но не с личных, а с общегуманных, либеральных позиций. И вместе с тем, свободное от предвзятости критическое отношение к еврейству вовсе не считаю антисемитизмом. Так же, как критическое отношение к любой национальной группе, и,  прежде всего,  к своей собственной.   И  разве в своем неприятии советских и  российских старорежимных порядков не исходил я из русской же критической классики? Не говоря уже о подвигах чистокровных русских диссидентов, таких как Сергей Ковалев или Орлов, или Синявский, или  Сахаров?
И все же...   Моему старому и очень любимому другу, русскому поэту Александру Тимофеевскому, принадлежат такие строки:
Чем больше я люблю свою страну,
Тем больше государство ненавижу...

«Вот, Саша, - сказал я ему на это, - вот и я так думаю. И  потому стал разрушителем этого государства».- « Да, Леня, - ответил он. - Я  ненавижу, но разрушать не призываю. Ненавидеть одно, а разрушать другое». Сразил. Да, ЭТО государство, эту заскорузлую, чванливую, диковатую и туповатую  ДЕРЖАВУ я страстно хотел разрушить. Но разве не для того, чтобы строить? Но разве не хотел того же русский крестьянский человек Горбачев со своей перестройкой. Не говоря уже о русском крестьянском человеке Ельцине?  Правда,  в фундаменте моей перестройки лежали кирпичики образов, вынутых с детства из той самой переводной литературы с английского, французского, немецкого, испанского. Из той, где действовали рыцари, джентльмены, конституции, свободы, парламенты ... Где, казалось,  ключом било понятие о достоинстве личности и неприкосновенных правилах игры. Но разве это была еврейская литература? Разве это были еврейские порядки? Интересно ведь, что именно в нынешнем Израиле добрая половина евреев винит другую половину в «западничестве». Это к вопросу о «еврейском менталитете».
Но, допустим, действительно есть мальчик. Есть что-то особое в психике, в конституции еврейства, в данном случае российского, что вместе с обидами или независимо от обид побуждало или побуждает его к динамизму, к критике, к желанию перемен. Ну и что? Так ли это плохо? Желание перемен,  видение перемен – разве это бесполезный фермент общества? Никто и ничто ведь не обязывает людей следовать таким желаниям. Кроме... кроме собственного интереса, собственного восприятия этих перемен как своих. Или надо признать за евреями некую мистическую, потустороннюю силу – силу Бога (как считают некоторые религиозные евреи)  или Дьявола, как считала средневековая инквизиция.
Бороться с потусторонними силами, тем более с промыслом божьим или замыслом дьявола, земными средствами довольно нелепо. Поэтому люди, подобные автору упомянутой антисемитской статьи, придумали некое «мировое правительство», наследника «сионских мудрецов», которое и сообщает евреям мистическую силу вместо бога и вместо дьявола. Только следов этого правительства нигде не видно. В отличие от реальных правительств и теневых лобби самых разных кровей. Не говоря уже об Эль Каиде, ваххабитах и реальных мусульманских правительствах с претензиями на мировое господство ислама и террористической хваткой. Тут уж и следы искать не надо. Они на виду.
Или, может быть, разные евразийцы, борцы с постмодернизмом, православно-языческие исламисты, как раз и являются агентами «мирового правительства», если не самого семитского дьявола? (Шмаков) Очень уж похожи они на тех населяющих Израиль евреев, которые носят хасидские шапки, ходят в средневековых башмаках с чулками и живут городками и кварталами так, как жили тысячи лет назад их воображаемые предки. Не в такую ли древнееврейскую жизнь зовут нынче «суперпатриоты» особого пути русский народ, не забывая, однако, при этом о своих собственных прибылях и зарплатах?  Так же, кстати, как некоторые подобные же «патриоты» в других странах. Пусть решают  о том мои русские, немецкие, украинские, грузинские, израильские и прочие сограждане мира.
Лично же я ни одного члена «мирового еврейского правительства» не видел, равно как и ни одного эмиссара. И хотя многократно встречался с иностранными дипломатами, журналистами и политиками и несколько раз был и в США, и в Израиле, никто никогда не инструктировал меня, как себя вести и что делать. Скорее наоборот. Меня расспрашивали о том, что я думаю по тому или иному поводу. Так что «правительством» был я сам, со своими  мыслями, представлениями и проектами.
