Путь отверженного. Часть 1

                ПРОЛОГ
     …-Эй, ты! Стоять!
     Человек повернулся, внимательно, без малейшего страха уставился на окликнувшего его стражника. Стражник, в свою очередь, с ленивым удивлением рассматривал наглеца, даже не попытавшегося бежать с награбленным, когда его застали на месте преступления. Человек не был ни испуган, ни даже раздосадован, только руки его безвольно опустились, пальцы сами собой разжались. Тихо звякнул о булыжник улицы небольшой кожаный мешочек. Стражнику стало не по себе от этого внимательного, но вместе с тем какого-то отстраненного взгляда незнакомца, смотревшего словно бы сквозь него. Однако чувство долга пересилило непонятный страх и стражник, подбавив в голос стали и нажима, повторил:
     -Стоять, говорю! И подбери, чего там наворовал…
     Последнее не было излишним, а стражник справедливо решил, что кожаный мешочек не может составлять всю добычу вора. Мало ли что он успел выбросить!.. Человек все так же молча подался вперед, стражник невольно отступил от его глаз, в бездонной глубине которых вдруг проступило что-то донельзя знакомое – и застыл, не в силах оторвать взгляд от странного лица. Лицо это внезапно начало почти неуловимо ломаться, черты дрогнули, смещаясь на какие-то ничтожные доли и изменяясь, изменяясь… И спустя несколько ударов сердца на оторопевшего стражника глянуло его же собственное лицо, знакомое до мельчайшей черточки, до крохотного шрама над правой бровью.
     -Эй, ты! – высокомерно изрекло это чужое-знакомое лицо. – Стоять!
     Стражник онемел и остолбенел, не зная, что делать. Чужак с его лицом шагнул вперед, нижняя губа его сама собой оттопырилась, придавая лицу еще более самодовольное, тупое и наглое выражение. Потом он вскинул голову и с нажимом повторил:
     -Стоять, говорю! И подбери, чего там наворовал… - причем в голосе его явственно слышалась сталь.
     Но стражник услышал в этом тоже очень и очень знакомом голосе еще и смертельную угрозу, опустил глаза - и изумился и ужаснулся, обнаружив в собственной руке тот самый маленький кожаный мешочек, который выпал из руки грабителя несколько минут назад.
     -Держите, держите его! – истошно завопил женский голос.
     Стражник дернулся было к вору, но рука его, потянувшаяся к сабле на поясе, уже была накрепко зажата, словно тисками, поистине железными пальцами незнакомца. А из узкого переулка уже выскакивала Полуденная стража с саблями наголо.
     -Этот! – чужак ткнул рукой в несчастного стражника, но едва тот раскрыл рот, собираясь сказать, что все было совсем не так, что вовсе не он вылез из окна вдовы Эшуй, что из Восточного Сян-Туня, как почувствовал, что не может выдавить ни звука. Только какой-то мышиный писк рвался из горла.
     А спустя еще час голова бывшего стражника красовалась на колу внешней крепостной стены – обычай, позаимствованный нынешним князем Гилором из того же Восточного Сян-Туня.

     Вот только странные слухи поползли по городу. Говорили, будто в день казни вора пропал десятник дежурившего тогда расчета Полуденной стражи. Совсем пропал, исчез, не взяв даже денег и оружия. А еще день спустя кто-то украл голову казненного.

*****
     -…Ты поворачиваешься и сначала просто смотришь на него. Только взгляд – и ничего больше, даже слов нет. Ты не должен пугаться, если к тебе подойдут сзади и неслышно, ты не должен выказывать замешательства или смущения – они умерли для тебя, ты не должен бежать или сопротивляться – ничего этого нет для тебя. Ты просто должен посмотреть противнику в глаза. Ты видишь его взгляд, а в нем… Что в нем? Страх – ты должен запомнить его. Замешательство – ты должен ощутить его всех кожей. Что еще? Смотри, смотри на него! Внимательно, но в то же время равнодушно. Сам он не должен тебя интересовать. Как он двигается? Что он произнес, подойдя к тебе и, главное, КАК он это произнес? Все это отныне должно стать твоим. Его чувства, его эмоции, его интересы, его симпатии и антипатии, даже то, что он любит или не любит – все это должно стать твоим за те несколько минут (а бывает, и меньше, гораздо меньше!), пока ты смотришь ему в глаза. Потому что отныне он – это ты. Только так. Если ты хочешь действительно стать "безликим", Тенью и кошмарной сказкой живущих. Если же нет… тебе нечего больше делать здесь. Возвращайся туда, откуда ты пришел ко мне.
     -Я не уйду. Я не для того проделал этот путь, не для того трое суток простоял на коленях у входа в твою пещеру, Отшельник! Этот талант необходим мне, как тебе необходим воздух!..
 
     <…Как же давно это было! Порой ему казалось, будто он живет в каком-то непроницаемом коконе, внутрь которого не в силах проникнуть ничто из внешнего мира. Даже время – и то бессильно перед ним. Он даже не знал, сколько его прошло там, среди людей. К которым он тоже больше не принадлежал. Он ни на одно мгновение не забывал того, что, как только уроки Отшельника впервые воплотились, он перестал быть собой, перестал быть человеком вообще, став… никем. И одновременно имея тысячи лиц и обликов, переживая тысячи характеров, переживая за кого угодно - но не за себя самого. Он не мог понять, нравится ли ему такая жизнь, подчиненная одной-единственной цели: месть. Мудрецы учат, что мстительность простительна слабым и оттого злым существам, что тот, кто имел совесть хоть раз назвать себя Человеком, не имеет права на это чувство, опустошающее и без того скудные запасы души человеческой – он знал все это. Но не мог иначе. И Отшельник понял его.>

*****
     Он не любил вспоминать то, с чего все началось. Да и оно почти стерлось из памяти за невесть сколько жизней – помимо всего прочего он неожиданно обнаружил в себе талант не только воплощаться в других людей, становясь ими, но и перенимать ИХ возраст, всякий раз словно возвращаясь в собственную давным-давно прожитую молодость.
     Он был вечен, всесилен и одинок. Но не это порой тяготило его: он хотел… познать смерть. Верней не так, он не хотел умирать, но он хотел познать страх смерти – то единственное, чего он не переживал за все свои жизни ни разу, то, в чем ему было отказано изначально. "Безликие" не знают страха вообще, иначе они перестают быть "безликими".
     Он жил много и жадно, но понимал, что рано или поздно этому должен прийти конец. И не потому, что абсолютно неуловимых воров не бывает. А потому, что и он не бессмертен и что после него не останется никого, кому он мог бы передать свой дар, как ему самому передал в свое время Отшельник. И он начал действовать.

     Прежде всего он стал выискивать по всей земле самых искусных воров, тех, за кого были назначены фантастические суммы наград, тех, за кем долго и безуспешно гонялась гвардия и Охотники, кто своими дерзкими налетами вызывал жгучую зависть и неподдельное восхищение порой даже у самих пострадавших. Этих людей он и начал учить, потихоньку внушая мысль, что это – далеко не предел силам человеческим. Поначалу его слушали неохотно, потом – заинтересованно, и наконец – взахлеб, жадно и ненасытно, как он сам жил и дышал.
     Гильдия процветала. И сумма выкупа за ее предводителя, известного под именем Неуловимый, уже подбиралась к уровню государственного запаса.

     ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