На разрыве

ИРИНА ШАБАЛИНА - http://proza.ru/avtor/akchory  - ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «КОГДА В СЕМЬЕ РАЗВОД» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ


Громко тикали часы.

 Казалось, их тиканье просто оглушало Мишу.
Может быть , потому, что они были надеты на бабушкиной руке, которая обнимала Мишеньку за плечи, и зловредные часы поэтому тикали прямо в ухо Мише.
В такт часам, даже ещё чаще, гулко колотилось сердце мальчика. Он даже чувствовал, как оно рвётся выскочить из груди и убежать, туда, за дверь мрачного судебного здания, на волю. Там можно было играть в мяч, есть мороженое и не видеть, как по морщинистой бабушкиной щеке медленно, совсем не в такт тиканью часов, ползут слезинки.
А в слезинках ещё и лучики солнца посверкивали. Они пробивались через мутное окошко, отражались и в графине с водой, стоящем напротив на кособокой тумбочке, прыгали солнечными зайчиками по стенам. Лучикам было хорошо и весело. Им не надо было сидеть на жёсткой лавочке и ждать, когда чужие и строгие люди решат Мишину судьбу и лишат его мамы или папы. А Миша не хотел никого лишаться! Он любил их обоих!
Он вообще не понимал, почему он должен идти жить к кому-то одному из них. И когда грозный дядя - судья строго спрашивал с кем он хочет остаться, Миша громко кричал, что хочет остаться с папой и с мамой!

Но чужие люди говорили незнакомые, строгие слова, и Миша понимал, что происходит что-то страшное, и  вместе с папой и мамой  ему жить почему-то нельзя.
  Несколько раз тетя в тёмном платье сказала странную фразу - "делить ребёнка".
Как его можно делить - Миша не понимал.

На занятиях в детском садике они проходили деление, и делили на кучки разноцветные красивые горошинки и кубики ,перекладывали из одной тарелки в другую цветные фантики, даже разрезали пластилиновые палочки.
Но как можно  делить его, Мишу, мальчик не понимал.
Это же так больно, по живому-то!
Неужели все эти тёти и дяди, такие строгие и взрослые этого не понимают!
И мама с папой не понимают тоже!
  Так громко кричали друг на друга, что Мишу даже в коридор выводили вместе с бабушкой. Но и оттуда были слышны злые и странные слова.

Так кричать друг на друга они уже давно начали. Миша не понимал почему, а только бегал от мамы к папе, пытливо заглядывал в их искажённые от гнева лица, в мокрые от слёз мамины глаза, пока бабушка не уводила его в другую комнату. Или на кухню.

Обнимала и сажала на колени. Покачивала и напевала что-то успокаивающее. Тогда он утыкался в её мягкую морщинистую шею лбом, и ему становилось легче и спокойнее.

  Миша и сейчас крепче прижался к бабушкиному мягкому боку. Уж её-то, наверное, не будут делить эти  страшные тёти и дяди и отбирать у Миши?

Миша доверчиво взглянул на бабушку, и та успокаивающе погладила его по голове и обняла ещё крепче. У бабушки были смешные седые кудряшки и ласковые голубые глаза, но сейчас они покраснели от слёз.
" Потерпи, малыш!" - шепнула она, - "Скоро всё закончится!"
Потом снова долго звучали  непонятные и странные слова и фразы, из которых Миша едва понял, что его отдают маме.

А папа? А бабушка? Бабушка ведь папина мама! А вокруг все шумели и гудели и , наконец-то Миша с бабушкой пошли к выходу, но тут подскочила, непохожая на себя, тоже странная, злая мама, выхватила Мишину ладошку из бабушкиной руки и потащила его за дверь. А Миша не хотел идти. Он оглядывался на папу и бабушку, плакал и рвался к ним. За тяжёлой дверью ярко сверкало солнце, синело небо, щебетали птички - сверкал и переливался красками огромный яркий мир, тоже теперь разодранный на две половины.

Миша вырвал свою ладошку из цепкой и жесткой маминой руки и бросился обратно крыльцу, на котором робко стояла бабушка рядом с папой.
  Миша уткнулся в колени бабушки, зарылся носом  в её мягкое, пахнущее чем-то родным и домашним, платье. Через рыдания он повторял что-то нелепое,  понятное только ему и бабушке - что" делиться они с бабушкой не будут, пусть мама с папой делятся сами, если им так это нужно." А бабушка  всё крепче прижимала Мишу к себе, и нежно гладила по голове. А на её руке назойливо тикали часы и тоже делили время - на до- и после -. Они стояли с бабушкой вдвоём, посреди огромного, яркого, разодранного на две половины мира, прямо на границе, на разрыве, а с двух сторон  от границы смотрели на них  два враждебных острова, две державы, два самых необходимых и любимых человека - папа и мама.