Не могу однозначно ответить себе на вопрос, вошел ли бы я в русское демократическое движение, если бы не протекала через мои жилы и сосуды мозга еврейская кровь. И стал ли бы так же последовательно и страстно болеть за русскую свободу, демократию, федерализм, конституцию, разделение властей, децентрализацию, плюрализм, если бы был чистокровным русским. Ответ лежит за пределами рационального. А я все-таки хочу остаться рациональным человеком. И как рациональный человек думаю, что если бы секрет коренился в «еврействе», то демократами в России были бы только евреи. Евреи, между тем, оказались по обе стороны баррикады. «Ах, не шейте, евреи, ливреи...»
ПРОТИВ ЕВРЕЙСКОГО ТРАДИЦИОНАЛИЗМА
        Между нынешними евреями и древними иудеями связь примерно такая же, как между франками и французами, или германцами и немцами, или саксами и англичанами. Или между нынешними и  древними греками. Или между итальянцами и римлянами – преемственность, особо подчеркивавшаяся Муссолини.  У всех современных наций, точнее национальностей – где эта условная граница между нациями и национальностями – есть древние предки. Кому это нужно цепляться за древность – политикам, священникам, дипломатам, напыщенным идиотам, которым больше делать нечего?
Что сохранилось от еврейской древности? Религия! Что такое религия в 21-ом веке? Набор сказок и предрассудков, которые когда-то были земной мудростью, но давно утратили практический смысл, превратившись в набор абсурдов, вроде раздельных холодильников для молока и мяса. Или в субботние запреты пользоваться телефоном и включать электричество, которого вообще не существовало в те древние времена. Изучайте эту древность, чтобы добродушно посмеяться над ней или театрально поиграть в традицию, скажем Хануки. Сегодня - в еврейскую. А завтра - в христианскую.  А послезавтра - в буддийскую или брахманскую. И закончить какой-нибудь африканской. Не случайно ведь, что в современных еврейских театрах еврейские сюжеты разыгрывают актеры не-евреи, а евреи актеры играют сюжеты отнюдь не еврейские. И не занятно ли, что в изгнавшей евреев Испании теперь испанцы работают евреями в традиционных еврейских местах – Толедо, Кордоба, Севилья. 
Что общего, например, с древнееврейской традицией у иерусалимских хасидов, которые носят средневековые кафтаны и белые чулки с европейскими башмаками шестнадцатого века? Или у антверпенских бриллиантщиков с их черными шляпами и виртуозно закрученными пейсами? Все это так же искусственно, как и возрожденный из мертвых чудовищный язык, не объединяющий, а разъединяющий природных евреев земного шара.
Можно понять сионистов,– кстати, отнюдь не религиозных зилотов, – искавших спасения в обретении собственной земли кем – еврейским сословием, именно сословием, гонимым христианскими сословиями России и других наций. Землю искали они, работу на земле, а не древнюю веру и древний язык. Другой земли не нашли, хотя ;наверное, можно было. Отсюда теодицея, земледицея, поиск исторических корней – словом, идеология.
Можно понять основателей государства Израиль как следствие Холокоста. Но следует ли из этого принуждение всех евреев к искусственному родству? Принуждение к возвращению в культурную доисторию, в  культурную догеографию.
Разумеется, евреев всего мира связывает генетическое родство, которое не может не влиять на внешность, психику, физиологию и, таким образом, косвенно на культуру. Это родоплеменные черты, которые имеют все национальности, но которые сильно истерты временем, то есть климатом, пищей, средой, и на которые мощными слоями легла окружающая жизнь и окружающая культура.   
Кто он – еврей по родительской крови? Носитель  древних генов, которые обязывают ходить в синагогу, читать древние молитвы, блюсти галаху, соблюдать кашрут, презирать гоев, подчиняться воле раввина? Или свободный европеец, признающий и заявляющий себя европейским евреем по происхождению, по крови, а значит и наследником всей кровавой истории европейского еврейства и европейского антисемитизма. Но не более и не менее. Чего в нем больше – европеизма или евреизма? Попробуйте измерить! Но то что большинство природных евреев предпочло остаться там, где родились – в Европе, в США и в других странах уже содержит частичку ответа на этот вопрос. И незачем евреям самим искусственно тянуть современного европейца еврейской крови то в древность, то в средневековье. Еврейское государство и еврейская община в государствах мира оправданы лишь постольку, поскольку способны служить оплотом против антисемитизма. Но можно ли противостоять антисемитизму навязыванием средневековья? История других народов хорошо знакома с подобными попытками. Фашизм и нацизм увлекались этим. Позднее и сталинский «коммунизм» в кавычках.  Сегодня этим занимается фашистоидный  режим в России. 
