Студенческие
Когда мама моя явила своё произведение (т.е. меня) этому свету, училась она на третьем курсе Второго Ленмеда. В комсомол её не взяли, как нетрудовой элемент (отец её был не рабочим, не крестьянином – учителем). Однако, среди песен, которые она на меня изливала, одна из первых, это -
Косынки красные, голоса ужасные –
то комсомолки по улицам идут.
Лейся, песнь моя комсомольская!
Берегись, фашисты, мы едем на моря…
Её голосистые подруги Тамара Минасян и Клава Ведергорн любили играть со мною, они звонко подхватывали песню
Пусть вы убили товарища Воровского,
но не убить вам наших сердец!
Лейся, песнь моя...
Папины товарищи, тоже студенты (он учился в Индустриальном институте, теперь Политехнический университет), когда бывали у нас, пели вместе с ними протяжную песню про «нашу жизнь»:
Наша жизнь коротка, всё уносит с собой,
наша юность, друзья, пронесётся стрелой…
Потом, однако, в песне сразу начиналось весёлое:
Проведём же, друзья, эту ночь веселей!
Пусть студентов семья соберётся тесней.
Налей, налей бокалы полней…
Подозреваю, что пили эти студенты исключительно чай, хотя и пели
Выпьем первый бокал за наш русский народ,
а второй наш бокал – за девиз наш «вперёд!».
Проведёмте ж, друзья…
Выпьем мы за того, кто писал «Капитал»
и за друга его, кто ему помогал…
Теперь-то я знаю, кто писал этот "катепал", а тогда никак не мог понять, кто кому и зачем помогал! Но шумный и высокорослый Вязников, папин товарищ, громко заглушал баритоном мои очередные вопросы:
Проведёмте ж, друзья, эту ночь веселей…
и ревел громче всех:
А последний бокал будем мы поднимать
за Великую Русь, нашу родину-мать!
Проведёмте …
Папа с Вязниковым потом поссорились, но песня осталась во мне. Дедусь, когда услышал в Касимове, как я её пою, научил меня другой, самой первой студенческой песне:
Гаудеамус игитур ювенес дум сумус…
Виват академиа, виват профессурес
В девятом классе от нашего учителя латинского языка Ватона Яковлевича Матиниана
(была, была в конце сороковых, начале пятидесятых латынь в некоторых школах Ленинграда!) я узнал и перевод:
Давайте радоваться, пока мы юны!
Слава академии, слава профессуре…
"Батон" дал нам на латыни и полный текст песни – увы, уплыл он из памяти… А летом 48-ого за два года до начала всей этой латыни я увидел, узнал настоящих студентов в пионерлагере «Медсантруд». В нашем «первом» отряде воспитателем был Саша Неверов (мы звали его Александр Александрович); ему было лет тридцать, и воспитателя лучше я в жизни не встречал. Он явно прошёл войну, но о ней не рассказывал, больше всё про студенческую жизнь. И пел нам студенческие (немного также и «одесские») песни. Собственно, это было целое песенное обозрение на темы студенческой жизни на основе популярных в то время песен; подозреваю, что он сам и был его автором. Именно с этого обозрения, явно несовершенного, но искреннего и жадно впитанного тогда, началось моё увлечение творчеством. И куда до него масляковскому КВНу, заштамповавшемуся так быстро, а теперь и окончательно выродившемуся!
До моих собственных потуг было пока далеко, но мой старший двоюродный брат Сергей, сманивший меня в Военмех, уже пел мне, ещё не студенту, когда-то широко известную «Жену»:
Холостою жизнью я извёлся!
Жалок мне мужчина холостой,
и поэтому я обзавёлся
молодой красавицей-женой.
Мне теперь не нужно гладить брюки (ха-ха),
помощь мне прислуги не нужна!
У меня для ентой самой штуки
есть своя законная жена.
Был холост я и жил, ей-богу, как дурак –
теперь не то: имею дом и свой очаг!
Жена!
Она, она от чёрта нам дана,
и с ней одной
и счастье, и покой!
