Ссев

Исход нас прежних. Присмотритесь, вот этот, что оброс паутиной, ныне смешной и беззащитный, он был бродячим исследователем, который взялся за написание автопортрета вопреки бытовавшим в тот час законам и приметам. Скажу более, он прослыл самым деспотичным критиком по отношению к самому себе - набросок переделывался каждые сутки, менялся вплоть до неузнаваемости, но очевидцы, пребывая в суеверном страхе, единогласно подтверждали портретное сходство между мастером и произведением изо дня в день. Весть дошла до нашего доброго императора Эя. Смутьяна с кистью на всякий случай приговорили к истязанию смехом. Его били словами, сплетнями, в его узкую грудь пускали косые взгляды; высокое чело наглеца проламывали обрезками логики... А он продолжал. С такой одержимостью не смог справиться даже верховный жрец и судья Анчелли. Человека прозвали Ссев. Данное слово, по-моему, лишено перевода... Седой и высохший, веками выводил линии, пока не окаменела его рука. Отвлечь его не представлялось возможным, как и собрать ниспадающую шелуху времени. Время приняло решение за Ссева, сделало его одной из своих легенд, незыблемостью, прочной колонной под куполом небосвода. И круг по-прежнему замкнут - о том ли мечтал рисовальщик? Я часто смотрю на клочок пергамента, ставшего слюдой, на картину, если, конечно, можно назвать картиной многолетние следы осадков, пыльных ветров и птичьего помета. Я также понимаю, что и сам лик бродяги давно превратился в тлен, однако, здесь и только здесь я останавливаюсь как вкопанный, мне  с трудом дается каждый вдох, замедляются стрелки на моих часах, замирает мое сердце.

Вслушайтесь - зерно чужой, пусть и провальной в первый раз, попытки проросло, я предупреждал вас, что путешествие потребует от каждого предельной самоотдачи. И дело не в легендарной особе, посмевшей изобразить себя на заре развития нашей цивилизации, дело в том, что именно вы, вы, пришедшие посмотреть на столь спорную достопримечательность, подлинность которой, если не игнорируется, то постоянно ставится под сомнение видными мужами науки, вы, доверчивые, являетесь избранными и приглашенными. Промотав свою короткую жизнь, поборов зависть и остатки сомнений, я смею говорить от имени Ссева, величайшего мистификатора, величайшего еретика моей родины... Я наделен полномочиями показать дорогим гостям границу дозволенного, за которой, разумеется, мы... Дозволенное заканчивается где-то за лесом, перед которым работает последняя котельная нашего города - там начало пути для нас теперешних. Идемте. Оставим все лишнее. Выбросим даже наши имена. Псы времени ориентируются на запах всего, что нам принадлежало. Никто еще не смог уйти, сам дерзкий Ссев попался на имени, а мы, мы, мы... Мы! Мы способны двигаться дальше. Правда, слово «мы» прийдется тоже здесь оставить.

17.07.2012


Рецензии