    Так можно ли и нужно ли сегодня превращать природного американского или европейского еврея в традиционный персонаж гетто или местечка? Царями и пастухами древности эти люди явно стать уже не могут.  Можно ли и  нужно ли возвращать этих «западных» людей в Восток, в восточность?  Можно ли тем самым разобщать их друг с другом? Можно ли тем самым разобщать их с другими современными народами? И если кому-то это нужно, то кому и  зачем? Cui prodest? Или все-таки судьба всемирного  еврейства, и прежде всего европейского, лежит в другой плоскости – идти вперед, быть одним из ферментов Космополиса – рационального мира будущего?
Мне скажут, как ты хочешь всех уравнять, лишить жизнь разнообразия, уничтожить краски, национальный колорит? Не хочу! Но я уже привел пример, когда актер-татарин играет еврея в еврейском театре. Или актер-грузин играет русского в американской пьесе. Где здесь колорит и где стирание красок? Какой национальности Отелло, Яго и Шекспир – к вопросу о колоритах. 
Извините, я политолог и политик. Так вот не надо путать культуру с политикой.  Палитра красок должна и может быть, вернее не может не быть, широчайшей в культуре - в театре, музыке, литературе. Играйте профессионально. Играйте самодеятельно. И ходите смотреть эти игры, как ходят разнокровные москвичи смотреть еврейские пьесы в московском еврейском театре, разыгрываемые разноплеменными актерами.
Но не смейте играть кровью в политику. Не смейте принуждать к культурной сегрегации. Не смейте сеять расовое или национальное или религиозное превосходство. Не смейте устанавливать права или  отменять права. Не смейте делать из генетики сословность. Религия должна быть частным делом человека и не может быть ни  расовой, ни национальной. Религиозные общины не могут обладать никакими иными правами, кроме права совершать богослужения.
Еврейские национальные общины могут быть только светскими и служить в основном главной политической цели – противостоянию антисемитизму, что не исключает общих культурных целей. С этой точки зрения немецкое законодательство о еврейских общинах, например, представляется спорным.
Европейское еврейство, свободное от религиозной догматики, во многом вообще свободное от религии, сформировалось как крупный культурный и  научный конгломерат в общей европейской культуре. Вклад его своеобразен и значителен. Это особый социокультурный слой, без которого европейская культура, в том числе и  русская, вообще немыслимы сегодня и  будут немыслимы или очень обеднены завтра. Разумеется, с этим не согласятся убежденные культур-антисемиты и национал-традиционалисты разных стран. Провинциальную узость мелких интеллектуальных собственников они  совмещают с отнюдь небескорыстным стремлением защиты своего сословного ремесла. Отсюда дешевенький тезис об отравлении «национальной» (то  есть ихней - личной, корпоративной, оформленной сословным правом  собственности) культуры иностранщиной, масонщиной, словом - жидовщиной.
   Но не лучше ли поступают те евреи - будь то в Израиле или в диаспоре, - которые точно также стремятся отделить «кошерную» культуру евреев от национальной или всеобщей культуры других народов.
В истинной живописи краски смешиваются. Сама абстрактная живопись – пик эмансипации – теряя традиционное содержание, поражает богатством линий и красок. Но и традиционная живопись радует нас - в музеях. Гитлер и Сталин пытались сделать наоборот - запретить современную живопись. Гитлер загнал ее в особый музей извращений. Сталин решал проблемы проще – отправлял творцов в ГУЛАГ. Но творчество выжило вопреки политическому традиционализму.
Итак, унаследованное  еще от Просвещения 18-го века столкновение эмансипации с традицией продолжается. Традиции место в театре, в клубе, в частной жизни, в музее. В публичной жизни – место лишь общей публичной традиции, интегралу от разных ее частных составляющих. И этот интеграл  – публичная традиция светской демократии, светского права, светской культуры.   Так что не шейте себе евреи ливреи, не шейте кафтаны, носите свободно одежды свободы. 
                ***
Но вот теперь время вернуться в тот зимний день 49-го года, с которого я начал эту часть главы.
Мы шли с Виталием Вульфом за Левиным, который не оглядывался и нас не видел. Мы решили пойти вслед за ним как-то сразу после того как в аудитории было объявлено, что профессор Левин изгнан из Московского университета. Мы просто боялись за него, казавшегося таким старым, физически слабым и незащищенным. Вдруг после пережитого ему станет плохо и он не сможет сам дойти до дому. А вдруг с ним случится инфаркт или инсульт и он потеряет сознание, упадет. Мы не знали,  где он живет, и шли, так сказать,  по следам его галош. Где теперь эти галоши – музейная редкость? То,  что произошло, казалось страшным и действительно было страшно. Кто знает, что будет дальше с профессором после сказанных в его адрес страшных слов. Его могли арестовать прямо по дороге. Могли избить, могли убить. Есть нечто, что мне потом не очень захочется  простить Виталию Вульфу. Но в тот вечер он был героем. Нам самим было страшно. Но мы исполняли долг. Я и Виталик Вульф, будущий автор «Серебряного шара».