Много раз я слышал «Жену», встречались и её вариации, но целиком – редко:
Мне не нужно бегать на свиданье,
по ночам на улице торчать,
ради мимолётного лобзанья
на коленях ползать и рыдать,
целовать какой-то дурре руку (ха-ха),
умолять, чтоб сжалилась она…
У меня для ентой самой штуки…
Был холост я…
Так, иной готов залезть на стену –
только бы достать себе билет!
Он готов платить любую цену,
чтоб попасть во МХАТ иль на балет.
У меня же дома все услуги:
драма и комедия сполна!
У меня для ентой самой…
У иных насчёт детишек туго.
Нет у них детей своих родных,
и берут они их из приюта,
выдавая дома за своих.
У меня же дома все услуги (ха-ха),
помощь мне приюта не нужна!
У меня для ентой…
Холостой, покуда не женился,
не узнает, что такое ад,
что такое бешеная львица
и откуда у гадюки яд!
Я ж пошёл все хитрые науки (ха-ха),
знаю, что такое сатана!
У меня…
Песни лезли к нам отовсюду, и где мы только ни пели их! Пели на праздничных посиделках, в вагонах поездов, на демонстрациях (правда, в последнем случае на нас косо смотрели взрослые люди и комсомольские руководители):
В гареме нежился султан (да, султан),
ему завидный жребий дан:
он может девушек любить...
Хотел бы я султаном быть!
Но, он несчастный человек:
вина не знает целый век –
так запретил ему коран.
Вот почему я не султан!
По рюмочке, по маленькой всё пей, пей, пей!
По рюмочке, по маленькой – чем поят лошадей!
А я не пью!
Врешь – пьёшь!
Ей-богу, нет!
Врёшь, бродяга – пьёшь!
Так наливай сосед соседке,
соседка тоже пьёт вино:
непьющие соседки редки,
они уж вывелись давно!
А в Риме папе сладко жить (сладко жить):
вино, как воду может пить…
Вот гляжу на эти строки, и - чувствую - заводят они меня! Так и хочется на всю дачную веранду запеть старую песню вслух и до конца, а то и выйти за ворота, заорать во весь голос! Но, всё же странно было бы под небом белой ночи, будучи на выбеге восьмого десятка, солировать на дачной улице а-капелла… А на меня тем временем откуда ни возьмись уже наползает и другая песня:
Там, где Крюков канал и Фонтанка-река,
словно брат и сестра обнимаются,
от зари до зари, как зажгут фонари,
там студенты с студентками шляются.
Они горькую пьют, они песни поют
и ещё кое-чем занимаются:
через тумбу-тумбу – раз!
Через тумбу-тумбу – два!
Через тумбу – три-четыре – спотыкаются!
А Исакий святой с колокольни большой
на то дело глядит, улыбается.
Он и сам бы не прочь провести с ними ночь,
но на старости лет не решается:
через тумбу-тумбу – раз!...
Почему сегодня студенты поют мало? Да и песни-то у них какие-то жиденькие, тусклые… Может, дело в том, что замордовала их безликая попса и вконец обнаглевший телик? Или их творческие мысли сожрали тысящеглавый дракон-интернет и нравственная вседозволенность, захлестнувшие всё вокруг? А что же их отцы-матери? Они-то куда смотрели, почему не натолкнули, не научили?...
Впрочем, о чём это я! Тот режим, та идеология и власть, пиршество которых, слава Богу, завершилось двадцать лет тому, вдоволь накормили тех матерей-отцов процеженной отформованной информацией и жестяной официозиной, вытравили из них последние судороги самостоятельности, внушили основное жизненное правило, кредо: «не высовывайся!». Детям их, современной молодёжи, приходится в современных условиях ко всему прочему ещё и преодолевать жестокое похмелье, воспринятое от родителей…
Чевой-то снова затащило меня в философию, и, честное слово, не ко времени, не к месту!... Более уместна будет песня, смешившая нас самих и наших девушек:
Задумал я, братишечки, жениться… Боже ж мой!
Пошёл жену себе искать.
Нашёл красотку молодую
годков под восемьдесят пять.
Из всех красоток – лакомый кусочек… Боже ж мой!
Невелики её года:
из уха сыпался песочек,
из носа капала вода…
Дружно пело всё застолье, блестели глаза и, конечно же, под заливистый девичий смех, бывало, «капало и сыпалось» у песенной «её» из самых разных мест. Тем не менее:
…И вот уже идут с порога гости… Боже ж мой!
Вино, закуска на столе…
Гляжу – а у моей красотки
одна нога – на костыле!
Вам хорошо, братишечки, смеяться… Боже ж мой!
У вас двуногая жена,
а у моей одна - из мяса,
другая ж просто из бревна!
У вас пойдут семейные разборы… Боже ж мой!
Жена вас ножкою толкнёт…
А уж моя, как дышлом двинет,
так все печёнки отобьёт!
Пойду-ка я в железную контору… Боже ж мой!
Пилу железную куплю
и, как уснёт моя красотка,
я ей ту ногу отпилю!
И что же я, братишечки наделал!... Боже ж мой!
И что же я, родные, натворил:
я ей заместо деревянной
мясную ногу отпилил!...
А в разгар широчайшей борьбы за мир и мелкой борьбы со стилягами, когда по стране широко прошлась компания по укрупнению-разукрупнению колхозов, студенты, конечно же, не могли остаться в стороне. Появился в разных вариациях «Сен-Луи». Где-то я, кажется, вспоминал об этой песне, но не грех и повторить:
О, Сен-Луи, колхоз-миллионер!
С тебя другие берут пример!
Как Сен-Луи и Лос-Анжелос
объединились в один колхоз…
…Колхозный сторож Иван Кузьмич
в защиту мира толкает спич.
Колхозник Джон купил трамбон -
в защиту мира лабает он…
…Мы все за мир, никто не тронет нас,
а те, кто тронут, получат в глаз…
И в порядке «преклонения перед иностранщиной» - был у нас лихой и ритмичный «Биддл-Доббл»:
Шёл весёлый паренёк,
не жалел своих сапог.
Веткой вслед ему махал топол.
Топол!
Знал весёлый паренёк:
ждёт любимый городок,
ждёт его родной Биддл-Доббл.
По дороге в Биддл-Доббл,
(по дороге в Биддл-Доббл),
где растёт тенистый топол,
(где растёт тенистый топол
парень шёл и нашёл
Её!
Жарит солнце, долог путь…
Сели двое отдохнуть
там, где тень свою бросал топол.
Топол!
Знать, дорога нелегка,
знать, дорога далека
в городок родной Биддл-Доббл.
По дороге в Биддл-Доббл… …
…Будет нам веселей. Ей-ей!
Но, она сказала так:
«Ах, оставьте: Вы чудак!
А не то издам я вопл.
Вопл!
Стану Вашей я женой
лишь клгда придём домой
в городок родной Биддл-Доббл».
По дороге в Биддл-Доббл…
Судя по песне, не могло не произойти обычное событие, в результате которого
…По дороге в Биддл-Доббл
двое шли и несли… Кого? Что?
Бэ-э-эби!
Любили мы и классику - «Четыре зуба»:
Цилиндром на солнце сверкая,
надев самый модный сюртук,
по Летнему саду гуляя,
с Марусей я встретился вдруг.
Гулял я с ней четыре года,
На пятый я её изменил…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…В тазу лежат четыре зуба,
а я, как безумный рыдал.
А женщина-врач хохотала,
я голос Маруси узнал…
…«пшёл вон с маево кабинету
бери свои зубья в карман,
носи их всегда при жилети
и помни про подлый обман!»…
…Шилиндром на шонше шверкая,
хожу я теперь без жубов
и ш ужашом вшё вшпоминаю
рашпроклятую эту любовь…
Не сразу почувствовали мы, что возникла песня эта давным-давно. Её особенно любил Лёнчик Кожевников; закончивший институт вместе со мной, он вскоре подрядился в киноартисты. Увы, играл, в основном, второстепенные роли – ниша его оказалась занята чудесным и удивительным Вицыным.
Нельзя не упомянуть и песню про электричество, жаль почти не помню её:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…нажал на кнопку – чик! – ведут тебя в участок...
Нажал на кнопку – чик! – ведут тебя домой,
жена тебя встречает электрокочергой!