Лишь много–много лет спустя узнал я, что это  средневековое Аутодафе было на самом деле  трагикомедией, хотя и очень рискованной. На следующий после увольнения из Университета день профессор Левин мирно перекочевал в Институт государства и права, один из престижных по тем временам академических институтов, где я вновь встретился с ним через 15 лет уже в качестве его аспиранта. И устроил все это,  его бывший аспирант, профессор Сеня  Студеникин, абсолютно русский человек, с молчаливого согласия других участников действа. Но мы с Вульфом об этом не знали. Так же, как не знал об этом, конечно,  студент Мигачев. А если  бы узнали, поверили ли бы в той атмосфере, которая тогда нависла в коридорах юрфака.

НО  У НАС И ТАК УЖЕ ДВА ЕВРЕЯ В ГАЗЕТЕ

И в школе, и в университете, и даже на военных сборах меня почему-то часто назначали редактором стенгазет. И так случилось, что в мою редакцию факультетской газеты попал заместителем паренек из моей же школы, классом моложе, некто Борька Бринберг. Румяный толстячок и эдакий скромный жизнелюб. И надо же, в газету принес статью и одновременно готовность работать в газете кто-то из студентов еврейского происхождения. Борька, который обычно смотрел мне в рот, как старшему по возрасту (на целый год) и по «статусу» - главный редактор, вдруг с таинственным видом отозвал меня в сторону и зашептал.
- «А надо ли нам этот материал помещать? И надо ли его в редакцию брать?»
-  «В чем дело? Почему», - удивился я заговорщическому тону Борьки и самой идее.
-  «Ну, у нас и так уже два еврея в газете», - разъяснил Борька, едва пропуская слова сквозь толстые губы, и значительно блеснул на меня очками.  Мне захотелось двинуть ему по этим очкам. -  «Пока я редактор, у нас этого не будет!, - отчеканил я на весь коридор. Мало того, что подло, но еще и глупо. «Ах, не шейте, евреи, ливреи!»  Смотреть на жизнелюба Борьку мне сразу стало тошно, и вскоре я постарался от него избавиться. Но разве был он один такой  - Борька Бринберг?
На этом я мог бы оборвать большим отточием «еврейскую тему» моих мемуаров. По крайней мере ее университетский раздел. Но не уходит из моей памяти еще одна сцена в стенах юрфаковских коридоров.
Я вижу кучку, человек 30  студентов, которая уже который час мается в опустевших стенах, ожидая своей судьбы у дверей  комиссии по распределению. Остальные 170 уже давно расписались в своих направлениях в суды, прокуратуры, учебные и научные институты, аспирантуры, КГБ, МИД, Верховный Совет, адвокатуру...   Только евреи, девочки и мальчики, чего-то ждут. Или их что-то ждет. Маленькое еврейское гетто в здании первого учебного заведения в центре столицы страны, победительницы нацизма. А ведь евреи они, похоже, только по паспорту...  Разве что нос иногда выдается и выдает.
Что ж, большинство этих девочек и мальчиков распределили в никуда. Называлось «никуда» «свободным» распределением. Вот  уж действительно свобода в стране, где с пятым анкетным пунктом нельзя было « свободно» устроиться ни на какую работу. Убежденный советский патриот, Ромка Лифшиц, по общему признанию самый талантливый и образованный студент из всего выпуска,  долгие годы был должен работать секретарем судебного заседания в районном суде. Он, правда, в конце концов стал признанным экспертом в области трудового права, консультантом ВЦСПС, а умер , будучи  членом президентского совета при Ельцине. Парадокс?
Мне скажут вполне порядочные люди: ну что же Вы хотите? Государство Израиль. Двойная лояльность. Сталин должен был об этом думать. Должен был. Согласен. Но только не останавливала эта логика почему-то как раз тех, кто пачками привлекал «двойную лояльность», к оборонным, атомным и прочим секретным делам. Да и в разведку с «двойной лояльностью», было время, ходили. Или все-таки, прав г-н Савостьянов – другой менталитет? Какой же у меня менталитет?

ЕВРЕЙСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ И ОДИН ВЛЮБЛЕННЫЙ КАТОЛИК

Не думал я, что мне перед самым выпуском все в те же черные времена предстоит защитить и , можно сказать, спасти студента-«католика». Красивый, интеллигентный и очень серьезный, типичный русак Мишка Постников учился в соседней, «дружественной» мне группе. Мы с ним, правда, лишь слегка и издали отдавали друг другу должное . И я даже долго не знал, что красавца Мишку уже на третьем курсе подобрала в мужья одна из однокашниц по группе. Ранние браки тогда были не столь уж частыми в бедноватой университетской среде. И вдруг, на большом комсомольском собрании за несколько дней до выпуска я узнаю, что Мишка не только уже пару лет как женат на серенькой мышке Н, но и завел роман с яркой синеглазой студенткой В. и собирается разводиться.
А тут еще обнаружилось, что диплом он написал почему-то о Ватикане, а значит – католик!
И вот я сижу, за окном весеннее солнце, тепло, а в аудитории будущие Вышинские накаляют страсти, требуя ни много ни мало смертной казни обвиняемого, то есть исключения из комсомола, из университета, а значит...
И выступает такая правильная-правильная комсомолочка с круглым от правильности лицом и круглыми же, выпученными от усердия глазами, Лида Гарбер. Она же подружка жертвы, студентки Н.   «Мы выследили их! – торжествует Лида. – Таким не место в комсомоле!»  И детально, с придыханием, со смаком рассказывает эта «зоя космодемьянская», как героически шпионили они с подружками за влюбленной парой. И тут встает еще один красавец, герой войны, и раскрасневшись произносит цицеронову речь против Катилины, требуя крови отступника от комсомольской морали, да еще и католического уклониста ...  И это уже не шутка. Настроение собрания однозначно. Сейчас проголосуют...
Волна подкатила мне к горлу. Ах, вы, святоши комсомольские -  мещанские предрассудки за комсомольскую мораль выдаете? Я вскочил. Что-что, а говорить я умел, особенно, когда загорался злостью к чужой глупости и подлости. Я не защищал Мишку. Я обвинил обвинителей. J’accuse… Я обвинил низость слежки, подлость подглядывания в щель. Вот они, комсомолочки, смакуют сплетню, распаляют ревность, и готовы растоптать,  залить грязью живые чувства. И это комсомольская мораль?
Мне странно сейчас, что  короткая, пусть и страстная речь в считанные минуты сломала собрание. Она совершенно не совпадала с нормами, которые были предписаны народу великим моралистом Сталиным после войны. Тогда были внезапно лишены прав «незаконнорожденные» дети. Тогда офицеров, чиновников, ученых могли гнать с работы, с должности в случае развода или даже просто любовного приключения. Тогда весь тяжелый, как атомная бомба, вал несвободы был перенесен из политической также в личную жизнь людей. Не собирается ли, кстати, сделать то же самое нынешняя русская власть? А ведь никто не пригвоздил меня тогда к знакомому столбу позора. Почему?
Да, Мишка Постников был спасен. Он хорошо закончил университет. И через четверть века, занимая важный пост в Моссовете, получил возможность отблагодарить меня, когда плохо пришлось мне самому. И Мишка отнюдь не был евреем. А я? Неужто именно «еврейский ген» побудил меня страстно стать против всех на защиту русского «католика» Миши Постникова?  Так же как позднее на защиту русской демократии и ее героя – Ельцина? И неужто этот ген побудил меня, ученика профессора Левина, написавшего в 49 году книгу «Суверенитет», затравить в 1990-м «Декларацию о государственном суверенитете России», за которую немецкий профессор Герхард Симон удостоил меня титулом русого националиста?

Что ж, я прошелся по кругу и вернулся в точку отправки. Останусь ли до самой смерти, что не за горами, патриотом человечества, всеевропейским космополитом, гражданином той Европы, что объединяет Англию с Россией, Германию с Израилем, Америку с Японией и Турцию с Китаем? Вернется ли Россия в точку отправки? Вернется ли мир в точку отправки? В джунгли племенных страстей, иначе - одетого в военную форму людоедства? Или в мир феодальных лояльностей с ракетой вместо меча и системой ПРО вместо лат? Или есть еще надежда, что выйдет из круга и двинется по спирали вверх, к чему-то надплеменному, надкровному, надпочвенному? И хороша ли эта очень не новая надежда? Та, которая родилась с почти уже забытыми словами: liberte, egalite, fraternite…
Во всяком случае, меня не поперли из университета за речь в защиту Мишки Постникова. Напротив, именно мой «еврейский» менталитет, похоже, переломил собрание. И спасая свободу, спас человека. И профессор Левин спокойно закончил свои дни в уважении и признании. И Виталий Вульф нынче известный российский телетеатрал. И сам я – бывший российский депутат, один из слесарей - открывателей замочков свободы русской весны.