Нам электричество сделать всё сумеет,
нам электричество тьму и мрак развеет,
нам электричество наделает делов:
нажал на кнопку – чик-чирик! И человек готов!
Речь шла про то, что в будущем электричество неминуемо заменит и женщину, и мужчину: так виделось будущее студентам пятидесятых.
Вытащил из памяти всё это, но точно помню, что было ещё немало других песен. Пытались нам, пытались вставить в головы песни типа «провожают гармониста в институт», «у московских студентов горячая кровь», «на весёлый студенческий ужин»… В этой, последней особенно озадачивал припев:
Пусть дни нашей жизни, как волны бегут,
мы знаем, что счастье нас ждёт впереди.
Порукой в том радость и радостный труд,
и жаркое сердце в груди.
Но, не прижились эти песни даже в самой малой мере, почему-то слышалось в них вместо «радостный» слово «яростный». У молодости свои законы, и тем менее склонна она поддерживать вдавливаемую в неё руководящую идею. Написал последнюю фразу, и вдруг напоследок явилась несколько запоздалая «Первокурсница»:
Ты мимо меня прошла
и сразу меня пленила.
Я понял тогда,
что ты навсегда
мне сердце моё разбила…
И косы твои, и бантики,
и прядь золотых волос,
на блузке витые кантики
и милый курносый нос.
Я видел тебя во сне
и даже такое дело:
ты молча без слов
с чертёжных листов
со стен на меня глядела.
А в сущности только раз
твой взгляд на меня спустился,
когда в поздний час
в чертёжке у нас
твой лист мне к ногам свалился.
И косы твои, и бантики…
…мила и нежна
с дипломником шла
и только ему улыбалась.
Вся жизнь колесом пошла –
на сессии плавал, как утка!
Но знаешь ли ты,
что эти хвосты
ты мне подарила, малютка?
И косы твои…
Сегодня, через три месяца после написания этой миниатюры, вдруг вспомнились ещё две студенческие песни. Во-первых, это ещё одна "классика":
Коперник целый век трудился,
чтоб доказать земли вращенье.
Дурак, зачем он не напился?
Тогда бы всё пришло в движенье!
По рюмочке, по маленькой всё пей, пей, пей!
По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей!
А я не пью - врёшь, пьёшь!
Ей-богу нет - врёшь, бродяга, пьёшь!
Так наливай сосед соседке:
соседка тоже пьёт вино.
Непьющие соседки редки,
они уж вывелись давно!
А Дарвин целый век трудился,
чтоб доказать происхожденье.
Дурак, зачем он не женился:
тогда бы не было сомнений!
По рюмочке, по маленькой...
Что-то вертится в памяти, будто бы был ещё куплет перед:
Студенту тоже нужен ром,
когда идёт он на экзамен,
чтоб сгоряча не ляпнул он,
что Юлий Цезарь был татарин!
По рюмочке...
Ну, а студенткам ром не нужен:
они без рома хороши!
Им поцелуй горячий нужен
для просветления души.
По рюмочке, по маленькой, всё пей...
И вторая - "фай-дули-фай", её очень уважал Вовка Виноградов; он почему-то всегда стремился спеть "фай-тюли-фай", но мы его с его "тюли" хором забивали начисто. Он первым среди нас сделал проект (только дипломный, но сделал же!) ракеты Земля-Луна со стартовой полезной нагрузкой 15 килограммов на топливе керосин+кислород. Помню, как поразились мы её габаритам!
Что же мне делать? Девушек нету -
фай-дули-фай-дули-фай!
Я полечу на другую планету,
фай-дули-фай-дули-ай!
Вставлю перо я в пятую точку,
фай-дули...
и проведу на Венере я ночку...
Чтобы не скучно было в пространстве
водку возьму я, спутницу странствий
К чёрту пошлю я любую планету,
если вина там и девушек нету!
http://www.proza.ru/2012/07/20/1427
Свидетельство о публикации №212071701359
Валентин Васильевич Кузнецов 20.05.2017 20:51 Заявить о нарушении
Гордеев Роберт Алексеевич 20.05.2017 22:20 Заявить о нарушении